Огонёк

В поместье было шумно, красиво и очень торжественно. Музыканты ненавязчиво играли модные нынче мелодии, официанты разносили сладкое игристое, а убранство сияло своим вычурным богатством. Это был не первый светский прием, на котором нужно было быть Джисону — и далеко не последний. Его работа и положение в обществе обязывали посещать званые ужины и светские салоны — хотя бы ради того, чтоб увидеть там знакомые лица. Ынкван и Минхёк, конечно, не слишком часто посещали такие мероприятия, но встретиться с ними, или же пройти по их приглашению (как сегодня) было всегда приятно. А вот кого он встречал практически всегда — так это Джексона Вана. — Прелестно выглядите сегодня, — улыбался шоумен самой радушной и вежливой улыбкой. — Ваше платье достойно приема в Версале. Заметив Джисона каким-то совсем уж боковым зрением, Ван обернулся к нему, на мгновение оставив компанию своих собеседниц, и помахал ему рукой, все так же улыбаясь — но, правда, уже искренне. Иммигрант, который приехал сюда из далеких краев и основал одно из самых лучших увеселительных заведений в их городе, не пропускал ни один местный торжественный прием. Как и сейчас, Джисон мог видеть его светлую макушку в толпе — он уже кому-то что-то нахваливал, и Джисон надеялся, что своего иллюзиониста. Хёнджин, перейдя в кабаре к Вану по наводке Джисона, раскрыл свой талант иллюзиониста полностью, отчего по-настоящему засиял на сцене вечерних шоу. Ему шло это — небольшое камерное заведение с особой атмосферой лоска, шика и блеска. Шло больше, чем увеселительные шоу для семей с детьми. Отведя взгляд в другую сторону, Джисон задержал взгляд на виновниках торжества — без пяти минут молодоженов, чья свадьба продолжалась на этом званом вечере. Прием проходил аж в соседнем городе, городе невесты, где как раз заканчивала свои гастроли труппа Ынквана, отчего и получила приглашение на прием полным составом. Джисон, конечно же, отправился за компанию — уж больно тоскливо ему было в последнии своего отъезда, поэтому он надеялся, что шум и трескотня светских дамочек немного развеселят его, чтоб не возвращаться в любимые руки с кислым лицом. А пара была на удивление красивой. Джисон не помнил, чьи это дети — но точно помнил, что со стороны жениха отцом был министр, что связан с обществом и культурой, отчего пребывание здесь могло принести какие-либо бенефиты. И уж особенно для Ынквана и Джексона. Джисон, к слову, тоже мог посветить лицом и обзавестись парочкой полезных связей, но он не спешил это делать — самые главные знакомства в жизни уже случились. Отойдя к окну, за которым уже красиво падал декабрьский снег (интересно, Минхо сейчас тоже за ним наблюдает?), Джисон занял комфортную для себя позицию, чтоб крутить в руке бокал шампанского, которое он даже не допьет, и спокойно наблюдать за течением вечера в честь двух прекрасных молодых влюбленных. — Какая красивая свадьба, ну какая же красивая, в самом деле! — раздался женский голос поодаль от Джисона, отчего он начал прислушиваться. Мало ли что полезного расскажут светские сплетницы. — И какой чудесный прием! — Да, но какой позор, какой кошмар, — вторил второй голос. — Невеста-то у бедолаги настоящая распутная девица. Джисон резко выдохнул. Он слышал, что невеста была простолюдинкой, ее родители, кажется, были простыми работниками станка в газетном деле, или же ремесленного цеха, но это не играло никакой роли. Смысл имело только то, что она была из низших кругов, а он был завидным женихом, поэтому их судьба была предопределена. Ну, так думали некие ограниченные в своем жизненном познании люди. А вот молодожены не стали идти на поводу у глупых предрассудков — и в итоге пошли вместе под венец. Джисон понимал это так близко, как никто другой, находящийся в этом помещении. Конечно же, за молодыми влюбленными следом шли и слухи, сплетни, разговоры за закрытыми дверями — потому что это было