Мой маленький темный век

Дон возвращается, как ковбой из вестерна, и ТК комментирует: «Ты выглядишь слишком довольным. Она еще жива?» «Посмотри сам», — говорит он с ухмылкой. ТК мчится мимо него, Дон убирает волосы с лица и поднимает с пола сброшенную рубашку. Он переводит свой темный взгляд на Питера, чьи глаза неловко сосредоточены на нем. «Да, она жива. И очень хорошо себя чувствует, если хочешь знать. Он пинает стул, на котором сидит Люси, прежде чем крякнуть: «Подвинься». Она усмехается, плюхаясь на подушку, где когда-то сидел ТК. Она бросает взгляд на Питера, взгляд которого устремлен на Дона. Дон сидит как король, потирая бороду рукой. Питер почти может видеть каждую деталь, повторяющуюся на лице мужчины. Люси, кажется, думает о том же. — Я знаю, что тебе не понадобился гребаный час, чтобы заставить ее кончить. Ухмылка Дона откровенно злая. «Абсолютно нет, но вы бы оценили звуки, которые она издавала где-то в третий раз». Питер болен. Он будет блевать. Он сгибается пополам, сухой вздымаясь. — Чувак, привет. Люси встает, приближаясь к нему, как будто он и не пытался напасть на нее час назад. «Дышать.» — Я не могу этого сделать, — бормочет он, думая, что никто из них его не слышит. — Малыш, тебе не о чем беспокоиться, — говорит Дон. «Она знают стоп-слово и использует его, когда это необходимо». Питер видит красное. — Ты сделал ей стоп-слово. Он не узнает собственного голоса. — Ты, заткнись, — огрызается Люси на Дона. — Ты, — она обхватывает наручники Питера, поднимая его на ноги, — пошли. — Не ходи в мой кабинет… — Можно, старик! Конечности Питера слишком онемели, чтобы сражаться. Он больше плывет, чем идет за Люси, которая затаскивает его в офис вопреки желанию Дона и сажает на вращающееся кресло. У него кружится голова, и на мгновение ему кажется, что кресло действительно движется. Понимая, что это его собственный разум, он рискует сфокусировать свой неясный взгляд на Люси. Черт возьми, она действительно выглядит убедительно обеспокоенной. Это делает его еще более больным. — Просто оставь меня в покое. Она буквально ничего не может сказать, чтобы помочь ему в этом. «Ты зеленый в жабрах. Единственный способ для таких людей, как мы, справиться со своим дерьмом — это поговорить или бороться». Люси поднимает руки. — Я не хочу драться с тобой. Умная. — Я не хочу говорить. Он просто хочет тебя видеть. Он хочет знать, что с тобой все в порядке, и хочет вонзить нож в живот каждому, кто к тебе прикоснется. — Хорошо, тогда я поиграю в игру. Она пододвигает стул и садится перед ним. «Я буду делать предположения о тебе до тех пор, пока ты не захочешь их подтвердить или опровергнуть». Она скрещивает ноги, издеваясь над женственностью. Ничего подобного. «Т/И — твоя первая любовь, и ты никогда раньше не чувствовал ее так глубоко». Он поджимает губы. «Ты думаешь, что можешь подарить ей целый мир, и никто другой не сможет удовлетворить ее так, как ты. В то же время ты боишься, что она никогда не признается тебе в любви, и ты застрянешь насмерть с разбитым сердцем». Его сердце колотится в груди. — Я мог бы буквально задушить тебя прямо… «Ты боишься, что не соответствуешь требованиям, и маскируешь это агрессией, потому что тебя никто и дня в жизни не поддерживал, и у тебя есть претензии к миру». Люси поднимает бровь. — Я уже все рассказала? Он не смотрит. Он не прославляет ее вопрос ответом. Он просто наносит ответный удар: «Это исходит от шлюхи, чей отец регулярно трахал ее, а у матери было несколько не выявленных психических заболеваний». «Ага? А также?» Люси склонила голову набок. — Поверь мне, никто здесь не сможет поджарить меня так, как я. И я здесь не для того, чтобы жарить тебя. Я здесь, чтобы помочь тебе». «Что, черт возьми, — огрызается он, — это тебе даст, если ты поможешь мне?» Люси