Красные мотыльки

      16 декабря.       Рука касается одной из стен и вдруг все капли, что падали вниз, поднимаются в небо, возвращаются в темные тучи, угнетая. Справа мелькает незнакомый силуэт, но тут же скрывается за поворотом, не давая себя рассмотреть. Прячется, но манит. Страшит, но дразнит. Следует туда же, пытаясь вглядеться в убегающие следы. Пытается кричать, но звуков нет. Здесь почти вакуум, никакого голоса, никого шума, один лишь дождь смеет барабанить по стеклам и крышам, заглушая собой шаги.              Силуэт скрывается за высотками в другой стороне. Следует за ним бегом, вырываясь из города через изредка мелькающие осенние деревья в серебристое поле. Его затопили дожди и синие волны океана. Не побрезгуешь единожды окунуться в огромное синее море. Волны высокие, но до поля уже не доходят, приходится бежать быстрее, потому что силуэт скрывается в лужах и за высокими травами, он вдруг становится таким маленьким и красным, что на него становится противно смотреть, скалит острые зубы, манит руками за собой, ведет куда-то дальше, где высокий обгоревший лес с поваленными деревьями, силуэт пытается перепрыгнуть через дупло, но не получается, потому оббегает его стороной и скрывается в кустах и выгоревших ветках. Вдруг поваленный ствол, через который он не смог перепрыгнуть становится больше, и вот уже никто не может его обойти. Поцарапанная кора прямо перед глазами. Приходится замереть, затягивая рукава выше, остается один путь — перелезть. Ладони и ступни царапаются об острые выступы, но забраться наверх можно, и, когда знакомый солнечный луч наконец мелькает перед глазами, открывается новый мир — поле невиданной красоты из красных анемонов. А за ним следует пробуждение.              На третьей неделе стало невыносимо. Кошмары уже не пробуждали, а выдергивали резким толчком из темноты сразу после того, как глаза закрывались. Тёма задыхался, распахивал дверь балкона и босой выходил в зимнюю ночь, чтобы продрогнуть до дрожи и боли в пальцах.              Под окнами иногда буянили подростки и пьяные мужики, но они скрывались среди лысых деревьев за поворотом раньше, чем их успевали обматерить проснувшиеся жители домов.              Между двумя хрущевками проходила узкая однополосная дорога и вся она была заставлена машинами с побитыми окнами и проколотыми шинами — их оставляли прямо здесь, пока два слоя снега не покрывали крышу, капот и бампер, на которые днем забирались дети после школы. Тёме нравилось жить здесь — здесь было спокойно и свободно без косых взглядов, напыщенных речей и попыток подлизаться, чтобы разузнать, как получше приблизиться к отцу. Одна из причин почему Тёма так ненавидел светские мероприятия — необходимость в разговорах, другая — костюмы и обязательное соблюдение дисциплины. За попытки нарушить последнее Тёму запирали в комнате на дни, пока его голова не начинала гудеть от отсутствия телефона, книг собственного выбора и интернета на компьютере. За любое неповиновение девушки отца и его охрана запирала Тёму в спальных комнатах больших размеров, пока отец не подавал сигнал, что достаточно. Иногда Тёма пропускал работу или пары в университете из-за этого, часами находясь в одиночестве, словно в клетке.              Тёма закрыл лицо ледяными пальцами, и ветер потрепал его по волосам ласковой рукой. Кошмары не запоминались, лишь оставался осадок пережитого страха, что был заблокирован блокираторами. Чем ближе день, когда воспоминание проснется, тем сложнее спалось. Приступы доходили до пробуждение почти каждый час, лишая сил и желания подниматься с постели. В одном из таких холодных снов будет правда о поступке отца, что тот всеми силами пытался оградить высоким забором таблеток.              Дверь спальни за теменной спиной скрипнула.              — Если спрыгнешь с четвертого этажа, то выживешь.              