одним из столпов высшего общества. Ничто так не сближало, как порция свежеиспеченных слухов к чашечке чая и утренней газете. Пали бы рамки приличия в обществе, так и вовсе печатали бы все слухи светской жизни прям в отдельной колонке в газете. — Вы что, не слышали, — Джисон повернулся к дамам, думая, что их обида на него ничего не будет значить. — что о таких вещах говорят за чертовыми плотно закрытыми дверями? Гораздо умнее было бы отреагировать на это все спокойно, не теряя чувства собственного достоинства. Но Джисона задело, что разговаривать об этом не стесняются практически за спинами у молодой пары. Побоялись бы бога — дотерпеть до дома, или же до ближайшего кабака со свиньями, кем и были эти сплетники, не составляло особого труда. Барышни, впрочем, ничего не ответили Джисону, одаряя его презренным взглядом. Расправляя веер и разворачиваясь, чтоб покинуть место у окна, одна все же не смогла промолчать. — В самом деле, кому, как не вам, понимать их. Что ж, этого стоило ожидать. Стоило ожидать, что кто-то из них сможет уколоть Джисона — он отвернулся к окну с непроницаемым лицом; потому что и о нем тоже ходили слухи. Ради Минхо ему пришлось пожертвовать многим: его положение в обществе пошатнулось, а из родительского дома и вовсе пришлось уйти — разумеется, он бы не смог привести туда Минхо. Да и не хотелось бы вовсе. Матушка и так была рассержена на него из-за того, что он даже после первых гастролей с Ынкваном отказался менять помощь в цирке на еще один фешенебельный театр, а когда узнала, что он и вовсе связался с сиротой с улицы — объявила, что Джисон ей больше не сын. Отец, на удивление, оказался понимающим поболее: удерживать в родном доме, который успел превратиться в самое некомфортное место, не стал, лишь пожелал удачи и попросил беречь себя. Джисон был уверен, что у него получится выполнить просьбу отца. Но Джисону все равно было больно. В глубине своего сердца он мечтал о том, чтобы мама похвалила его. Похвалила его начинания, к коим привело его сердце, похвалила все то, что он пишет для цирка. Пожелала счастья ему с Минхо — но, видимо, этому не суждено было случиться. Суждено было случиться десяткам, а то и сотням возвращениям в свой новый дом: Джисон потратил все свои накопления (и еще занял у Чана), чтоб купить просторную квартиру в доходном доме, куда спустя какое-то время перебрался Минхо из своей съемной комнаты. Не сразу, какое-то время они жили в своих домах, играя роль молодых влюбленных, что по вечерам считали звезды на крыше какого-то облезлого жилого здания, рядышком с развешанным постельным бельем, что сушилось на улице. Джисон понимал с самого начала, что отношения с Минхо будут складываться так же медленно, как обычно падает снег в декабре — но его это абсолютно не пугало. Он готов был ждать столько, сколько потребуется. За окном снег лежал уже плотным ковром — а Джисон не мог дождаться своего возвращения с гастролей туда, где его ждал Минхо. Вряд ли он все это время стоял у окна и вздыхал, как дама кисейная: он работал (все еще у Чана), терпел болтовню Чонсу и Джуёна, навещал Хёнджина на его выступлениях, подводил свои большие глаза темно-красной подводкой и занимался своими делами — жизнь шла своим чередом. Отъезд Джисона длился всего две недели, но он уже успел по нему ужасно соскучиться — и прекрасно знал, что Минхо тоже. — Ты в порядке? — раздался голос за спиной, что заставил Джисона вздрогнуть от неожиданности и оторваться от окна. — Стоишь тут в гордом одиночестве совсем поникший. — Все нормально, — Джисон тепло улыбнулся. — Обо мне можешь даже не беспокоиться, Сынмин. Джисон в итоге исполнил обещание, данное Хёнджину: убедил Ынквана прослушать Сынмина под предлогом того, что именно такой голос нужен Джисону для его песен. В итоге убеждать долго не пришлось — Ынкван остался под впечатлением от талантливого Сынмина, отчего он и был приглашен в