***
— Это бред! Этого не может быть! Это бред! — Иззи пятился назад, вцепившись в рапиру сведенными от напряжения пальцами. Пираты сбились в кучу, пытаясь не провалиться в трещины на палубе, внутри которых полыхало синее пламя. Но даже не это больше всего напугало матерых головорезов. От призрачных чаек, что кружили над кораблем, отделилась стая из восьми птиц. Те опустились вниз, и как только их лапы коснулись досок «Мести», маленькие птичьи тела начали деформироваться: перья опадали, скелет рос, выворачивались суставы, разрывая связки и мышцы. В конечном итоге, по обе стороны палубы выстроилась, как на параде, вся команда Стида. Правда, живыми их вряд ли можно было назвать. Пустые глаза мертвецов светились мерным светом, словно гнилушки, а лица их ничего не выражали. Ветер едва колыхал лохмотья на истлевших телах. — Я сплю… — Эдвард Тич хмыкнул себе под нос, крайне довольный таким объяснением происходящего. Он откинул назад волосы и, ловко перепрыгивая трещины, направился в сторону призраков. — Пора завязывать с таким количеством бухла и слез на ночь. — Капитан, не надо! — Хэндс рванул было следом, но его нога угодила в разлом, и он чуть не рухнул лицом вниз. — Если вы думаете, что это сраный сон, то какого хера он снится нам всем? — А я ебу? Может это вы все мне снитесь, — Эдвард пожал плечами, наклоняясь вперед и рассматривая лицо Люциуса. — Это ведь действительно полная хуйня. Призраки, чайки, корабль… — Мы не спим! — Иззи поднял левую руку, на которой красовался порез, сочащийся кровью. — Сам убедись! Эд склонил голову, отмечая, что страх перед ситуацией вытеснил в душе Израэля страх перед Черной Бородой. В его голос вернулись привычные сварливые нотки. Тич вытащил нож и, повертев его в руках, приставил острый кончик к ладони, слегка надавливая на кожу. Ощущение было знакомым: жжение, легкая боль, тепло от собирающихся около ранки капель крови. Однако, мир не пошел рябью, сон не превратился в предрассветный морок с привкусом адского похмелья. Призраки тоже никуда не делись. Рыкнув, Эд с силой полоснул по ладони, упиваясь жгучей болью, которая саданула по нервным окончаниям. Пират зажмурился, чувствуя, как горячая, алая влага скатывается по запястью и падает рубиновой россыпью на просмоленные доски. Но пробуждение так и не наступило.***
Мужчина дрожал, свернувшись в клубок. Стид не знал, как он оказался на берегу залива Карлайл, как вообще смог дойти сюда от разрушенного поместья. Обретенные воспоминания разрывали на части его душу. Боль, гнев, обида — все это клокотало внутри Боннета, грозясь вылиться истерикой. Бывший аристократ выл, словно раненый зверь, глядя на свои руки, которые выглядели синюшными, с причудливой лиловой вязью лопнувших сосудов, кое где кожа свисала дряблыми лохмотьями, оголяя темную плоть. Он был мертв. Сомнений в этом не оставалось. Казалось, он слышал, как стонут свинцовые волны, как дышит, перекатываясь с боку на бок старик-океан, и как стонут неуспокоенные души, взывающие к небесам. Особенно громкими были голоса тех, кого убил Черная Борода. Среди этих душ была и его команда. Да, Стид был пиратом — отвратительным, но все-таки, — и он прекрасно понимал, что эта жизнь не могла обойтись без смертей. Но убитые в бою люди уходит за грань, а те, кто просил об отмщении — были убиты по прихоти капитана «Королевы Анны». Они были убиты из простой блажи и так и не окончили свой земной путь. Это разбивало Стиду Боннету сердце. Эд… Его милый, веселый, незаурядный Эд, тот самый, кто целовал его на берегу океана, убил и его тоже. Не своими руками, но принятым решением. А сколько трупов было после него? Стид сквозь рыдания расхохотался. Урсула подняла его из морской могилы для того, чтобы он осудил и вынес окончательный приговор тому, за кого не раздумывая отдал бы свою жизнь. Боль и безысходность туманили разум, застилая все кровавой пеленой. Гнев стирала теплые воспоминания пыльной тряпкой, оставляя только жажду мести. За себя, за свою команду, за сотни тех, кого русалка не выловила из моря на борт «Возмездия». Зов моря становился нестерпимым, раздирая на части остатки воли. Мертвецы взывали к нему. Стид поднялся на ноги, одергивая белый, потрепанный временем жюстокор, поправил на поясе шпагу, и сделал шаг в океан, с тупой отрешенностью глядя на то, как бурлит под его стопами соленая вода. Он шел по волнам так, будто это была твердая почва. Впереди его ждала «Месть».***
