Край ночи

Всепоглощающая мгла окутала некогда цветущий изумрудный луг, пеленой печали надвигаясь. Черные небеса готовились упасть мёртвыми воронами на залитую ещё теплыми телами землю. Отважные воины давно отошли в мир иной, на поле боя не было живых, только обречённые. Разбитые доспехи, пронзенные стрелами, покрытые пятнами крови, оставались последними свидетелями всех ужасов, случившихся в этот долгий день битвы. Поодаль, в разорванном, покрытом землей и кровью плаще, лежал одинокий мечник, равнодушно глядя наверх, в неизведанные глубины небосвода. Его темные глаза казались затерянными в океане тоски и безысходности. Губы, изможденные и потрескавшиеся, только слегка дрогнули при попытке вымолвить последние слова. Страшные раны, открытые и испачканные грязью, остались единственными и последними спутниками в этом последнем путешествии. Рядом с умирающим воином земля была устлана багрово-красными цветами, точно те из капель крови вырастали. Они, казалось, восхваляли красоту жизни даже на фоне разрушений и смерти. Пелена тумана, плотно окружившая поле битвы, словно сжалившись над умирающим воином, скрывала ужасные картины округи. Тёплый ветер сладко шептал неразборчивые речи, обещая спокойствие и умиротворение. По лицу смертельно раненого мечника скатилась слеза от осознания скорого забвения и вечного покоя. Но не радостно вовсе, лучезарный свет небесного мира, привилегия освобождения от боли и людской суеты навеки не способны были сиять ярче желания жить. В этот непостижимый момент он чувствовал, что смерть — это неуловимая красота, исчезающая в никуда, словно расползающийся туман. Поле битвы содрогнулось от глубокого затишья. Скорбели по погибшим алые цветы, склонившие головы ивы, напевающее элегии журчание далёкого ручья. Воин медленно закрывает глаза. Оставшись наедине со своими мыслями, он ждал кончины, благодаря великодушную королеву и милостливого Бога за право в блаженстве провести последние секунды. Поле битвы стало местом покоя для тех, кто венчал его своими жизнями и почел его достойным дара благородных смертей. Теневая госпожа, расстелившая свою мрачную пелену над полем, зародившим семена разрушений, лёгкой рукой озарила поляну, пронося свою красоту среди тех, кому предстояла честь оказаться в ее окончательных объятьях. Ярче засиял небосклон. Сквозь закрытые глаза пробивались блеклые лучи небесного светила. Обволакивало тело такое мягкое, легкое, невесомое ощущение, словно израненная кожа обращалась в нежный шелк и поднималась в небеса с приятным бризом. И, кажется, даже невольно изогнулись губы в самой благодарной улыбке. Ничто, совершенно ничто не доставляло такой радости, отчасти грустной, парадоксической, но такой светлой и искренней, как ощущение взлетающей в покои вечные души. И трепетный голос ветра стал смелее, и ласковые прикосновения ощущались натуральней, и тело будто вновь принимало оболочку, однако на этот раз совершенную, непорочную. Послышалось дружелюбное сопение невиданного ранее зверя. Решив, что посмертное шествие окончено, мечник с небывалой лёгкостью поднял свои веки. Пред ним лазурный небосклон, жемчужные облака, тень малахитовой пышной кроны. Всё выглядело таким близким, знакомым, родным. И запах тот же, и вид по прежнему трогателен. Однако теперь склонялась над ним прелестная дева с нежно-розовыми, как крылья небесного мотылька, волосами и светло-голубыми глазами, точно луговые васильки. Богиня одарила самой доброй и счастливой улыбкой, спешно поднялась, махнула рукой и вместе с причудливым зверьком порхнула в неизвестность. Мечник был очарован безмерно её фантастической красотой, грацией и милосердием. Поднялся он вслед за ней, рукой пытаясь ухватить последний лучик следующего по пятам света. Воин сделал всего шаг. Под ногой громко хрустнуло. Он опустил взгляд. В крови была вся одежда. Хрустнула грудная клетка наставника, что умер прямо рядом с ним. Оторванная рука, размозженная голова, пробитая грудная клетка. Воин очнулся не в раю. Он был спасён на грани смерти. Чтобы снова