труппу. Разумеется, главные партии в мюзикле ему пока что не давали, неопытность делала свое дело, но и нынешних небольших партий хватало Сынмину, чтоб быть на седьмом небе от счастья. Впрочем, как и Хёнджину. — Лучше сам расскажи, как тебе этот прием? — Хорошо, просто… Немного непривычно и как-то слишком тихо. — Да пустая трата времени, так и скажи. Короткий разговор с девицами-сплетницами Джисон постарался забыть как можно быстрее. Так же быстро, как и вернуться домой. Джисон не почувствовал времени, за которое его желание исполнилось. Возвращались они совсем поздно, когда весь город уже спал, на ночном поезде — Джисон зашел в квартиру тогда, когда на часах уже было далеко за полночь. Минхо, конечно же, спал, чему Хан мог только порадоваться. Ему стоило отдыхать и высыпаться, а не бродить по улицам и по вокзалам под покровом ночи. Даже если для встречи Джисона. Он в свою очередь старался не шуметь: аккуратно разделся, сложил багаж с дороги, сделал все, что полагается приличному человеку перед сном — потому что он устал достаточно, чтоб сразу же провалиться в сон под боком у Минхо. Он, как и ожидалось, крепко спал, раскинувшись на их кровати словно кот. В квартире было темно, но из окна пробивался теплый желтый свет уличных фонарей — благо, они жили на третьем этаже; в свете которого Джисон мог рассмотреть столь любимое лицо. Минхо выглядел беспокойно во сне, а его ладонь была сжата в кулак. Порой его мучали кошмары: о прошлом, о будущем. О настоящем. Где-то глубоко в душе он все еще стыдился себя и своего происхождения, стыдился даже своих ран на ладонях. Джисон знал об этом, поэтому, решив развеять кошмарную сонную дымку, аккуратно наклонился над Минхо и нежно поцеловал его в щеку, не отрываясь от него после, а прижимаясь носом к его виску, ложась рядом. — Привет, — тихо просипел Минхо, когда открыл глаза и, моргая, пытался сфокусировать свое зрение на лежащем рядом Джисоне. — Кажется, я все проспал. — И правильно сделал, — Джисон потянулся рукой к его лицу, начиная мягко поглаживать его. От такой ласки Минхо инстинктивно снова прикрыл глаза. — В такую погоду не стоит выходить из дома вовсе. — Ты же расскажешь мне, как прошла твоя поездка, да? — Минхо повернулся на бок, лицом к Джисону, все еще держа глаза закрытыми. — Только завтра. Ну, уже, наверное, сегодня утром. Джисон ничего не ответил засыпающему перед ним Минхо, лишь продолжая водить ладонью по его щеке и виску. Если бы он только мог, то с удовольствием бы забрал себе все кошмары, что беспокоили Минхо. Сонный, расслабляющийся под ласковыми прикосновениями Джисона, он был потрясающе красив в свете уличных фонарей, что грели своим светом, пусть и не физически. От того, что видеть рыжеволосого таким было позволено только Джисону, начинало болеть и ныть в груди. Минхо практически провалился обратно в сон — уже спокойный, умиротворенный, но все же напоследок раскрыл глаза, смотря прямо на Джисона. — Нормально ли это, — тихо произнес Минхо через некоторое время, а его взгляд бегал по лицу Джисона. — что у меня появилось дикое желание расцеловать твои щеки? Поцеловать каждую твою родинку. — Да, — Джисон тепло улыбнулся и придвинулся еще ближе к Минхо, практически сталкиваясь с ним носами. — Но только завтра вечером. А теперь спи. Последние слова Минхо уже не расслышал, проваливаясь в глубокий сон.