поднимает пальцы, считая причины: «Больше нас означает меньше шансов на то, что Т/И успешно сбежит, значит, мы с большей вероятностью будем наслаждаться удовольствием от ее компании в течение долгого времени, значит, у нас никогда не будет мыслей о беспокойстве, в безопасности ли она». Люси подмигивает. — Ты проскользнул мимо нашей обороны, и Дон прав в одном: враг моего врага — мой друг. Она широко жестикулирует. «Мы враги. Мы не отрицаем этого. ТК ударил бы Дона ножом в грудь, если бы представилась подходящая возможность, а я бы отрубила им кукурузные чипсы, если бы это означало, что Т/И не останется голодной». Глаза Питера сужаются, глядя на Люси, но он не краснеет. Комната не крутится вокруг него бешено. Он слушает ее. «Я верю в твою способность защитить Т/И вместе с нами. Я думаю, ты был бы отличным дополнением. Губы Питера кривятся в уродливой хмурости. «Я не люблю работать с другими». Особенно, когда эти другие так гордятся тем, что трахают его любимую. «Вероятно, потому что единственные люди, с которыми ты когда-либо был наполовину близок, постоянно тебя трахали». Ее взгляд смягчается. «Я не прошу доверия. Для нас не существует доверия». — Тогда чего ты хочешь? «Ты никогда не перестанешь любить Т/И так же сильно, как мы». Она лезет в свой ботинок и достает крошечный нож из потайного отделения в пятке. — Я рискую. Она протыкает центр своей ладони ножом, затем протягивает ему лезвие, даже не моргнув. «Ты можешь заколоть меня им, или ты можешь заключить сделку». Питер моргает. — Ты буквально заключила кровный договор. Как будто кровь действительно важна для кого-то. «Завет толще, чем чрево», — говорит Люси. «Это доказательство того, что мы готовы пролить кровь за Т/И». Он смотрит на нож. Сколько раз он вырезал твое имя на своей коже таким же лезвием? Как ему никогда не приходило в голову, что другие захотят сделать то же самое? Он должен убить их. Он должен убить их всех. Он все еще мог. Но потом он вспоминает твою ободряющую улыбку и поцелуй, которым ты поделилась, прежде чем вместо этого решила спасти его. Напряжение в его выражении тает, и тепло ползет по его позвоночнику, как будто клапан открылся. Люси прерывает его задумчивость. «Никаких шуток о болезни. Меня проверяют, и я гораздо более требовательна к своим партнерам, чем ты думаешь». Питер берет нож. Он все еще может причинить ей вред. Это было бы легко и быстро. Но вместо этого он обращает внимание на себя, проколол дыру в ладони, прежде чем вернуть лезвие. Люси берет его и улыбается. «Для Т/И». Он пожимает ей руку. «Для Т/И». Он не знает, как относиться к добровольному обмену с ней кровью, особенно зная, что она, вероятно, сделала то же самое с Доном и ТК. Он по-прежнему чужой, но она пытается привлечь его к себе. . . странная. Особенно, когда она слизывает кровь с ладони и говорит: «Хорошо, девственник, как тебе урок анатомии?» Питер моргает и чуть не давится собственной слюной. «Что?» «Ты слышал меня. Т/И будет твоей первой, и я искренне сомневаюсь, что Интернет был для тебя лучшим образованием. Она хрустит костяшками пальцев. — Мы же не хотим, чтобы ты заблудился в поисках точки G? Он становится свекольно-красным. Он думал о тебе голой, тяжело дышащей и прикасающейся к нему так же, как ты прикасаешься к себе так много раз, что он не должен быть таким смущенным из-за перспективы того, что это действительно произойдет. Он открывает и закрывает рот, как рыба, не зная, что ответить. Люси просто сверкает этим сумасшедшим фиолетовым взглядом и дьявольской ухмылкой. «Давай, палка. У нас есть такие достопримечательности, чтобы показать тебе. ~ Ты. Полностью. Разрушена. Пот высох на твоей коже, как и другие вовлеченные жидкости. Ты холодна, но движение тяготит душу. Твои ноги превратились в желе, а внутренности словно пропустили