— Нам нужно убираться отсюда! Можно проверить лодки… — старпом поморщился от всплеска воды, с которым еще один обезумевший от страха пират нырнул в воду. — Блядь, — Эд чувствовал, как рот растягивается безумном оскале, а сердце заходится абсолютно диким ритмом. — Какие лодки, Иззи? Какие нахрен лодки? По наши души, кажись, пришел сам Морской Дьявол! Вот тебе и портовые байки! С диким хохотом Черная борода рванул вперед, перескакивая через разломы и огонь. Он добрался до носа корабля, привычным движением забираясь на бушприт обхватив рукой фок-штаг: — Я не боюсь смерти, — мужчина вглядывался в туман окутавший корабль, — Но я дорого продам свою шкуру! Будь ты хоть трижды Бог и четырежды Дьявол, я буду сражаться! Внезапно море всколыхнулось, опасно качнув «Месть». Туман расступился, позволяя Черной бороде увидеть нависающую над шлюпом тридцатиметровую волну, которая могла бы с легкостью потопить небольшое судно, правда, по какой-то причине, она оставалась недвижимой. Волна переливалась причудливыми всполохами в синем свете корабля-призрака, вызывая благоговейный трепет. — Эдвард Тич, — громогласный голос сотряс небеса, — ты ответишь за свои преступления! Всколыхнувшись, вода, будто повинуясь чьей-то незримой воле, потянулась вперед, оседая и расступаясь, открывая взору остолбеневших пиратов фигуру человека, которого никто не ожидал увидеть. Стид Боннет скользил по водной глади, обуздав стихию, которая ластилась к его ступням будто голодный пес. Он светился изнутри тем же самым огнем, каким горел корабль. Некогда уложенные в идеальную прическу волосы развевались так, словно вокруг призрака бушевал шторм, однако сама «Месть» стояла в глухом штиле. Глаза ночного гостя пылали страшным, зеленоватым огнем, а в руке в мгновение ока оказалась шпага. — Стид? — глаза Тича распахнули от удивления. — Я оставил тебе свой корабль, — призрак смотрел будто сквозь собеседника, — Своих людей. Я доверил тебе самое ценное. И что ты сделал? — Ты ушел! — внутри у пирата поднималась глухая, болезненная ярость. Эдвард будто забыл о том, какая чертовщина творилась вокруг. — Ты предал меня! — Ты сам не пришел за мной. Ты не проверил, жив я или мертв. Чонси мог убить меня, а ты бы все равно сорвал злость на моих людях! Сколько ты еще жизней загубил, когда тебе было грустно? — Чонси? Да какого черта вообще происходит?! — Тич спрыгнул на палубу как раз в тот момент, когда волна вынесла на доски капитана проклятого корабля. Он не сводил взгляда с Боннета. В душе пирата металась настоящая буря из злости, обиды, ярости, непонимания и… радости, которую он поспешил затолкать в самые дальние закрома своего «я». Не так Эд себе представлял эту встречу. Не думал Черная Борода, что именно ему в лицо будут кидать жестокие и справедливые, в общем-то, обвинения. В его мыслях, именно Стид приходил на корабль с повинной, умоляя выслушать себя и простить, а уж никак не выныривал из пучины духом мщения и, потрясая оружием, призывал грозу Семи Морей к ответу. — Это больше не важно, — клинок Стида истекал синими всполохами. — На твоих руках кровь тех, чью судьбу ты незаконно оборвал, обрекая их на мучения в кромешной тьме и холоде морской бездны. Океан осудил тебя, а мне доверил привести приговор в исполнение. — Вот как? — Тич вынул рапиру, поудобнее перехватывая рукоять. — Ну тогда нехер заставлять Океан ждать, Боннет! Это было похоже на то, как два течения сталкиваются, создавая водоворот невиданной силы, затягивая в пучину корабли и людей, перемалывая кости и доски. Движения Эдварда были плавными и точными. Рука на эфесе ощущалась более чем привычно, а кортик немного тяготил раненную ладонь. Он будто танцевал вокруг своего противника, однако, к немалому удивлению Тича, Стид не отставал от него. Ничего не осталось от неловкого дуэлянта, который неумело фехтовал с Израэлем, предпочитая сражаться словом, а не мечом. Казалось, что руки призрака направляет невиданная доселе сила. Да и весь Стид вызывал какое-то странное, тревожное чувство, которое проще было бы списать на безумие всего происходящего, но это явно было не так. Эдвард вглядывался в лицо своего палача, замечая насколько моложе тот выглядит. Фигура его походила больше на юношескую, нежели на тело зрелого мужчины: он был слегка полноват, но явно