***

Следующий вечер наступил так же быстро, как начали падать снежинки, которых обрушивала на город беспощадная метель. Минхо снова был на их кровати — но теперь он уже сидел и ждал, а про сон не могло быть и речи. Джисон медленно подошел к нему, ступая босыми ногами по мягкому ковру, роняя на него капли с еще не высохших волос. Минхо тут же по-хозяйски положил свои ладони на его бедра — по этому касанию было понятно, что он больше не стыдится. Ни Джисона, ни, что самое главное, себя. Хан не отрываясь смотрел на него сверху вниз, как он водит своими изрезанными, но от этого не менее изящными ладонями по его бледному животу, как легко, почти невесомо целует куда-то в район пупка. Когда Минхо поднял голову, лукаво смотря на Джисона, то тот готов был поклясться, что на его губах играла абсолютно озорная улыбка. Минхо дернул полотенце на чужих бедрах, и его рука тут же скользнула на ягодицы, слегка царапая ногтями. А затем он потянул Хана за руку, опрокидывая на кровать. Джисон раскинулся на белых простынях, глубоко дыша и не отрываясь смотря на Минхо. Его сердце билось часто и тяжело, билось так, словно это было в первый раз. Сейчас он был уверен, что не просто желает до темноты в глазах этого человека. Он любил этого человека, до мурашек по всему телу, до дрожи в руках. Джисон был готов полностью отдаться и сгореть в этом пламени дотла. Минхо подтянул его выше к изголовью, а затем навис сверху внимательно смотря в круглые карие глаза. — Сегодня ты не такой разговорчивый, — проговорил он шепотом, ехидно улыбаясь и нежно поглаживая нежную кожу тонкой талии одной рукой. — Что-то не так? — Все так, — Джисон совершенно искренне улыбался ему, улыбался так, как никогда раньше. — Я говорю много тогда, когда мне нужно скрыться за болтовней, а сейчас я… — Заткнись, — и Минхо заткнул его сам своим властным поцелуем. Он целовал неспеша, сыто, показывая, что юноша в его планах на целую ночь — но в то же время целовал так нежно и мягко, что сердце готово было разбиться на миллионы осколков уже сейчас. Его язык хозяйничал в чужом рту, его руки скользили по всему телу, казалось, что они были везде — и Джисон обхватил руками его шею, прижимая Минхо еще ближе. И они оба больше никогда не хотели друг друга отпускать. Минхо беспорядочно покрывал поцелуями его шею, оставляя на ней яркие пятна, затем спускался ниже к ключицам, а затем еще ниже, на грудь. Джисон негромко ахнул, когда тот обхватил твердый сосок губами и выгнулся навстречу его рукам — юноше казалось, что через его тело проходит первобытный огонь. Минхо то слегка прикусывал зубами, то тут же припадал к месту укуса языком, а Джисон тянул его за волосы и еще больше запутывал его пряди. Минхо приподнялся, чтобы наконец снять свои брюки, дергая за ремень и звеня пряжкой и золотистыми заклепками на нем, а Хан смотрел на него в приглушенном свете подсвечников и откровенно любовался им. У Минхо были до смерти привлекательные черты лица — пухлые губы, красивые глаза, и это все делало его безумно красивым. Джисон скользил взглядом по его сильному, стройному телу, и от мысли о том, что это все — доступно для любования только ему одному, зарождалось тепло в груди и расходилось солнечными лучами по всему телу, скапливаясь где-то внизу живота. Джисон спал с женщинами, не с одной, и не с двумя. Он не был невинным девственником, даже в отношениях с мужчиной — потому что юность прошла у него крайне продуктивно. Но чувствуя, как Минхо вбирает его все глубже и глубже, Хан испускал громкие стоны, абсолютно не стесняясь. Минхо выбивал их из него каждый раз, когда заглатывал и скользил губами по члену, помогая себе одной рукой, а другой крепко держа Джисона за руку, переплетая их пальцы. От этого простого жеста пробивало насквозь каждый раз — Минхо частенько сам находил его руку и держал ее во время секса, а Джисону же казалось, что это последний спасительный якорь в шторме. Происходящее было настолько волнующе развратно, что Хан никогда не думал, что Минхо решится сделать это когда-нибудь. Но в данный момент он скользил языком от головки и до основания, и Хан не думал вообще. Минхо рушил какие-то моральные стены, который возводил на протяжении многих лет, рушил ради Джисона (как и всё остальное в своей жизни), и он бы задохнулся только от одной мысли об этом. Если бы, конечно, мог еще дышать. Дышать Джисон смог только тогда, когда рыжеволосый наконец-то выпустил его изо рта. Но когда Минхо притянул