через блендер, и даже когда Дон держал тебя до последнего кусочка, ты уверена, что он мог бы продолжать дольше. Ты никогда не захочешь услышать, как Люси снова назовет его стариком, потому что он явно воспринимает это как вызов. Ты хочешь прикрыться перед входом ТК, узнавая их робкое приближение в любом месте. Простое движение заставляет тебя шипеть. «Т/И?» они приветствуют. «Ой.» Ты мельком видишь их багровое лицо и тут же закрываешь свое. Он движется к тебе, теплые руки обрамляют твое лицо. — К-как дела? «Кажется, я сломала бедро», — ворчишь ты. Ты сгибаешь палец, подзывая его ближе. Как только его лицо попадает в поле твоего зрения, ты бьешь его по лицу. Это жалит руку, так что ты знаешь, что его лицо гудит от боли. — Это за инцидент в коридоре. Ты не можешь видеть лицо ТК, в данный момент он полностью отвернут. — Теперь ты прощен. Плечи ТК трясутся, когда он судорожно дышит, из легких вырывается тихий смешок. Он медленно поворачивается, чтобы посмотреть на тебя, его видимый глаз, широкий, как блюдце, со зрачком, оттачивающим тебя. Ухмылка ТК напоминает тебе ту, которой он поделился с тобой в коридоре, и ты не можешь не сожалеть о своей маленькой, хотя и язвительной мести. — И вот я подумал, что мне следует быть с тобой полегче. Ты чувствуешь, что начинаешь сжиматься. Если бы ты не была так измучена, ты могла бы даже попытаться отойти от этого маниакального взгляда. Ты сжимаешь свои ушибленные бедра, скуля от боли от пустоты. Ты чувствуешь себя опустошенной, и взгляд ТК угрожает тебе перспективой заполнить эту пустоту до предела. Он подносит указательный и средний пальцы к своим губам, проводят языком по пальцам, прежде чем полностью обхватить их ртом. Он не прерывает зрительного контакта, глубоко заглатывая собственные пальцы, а затем вытаскивая их, покрытые слюной. Ты вздрагиваешь, хнычешь: «ТК?» «Меня можно убедить быть нежным, — его улыбка становится кривой, — если ты попросишь». Твои легкие блокируются. Ты не можешь говорить. Люси было легко. Игривая, по-прежнему напористая, но легкая. Дон был ужасающим, сексуальным и жестким, и он оставил тебя сломленной. ТК? ТК просто может убить тебя. Твое дыхание сбивается, когда он двигается, прижимая одно бедро между ног, чтобы раздвинуть бедра. «Я. . . «. Смазанные слюной пальцы ТК скользят от твоих парящих ребер к пупку. Ты пытаешься просить. Ты так стараешься, но ничего не получается. «Тик-так, детка», — дразнят они. Взгляд их огненный, устрашающий. Его улыбка дьявольская. Его пальцы перемещаются к месту встречи твоих бедер. «Пожалуйста.» Ты не знаешь, о чем просишь. — Пожалуйста… «Более конкретно.» Он кусает губу, когда его скользкие пальцы начинают дразнить твои складки. Лишь кончики его пальцев заставляют тебя выгибаться и сжимать испорченные простыни. — У тебя нет проблем просить меня об одолжении. Почему бы не попросить об этом прямо сейчас? ТК водит пальцами вверх-вниз, смачивая твою воспаленную щель. Ты больше не можешь контролировать свою громкость и думаешь, что можешь расплакаться, если он каким-то образом не наполнит тебя. Это медленное поддразнивание настолько, хуже, чем неожиданная грубость, которую ты получала раньше. Все настолько чувствительно, что можно взорваться от любого осмысленного прикосновения. Именно поэтому ТК вел себя так мучительно медленно. Ты закрываешь лицо и кричишь: «ТК, пожалуйста». «Хех». Он чертовски смеется. — Пожалуйста, что, детка? Твое нытье столь же резко, как и глухая боль в глубине души, жаждущая, чтобы ее снова наполнили. — Ты же не ожидаешь, что я сделаю всю работу за тебя, не так ли? Классическая Т/И». Ты корчишься. Он хочет, чтобы ты была конкретной? Отлично. Ты будешь конкретна. Вместо того, чтобы говорить, ты хватаешь его за руку и направляешь пальцы к своему клитору. Вой, который ты