***
Эта ночь была безлунной. Ночное небо закрывала чернильная листва деревьев, за которой не было видно и луча Луны или силуэтов звезд. Все так и веяло сыростью и зябким морозом. Частенько с деревьев падали крупные холодные капли дождя. Если же Маринэтт опускала взгляд на лесную дорогу, то там была сплошная тьма, хоть глаза выколи. Маринэтт, чихнув, крепко прижала к себе сумку со своими вещами. Этим жестом девушка хотела хоть немного согреться. Вся её одежда промокла насквозь, ткань, пропитанная холодной водой, ещё и морозила её кожу. Несколько раз прищурив глаза девушка всматривалась в даль, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть. «Да что же! Уже какой час едем и ни огонька», — про себе негодовала Маринэтт. В повозке она с самого раннего утра, а уже глубокая ночь. — Эм, а когда мы уже приедем? — спросила Маринэтт у извозчика. Хоть он был от неё не далеко, но девушка еле-еле видела очертание его спины. — Тц... — из темноты послышалось громкое фырканье. — Тут скоро уже, — почуялся хриплый старческий голос и снова притих. И вновь были слышны лишь стук копыт, звук от колес и шум леса. Обстановка сильно давила на девушку — все, что было дальше её носа — это темные силуэты. Глаза Маринэтт чуть ли не сами собой закрывались. Но мысль, что она заснет тут, пугала и заставляла вновь глаза широко открыться. Мало ли что случится с тележкой на лестной дороге во мраке ночи. Девушку навязчиво мучали мысли о том, что, а если что-что выпрыгнет из-за дерева? Зверь какой наброситься на повозку. Сверкнут во тьме его острые клыки и глаза, налитые кровью. И не успеет она и глазом моргнуть, как над её шей со свистом схлопнется пасть чудища с острыми, как добротно заточенные ножи, клыками. Но они ехали дальше, никто не нападал. Маринэтт мотнула головой вправо-влево, чтобы отогнать наваждение жутких мыслей. Девушка морщилась от холода. Ощущение было, как будто руки и ноги покрываются толстой пеленой льда. Телега все ехала дальше, а глаза Маринэтт все закрывались и закрывались. От сильной усталости мысли уходили из головы, как вода из ладони. Маринэтт полезла в свою сумку, при этом не наклоняя голову. Поднять сумку к лицу было бы бесполезно — мало того, что темно, так и глаза у девушки, считай, сами собой закрывались. Сон чуть развеялся, когда случайно Маринэтт нащупала в сумке булку. Уголки её губ дернулись, образуя улыбку. Девушка, не тратя время, быстро ухватила и достала хлебобулочное изделие. «Хоть одна осталась», — промелькнула радостная мысль. В груди потеплело от воспоминания о выпечке, которая пусть и остыла, но все же на глубинном уровне сохраняла ту родимую теплоту. Эта булка была испечена лично родителями Маринэтт. В голове девушки пронеслись воспоминания о её родителях. Их лица были пусть слегка грустные от усталости, но при этом такие родные, ласковые, приятные. Маринэтт могла поклясться, что дом, в котором она жила вместе со своей семьей, был для нее самым светлым местом во всем Париже. Маринэтт откусила от булки кусок. Пусть выпечка очень давно остыла, но каждый её кусок хранил то самое ощущение домашнего тепла. Тепло, как горячий мед, разливалось по всему телу от макушки головы до кончиков пальцев рук и ног. Когда Маринэтт доела булку, внутри девушки быстро растеклось то самое тепло в крови и в сердце. Теплый живительный мед наполнил грудь горячим пряным чувством, но и очень-очень быстро развеялся, уступил тело промозглому морозу. Девушка не в своем родном городе с семьёй, а в пугающем до мурашек по всему телу лесном мраке. В горле Маринэтт повис горький, будто полынь, ком. Холод же снова принялся оплетать тело юной девицы. Маринэтт опустила голову вниз, закрыв лицо руками. Как же хотелось в этот момент обратиться в птицу, да хоть в надоедливых мух, и взмыть в небо и улететь куда подальше. Холодная слеза стекла по щекам девушки, а за ней вторая, третья и еще… «Холодно, страшно, домой хочу». Так девушка просидела ещё долгое время. Маринэтт уже сама не знала, сколько она таким образом сидит, и не хотела бы знать. Для неё время все остановилось. Нет никого и ничего, только она и только её мысли. Все остальное застыло, заледенело. Прошло ещё чуть-чуть времени и девушку все сильнее и сильнее тянуло в сон. Веки тяжелели, а разум все пьянел от дурмана сна. Когда же глаза Маринэтт уже были закрыты, в разум девушки снова в очередной раз явилась мысль, что засыпать здесь и сейчас нельзя. Но эта мысль в сей раз была подобно легкому дуновению ветра и не задержалась в голове надолго. Маринэтт сама не осознала, как провалилась в сон.Пролог
8 ноября 2022 г. в 02:42
Примечания:
Приятного вам чтения💞
Любовь по Библии — тёплое, бескорыстное, сознательное чувство. Оно окрыляет своей блаженностью, теплом, лечебной пеленой ложится на душу, которая в этом нуждается. В жизни же бывает часто иной расклад событий… Любовь ставят в одни ряды со страстью греховною. Любовь бывает ценной картой в коварной, гнусной игре.