юношу к себе, подхватив под колени и раздвинув его ноги — Хан понял, что вновь ему не удастся это сделать. Он не смог сдержать в себе протяжные вскрики, когда почувствовал язык Минхо между своих ягодиц, да и не хотел. Все, что Джисон хотел в данный момент — это почувствовать Минхо в себе. Хан ерзал по кровати и выгибался так, что казалось, будто вот-вот сломает себе спину, а Минхо то отстранялся, целуя внутреннюю часть бедра, то вновь припадал языком и проталкивал его внутрь. Джисону все это казалось таким чувственным, таким жарким, ему казалось, что воздух в комнате раскалился до предела, а они сами — уже горели в необъятном пламени Минхо. — Минхо! — Хан вскрикнул на одном дыхании, вновь выгибаясь и дергая бедрами. Дыхание, как и голос, уже было сбито к черту, руки беспорядочно цеплялись за шелковую простынь, и глаза уже застилала пелена. — Расскажешь мне что-то сегодня? — вкрадчиво ответил ему Минхо и приподнялся к нему. — Я думал, что кроме стонов и криков от тебя сегодня ничего не услышу. — Не тяни — Джисон мог лишь проскулить это в ответ, потому что уже не мог. Он плыл. Он горел. Он взрывался как сверхновая звезда далеко в бесконечном космическом безумии. Он всегда таял в руках Минхо, а сейчас он был особенно нежен, делая то, что Джисон никогда бы не решился его попросить. Эти ласки он мог только принимать, будучи готовым кончить только лишь от одних прикосновений. — Как ты хочешь? — произнес Минхо низким голосом прямо на покрасневшее ухо, тихо, интимно. Простой вопрос о том, чего Джисону хотелось бы делать и чувствовать с ним в постели, был на порядок интимнее самого секса. Несмотря на свой характер — вспыльчивый, импульсивный, резкий, местами грубоватый, Минхо был безумно нежным и чутким по отношению к Джисону, включая и их личную жизнь. Когда контроль над ситуацией был в его руках — а это они тоже обговаривали каждый раз; движения Минхо могли быть властными, порой резкими и грубыми, но эта грубость всегда соседствовала с нежностью и горящим желанием. Джисона разрывало от этого факта на мелкие осколки: было и больно, и грудную клетку ломало от чувств. Больно — от осознания того, что Минхо старался отдать ему всю свою нерастраченную нежность за года жизни, потому что иного шанса у него не было. Все, что он делал — это держал на стороже свои внутренние душевные доспехи. Ломало от чувств — от осознания того, как сильно Джисон желает подарить Минхо всю свою любовь, всю свою нежность, которую сможет найти в себе. Даже если для этого нужно будет выпотрошить свою душу наизнанку. Джисон так сильно хотел, чтоб Минхо чувствовал себя любимым и желанным. — Чтоб ты заткнулся уже наконец, — на одном дыхании выпалил Джисон, тяжело дыша и пытаясь сфокусировать свое зрение на нависшим над ним Минхо. — и сделал что-нибудь. Сам. — Ладно, — Минхо улыбнулся одними уголками губ, вскинув брови и поднимаясь. — Как пожелаете, мой принц. Джисон в ответ лишь простонал — и от ласкового обращения, которое он слышал редко, но в меру (чтоб не приедалось и всегда было особенным), и от сладко-саркастичного тона с нотками любви, с которым он это произнес, и от того, что Минхо неспеша и спокойно поглаживал его ноги, раздвигая их чуть шире и устраиваясь между них поудобнее, присаживаясь на пятки. Руки ласково сжимали мягкие бедра, оставляя едва заметные следы на нежной коже. Вверх-вниз, Минхо скользил от бедер до колен своими ладонями, точно также пробегая взглядам по раскинувшемуся Джисону перед ним, что даже спустя год лежал с ярким румянцем на лице и груди. Слегка наклонившись, Минхо прошелся по коже губами, все также не сводя глаз с юноши. — Ты скучал по мне? — тон Минхо все еще оставался тягучим и саркастичным, а с губ не сходила улыбка. Джисону очень хотелось ее стереть в жадном поцелуе. — Думал обо мне? — Можем заварить чай, — дыхание Джисона слегка выровнялось из-за отступающего возбуждения, но он все