Понедельник начинается с сюрпризов

Ливен решил действовать, как говорят, с места в карьер: — Господин Полянский, ну, так на чем Вы, так сказать, погорели? — На своей своей глупости, если можно так выразиться. Как-то сел играть в карты, с приличными людьми. Я — человек малопьющий, Вам это любой скажет. А тут от рюмки коньяка меня взбудоражило, азарт проснулся, какого не бывало. А потом… чем дело кончилось, не помнил… Днем позже ко мне пожаловали господа с долговой распиской, написанной моей собственной рукой. Оказалось, что я проиграл довольно большую сумму. Не ту, что не мог бы позволить себе покрыть, но вполне ощутимую. Павел Александрович сразу понял, кто облапошил Полянского — Измайлов с подельником. — А Вас не смутило, что, будучи в той степени подпития, что Вы ничего не помнили, Вы написали расписку своим обычным почерком? Не каракулями с прыгающими буквами, как написал бы в стельку пьяный человек? — Нет, я об этом тогда не думал. — Заплатили? — Ну, разумеется, — подтвердил Полянский. — Карточный долг — это святое. — Пока не вижу связи с тем, что Вас вынудили жениться на Перовской. Вы снова играли с ними и проиграли? Проиграли гораздо больше, чем в предыдущий раз, и один из игроков решил пристроить свою любовницу замуж за мужчину с солидными капиталами? — выдвинул свою версию Ливен. — Не совсем так. Я с ними больше не играл. Но насчет того, чтобы пристроить замуж одну даму, в этом Вы не ошиблись. — И чем же Вы проштрафились на этот раз? — Это, как говорится, дела давно минувших дней… — Которые, как я понимаю, до сих пор имеют для Вас значение. — Увы… Это — долгая история… — Я не тороплюсь, — Павел Александрович нарочито принял более расслабленную позу. Илье Анатольевичу нужно было собрался с мужеством. Князь Ливен от него все равно не отстанет и выдумок больше не потерпит. Он поерзал на стуле, переложил пару бумаг, поправил ручку в дорогом письменном приборе, дотронулся до колокольчика. Тяжело вздохнул и начал рассказ: — У меня был партнер, мы были совладельцами завода, небольшого, но прибыльного. Он влюбился в Ульяну, да что там, с ума по ней сходил. Но она не давала ему ни малейшего знака, что у нее могут быть к нему ответные чувства. Он даже предложил ей брак, мол, я с ней несколько лет, а жениться на ней так и не соизволил. А она будет не любовницей, а законной женой. Но Ульяна ему, разумеется, отказала. Он сказал, что подождет еще неделю, может, она передумает, а если нет — без нее ему и жизнь не нужна. Это мне сама Ульяна рассказала. Больше об этом никто не знал. А дней через десять он погиб. Точнее, не погиб, а покончил собой. Контора на заводе была чуть ли не под крышей, к ней из цеха вела деревянная лестница в несколько пролетов. Вот он сильно пьяный перегнулся через перила и упал вниз. Разбился насмерть, — мрачно произнес Полянский. — Так, возможно, и не было самоубийства. Если он был очень пьяный, не удержал равновения и свалился, — высказал предположение Павел Александрович. — Было. Это я его нашел, — Илья Анатольевич закусил нижнюю губу. — Поздно вечером, когда на заводе никого не было. Забыл один документ, и мне пришлось за этим вернуться, чтобы не терять времени утром, когда мне нужно было ехать по делам совершенно в другую от завода сторону. У меня, как Вы понимаете, свои ключи имеются. Я зашел в ту дверь, которая ближе к лестнице. Зашел, а он там лежит. Мертвый. И записка из кармана торчит. Он в ней Ульяну обвинил, что это она довела его до греха, из-за нее он решил свести счеты с жизнью. Я ту записку забрал, ну, чтобы Ульяна не казнила себя за случившееся. И ушел. А на заводе появился только после полудня. И мне управляющий сообщил, что партнер мой погиб. Это он хозяина утром обнаружил, он всегда раньше других приходил. Полицию вызвал, сказал, что хозяин уж несколько дней не просыхал, вот и допился. Те и постановили, что произошел несчастный случай от сильного алкогольного опьянения. Я про ту трагедию, не сказать, чтобы забывать стал, такое не забудешь, но думать о ней, как по первости, перестал. А потом мне про тот случай напомнили… да еще в таком… гнусном ракурсе… Мол, это мы с Ульяной все обставили, чтобы я весь завод, можно сказать, задарма получил. Что Ульяна совладельца соблазнила, разожгла в нем страсть, а затем дала от ворот поворот, и он от отчаяния на себя наложил руки. А я этим воспользовался, чтобы завод к рукам прибрать. Я вспылил, назвал их домыслы абсурдом, полной ахинеей. А что еще я мог сказать? Тогда мне показали записки, а