Некоторые же вовсе не верят в неё. Считают обычной небылицей для молодёжи и последних глупцов.
Два брата насколько они были похожи друг на друга внешностью, настолько же у них было противоположно друг другу мнение насчет и любви, и практически всего. Феликс верно считал поведение своего брата сродни до смертных босоногих недалёких мальчишек. Андриан Агрест — старший сын в семье Агрест и, соответственно, будущий глава семейства. На главном наследнике лежит не только большая часть семейного имущества, но и большие надежды. У Феликса были сомнения: насчет того, что сможет ли Адриан достойно понести такую ношу.
И вот сейчас Феликсу пришла подобная мысль. Парень отложил записи свои в сторону и отвел взгляд от письменного стола, за которым просидел уже несколько часов. В полной тишине послышалось эхо от грома. Казалось, что там, за толстой каменой стеной, целые небеса разрываются. От подобного звука волосы дыбом могут встать и у здорового мужика, но на лице юноши не промелькнуло и тени страха. Фелкис подпёр голову рукой и тяжело вздохнул.
Нет. Феликс не переживал о будущем своего брата, а если сказать по-хорошему, то принципе сам по себе Адриан вызывал у него очень мало интереса. Переживания были чуть в ином плане. Адриан будет лицом семьи, а если глава семьи опозорится, то шлейф от его позора ляжет и на остальных членов семьи. Феликс не хотел, чтобы за его спиной шептались каверзные, ядовитые языки из-за того, что брат навлек беду и срам на род.
Феликс поразмышлял так еще несколько минут, а после раздался стук в дверь, который отвлек внимание юноши. Феликс недовольно хмыкнул:
— Кто там и по какому поводу?! — Сейчас в речи Феликса ярко ощущался тон острого раздражения.
— Господин, Вам письмо, — откликнулся девичий голос.
— Письмо? — сам для себя переспросил юноша. — Заходи, — коротко сказал Феликс.
В комнату зашла девушка с запиской в ладони. На фоне бело-черной одежды был некий контраст с рыжими кудрями, заплетёнными в аккуратный пучок.
— С внешней стороны подписано, что для Вас, — ответила служанка, подходя к Феликсу.
— А кто его принес? — спросил Феликс своим обычным серым голосом, по которому было сложно понять эмоции самого юноши. Сказано без грубости, но и без каких-либо оттенков особого интереса.
— Честно, не знаю. Его просто нашли на улице. Оно было под навесом, потому и не промокло, если только чуть-чуть, — звонко добавила девушка, аккуратно, чтобы ни пылинка или соринка не упали, положила послание на письменный стол.
— Можешь идти, Алья, — коротко ответил Феликс. Служанка наклонилась и быстро вышла из комнаты, оставив юношу одного. И вновь в комнате воцарилась гробовая тишина.
Феликс протёр глаз и потянулся за посланием, которое принесли ему только что. Ощупав пальцами углы конверта он не мешкая открыл конверт. Сразу взгляд Феликса упал на имя и фамилию отправителя письма. Губы юноши тут же скривились, а взгляд был полон раздражения.
«А! Оно от Адриана значит», — заключил Феликс, а затем лениво отбросил в сторону послание брата. Феликс. На данный момент у него была задача поважнее чтения писем от брата.
«Носится, как всегда, на чем свет стоит со своим другом!» — фыркнул про себя юноша.
Феликс открыл книги и свои записи, а письмо от брата покоилось в дальнем углу стола вместе с целой горой записей.
Время же шло и шло. Юноша даже не заметил, как там, за толстыми стенами, давно утих шум сильной бури.
Вдруг из камина, который был уже давно потушен, выпали пару угольков. Маленькие угольки загорелись. Сначала их огонь был не больше огонька свечи, но постепенно он разрастался и разрастался. Через полминуты свет от пламени уже полностью рассек тьму, которая была в том углу.
Феликс при виде подобного явления напрягся. Юноша встал из-за стола и внимательно наблюдал за тем, как языки пламени, словно змеи, подрагивали и ширились. Пламя, словно пелена, укрыло собой камин. В зеленых глазах и на алебастровой коже юноши отражался теплый отблеск от огня. Но на лице Феликса не было испуга, который могла вызвать эта ситуация. Заместо испуга же был интерес. Юноша словно все ждал и ждал чего-то, будто в сию минуту должно было что-то случиться.
Огонь начал уже расти в длину. Синие концы были схожи с вихрем, они крутились и закручивались в огненную воронку. И там, в самом центре пламени, начало что-что расти. Поначалу это был неясный силуэт, но затем он рос и рос. Будто в самом своем сердце пламя плело узор. Постепенно вырисовывало аккуратные, грациозные детали. Теперь уже там был четко виден женский силуэт. Были видны изящные, будто бы вырезанные умелым мастером, части тела. Женственные кисти рук, лебединая шея, тонкая талия и пышные кудри, которые крутились и закручивались сами по себе.
При виде сего действа Феликс буднично хмыкнул. Он явно узнал ту девицу, объятую огнем. Юноша мило улыбнулся и вежливо заговорил:
— Доброго вечера. Вы заставили меня почти удивиться своим неожиданным визитом. Так чем обязан вашему вниманию? — говоря это Феликс был похож на тех самых прилежных, правильных мальчиков при церкви, а не того, кем был в обычное время.