еще выглядел так, словно не в себе. — Сядем на кухне, поговорим, если тебе так хочется. — А тебе чего хочется? Скользя ладонями выше по красивому и стройному телу, от бедер на мягкий живот, Минхо наклонился ниже к Джисону не сводя с него глаз — они казались Джисону двумя темными омутами с россыпью золота, что завораживала все больше и больше с каждой секундой. В мягком сиянии свечей волосы Минхо отливали горячим янтарем, а он двигался так плавно и неторопливо, что сам казался расплавленным драгоценным камнем, в объятьях которого медленно тонул Джисон, зачарованный сверкающими глазами напротив. — Я вот думал о тебе каждую ночь, — голос Минхо перешел на шепот, еще ниже, еще тягучее. Руками он продолжал блуждать по телу под ним, а сам постепенно прижимался к нему еще ближе. — Вспоминал твои мелодичные стоны и то, как ты красиво выгибаешься подо мной. — Минхо. — Признайся, что скучал, — Минхо не обратил внимания на слабый протест Джисона, наклоняясь к его шее и начиная покрывать ее легкими укусами и мокрыми поцелуями. Он прекрасно знал, что это особо чувствительная зона у юноши, поэтому не удивился, когда почувствовал чужие руки в волосах и то, как он выгибается в спине. — Я знаю, что скучал, но я хочу это услышать… — Минхо, — протяжно простонал Джисон ему на ухо, отчего тот замер. — Пожалуйста. Займись тем, о чем я думал на протяжении всей поездки. — Я так рад, — Минхо уткнулся куда-то Джисону в шею, обвивая его тонкую талию своими руками. Теперь они были так близко, что буквально могли чувствовать возбуждение друг друга. — Я так рад, что ты снова в моих руках. Джисон ничего не произнес в ответ — лишь потянул Минхо за волосы к себе, не беспокоясь о том, если причинит ему легкую боль — он знал, что Минхо это нравится; а затем жадно и напористо поцеловал его. С закрытыми глазами, держа Минхо за янтарные волосы, Джисон целовал его глубоко, горячо, проталкивая свой язык, обхватывая чужой своими влажными от поцелуя губами. Это было настолько близко и интимно, насколько горячо. В этот поцелуй, как и в десятки других, Джисон старался вложить всю свою любовь, надеясь, что Минхо поймет его без слов. Он же целовал в ответ, не обращая внимания на то, как Джисон намертво вцепился в него. Когда Минхо скользнул рукой вниз и сжал его там, тот лишь застонал ему в рот и резко укусил за нижнюю губу. В ответ его подхватили за бедра, раздвигая ноги в стороны и окончательно раскрывая. Минхо прервал поцелуй, нависая над Джисоном — тот в ответ смотрел на него широко раскрытыми глазами, в которых читалась бесконечная любовь, смешанная с неприкрытым желанием, зарываясь ладонями в мягкие волосы и нежно перебирая пряди. Джисон думал, что его рыжие волосы так красиво смотрятся в сиянии тлеющих свечей. Минхо думал, что его родинки на щеках складываются в созвездия — которые может прочесть только он. Джисон сам не заметил из-за погружения в свои мысли, как резво Минхо прервался и потянулся куда-то в сторону. Джисон лишь прикрыл глаза и удобнее расставил ноги, чувствуя, как мурашки расползаются по телу вместе с жаром, что скапливается внизу живота. Безумно хотелось прикоснуться к себе, потому что внизу было мокро уже не только от языка Минхо, но Джисон лишь опустил руки на подушки — знал, что Минхо любил делать все сам. Вообще все: Джисон мог даже не готовиться, не растягивать себя до, потому что если в игре вел Минхо, то всегда так долго и мучительно готовил его, будучи готовым облизать его с головы до ног — лишь бы Хану не было больно. — Скажи, если будет неприятно, — Минхо уже прилег на бок рядом с ним, водя кончиком носа по его шее и приподнимая одну ногу. — или простони. В следующий момент Джисон почувствовал, как ладонь Минхо ложится на его промежность, проводя ниже, поглаживает его пальцем, смазывая его чем-то прохладным — очередной дорогущий крем для рук с розами, который использовался для рук, но не по