там такое! Таакоое! — воскликнул Илья Анатольевич, растягивая гласные звуки. — Про связь Ульяны с тем господином, ее послания ему. Как сначала она его завлекала, далее, каким страстям они с ним предавались… А потом про то, что она с ним только ради плотских утех была. Куда он в мужья лезет? Ее нынешний любовник гораздо богаче его, да и муж у нее имеется… — Вот так п… пассаж… — пробормотал Павел. Его было трудно чем-либо ошеломить, но тут он был сражен наповал. Измайлов просто фонтанировал идеями, как посадить человека на крючок. Такую буйную фантазию, да на благие дела… романы приключенческие писать что ли… — Что и говорить… Пригрозили, что если я не выполню их требования, то не поздоровится ни мне, ни Ульяне, что они нас обоих смешают с грязью, от которой нам никогда не отмыться. И я разорюсь к тому же, кому захочется далее иметь дело с негодяем, который с помощью любовницы довел делового партнера до самоубийства, чтобы имуществом завладеть. — Но хоть тут-то Вы поняли, что Вам фальшивки предъявили? Сфабриковали, так сказать, улики? — Понял. Ульяна была страстной женщиной, это так, но никогда бы мне изменять не стала, так как любила меня. Но как доказать, что она не причастна? Письма-то Ульяниным почерком написаны… В общем, попал я к ним в капкан… вместе с Ульяшей… — Полянский снова взглянул в сторону спрятанной им под бумагами фотографии любимой женщины. — И что они хотели? — Ливену было интересно, из-за какого куша затевалась эта афера. — Тот завод и хотели. Чтобы я им продал его за копейки. А я при всем своем желании этого бы не смог сделать, ни продать, ни отдать в дар. Это просто невозможно, в партнерском соглашении так указано. Там пара довольно своеобразных пунктов. Их мой партнер предложил, но на тот момент мне была важна та сделка, и я не стал придираться. Например, в случае смерти одного из нас при отсутствии прямых наследников три четверти его доли должны были перейти другому, а одна четверть — родственникам, которые могли только получать процент с прибыли от своего пая. Он объяснил, что боится, как бы, не дай Бог, завод не разбазарили, для него он много значил. Вот согласно этому условию соглашения я и стал почти единоличным владельцем завода. Так что смерть партнера была мне выгодна. По-видимому, об этом моменте шантажисты знали, вот и обвинили меня. Еще там был пункт, опять же не мной придуманный, что завод нельзя ни продать, ни подарить, так сказать, стороним лицам, он может только перейти к супругам и прямым наследникам, а в случае отсутствия таковых — родственникам. Вот об этом им не было известно. Они мне не поверили, посчитали, что я их хотел обдурить. Но я им показал документ, прямо пальцем в этот пункт тнул — мол, не лгу, что то, что они от меня требовали, невыполнимо. Они ушли, но сказали что вернутся… Пожаловали на следующий день. И озвучили следующее… предложение: я должен жениться на той, на кого они мне укажут. Половину писем Ульяны обещали отдать мне после того, как я обвенчаюсь, а другую, когда перепишу на жену тот завод. Я спросил, а каковы гарантии, что они соблюдут условия сделки. Они отдали мне записку Ульяны… самого невинного содержания изо всех, мол, это в подтверждение того, что они свое слово сдержат. На раздумья дали всего день. — И Вы согласились? — задал вопрос Павел Александрович, хотя ответ был очевидным. — Я думал над другими возможностями, но пришел к выводу, что иного выхода у меня нет. Я должен был предотвратить… свой крах и… позор Ульяны. И согласился. — Вам сказали, кого они прочили Вам в жены? — Нет, — покачал головой Полянский. — Сказали, что подыщут вариант. Дадут мне знать, когда решат. Но появились только месяца три спустя. Заявили, что делают мне одолжение. Подобрали для меня невесту, какую бы я сам был не прочь заполучить — с титулованными родственниками. Я с ней знаком, это Варвара Перовская — родственница графов Ушаковых. Знакомство действительно имело место, ее кузен даже намекал, что я мог бы составить неплохую партию, взяв ее в жены. Но я ему прямо сказал, что намерений жениться не имею, и он не стал тогда настаивать на нашем с ней дальнейшем более близком знакомстве. Мне объяснили, даме давно пора замуж, только у нее приданое не ахти какое, да и характер не сахар, вот ее поклонники дальше ухаживаний, правда, включая и совсем не невинные, с ней не продвигались. Я тогда подумал, как и Вы, что кому-то понадобилось выдать замуж свою любовницу, возможно, даже одному из них. — И, кроме того, навязать