и снова кричать, надрывая глотку, клоками выдирать резко поседевшие волосы и рыдать во весь голос, день за днем вспоминая события этого боя. Флорин самозабвенно верила, что несла всем счастье. Её способность — воодушевлять сраженное, исцелять раненное, дарить жизнь погибшему. Исключительно любовь распространяла по свету эта милая девушка. Она идеал, она всеобщий эталон, она прекрасней всех живых. Единственная зависимость и страсть её — как можно чаще и больше улыбки видеть на лицах людей, блаженные выражения их и сыплющиеся без конца благодарности. В безупречном мире Флорин каждый должен быть бесконечно счастлив. В нем не должно быть ни боли, ни жестокости, ни насилия. Девушка была исполнена любви и в любом, даже самом гнусном и бездушном человеке, видела исключительно путь исправления. Особое удовольствие ей доставляло видеть перемены в людях, зарождение доброты, благородства и той же непорочной любви, какой обладала она сама. Поэтому, столкнувшись на том же поле боя с высокомерным, деспотичным и бессердечным герцогом Флорин не могла пройти мимо. Несмотря на маску безразличия, она понимала, что скрытое под толстой коркой льда сердце на деле мучительно томится в ожидании яркой любви и все, что стоит сделать — это лишь снять тяжелые оковы, в которые заковал он себя сам. Для Флорин это было первым, исключительным, особо тяжелым случаем. Господин герцог пренебрегал благодарностью за её заботу, равнодушно игнорировал попытки завязать диалог, и даже когда удавалось добиться его драгоценного внимания, больше двух слов вытянуть не получалось. Что говорить о личных проблемах — Флорин не удавалось имени его узнать, до тех пор пока не сжалился над отчаянными попытками один из младших братьев герцога. Юная целительница часто слышала, как о других благородных мужчинах вздыхают одинокие девицы, воображая самые теплые, нежные и ласковые отношения. Часто слышала их тайные перешептывания о розовых мечтах, завязанных на счастливом замужестве и вечной любви. С упоением она наблюдала и за восторженными возгласами от случайного пересечения взглядов, или, может, простого упоминания объекта обожания. Все, от простых крестьянок до знатных леди, заливались пунцовым румянцем от взгляда любого, даже самого невзрачного юноши высокого рода. Но как только речь заходила о герцоге Паксли, что власти имеет едва ли не больше, чем королева, крестьянки неловко притихали, а леди за изящными веерами скрывали искаженные страхом лица. Эймон обладал негласным авторитетом, был невероятно красив, и вдобавок к тому безумно богат, но характер молодого герцога перекрывал любые достоинства. За его сдержанным молчанием могли скрываться любые тайны, слухи о которых постоянно ходили в высоком обществе. Для Флорин он оказался недостижим, и оттого ещё более желанен. Упорный труд, непоколебимая вера и готовность выстоять любые трудности сыграли свою роль — её настойчивость вынудила пойти на контакт, только чтобы раз и навсегда покончить с этим порядком надоевшим интересом. Однако одного диалога было недостаточно, все больше и больше та старалась погрязнуть в чужом омуте. К счастью или сожалению, ей это удалось. Эймон надменно усмехнулся. На этот раз его осуждение касалось не кого-то из окружения, а себя самого. И как только он позволил зайти этим нелепым отношениям так далеко? Что за абсурд. Благо, до критического не дошло. Как наследник великой семьи Паксли, он никогда не имел права испытывать чувства и самостоятельно себя оберегал от этого недуга. И несмотря на то, что Флорин нечаянно узнала больше, чем ей стоило, по-настоящему близка она от этого не стала. Да и шансов у неё попросту не было. Эймон понятия не имел, что эта леди себе возомнила, но сам никогда не ставил её выше обычных подданных. Поэтому предательство не ранило так больно, как могло бы. — Так ежели ты не о власти грезишь, на кой тебе сдался этот артефакт? — грозно прозвучал голос взрослой женщины. — Я просто хотела, чтобы все было хорошо… Прости, я… Я солгала тебе, но лишь отчасти, — отвечал