еще не набрал в полной мере мышечную массу. Даже белый камзол казался Эдварду чем-то неприятным, даже жутким, что само по себе было нелепо. Стид показывал множество жюстокоров, в том числе и кипенных, которые хранились у него в тайной гардеробной и ни один из них не вызывал стойкое желание разорвать его на лоскуты. Поддавшись порыву, Тич дождался пока противник отойдет назад для нового замаха и резанул наотмашь, разрывая плотную белую ткань. И почему, черт возьми, с нее так обильно капала вода? Призрак фыркнул, стягивая испорченную вещь с плеч и откидывая ее в сторону. Эдвард хотел было съязвить, но язык будто присох к небу, потому что он не мог поверить своим глазам. Вся шея Боннета, руки, кожа в вырезе рубахи — все было покрыто ссадинами, синяками и укусами. Слишком однозначные отметины, чтобы иметь поле для вариантов. Рот пирата наполнился горькой желчью, а в сердце будто вогнали длинную раскаленную иглу. Он отвлекся всего на секунду и тут же почувствовал, как взорвалось болью плечо, по которому пришелся удар шпаги блондина. — Давно ты мертв, Стид? — Эдвард сам не понял, как эти слова вырвались из груди. — Достаточно, — голос призрака был похож то ли на удары волн о скалы, то ли на морской прибой. — Сколько тебе было? — почему-то Тичу казалась важной эта информация. — Это не важно. Пират стиснул зубы, уходя от серии выпадов. Раньше он бы порадовался такой знатной заварушке, порадовался бы тому, как искусен его противник, как бурлит в крови адреналин. Вот только перед ним был не простой капер или солдат, перед ним стояло порождение самой стихии, которое не понятно, как можно было убить. А хотел ли он вообще его убивать? — Как ты умер? — Тич хотел вывести соперника на диалог. Его пугали односложные ответы, которые были абсолютно не свойственны тому Стиду Боннету, которого он знал. Мозг тщетно пытался ухватиться хоть за что-то безопасно-знакомое. — Сбросился со скалы, — на лице призрака не дрогнул ни один мускул. Черная Борода выдохнул, понимая, что его немного отпускает гнетущее чувство вины. Почему-то он думал, что мог приложить руку к смерти этого человека и это пугало его ничуть не меньше смерти. — Почему тебя прокляли? Зачем послали за мной? Шпага просвистела рядом с ухом, и Эдвард с удивлением отметил, как прядь черных волос, срезанная бритвенно-острым лезвием, плавно опустилась на искореженные доски палубы. Отступив назад, он ловко парировал кортиком очередной, выпад, и, усмехнувшись, попытался столкнуть противника с ног. Вот только стоило его пальцам коснуться обнаженной кожи утопленника, как в мозгу взорвалась белая вспышка воспоминаний. «— Прошу, прошу, позвольте остаться. — Что, прости? — Я не смогу вернуться домой. Отец убьет меня. — Меня не это не интересует.»***
Иззи с ужасом наблюдал, как его капитан, до последнего не получивший ни одного серьезного ранения и вполне успешно отбивавшийся от адского создания, валится на палубу, словно ему перебили колени. Эд выл, вцепившись в волосы, как будто ему вывернули наизнанку все кости. — Что ты, блядь, сдал с ним? — Хэндс перехватил покрепче перехватил рапиру и бросился на призрака. — Ничего, — заложив руки за спину, Стид играючи уворачивался от атак старпома. — Уходи. Ты мне не интересен. — Я не позволю тебе убить его, сучий Боннет! — Иззи бесило, что какой-то жалкий, да еще и дохлый аристократишка не воспринимает его всерьез. Вой Эдварда позади него перешел в тихие рыдания. — Что ты сделал с ним? — Поделился воспоминаниями, — лицо бывшего со-капитана Черной Бороды ничего не выражало и это, к удивлению самого Иззи, злило только сильнее, чем бесконечный словесный понос, коим Боннет страдал до сего момента. — Уходи. Больше я просить не буду. — И что ты мне сделаешь, ублюдок малахольный? — Убрать его! — склонив голову на бок, Стид махнул рукой и его команда, стоявшая неподвижно, ожила и двинулась на первого помощника Черной Бороды. Стид безразлично наблюдал, как духи, без единого звука валят верещащего Хэндса на доски и связывают его с небывалым мастерством и скоростью. Тот рычал, брыкался, разве что не кусался, вызывая болезненные ассоциации с отчаявшимся хозяйским псом. Удостоверившись, что больше никто из перепуганных пиратов не ринется защищать шкуру своего босса, Боннет развернулся к Эдварду. Тот стоял на коленях, впиваясь цепким взглядом покрасневших глаз в фигуру