Тема и забыл, что уснул не ночью, а вечером, и сейчас должно быть было лишь около двенадцати. Темнота зимы настораживала.              — Умирать в трусах — самая позорная смерть из возможных, — ответил Тёма, перешагивая через выступ двери и ступая босой на ледяной пол.              Он все ещё оставался лишь в нижнем белье, поэтому постарался сорвать плед с дивана и накинуть на свои продрогшие плечи одним резким движением. Обмотался им, словно прячась в коконе.              — Хотя от сигарет я бы не отказался.              — На кухне, — равнодушно ответил Март, сворачивая как раз в ту сторону.              Тема поднял с пола доску для игры в го и потопал за Мартом, забираясь с ногами на один из стульев у деревянного маленького столика.              — Я не говорил, что буду с тобой играть, — произнес Март, выключая на кухне свет и выходя обратно в спальню.              Тёма проморгался, пытаясь вновь привыкнуть в темноте, а затем поднялся обратно на ноги и оббежал Марта, растопыривая руки в стороны. Смотреть снизу-вверх казалось издевательством, и все же Март не оттолкнул его, чуть качнув головой в сторону. Так они и замерли в проходе.              — А зачем же еще ты вышел сюда?              — За йогуртом, — помахав пачкой жидкого питьевого напитка перед тёменным лицом ответил Март.              — Тебе интересно откуда мои кошмары, — констатировал Тёма, не сдержавшись.              — Мне поебать.              Март положил ладонь на его бок и оттолкнул в сторону, освобождая себе путь.              — Одна игра, — в спину сказал Тёма. — Кто победит тот и задаёт вопрос.              — Ты хочешь знать обо мне больше, чем я о тебе.              — И что?              Март не ответил, но все же остановился между балконной дверью и незаселенным диванчиком. Ему завтра утром на работу, а в пятницу вечером он опять пропадет до самой ночи — Тема хотел знать куда он ходит, чем живет, о чем думает и как смотрит на мир. Ему хотелось узнать кем Март работает, думает ли он переезжать или хочет остаться в этой небольшой уютной квартире с целым комодом огромных мягких толстовок. Любил ли Март атмосферные свободные места так же, как их любил Тема, боится ли он вновь вступать в отношения, какую музыку слушает, если слушает, нежный ли он или грубый в постели — насколько Тёма может стать частью его жизни, не давая приблизиться?              — Ты мне нравишься. Я хочу поцеловать тебя, — прямо выпалил он.              Март не повернулся и не дал увидеть своё лицо, скрываясь в тени. Ничего в его фигуре не выдало ни удивления, ни злости, ни страха, все осталось внутри, словно не услышанное и непонятое. Не принятое.              Тема почувствовал, как его сердце забилось чаще. За одной минутой тишины наступала вторая, переполненная болью и остротой невысказанной обиды.              — Почему?              — Ты знаешь, — спокойно ответил Март.              Потому что через две недели, когда договор будет заключен, они больше не встретятся, потому что про Марта говорят, как про неконтролируемого грубого психа, а его бывшая без конца мелькает перед глазами и при любой возможности сделает из того, кто ему понравится рычаг давления, потому что последние длительные отношения состояли из сплошного абьюза и провокаций, потому что Март не тот человек, который будет поддерживать идеал семьи и не тот, кто будет заботиться, страшась повторения одной из истории, пережитых ранее, потому что Март боится того, что прячет внутри и с ним будет сложно настолько, что однажды любой из его партнёров просто завоет от бессилия, ведь скелетов у него в шкафу столько, что самые глубокие из них уже начали гнить.              — Ты манипулятор, не меньше, чем Лазурный. Поимеешь свое и свалишь в Европу. Воруешь деньги, молчишь про таблетки, даже секс для тебя лишь способ получения выгоды. Тебе нужны документы и мое доверие — ничего более.              — Это не так. Мне не нужны отношения, мне нравится, что ты симпатичен мне, но большего я не жду.              — "Не брезгуешь единожды окунуться в огромное синее море", — процитировал Март.              Тема застыл. Мир разом треснул от его слов, развалившись на две половинки правдивой неправды.              — Откуда ты… Ты читал мой дневник?              Март пожал одним плечом.              — Ты ублюдок.              — Ты тоже, — ответил Март. — Не думай, что сможешь обмануть меня и заставить играть по своим правилам.              — Ты уже играешь. Назови кто другой тебя ублюдком, тут же отхватил бы удар в челюсть.              Март блеснул глазами, поворачивая их в сторону Тёмы, и от этого взгляда у Тёмы побежали мурашки по коже.              — Я подыгрываю, — ответил Март, скаля зубы.              От его самодовольства и дикой ухмылки у Тёмы под ребрами пробежала дрожь. Обида стала невыносимой и обжигающей, полившейся из глаз двумя кривыми ручьями. Мир за стенами комнаты пугал его маленького ребенка, так и не успевшего вырасти и понять, что доверие обманчиво и хрупко — Март был ему никем. Это он придумал, что Март и море, и океан, и дождь — он всюду следует за героем, обволакивает собой, защищает, влечет и следит немым зрителем, иногда маня к себе красотой, необъятностью и непредсказуемостью, но океан флиртует с луной и несёт ответственность за каждого, кто бороздит его просторы.              — Ты не смел трогать мои вещи, — хрипло проговорил Тёма.              Только не дневник. Только не телефон. Только не сердце. Надо было оставить хотя бы что-то. Что-то, что держало до бы Тему на плаву ещё немного, что возвращало бы его к миру и придавало сил.              Тёма заплакал, не в силах остановить обиду. Он словно вновь стоял перед отцом в восемь лет и оправдывался за свои ошибки. Никто не должен был так поступать с его единственной вещью, еще принадлежащей ему.              Март молчал и уже не скалился, наблюдая, как Тёма натягивает штаны на свои тощие бедра, свою футболку и свою спортивную кофту, как поспешно застегивается, хватает последнюю пачку сигарет и не завязывая кроссовки, игнорируя свой гнев вперемешку с обидой и болью, открывает дверь.              Дверь хлопнула с громким стуком, оставляя Марта одного.              Тёма бежал, не разбирая дороги через спящие дома, одинокие улочки и темные парки, через закрытый рынок, мимо снующих промерзших людей. Он бежал, не разбирая пути, лишь бы захлестнувшие его чувства стали тише. Когда на перекрестке его чуть не сбила машина дышать стало легче и сразу же ощутился зимний пробирающийся под кожу холод. Тёма запрокинул голову к нему, хватаясь руками за свои волосы. Город приводил в чувства.              Все переживания и все незалеченные травмы скреблись иглами внутри, и лишь сейчас, стоя под светом слепого на один глаз фонаря, он понимал, что чертовски погряз во влюбленности. Впервые в своей жизни.              Симпатичные девушки в школе и в университете в расчет не шли, к ним чувства потухали так же быстро, как и появлялись — одного дня хватало с головой. Они успевали сообщить ему, что не хотят связываться с таким неуверенным и забитым мальчишкой, и он быстро умывал руки, пожимая плечами и удаляясь прочь. Надежда на то, что тоже самое будет и с Мартом хрустнула веткой под подошвой кроссовка. Чем дальше заходило, тем было хуже, если бы он не нарушил главное правило всей теменной жизни, если бы не полез не в свое дело, читая и расшифровывая дневник, если бы не нарушил границы без разрешения, если бы он поступил, как человек, знающий о теменных триггерах.              Если бы Тёма удосужился об этом хотя бы раз сказать.              