легендарное фикло

До утра легенды, наделенные математическим складом ума, корпели над восстановлением голосового модуля Ревенанта. К полуночи он уже мог гнусно поскрипывать, затем начал кряхтеть, а на рассвете Хорайзон стала первым кожаным мешком, услышавшим в свой адрес угрозы расправы. В связях с КАЛом Рев не сознавался. Даже когда Крипто пообещал, что перепрограммирует его в сенсорное биде, Ревенант только издевательски хмыкнул. — Ты? Перепрограммируешь? Жалкое насекомое, неужели ты думаешь, что кто-то до сих пор верит в твои способности? Все, кроме Каустика – он солидарно кивнул – осуждающе загудели. Ревенант исторг рычащий стон, но его «оставьте меня вешалкой» потонуло в этом шуме. Тайна КАЛа так и осталась бы нераскрытой, если бы на помощь не пришла Лоба. Она пригрозила Реву судебным запретом на приближение к окнам своего дома, под которые он приходил пыхтеть и скрежетать каждую ночь. Такая перспектива напугала симулякра не на шутку: помимо скалолазания это был его единственный досуг, когда он мог шевелиться. Разумеется, принимать за чистую монету слова Ревенанта было себе дороже, но из его рассказа выходило следующее. Двадцать с гаком лет назад, когда многие нынешние легенды пылали детской фанатской любовью к бойцам «Громового купола», Ревенант попал в крайне глупую ситуацию, поразительно схожую с той, в которой он пребывал теперь. Если бы он не уяснил за три с лишним века, что жизнь циклична, то, вероятно, удивился бы такому дежавю. Как-то раз он, мучимый скукой, пробрался в зоологический музей. Что именно побудило его залезть в чучело большеротой акулы, Ревенант не озвучил; как бы то ни было, он настолько плотно застрял в ней, что не мог пошевелить даже пальцем. Так он просидел несколько дней, в течение которых зал с изрыгающей проклятия и трехэтажную брань акулой стал самым посещаемым за всю историю музея. Все, конечно, понимали, что в чучеле кто-то застрял, но это был последний экземпляр во вселенной, и его вскрытие строго запретили. Музейному персоналу велели дождаться естественной смерти непрошеного гостя, а всем любопытствующим отвечать, что это арт-перформанс. Но гость не умирал. Акула рычала и ревела целых два года, а потом еще год заунывно стенала. В музее образовалась страшная текучка: смотрители не выносили ночных смен, потому что с наступлением темноты акула начинала жутким голосом выть жалостливые песни из старых кинофильмов. Рассказ симулякра вдруг перебил Октейн: — Какой отстой! Он метко запустил свою фирменную зубастую маску в мусорный бак. — Я думал, все акулы так клёво матерятся и рычат, – разочарованно сказал он, – а это был ты! Оказалось, что в начальной школе Октейн вместе с классом посетил музейную экскурсию. Он был настолько вдохновлен увиденным (и услышанным) в «акульем» зале, что все последующие годы восхищался этим великолепным хищником, ставшим впоследствии его тотемным животным. — То есть, ты до сегодняшнего дня был уверен, что акулы разговаривают? – осторожно уточнил Мираж после недолгой паузы. — Да я не вникал, компадре! – быстро отозвался Октейн. – Давайте слушать дальше. На исходе третьего года в зал к Ревенанту ночным сторожем устроилась женщина по имени Марта. Она была первой, кто поинтересовался личностью акулы-матерщинницы. Ревенант, к тому времени начавший сходить с ума, без единой угрозы поведал ей свою историю. Марта тоже поделилась с ним личным горем: несколькими месяцами ранее погиб ее сын Бун – его разорвал надвое какой-то диковинный зверь. Чтобы прокормить себя и осиротевшего маленького внука, она была вынуждена