***
Тени, черные силуэты кружили вокруг Феликса. От них слышались шепоты, но они смешивались в единую какофонию, коею нельзя было разобрать. — Этой ночью был разгром в поместье маркиза де Ришара. Большую часть вампиров было перебито. Дозвольте мне разобраться в том деле. Чтобы не навести лишнюю панику. — Голос Феликса был тверд, внятен, но в нем было смирение, уважение. Шепот теней стал громче, словно змеи шипели в своем хитром клубке. — А будет ли это ему одному по силе, ежели ситуация окажется серьезной? — единственная фраза, которая ясно прозвучала. Зеленые глаза юноши на один-единственный миг вспыхнули. Сам Феликс сильно напрягся, как будто тонкое, но очень острое лезвие прошлось по свежей, ещё не успевшей зажить ране, оставляя жгучее раздражающее чувство. Но тут Феликс не мог позволить себе эмоции, покорный взгляд в пол и мнимое смерение. — Мы доверим тебе эту работу. Пока изучи тамошнею ситуацию и отправь нам письмо с информацией. — Ждем пару дней, — добавил уже женский строгий голос. — Все будет сделано, как велено, — ответил Агрест. Тени стали растворяться, а голоса, пронизывающие комнату, утихали. Феликс позволил себе поднять голову к тому моменту, когда и призрачного эхо от его гостей не осталось. Юноша встал с места с привычной ему досадой. Работа мелочная: явиться, все осмотреть и отправить в письме всю информацию. По всей комнате до сих пор горели свечи, свет коих был уже блеклый и слабый, но все же не дающий кануть комнате в чистый мрак. Феликс же в полутьме смотрелся гармонично, как неотъемлемая часть обстановки. Парень стал собирать некоторые свитки с письменного стола. На самом краю лежало то самое письмо от брата, которое ещё чуть-чуть и упадет со стола и будет, как мусор, валяться на полу, пока его никто не заметит. И вновь раздался навязчиво громкий стук в дверь, коему вторил раздражительный тяжелый выдох Феликса. — По какому поводу? — вместо ответа дверь приоткрылась и за ней виднелся смуглый паренек. — Нино? — удивился Феликс. Лицо Феликса будто ожило, на нем появились яркие эмоции. — Входи, не стой там. Тут же в комнату чуть ли не вбежал незваный гость, который сразу хотел что-то сказать, но Агрест опередил его: — Что, ввязались снова в не пойми что? — отчеканил Феликс. — Это связано с Адрианом. Дело срочное, каждая минута на счету, — протараторил Нино, переводя дыхание. «А брат мой, видимо, ещё в худшем состоянии. Собрались на бал!» — заключил Феликс, смеряя гостя взглядом. Все облачение Нино было в помятом, драном, негожем состоянии. Фрак был весь в грязи и порядком рван, так что весьма дорогой элемент одежды можно было на тряпки для посудомойки пускать. — Да что же с вам двоими будешь делать?! — цыкнул Феликс, поправляя на себе жилет. — Подожди, я возьму свои сюртук и шпагу, — буднично ответил Феликс.***
Светлая марь ударила в глаза, заставив скривиться от неприятного колющего ощущения. Маринэтт перевернулась на другой бок, тяжело дыша. — Матушка, папенька, — как мантру, повторяла девушка. Маринэтт ярко ощущала, как на уже изрядно покрасневших щеках текли раз за разом слезы. Сердце билось быстрее, оставляя глухую колючую боль. Она не могла раскрыть глаза, ведь перед глазами все ещё пылала картина кошмара. — Уважаемая! — голос, что в голове Маринэтт прозвучал как звон колоколов. — Да! — вскрикнула Маринэтт. Сразу же девушка попыталась резко подняться, но тут же споткнулась на ровном месте и упала. — Простите пожалуйста, — процедила сквозь зубы Маринэтт, стараясь не взывать от жгучей боли. — Приехали, дорогуша, — с едкой насмешкой в голосе заметил извозчик. В ответ Маринэтт покосилась в недоумении. Неприятное ощущение сильно давило на голову и болезненно отзывалось в легких. Кое-как отойдя от дурмана сна Маринэтт оглянулась. Повозка стояла около здания, похожего больше всего на древний храм. Высокие и острые шпили стремились в небо, а сама мрачность здания наводила смуту на душу. — Долго ли ты тут стоять и пялиться будешь?! — рявкнул извозчик, навязчиво стукая костяшками пальцев по дереву. — Ах да! Простите, — уже более робко повторно извинилась Маринэтт, вылезая из повозки. — Девочка, ты такая рассеянная! — послышался незнакомый девичий голос где-то из-за спины Маринэтт. — Это и слепой увидит, — поддакнул старик. Маринэтт обернулась в сторону незнакомого голоса и увидела девушку крайне необычной внешности: кожа её была смуглой, а волосы ярко-рыжими, и нефритовые очи, которые даже в свете дня сверкали, как огоньки. — Рада тебя видеть, — звонко поздоровалась незнакомка. — Я Алья, и в этом доме я среди слуг старшая. А ты должно быть новая горничная? — Да, — неуверенно ответила Маринэтт. — Чудно, а как тебя звать? — Мое имя Маринэтт, — проговорила девушка с неловкой