Тёма закрылся, всеми силами охраняя то немногое, что у него ещё оставалось. Он владел всем, но ничем — имя, деньги, работа, слава — ничего из этого не принесет тишины квартиры в старом панельном доме, ничего не поможет найти хотя бы одного человека, что не боялся бы его отца, ничего не поможет найти компанию друзей, чтобы собираться по выходным, выпивать, курить, наслаждаться жизнью, пока ночь не подойдёт к концу и не вернет вас обратно в мир своей родной крепости. Выбор школы, выбор университета, выбор места у окна на сороковом этаже пара, даже квартира, в которой он жил, вещи в которых ходил, без конца ошивающаяся охрана, контролирование режима сна, проверка социальных сетей — от жизни ничего не было. Глоток воздуха появился, когда Тема придумал план побега. Три месяца уговоров, оформление визы, покупка билетов, удача — он спланировал всё, кроме своей привязанности к Санкт-Петербургу, одиночества и того, что полгода свободной жизни научат его ценить себя достаточно, чтобы понимать, что он сбегает от проблем, а не решает их.              Тёма еще раз огляделся, подмечая наиболее короткий маршрут до дома между панельными домами, закрытой на ночь школой и стоптанными тропами по земле под лысыми деревьями, покрытыми снегом. Холодно было до дрожи. Захотелось вернуться в квартиру к Марту, даже, если тот отвернется от него, даже если разозлится и разругается — Тёма хотел вернуться, может быть даже извиниться за такие резкие эмоции, за обиду, за то, что сразу не обозначил, что теперь лезть в его вещи было запрещено. Послушается ли тогда Март? Тема не знал, но нельзя было обвинять его в том, что он про Тему ничего по сути не знал.              Март не выбирал еду, которую они будут есть, не кричал и не ругался, если Тёма не убирал разбросанные вещи, не контролировал сколько он курил или ел, сколько спал, куда ходил днем, что делал или с кем разговаривал — Март просто был — без вопросов, упреков, наставлений.              Да, он читал Темен дневник, не зная, что реакция будет такой жестокой. Недоверие в его случае абсолютно оправдано. Тёма ему никто, может немного подопечный, за которым нужно приглядывать, но в остальном он был прав — Тёма манипулятор, желающий просто получить своё и ни разу прямо не сказавший, что именно ему нужно и зачем.              Снег хрустнул под ногами, и Тёма остановился, всматриваясь в горящие окна противоположного дома. Люди там ещё не спали — может ссорились, может танцевали, а может пили. Молчали ли они или разговаривали? Признавались ли в симпатии так глупо и спонтанно, как это сделал он.              Фраза про секс, море и выгоду прозвучала так грубо.              — Мне не нужно от него ничего, — вдруг прошептал Тёма.              Импульсные вспышки сошли на нет, когда он попытался разделить цветную кашу в своей голове. Как жаль, что некоторые вещи просто нельзя поделить на правильное и неправильно. Они просто есть и только нам решать с какой стороны на них смотреть.              Тёму окликнули со спины фразой «эй», и тот без сомнений повернулся, тут же получая кулаком по скуле. Губа треснула.              — Телефон и деньги, — кратко объяснились трое парней.              Тёма вывернул карманы с замершим сердцем — в них ничего не было. Его пробрал холодный пот с ног до головы, а затем обжигающий удар в живот, а за ним ещё один и ещё, пока Тёма не упал на асфальт. Дальше бить не стали.              Тёма сплюнул слюну с кровью из разбитой губы, утирая лицо рукавом, и повернулся в сторону парадной, отворачиваясь от удаляющихся силуэтов. Начался снегопад и все снежинки повалились ему на лицо с мрачного зимнего неба.              Дрожание рук, щелчок замка, хлопок двери и четыре этажа наверх. Встретила темнота из-за выключенного света.              Тема стянул кроссовки и лег, не раздеваясь на не заправленную кровать, накрывая руками разбитое лицо.              Утром будет хуже. Однако физическая боль ничто перед моральной, особенно перед настигающими закрытые глаза кошмарами.