дрожащий тонкий голосок молодой девушки. — Я не благосклонна к предателям, объяви сей же час свои намерения, — продолжала холодно настаивать на своем строгая женщина. — Эймон сильнейший маг из всех, что я встречала. Он способен едва ли не мертвых поднимать, благодаря только своей врожденной способности к магии. И, я подумала… — неуверенная речь прерывается горестными всхлипами — что, если сила Сердца Анимы на самом деле позволит ему поднимать мертвых? Разве это не то, чего бы обе хотим? Ты заслуживаешь счастья, он тоже заслуживает его, разве это не справедливо?! Громкий, зловещий смех перебивает трогательные речи. Он вмиг обесценивает благородные порывы, что от такой насмешки попросту начинают казаться бессмыслицей. Впрочем, именно бессмыслицей это и было. Неужели действительно можно предположить, что раны совершенно равнодушного к чужим судьбам убийцы залечит простая благодарность и ощущение собственной полезности? Да он все то же общество уничтожит одним взмахом руки, если в этом появится хоть какая-то выгода. Как же порой юная Флорин наивна. Не хотелось разбивать её розовые очки, но ещё больше не хотелось продолжать содействовать из жалости. У Валентины выбора не было: убедившись в не несущих угрозу её планам намерениях она спустила с рук подобную странность. Однако Эймон поклялся открыть горькую правду, как только представится шанс встретиться вновь. Плеча касается нечто по-мертвецки ледяное. Над ухом звучит чужая усмешка. — Неужто Вас использовали против воли, господин герцог? — томный шепот заставляет все тело покрыться мурашками. Стынет кровь. — Я просил называть меня по имени — отстраненно отвечает, отмахиваясь от странной смеси волнения и нарастающей злости, — И постарайся запомнить, тебя не должно касаться то, что происходит в моей жизни. — От тебя зависит моя. Прикажешь слепо доверять? — обернувшись, герцог сталкивается лицом к лицу с главным страхом. Главной страстью. В кроваво-алых глазах все грехи, воедино слитые, черти, пристанище отыскавшие, чувства, выхода не нашедшие. Её провокации никогда не вызывали раздражения. — Ты вольна решать сама. Я лишь даю шанс избавиться от смертельного для тебя контроля. Не нравятся мои методы — возвращайся обратно и жди, пока спасение само тебя отыщет. Шумно выдыхает. Посмеивается. Опускает голову. — Эта настойчивость лишает выбора. При всем своем желании, я не имею права покинуть Вас, господин герцог. Не говоря в ответ ни слова, мужчина покидает место разговора. В его репертуаре. Делать то, что заблагорассудится, невзирая на окружающих. Он никогда не пытался убедить кого-то следовать за ним. Те, кто верил его правде, подчинялись негласно. Остальные были вынуждены под тяжестью ситуации делать собственный выбор. Ни к чему, кроме смерти, он обычно не приводил. Поэтому, волей-неволей, за герцогом следовали все, кто хотел жить. Страх и уважение — единственное, что питали к нему люди. Карина, к счастью или сожалению, никогда не была близка к людскому роду и чувства их не разделяла. Она никогда не признавала его авторитета, хоть исправно подчинялись командам. Для неё это было сродни дуэли. Занять первенство, стать ведущей, утвердить власть. Порой разгоралось безумие похлеще, чем в недрах Бездны. Внутренней силы не хватало, чтобы надолго сдержать навязчивые мысли. Инстинкты стремительно брали верх. Странствие превратилось в холодную войну. Условно холодную. Ярче любого пожара пылали подожженные чувства. Мешалось врожденное стремление к доминированию, приобретенное видение всех своими врагами и… Нечто новое. Карина до сих пор не помнила совершенно ничего о своей прежней жизни, даже в существовании той сомневалась. Однако это странное чувство точно привычка из прошлого. И каждое слово было похоже на предыдущее, каждый второй удар уподоблялся первому. Несмотря на срок знакомства, равный паре дням, вражда ощущалась так, словно сотни лет велась до этого. Необычным воодушевлением отдавалась в сердце каждая перепалка. Ах, помилуйте же, господин герцог, не покидайте так спешно!