работать денно и нощно. — Поэтому, – довольно строго сказала она, – пожалуйста, перестань выть по ночам. Я безумно устаю, а музей – единственное место, где можно вздремнуть. Ревенант, само собой, пообещал убить её, но втайне очень обрадовался появлению собеседника. Прошло пять лет. Рев, насколько позволяла его плотоядная программа, подружился с Мартой и даже пару раз выполнял роль видеоняни, когда она приходила на работу вместе с внуком. Он привык к жизни экспонатной акулы; более того – ему она даже нравилась, особенно когда удавалось напугать до мокрых штанов какого-нибудь дошколенка. Но в Синдикате внезапно вспомнили о незаменимой машине для убийств, и в один прекрасный день несколько ушлых на вид людей в черном бесцеремонно выковыряли Ревенанта из акульей туши. — Где вы были восемь лет?! – спросила тогда Марта, оскорбленная наплевательским отношением к своему необычному другу. Люди в черном, конечно, не сочли нужным распинаться перед пожилой женщиной. Уходя Ревенант пообещал Марте, что будет за ней приглядывать; правда, по его словам, её эта товарищеская клятва напугала, потому что содержимое акулы все эти годы она представляла несколько менее кошмарным на вид. Так или иначе, Рев действительно пару раз позже приходил к ней на помощь – в том числе, когда в учрежденном ею «Клубе антикваров-любителей» нужно было развесить шарики под потолком, а никто из престарелых гипертоников не мог добраться и до середины стремянки. Много лет после они не встречались. Но однажды, когда Рев стал участником Игр, Марта, совсем уже старая, сама связалась с давним знакомым. Она была взволнована. — Её голос так жалко дребезжал... – презрительно сказал Ревенант. – Хуже смертных могут быть только дряхлые смертные. Но я всё-таки нанес ей визит. Тогда ублюдок и сделал фото, которое вы увидели в ее альбоме. — Она позвала тебя ради одной фотографии? – не поверила Лоба. — Не только. Она хотела знать всё об этом пугале... – Рев перевел горящие зрачки на Бладхаунд. – Мне ничего не стоило дать ей то, чего она просила, но прежде чем я начал говорить... Грррах, человеческая старость просто омерзительна! — Что было дальше, járn faggi? Ревенант сварливо заскрипел, но под пристальным надзором Лобы все-таки продолжил: — Марта разрыдалась. Она говорила, что ей очень жаль, что я присоединился к Играм. Потому что никто из легенд, включая меня, не получит снисхождения, когда придет время КАЛа!.. – Тут Рев снова замолк, чтобы насладиться всеобщим напряжением, но лица вокруг были обыкновенно глупы и не выражали никакого страха. – Хм-м... Я решил, что мой дружеский долг – умертвить спятившую старуху, но теперь в её бреднях я начинаю видеть смысл. Она рассказала, что людей, так или иначе пострадавших от Игр или самих легенд, становится всё больше. И что её клуб – это уже не просто кружок по интересам, а пристанище для тех, кто готов на самые жестокие поступки ради мести. К слову, тех убогих, что разоделись в собак и пони и заживо сожгли сотни кожаных мешков, они почитали как великомучеников. — Значит, «Kill Apex Legends» старее? – переспросил Мираж. – С учетом этого... ребрендинга. Тот теракт ведь случился еще во времена «Купола». — Мне наплевать. Теперь вы знаете столько же, сколько я. — Ну и дела! – Хорайзон усмехнулась. – Вообразите, дружочки: сразу несколько антифанатских шаек могут конкурировать за возможность нам насолить! Вальк потрясла над головой куклой вуду: — Может, удастся даже собрать коллекцию! — Ага, а потом толкнуть антикварам-любителям! – Рампарт расхохоталась, и многие последовали её примеру. В