Вам результат их связи, сделав Вашим наследником? — Ливен спросил о ситуации, которая вполне могла иметь место. — Была у меня такая мысль. И я не удержался, полюбопытствовал, зачем им три месяца понадобилось, чтобы удостовериться, что они меня от своих щедрот не только невестой, но еще и наследником моих капиталов обеспечили? А ответ был, что, напротив, этот срок понадобился, чтобы убедиться, что дамочка без приплода. Мол, в этом я могу быть уверен. Не девица, но не на сносях. Полагаю, что боялись, что если они мне затяжелевшую дамочку подсунут, я могу потом попытаться расторгнуть брак. — Это они настаивали на том, чтобы Вы бросили любовницу? — Они такого условия не ставили. — Перовская потребовала? — Что странно, нет… Каюсь, я сказал Ульяне, что невеста так хотела… Я… я пытался таким образом ее… защитить… Я надеялся, что Ульяна уедет к Карелину в имение, подальше от Петербурга… и от тех людей, которые мне и ей жизнь сломали… — объяснил Илья Анатольевич. — А еще мне было бы совестно перед Ульяной, если бы я продолжал с ней отношения, но посещал в спальне жену… А последнего все равно было не избежать, рано или поздно это бы произошло, детей я действительно хотел, пусть хоть от жены, которую мне навязали… — Господин Полянский, Вам не приходило в голову, что Ульяна… так вовремя погибла? — Вы сомневаетесь, что это был несчастный случай? Там же все ясно как Божий день. Столько свидетелей было. — После того, что Вы сейчас рассказали, у меня закралась мысль, что там было не все так… однозначно. Например, тот же случай со смертью Вашего партнера Ульяне могли преподнести… в другом ключе. Что это Вы устроили его гибель, чтобы завладеть заводом. Сделать это лично или в письме. — Ульяна бы в это не поверила, — самоуверенно произнес Полянский, — она хорошо знала меня, мы столько лет были вместе. — Вы столько лет были вместе, а затем променяли ее на женщину, на которой собрались жениться. Причем, не формально, а для того, чтобы у Вас были законные дети. Вы также сказали ей, что не считаете возможным продолжать с ней отношения. И это в то время как брак, особенно заключенный по договоренности, не помеха мужчине содержать любовниц… Как ни посмотри, а все это… говорит не в Вашу пользу, — жестко высказался Ливен. — Полагаете, Ульяна погибла потому, что была в глубоком потрясении не только из-за того, что я ее оставил, но и из-за того, что ей сказали про меня то, что Вы предположили? — Я не могу за это ручаться, но и не исключаю того. — Не знаю-не знаю… — Еще ее могли отравить. Под лошадь она могла попасть не только по той причине, что была не в себе от расстроенных чувств, но и потому, что была под действием какого-то препарата. У нее мог быть туман в голове или перед глазами, она вообще могла плохо понимать, куда идет. Насколько я помню со слов Карелина, она шла, не разбирая дороги, иными словами, у нее была потеряна ориентация. Это вполне могло быть следствием воздействия отравляющего вещества. — В такое мало верится… — Она ведь не была пьяна? — Определенно, нет… — Вот, видите. — Но как бы ее отравили? — Ну, господа, с которыми Вы имеете дело — весьма изобретательны. Как говорится, где хотенье — там уменье. — И все же… для меня это звучит… неправдоподобно… — Вскрытие делали? — Зачем? — удивленно спросил Илья Анатольевич. — Ее же лошадь на глазах у людей задавила. — То-то и оно. Павел Александрович заметил, что он посеял зерно сомнения в то, как до этого Полянский представлял себе гибель любовницы. — Могу добавить, что вполне вероятно, что гибель Ульяны и изчезновние Тани связаны между собой. — Вам, должно быть, виднее… — в голосе Полянского не было уверенности. — Так кто все же увел Таню и привез ее к Каверину? — Неужели Вы до сих пор не поняли? — Нет. — Мне не хотелось бы выглядеть грубым, но, похоже, от горя у Вас… разум стал немного… зашорен. — Ваше Сиятельство, похоже, Вы не теряли любимую женщину. — Этого Вы знать не можете. Но речь сейчас не обо мне, а о Вас. — Простите, Ваше Сиятельство… Мне действительно никто не приходит на ум, кто мог бы быть так… коварен… — Это — Ваша невеста Варвара Перовская. — Перовская?! Вы серьезно, Ваше Сиятельство? — Илья Анатольевич посмотрел на князя так, будто считал, что это неудачная шутка. — Она же просто охотница за богатством. — Серьезнее некуда. Это. Была. Перовская, — Ливен произнес слова так, словно отчеканил их. — У Вас даже мысли не возникало, что она может быть причастна к изчезновению Тани? — Нет, как на духу говорю Вам, для меня