улыбкой. — Хорошо, а сейчас за мной, — сказав это Алья ловко ухватила Маринэтт за руку и повела за собой. Массивные деревянные двери по легкому движению руки Альи с громким скрипом отворились. Тело объяла резкая прохлада на контрасте со знойной погодой снаружи. В том огромном помещении, в коем всего мгновение назад оказались девушки, все так и веяло морозом. Сейчас Маринэтт была в большом зале. Величественные колонны упирались в потолок, а он же был расписан изящными, манерными, но тусклыми узорами, кои оплетали потолок словно паутина. Маринэтт сглотнула, помещение было огромным и темным, изредка по углам виднелись тусклые свечи. — Эта комната похожа на церковь, — не подумав ляпнула Маринэтт. — Так раньше это и была церковь, — раздался неожиданный от Альи ответ. — А, ну… — протянула девушка, неловко косясь по сторонам. — По виду даже можно сказать. Ведь обычно дома аристократов устроены по-иному, — так же тихо проговорила Маринэтт. — Да, попервой будет необычно, но после привыкнешь. К тому же другая часть здания построена не так давно и больше удобна. Алья внезапно обернулась, смотря на Маринэтт с хитрой ухмылкой. Рыжеволосая девушка продолжила, но уже с ехидным шепотом: — Ты ведь не знаешь местную легенду про это поместье? — Нет, не знаю, — тихо-тихо ответила Маринэтт. — Я ведь уже сказала, что это раньше была церковь. Много веков назад тут молились богу христианскому, почести преподносили. Только никто не знал, какой порок давным-давно охватил души местных монахов. Одной ненастной ночью в деревню, которая была неподалеку, пришла юная девица. То было по-настоящему чудо творения, ибо девчонка была прекрасной. Волосы и кожа её были белоснежными, черты лица, как у чудного херувима, а взгляд очей лиловых был глубок, как озера, на коих можно часами смотреть. И рука одного лихого монаха замахнулась на небесное создание. Долго просил он её, чтобы та стала ему усладой в долгих темных ночах. Она отказывала ему, а он все не унимался. После монаху вовсе надоело ждать и вознамерился он деву юную склонить к греху насильно. Но когда он завел её в покои свои, роскоши которых позавидовал бы любой мелкий дворянин, дева схватила со стола клинок и всадила лезвие прямо в его сердце. Монах умер, а на его предсмертные всхлипы сбежались все остальные послушники и тогда… — Алья намеренно остановилась, с интересом наблюдая за лицом Маринэтт, которое стало белее полотна. Все внутри Маринэтт напряглось, похолодело. — Ну, а что было дальше? — Дальше, так сказать, только лучше. Монахи обвинили её в двух вещах: убийстве и связи с дьяволом, то есть назвали её ведьмой. К сумеркам пригвоздили её к столбу, у подножья которого было сложено сено. Но когда они принялись сжигать невинную, то подул сильный ветер, да такой, что дикий огонь потух в считанные мгновения, а после началась сильная буря. Казнь должна была состояться на следующий день, но один из мальчишек, коий был братом погибшего монаха, пробрался к белокурой девушке в церковный подвал и вскрыл ей руки клинком, коим она же убила его родственника. От такой истории Маринэтт стало не по себе. Сам бесцветный голос Альи пугал. Чего она хочет этим добиться? Добить окончательно её спокойствие или позабавиться ее реакцией? — И что дальше? — Алья будто ждала этих слов, ибо сразу после них продолжила: — На утро же у ворот церкви был найден мертвым тот мальчишка, а тело его было варварски выпотрошено. Но тело белокурой девушки никто так и не смог найти. — Как?! — вскрикнула Маринэтт. — То есть, получается, она его убила и ушла? — С глубоко разрезанными руками? Знаешь, если человек ранен, то он на мало что способен. — Что за этим последовало? — Кто знает, — выразительно пожала плечами Алья, — история на этом месте обрывается. В конце длинного зала было несколько деревянных дверей, а к самой матери уже подошли две девушки. — Сегодня ты только должна освоиться. Можешь считать, что сегодня у тебя выходной. Завтра же поручу тебе работенку и дам надлежащее одеяние, и постарайся запомнить дом — быстро говорила Алья, открывая одну из дверей. Две девушки резво юркнули в темный коридор, что скрывался за той дверью. Алья, чуть погодя, продолжила рассказывать: — В этой части дома есть кухня, комнаты для слуг и вход в подвал, где мы храним трупы юных девушек, — слегка посмеиваясь протараторила Алья, не сводя взгляд с Маринэтт. Самой Маринэтт казалось, что кровь застыла в жилах. Разум был в истерике, что не могло не отозваться на физическом состоянии девушки. Ладони холодели, а ноги тряслись. — Нельзя же быть такой доверчивой. Шутки не понимаешь, что ли?! — с большой наигранностью в голосе бурчала Алья, щелкнув Маринэтт по носу. — Алья, ну нельзя же так! — Маринэтт встала на одном месте, оперевшись об стену. — Не буду, если ты такая пугливая, Маринэтт, — коротко ответила. — Ей, дорогуша, ты собираешься весь день так стоять? — Нет-нет, я уже иду. — На лице Маринэтт вновь заиграли неуверенность и виноватость, когда она пыталась поспеть за сопровождающей.***