этот момент Каустик, убедившись, что смех вокруг достаточно громкий, наклонился к уху Миража: — Послушай, Уитт, и запомни, что это сказал я, а не Парк: «Тейхай Рамжи» – это анаграмма. — Ха-ха-ха!.. Чего? Ах, анаграмма! Ладно, ну и что? В смысле, анаграмма к чему? Смех становился всё тише, поэтому на уничижительный взгляд свысока Каустик выделил всего долю секунды. — «I hate Mirage»! – зловеще прошипел он. — Да и чёрт с тобой, я-то тоже от тебя не... Тут Мираж замолчал. Бладхаунд, чей чуткий охотничий слух уловил всё до последнего слова, выжидательно воззрились на него. — Ох! – вымолвил Эллиотт. – Персональный хейтерский клуб, ага? Вот так честь. Ну, зато на меня, может быть, не успели навести порчу и проклятие. Или как, говоришь, работает эта штуковина? Оби виновато взмахнул ресницами: — Признаться, я не обладаю нужными знаниями. Но моя матушка, вероятно, могла бы... — Вау! – вскричал Октейн. – Это самый стремный повод для знакомства с твоими родителями, амиго! — Во-первых, ты с ними знаком, а, во-вторых, это не повод... – Оби смущенно огляделся. – Словом, я уверен, что мама будет рада нам помочь. Мираж ободряюще подмигнул Бладхаунд и протянул им руку через барную стойку: — А нам, наверное, стоит держаться вместе? Раз уж мы под колпаком у злодеев. — Умерь свой пыл, miklimunnr, мне неведом страх. Какие бы испытания ни были мне уготованы, прежде я отыщу Артура. И Бладхаунд демонстративно ударили по стойке ладонью – на исцарапанной поверхности остался снимок Буна. Наглядно расставив приоритеты, Бладхаунд решительно двинулись к выходу. Они распахнули дверь, и вместе с ослепительными лучами восходящего солнца впустили в бар новую фигуру. — Написано: «До последнего гостя», – сказала Вэнтедж, – а как быть первому? Я уже час здесь стою!

***

В свете открывшихся обстоятельств все подозрения в причастности к исчезновению Артура с Мары были заочно сняты, поэтому её собственное чудесное появление приняли с радостью и ликованием. Как только все желающие покончили с объятиями, внимание сосредоточилось на внешнем виде вновь обретенной подруги. Помимо леопардового кроп-топа, подобранного откровенно не по размеру, на ней красовалась белая меховая панама и клетчатая юбка в пол. Из-под юбки отважно выглядывали кислотно-желтые сабо. Подобие макияжа на её лице Лоба, поманив Оби пальчиком, вполголоса назвала ожогами третьей степени. Панама спорхнула с головы Вэнтедж – ею оказался летучий мышонок Эхо. Но на образ это едва ли повлияло положительно, потому что под ним обнаружился ободок с пышными красными маками. — Кто же это тебя... так? – только и смог выговорить Мираж. — Я сама! – гордо ответила Мара. – Не правда ли, ОбиЛоба, я хорошая ученица? Многие – в основном те, кто уже успел «модно преобразиться» – злорадно покосились на своих мучителей. Заметив, что Оби готов провалиться сквозь землю, Октейн сказал: — А чё, мне нравится! Сразу видно: сильная и независимая чика. Я бы и сам так прикинулся. Если б ослеп. Последние слова он произнес неслышным шепотом, но Лайфлайн прочитала их по губам и громко хмыкнула. — Милая, а где же те вещи, которые мы для тебя подобрали? Голос Лобы прозвучал елейно, как у притворившегося бабушкой волка-людоеда. — Вернула в магазин, они мне не нравились. Я могла бы отдать вам деньги, но потратила их вот на это, – Мара крутанулась на пятках, и подол ее юбки эффектно заструился. – Я запомнила, что дешевое хватать нельзя, поэтому купила самое дорогое. Пришлось даже добавить, но зато теперь вы не назовете меня «тяжелым случаем»! — Язык мой враг мой, – проговорил Оби