возвышающегося над ним призрака. Грязный, измученный, растоптанный, ничтожный, униженный — именно так чувствовал себя великий Черная Борода, пропустив через обнаженное естество смерть молодого аристократа, доброго и наивного Стида Боннета, в чьей гибели, как оказалось, виноват был все-таки он сам. Эд бы мог сейчас упасть ему в ноги, умоляя о прощении. Пирату не нужно было снисхождения, он его не заслужил… Только благословение, чтобы не так горько было гореть в аду, зная, что он сам, своими руками лишил себя человека, которого полюбил так, как никого и никогда не любил. Он смотрел на бесстрастное лицо своего палача, мечтая хоть на секунду увидеть привычную теплую улыбку и блеск карих глаз. Вот только Тич прожил слишком долго, чтобы понять — Стида Боннета больше нет. Возможно, то, каким аристократ был в тот короткий месяц счастья, это был просто отголосок разрушенного прошлого. Может, это было просто игрой. Сейчас же, в знакомой оболочке бесновалась чистая боль жестокого Океана. Это уже не его возлюбленный. Не у кого просить прощения. Нащупав рукоять рапиры, Эдвард весь подобрался, следя за движениями утопленника. Выпады они совершили одновременно.***
Красное марево гнева топило внутри все что когда-то было Стидом Боннетом. В ушах стоял гул стихии и какофония стонущих голосов, плачущих детей и женщин. Он видел, как извивалась вокруг Эдварда Тича аура, насквозь пропитанная кровью и ужасом. Щупальца цеплялись за дужку, крестовину, облизывая лезвие рапиры по всей длине. Монстр, а не человек. Убийца. Чудовище. Кракен. Он должен был убить его. Избавить людской род от этой раковой опухоли, принесшей столько боли невинным. Он готов был… но стоял над поверженным врагом и медлил. Сквозь Адские песнопения страданий пробивались другие голоса: «— Какой прекрасный кусок шелка. — Это невзрачное старье? — Иногда старые вещи — самые лучшие…» В груди у Тича загнанно билось горячее сердце. Стид видел его, считал его ритм, чувствовал как крошится его оболочка о реберную клетку. Красивое, красивое сердце… Нежное словно тончайший атлас. «— Ты посмотри. Изысканные вещи тебе к лицу…» Стиду хотелось спросить, узнать, сожалеет ли Эд о том, что сделал? Жжется ли на его груди медальон Сары Боннет? «— Очень вкусно. Отлично сделано. — Я знаю. Немного молока и семь сахара. — С шестью уже не то…» Он не живой. Он просто длань неизбежности, лишенная свободы воли! Он – возмездие! Так почему, раны на теле болят куда меньше, чем душа? «— Если сможешь найти двух просто идеальных людей, то они бы могли быть…» Его Эд улыбается из воспоминаний. Его Эд другой: улыбчивый, импульсивный, изобретательный, нежный, интересный и сильный. «— Сдается мне Эда радуешь именно ты…» Рука дрожала, задевая костяшками украшенную резьбой дужку, тело будто одеревенело, повинуясь внутренней борьбе. Смерть спорила с жизнью: Океан требовал крови, мертвые взывали к отмщению, а Стид Боннет мечтал о спасении. Но разве мог слабый человек противиться стихии? Они дернулись друг к другу, остановившись на расстоянии одного дыхания. Боль разлилась изысканным кашемиром, бордовой волной окрашивая кожу. — Ты… — Эд, словно завороженный наблюдал, как мертвенное свечение гаснет, обнажая теплоту карих глаз. Незримый ураган отпустил из своих ладоней светлые волосы, разбегались от уголков глаз Стида лучики гусиных лапок, углублялись носогубные складки, грудь, впервые за время из схватки вздрогнула от глубокого вздоха. — Мне дали в руки карающий меч, — горло у Стида пересохло, а потому голос был хриплым. Хриплым и живым. — Дали право судить тебя… Но я хочу спасти… Ты ведь, — он опустил взгляд вниз, глядя как левый бок пронзает чужой клинок, — кажется тоже не захотел меня убивать? — Ну… — Эдвард будто сходил с ума, не имея возможности оторвать взгляд от лица стоящего перед ним человека, — у меня, блядь, хоть был выбор, а вот как ты сумел отвести руку? Бок болел от каждого вздоха, но осознание того, что шпага Боннета вошла ровно в центр уродливого шрама на животе приводил Тича чуть ли не в детский восторг. — Мне помог твой голос, — Стид неосознанно подался вперед и зашипел от боли. — Ты… — Господа, — голос Люциуса, с характерными стервозными нотками, прозвучал громом среди ясного неба, — не хочу прерывать столь интимный момент, но если мы вас не расцепим, то похорон не избежать. А у меня и надеть нечего.