назначению. Джисон физически ощущал, как у него горят щеки, уши и, наверное, остальные части тела — он все еще смущался, когда дело доходило до вещей откровенных настолько, что дальше было некуда. Все еще жмурясь, он повернул лицо к Минхо и слепо подался вперед, зная, что он поймает его губы своими. Дыхание Джисона становилось все тяжелее, он дышал открытым ртом, еле шевеля губами, которые покрывал своими поцелуями Минхо. Почувствовав, как Минхо аккуратно проталкивает один палец, Джисон судорожно вздохнул, и не от боли — от предвкушения и желания, что уже скручивалось в тугой узел внизу живота. Минхо двигался размеренно, не спеша, но свое желание скрыть не мог — дыхание было рваным, а глаза почернели от чувств. Когда Минхо добавил второй палец и чуть согнул, Джисон вздрогнул и протяжно простонал — он задел нужное место в его теле, потому что знал Джисона уже наизусть. Его же словно пробивало молнией сквозь все тело. И честно говоря, если бы Минхо и правда мог поразить так Джисона какой-либо божественной силой, то он был бы к этому не то что готов — он был бы этому только рад. Двигая пальцами под нужным углом и в одном темпе, Минхо заставлял Джисона стонать, хватаясь руками за простыни, до которых уже никому не было дела, и смотреть на него сквозь пелену, что покрывала глаза, словно звездный туман. Ноги сами подгибались в коленях, а пальцы на них поджимались — и Минхо всегда находил даже это безумно очаровательным. — Только не зажимайся, — через некоторое Минхо аккуратно навис над Джисоном, добавляя уже третий палец и возвращаясь в предыдущую позицию. — иначе тебе может быть больно. — Не первый раз, Минхо, — выдохнул ему в губы Джисон, обвивая руками его шею, чтоб через несколько мгновений исцарапать ее и спину к черту. На закатывание глаз у него не было никаких сил. — Хватит играть в прелюдию. Минхо не ответил — а ощущение пальцев исчезло, и Джисон судорожно выдохнул от ощущения пустоты. Все, что ему оставалось делать — это смотреть, как Минхо устраивается между его ног непозволительно близко и нежно поднимает одну ногу, прижимая ее к своей груди. Мягко целуя куда-то под коленку, он прижал вторую ногу рукой к кровати, окончательно и полностью раскрывая Джисона перед собой. Джисон уставился в одну точку, что смог выделить для себя — на рыжевато-золотистую прядь, что видел перед собой, а затем невольно дернулся, ощутив давление. Минхо крепко держал его, зная, что Джисон будет нетерпеливо двигать бедрами, пытаясь быстрее насадиться, его член медленно проникал внутрь, и это дарило куда больше ощущения наполненности, чем пальцы. Джисону не было больно, он лишь мелко подрагивал бедрами и тяжело дышал, опуская взгляд на Минхо. Тот казался сосредоточенным и отрешенным одновременно: дышал глубоко, через рот, а брови были сведены. Взгляд был направлен вниз — он не отрываясь наблюдал, как медленно входит в разгоряченное и податливое тело. Когда Минхо вошел до конца, то навалился сверху, проводя рукой по ноге, а Джисон ахнул и едва ощутимо царапнул его по спине. — Мы так и не выяснили в прошлый раз, — Минхо остановился внутри Джисона на несколько мгновений, чтоб тот мог привыкнуть к ощущениям внутри. Он снова наклонился к блондину, чтоб шептать ему в губы всякую чушь. — в какой позе ты стонешь громче. — В которой тебя черти будут драть, — Джисон едва сдерживался, чтоб не заскулить. Расставание из-за поездки дало свои плоды, и теперь он сгорал от нетерпения. Минхо чувствовал это и откровенно издевался, растягивая процесс до бесконечности. Из-за его хватки Джисон даже не мог податься бедрами вверх и скрестить ноги у того на талии — Минхо держал их. — если ты не прекратишь болтать и не продолжишь. — Я запомню. Минхо легко рассмеялся, вбирая губами чувствительную кожу на шее — завтра снова надевать фрак со стоячим воротником, а затем немного вышел и резко толкнулся обратно. Джисон довольно вскрикнул и