в ладонь и добавил вслух, – полагаю, Мара, мы могли бы немного доработать этот образ. — Ву-ху! Вы снова снимете про меня передачу? Со-ведущие испуганно переглянулись. — Ты уже слишком хороша для «преображения», детка, – торопливо сказала Лоба, – тебя осталось лишь чуточку подтолкнуть к идеалу. — И подобрать другую косметику, – добавил Оби. Вэнтедж важно качнула головой: — Согласна. Я два дня смотрела обучающие видео, но так и не сумела повторить всё в точности. Хотя, кажется, для новичка неплохо! — Два дня? – Каустик вскинул брови. – Мисс Контрерас, вы были дома всё это время? Мара снова кивнула, и Каустик перевел на Крипто издевательский взгляд. — Мне не пришла в голову такая банальщина, – сконфуженно сказал Крипто. — А ведь все гениальное просто, не так ли, Парк? Крипто уязвленно хэхнул и замолчал, а Бладхаунд, чье воспитание не позволяло перебить даже самые бессмысленные сотрясания воздуха, наконец получили возможность задать главный вопрос. Взяв у Миража телефон с последним снимком, который успел сделать покойный Нед, они с надеждой передали его Маре. — Скажи, Сиомара, что ты видела в своём sjón? Вэнтедж целую минуту изучала фото, а потом серьезно произнесла: — Я ничего не видела в sjón, потому что понятия не имею, что это такое. Фотографа что, тошнило? Если тут и есть sjón, то я не могу его разглядеть. — Вот, на крыше. Разве это не ты? — Вовсе не похоже! За кого вы все здесь меня принимаете? – Вэнтедж обиженно надула щеки. – Или вы не смотрите новости? Это же эскимос-вуайерист! Легенды засуетились и принялись искать в Сети подходящие посты. Буквально в тот же миг выяснилось, что эскимос-вуайерист не только существует, но еще и, согласно заголовкам, «терроризирует Солас-сити», «смущает домохозяек» и «вызывает повышенный спрос на рольставни». Бладхаунд тяжело вздохнули: — Что ж, получается, и ты не видела Артура... — Почему это? Артура я как раз видела позавчера! – Вэнтедж с любопытством заглянула в каждую пару выпучившихся на неё глаз. – Вы что, наконец-то заметили мой ободок? Бладхаунд тряхнули её за плечи: — Где ты его видела? Во имя Всеотца, скажи, что с ним всё в порядке! — А разве ты не в курсе? Курьер сказал, что несет его на прививку от вороньей чахотки с твоего разрешения! — Какой курьер?! — Да самый обыкновенный! Ну, может быть, не самый – я редко их встречаю. Примерно троих или четверых в день, и чаще всего это дроны-доставщики. Но я тоже не доверила бы клетку с Эхо дрону... — Сиомара! — Ну, это был учтивый мужчина с фальшивыми усами. Он так забавно дергался, пока мы разговаривали – все пытался поправить что-то под своим плащом... Ах да! Еще у него были кольца в сосках. Я спросила, зачем они ему, а он ответил, что это часть курьерской униформы. — Похоже, наш человек-телепорт и тот латексный извращенец – это одно лицо, – задумчиво прокомментировал Ньюкасл. — Точно, телепорт, – поддакнула Мара, – он сказал, что воронья чахотка не терпит промедления и исчез у меня из-под носа. Ваттсон вдруг издала восторженный возглас: — Телепорты! Magnifique! Крипто, что если попробовать поискать сигналы телепортов? Здесь немногие могут позволить себе такое средство передвижения. Крипто, бросив в сторону Каустика вызывающий «хых», тут же приступил к работе. После нескольких хитрых хакерских манипуляций он продемонстрировал коллегам объемную карту пространственных прыжков; по всему мегаполису их, отмеченных зелеными отрезками между пунктами А и Б, действительно было не так уж много. — А это что? – поинтересовалась Бангалор, указав на несколько вертикальных отрезков, которые