издаешь, настолько пронзительный и испуганный, что улыбка ТК почти сразу же исчезает. Твоё тело дергается, вздрагивая от их пальцев, когда ты кричишь: «Просто заставь меня кончить уже!» Ты не можешь вынести ожидание, предвкушение, жестокую медлительность. Тебе нужно, чтобы это закончилось. И чтобы это закончилось, тебе нужно, чтобы он заставил тебя кончить. ТК задыхается, глаза полуприкрыты, и он начинает яростно тереться. Ты кричишь, ноги пытаются сомкнуться. Становится больно, когда тебя доводят до такой степени, но в то же время это так чертовски приятно, что ты не можешь сказать ему, чтобы он остановился. Он ускоряет темп, пальцы не отклоняются от этого болезненного пучка нервов. Ты сжимаешь бедра вместе, но тело ТК не дает тебе сомкнуть их. Он хватает тебя за ногу, впиваясь ногтями в кожу. Ты плачешь, подавленная. Ты резко приближаешься к кульминации, белые искры обесцвечивают твое зрение, когда все твое тело дрожит. Ты всхлипываешь, как будто тебя ударили, потому что тебе действительно кажется, что тебя избили. Когда твое тело разлетается на осколки, ты хватаешь ТК за руку и тянете ее прочь. «Т/и-» «Пожалуйста, дай мне отдохнуть», — умоляешь ты. Слезы текут по твоему лицу, когда ты смотришь на ТК, его щеки темно-бордового цвета. «Ты заставил меня кончить, теперь помоги мне отдохнуть. Я умоляю-» «Эй Эй Эй.» ТК вытягивает тебя в вертикальное положение. Ты плачешь, твое тело все еще слишком переутомлено, чтобы его можно было вот так дергать. Он засовывает твою голову себе под подбородок, полностью обхватывает тебя руками и ногами и качает тебя. Ты падаешь на землю с безнадежной высоты и приземляешься вместе с ними. — Ш-ш-ш, я тебя понял. Ты прячешь лицо у него на шее, прикрывая рот на случай, если кто-нибудь услышит. Ты не хочешь, чтобы они думали, что ТК заставил тебя плакать. И ты не хочешь, чтобы ТК подумал, что ты плачешь, потому что ты этого не хочешь. «Извини», — пытаешься выговорить ты. «Это просто, это просто. . . «. Слова не идут. Ты не можешь объяснить. Вроде не надо. «Пытка удовольствием — это вещь», — говорят он, продолжая раскачивать тебя взад-вперед, удерживая. «Твоему телу нужен отдых». Я не могу отдышаться. Мне приходится бороться, чтобы сказать: «Извини, ты должен получить…» — Т/И, детка, — он наклоняет твою голову ровно настолько, чтобы захватить твои губы. Ты таешь, хотя твои легкие продолжают сжиматься. Ты вдыхаешь сопли, отстраняясь лишь для того, чтобы вдохнуть. Затем ты снова встречаешься с губами ТК, и тепло гладит более спокойную часть тебя, вытягивая ее на поверхность. Поцелуй долгий и мягкий, его губы прикасаются к твоим, как будто ТК был рожден, чтобы делать это с тобой. Твоя решимость рушится, и ты сдаешься. Ты расслабляешься в нем, все еще сломленная и плачущая, но менее стыдливая. Когда, наконец, он отстраняется, он дышит тебе в рот и говорит: «Я хочу тебя». Его ладонь сжимает и массирует твой бицепс, плечо, спину, другая ладонь движется в тандеме. «Я поняла тебя.» В его голосе звучит резкость, когда он спрашивает: «Тебе все понравилось до этого момента?» Ты киваешь. — Даже если ты сейчас плачешь? Ты думаешь, потом снова киваешь. ТК выпускает еще один дрожащий вздох. «Хорошо. Ты просто проходишь сабдроп. Твое тело пытается приспособиться к гормонам, просто расслабься со мной до конца часа.» У тебя перехватывает дыхание, когда он натягивает одеяло на вас обоих. «Ты уверен?» «Больше чем что-либо. Если ты думаешь, что это единственный раз, когда мы собираемся тебя трахнуть, ты ошибаешься. Окутанный теплом их объятий и одеяла, ты прижимаешься к телу ТК и закрываешь глаза. — Я разбужу тебя, когда час закончится, хорошо? Ты киваешь, позволяя себе отдохнуть. Ты не видишь, как сверкают глаза ТК, но чувствуешь, как его кулаки сжимаются в одеяле у тебя за спиной.