выгнулся, подставляясь под это движение, чтоб получить больше. Минхо наконец-то убрал руки с его ног, и ухватил его за бедра, раздвигая ягодицы, чтоб толкнуться снова — и снова услышать протяжный стон. Постепенно он начинал двигаться быстрее, резче, отпуская себя — чтоб вспыхнуть по-настоящему. Задевая чувствительную точку внутри своего любимого, он старался двигаться в одном темпе, выбивая из Джисона громкие стоны, которые смешивались с его хриплым дыханием. — Какой же ты узкий, — Минхо произнес это сквозь собственный стон, проникая в Джисона по-особому глубоко, от чего тот вскрикнул. — И горячий, как мои цирковые факелы. В ответ Джисон внезапно резко скрестил ноги у того на талии, надавливая и прижимая к себе еще сильнее, а его руки вновь потянулись к янтарным волосам — чтоб вновь ухватиться за них и наклонить Минхо к себе еще ближе. Рыжеволосый не выдержал и простонал ему в раскрытый рот, потому что Джисон собирался что-то ответить, но так и не успел. Минхо толкнулся в него так резко и глубоко, что Джисон потерял не только мысли, но и какие-то кусочки души по ощущениям. Они пытались целоваться, потому что Минхо помнил бесконечное желание Джисона целоваться во время секса, но получалось у них откровенно плохо — они могли лишь стонать друг другу в губы, а воздуха катастрофически не хватало. Джисон хныкал, почти плакал от того, что внизу от удовольствия и возбуждения уже больно, и Минхо тут же ловит это, опуская руку на его болезненно твердый член — хотя сам близок к кульминации спектакля. — Боже, я так счастлив, что ты у меня есть, — Джисон судорожно вцепился в плечи Минхо, начиная шептать ему на ухо все, что вырывалось прямо из сердца. Минхо ждал этого, потому что Джисон всегда так делал, когда был близок. — Пожалуйста, Минхо. Я так… Так сильно тебя… Минхо заткнул ему рот поцелуем. Вырываясь из его хватки и благодаря всевышних за то, что он сильнее. На особо глубоком проникновении Джисон протяжно вскрикнул, зажмурился и излился себе на живот, пачкая и живот Минхо заодно. Тому же было абсолютно плевать — он прижался лбом ко лбу, понимая, что сам долго не протянет. — Не останавливайся, — еле-еле шептал Джисон ему на ухо. — Ты можешь… Внутрь. Минхо действительно не хватило надолго — через пару движений он кончил сам, крепко зажмурившись и роняя голову на плечо Джисону. Потратив последние силы на то, чтоб выскользнуть из него, Минхо уронил на Хана и себя самого, не обращая внимания на все телесные жидкости вокруг. На задворках сознания мелькнула своим черным хвостом мысль о том, что он не заслужил — не заслужил осквернять такого прекрасного человека, как Джисон, но эту мысль прогнал сам Джисон своими мягкими руками, что тут же обвили его за шею, ласково перебирая прядки волос. Джисон никогда его не отпускал сразу после секса — да и вообще больше никогда не отпускал. Он всегда прижимал к себе Минхо в такие моменты, стараясь покрыть его одеялом из собственной заботы и нежности. Джисон мягко гладил его по голове, спине, рукам, покрывал поцелуями щеки, шею, плечи. Мысль о том, что в Минхо было столько нерастраченной ласки и нежности, которую он сейчас постепенно дарил Джисону, разбивала его также, как мысль о том, что Минхо никогда в жизни ее ни от кого не получал. За всю свою жизнь, что он прожил без близкого человека рядом, он редко получал даже простые объятия. Простая человеческая нежность была чужда Минхо на протяжении практически всей жизни — даже когда он перебивался случайными любовниками, потому что там не было и речи о настоящих чувствах. И поэтому Джисон дал себе негласное обещание. Никогда больше не выпускать Минхо из своих объятий. Метель за окном стихла, уступая место медленно падающему снегопаду, который, по ощущениям, собирался идти целую вечность — ровно столько, сколько влюбленные в небольшой квартире на третьем этаже в свете уличных фонарей готовы были любить друг друга.