встречались на карте чаще всего и даже накладывались друг на друга. — Должно быть, внутридомовые телепорты. Видишь, их тоже можно по пальцам перечесть, и все сплошь в мажорских кварталах, – пояснил Мираж. — Какая жалость! – Тут Банга посмотрела на Оби и Октейна и порицательно фыркнула. — Цифровой след от прыжков исчезает через двенадцать часов, так что позавчерашний уже не отследить. Зато... – Крипто взял фокус на конкретных отрезках. – Сначала в хостел «Койки Авеля Лума» переместились вот из этого странного бункера... Рампарт хлопнула в ладоши: — Берлога подводных страпонщиков! Значит, Вэнтедж и ребята точно видели нашего Рамжи! — «Занесло в океан»... Брехливая псина! – процедила Мэгги. — Потом – короткий прыжок от хостела: вот сюда, на стройку. — Где он и убил Неда, – Аджей скрестила руки на груди. – Интересно знать, чё он им сделал. — Последнее перемещение самое длинное – по всей видимости, его даже пришлось поделить на две части, потому что первый прыжок заканчивается посреди улицы, а второй начинается в том же месте. И ведет он... – Крипто снова изменил фокус, и единственная линия соединила точку отправления с квадратным одноэтажным зданием. – В «Щенячью радость». — Я чувствовала, что мы еще вспомним об этом месте, – негромко сказала Рейф. Мираж щелкнул пальцами: — Да! Это же та ветлечебница, где Тавио назвали... В общем, та самая, о которой мы говорили. А куда мой хейтер переместился потом? — Оттуда прыжков еще не было. Местные камеры его тоже не засекли – видимо, он до сих пор там. Хорайзон, всё это время проворно орудовавшая ручкой, значительно откашлялась и жестом призвала всех к себе. — Итак, солнышки и не только, что мы имеем? Две ключевые фигуры: Марта и Тейхай Рамжи. Четыре вида КАЛа, минимум с тремя из которых этот Рамжи точно связан. Неизвестные пока переменные: связь между ним и Мартой, причина убийства Неда и местонахождение Артура. Предлагаю начать с последнего – уверена, наши дорогие Бладхаунд не будут возражать. — А паззл-то складывается помаленьку, а, дружище? – Гибралтар показал воспрянувшим Бладхаунд большой палец. – Значит, штурмуем «Щенячью радость»? — Ух, сколько всего я пропустила! – возбужденно выдохнула Вэнтедж. – Но уже все поняла и готова действовать. И штурмовать. Хотя будет полезнее, если я засяду на крыше, но если вы покажете мне, как правильно штурмовать... — Детка, давай начнем с того, что ты просто умоешься, – Лоба погладила Мару по волосам, брезгливо обойдя при этом красные маки, – и наденешь что-нибудь менее... изысканное. — О, понимаю. Надо быть не такой приметной! Эхо, мы идем домой! – меховая панама вернулась на место. – А вы обещайте, что не станете ничего штурмовать без нас. Вернемся через пятнадцать минут! Вэнтедж ушла, а все остальные приступили к разработке плана. Почти все: Крипто неотрывно следил за камерами близ «Щенячьей радости», Ревенант, все еще бездвижный, злобно наблюдал за происходящим, а Каустик, чей несравненный интеллект так никто и не оценил по достоинству, молча пил кофе. Оби тоже молчал и отрешенно постукивал золочеными когтями по столу. — Эй, ты что, засыпаешь, амиго? – удивился Октейн. – А как же твои «планы» на ночь? Или они не подразумевали недосып? — Можно подумать, ты не знал, какие у меня планы на ночь. Я не ожидал, что собрание так затянется и, говоря откровенно, несколько расстроен. — Почему это я должен знать, какие у тебя планы? Оби положил подбородок на кулак и медленно мигнул прекрасными глазами. Но Октейн не любил намеки, потому что не понимал их; он пожал плечами и вернулся к обсуждению.