Дальше же день прошел до тошнотворности скучно. Алья привела Маринэтт в её комнату, которую она будет делить ещё с тремя такими же, как она, молодыми горничными. Затем же Алья подловила одну из служанок и наказала показать Маринэтт весь дом, а сама же, по-свойски улыбнувшись, ласково попрощалась: «Удачи тебе в освоении, дорогуша». Та служанка нехотя провела Маринэтт по всему дому, а сама новоиспеченная горничная усердно пыталась все запомнить, проклиная свою невнимательность. К полудню, когда все закончилось, Маринэтт на одном дыхании упала на свою кровать и за считанные мгновения её окутал дурман сна. Проснулась же Маринэтт в темноте, в коей терялись очертания комнаты. Сопения других девушек в разных частях коморки давало понять, что отбой уже давно наступил. Одежда неприятно прилипала к телу, а голова все настырно болела. Маринэтт раз за разом оборачивалась с одного бока на другой, но остатки сна шибко проходили, оставляя лишь тянущую слабость. Поняв, что она теперь не уснет, девушка решила, что лучше ей покинуть комнату. «Лучше пройдусь, а после может и усну», — подумала девушка. Маринэтт всю трясло, когда она проходила по комнате, молясь никого не разбудить. Поледеневшие пальцы боязливо прикоснулись к шершавой деревянной двери и потянули её. Когда же дверь окончательно была закрыта, и сама девушка была за пределом комнаты, то Маринэтт позволила себе смело вдохнуть полной грудью. Легкие наполнились терпким и каким-то горьким чувством, что не позволяло спокойствию окончательно взять вверх. Маринэтт передвигалась в потемках, с робостью и страхом шагая. Мгла пронизывала каждый уголок дома, не пропуская ни единого светлого проблеска. Маринэтт мечтала о хоть единственной свечи, хоть единственному лучу света в этой пугающей мгле. Девушка сама толком не заметила, сколько именно она так блуждает. Прислонившись к очередной двери девушка услышала звуки журчания озера и эхо от ночных птиц. В душе, в самом сердце, мелькнула радость. Осмелев, девушка раскрыла дверь, которая служила небольшой преградой перед миром. Холодный ночной воздух омыл лицо, а затем и все тело, заставляя кожу покрыться мурашками. Усталый и пугливый взгляд Маринэтт привлекла полная луна средь россыпи звезд. Луна завораживала своим прозрачным серебряным светом, заставляла, как будто околдованной, Маринэтт смотреть и смотреть. Девушка отошла от особняка, пребывание в коем для неё было удушающей тягостью. Огоньки звезд же забавляли и влекли, наводили легкую сказочность. В одночасье раздался глухой вой, рассекающий тишину. Маринэтт тут же напряглась, нервно глядя по сторонам в ожидании. По началу вой был бесформен, чем-то напоминая животный, но затем становился более четким. Большая темная тень поначалу парила над другим берегом озера, а затем порывисто упала. Черные крылья сначала еле-еле подрагивали, но после вовсе скрылись из виду. Сердце екнуло, когда ноги подкосились и Маринэтт рухнула на землю. Все тело трясло, будто девушка находилась в сильной горячке. Забежать в особняк, закрыть глаза и уши, молясь, чтобы зло обошло. Маринэтт неожиданно для самой себя быстро поднялась. Осталась добежать и за стены бывшей церкви, но девушка помедлила, услышала крик. Это уже не был вой непонятного существа, нет… Это был человеческий наполненный болью крик. Маринэтт приглянулась к тому берегу — там лежал человек. «На том месте же было оно?» — оторопела девушка, не зная, что делать. Явно тот человек сильно ранен, потому и не может даже подняться. Она не может пустить все на самотек и просто так оставить человека помереть. Совесть Маринэтт не позволила ей бы так опрометчиво поступить. С непривычной для себя смелостью девушка уверенно пошла в сторону того берега. Странно, но со смелостью страх отошел, ведь дыхание выровнялось, а ноги и руки более не тряслись. Капли крови будто светились во мгле, которая, как вдовья вуаль, окутывала юношу. Маринэтт даже вблизи трудно удавалось разглядеть юношу. Вздыбленные золотистые локоны притягивали такое же внимание, как и большая рана на груди. Маринэтт сильно наклонилась к раненому незнакомцу. Глаза его были сомкнуты, а дыхание было сиплым и прерывистым. — Вы меня слышите? — эти слова вырвались сами у девушки собой и были сказаны четко и громко. Маринэтт дотронулась до юноши и сильно потрясла его за плечо, ожидая абсолютно любой знак. Через мучительно долгое мгновение юноша открыл свои ярко-зеленые очи, взгляд коих был устремлён прямо на девушку.