это явилось полной неожиданностью. Перовская! Кто бы мог подумать! — по выражению лица Полянского Ливен понял, что тот не притворялся. — Я подумывал, что Таню могли похитить ради выкупа, но денег у меня никто не требовал. Или же, что она потерялась, что в голове у нее помутилось от смерти маменьки, и она даже забыла, кто она такая, а какие-то люди ее подобрали и стали… использовать для наживы ее красоту… Но Вы уже сказали, что ее отвезли к Каверину. — Да, Перовская ее к Каверину и отвезла. — Так даже я не знал, где он. Ей-то откуда это было известно? И вообще, получается, что она его знала. — Знала. Ее тетка снимает дачу в Колпино, там, по-видимому, они и познакомились. — Колпино, значит… Перовская говорила, что она ездит на дачу к родственникам, но где она расположена, честно говоря, мне было все равно… Сам я в Колпино не бывал, знаю только, что там находятся Адмиралтейские заводы… — А еще, как выяснилось, мужчины весьма привекательной наружности и горячего темперамента. — Ваше Сиятельство, Вы намекаете, что они были любовниками? — Илья Анатольевич хотел знать, правильно ли он понял реплику Ливена. — Этого я наверняка сказать не могу. Но почему бы нет… Каверин для дам — желанный любовник, и он был бы непрочь… проявлять пылкость, если они, конечно, готовы на него тратиться… — Господи, да что там у Перовской есть, чтобы тратить, тем более, на такого как Каверин? — Ну, не скажите… От афер с женихами у нее деньги были. Если не промотала, то и на какое-никакое приданое себе могла насобирать… и кое что из этого на пылкого любовника потратить… Кроме того, у одного любовника взяла, другому дала, такое, знаете ли, случается… Полянский снова задумался: — Говорите, у одного любовника взяла, другому дала… А Ульяна деньги Каверину давала? — И сам же ответил на вопрос: — Давала, похоже… Получается, Алексей не к Тане ездил, а к Ульяне деньги из нее вытягивать… А она платила ему, чтобы он к Тане приезжал, чтобы дочка папеньке радовалась… Неприятно, конечно, что за моей спиной подобное происходило, но понять Ульяну можно — дочь она очень любила… А вот много она Каверину давать не могла. Все крупные счета я оплачивал, у нее было, так, на булавки… Конечно, если у него после того, как его из полка изгнали, дохода совсем не было или маленький был, и несколько десятков рублей не лишние… К тому же, раз он в Колпино жил, и на дальнюю дорогу тратиться не приходилось… Ну, да ладно, Бог с ним… Как говорится, это уже дела минувших лет… — Насчет дел минувших лет. Когда имели место те события, о которых Вы мне поведали? — В карты я проиграл около двух лет назад, та история с моим партнером поизошла за несколько месяцев до этого. А касательно завода и женитьбы — это случилось в феврале этого года, а затем в мае. Ливен был в замешательстве — Штольман убил Магистра Бессарабова еще до Рождества, не дух же приходил к Полянскому. — Вы ничего не путаете? — Нет, все так и было. Забудешь тут… Если это иногда перед глазами, как вчера было… Особенно лысый… — Лысый? — переспросил Павел Александрович. Бессарабов был с бородой и не короткими волосами. Но хоть такой, хоть лысый, он не мог появиться у Полянского в конце зимы и весной. — Да, лысый, габаритами с хороший буфет… Мне они тогда сказали, чтобы я не играл с огнем, так как этот господин из полиции. Мол, лучше согласиться на их требования, а то мне не поздоровится. Я тогда, честно скажу, замандражировал, запаниковал и в тот же вечер съездил к Лаврову, кузену Перовской, он же в Министерстве юстиции служит, описал ему его, не сказав, зачем мне это. Только спросил, есть ли такой в полиции. Лавров ответил, что, судя по описанию, это — Жиляев, служит в Депертаменте полиции помощником Чиновника по особым поручениям. Как Вы понимаете, Ваше Сиятельство, это был очень веский… довод, чтобы… не подводить себя и Ульяну под монастырь и пойти на сделку… Ливен был потрясен. Понедельник сыпал сюрпризами как из рога изобилия! Выходит, он сплоховал, и выражение, что на старуху бывает проруха, не может служить оправданием промаху. Он взял за данность, что раз Полянского надули с карточным долгом, то это априори были Измайлов, написавший фальшивку о долге, и Бессарабов, который манипулировал сознанием Полянского. Он мыслил узко и не учел, что могли быть и другие варианты. Как Жиляев во всей своей лысой красе. Похоже, он был у Полянского перед самым отъездом в Тулу, когда ему было уже неважно, если тот станет наводить о нем справки… Но кто тогда приходил к Полянскому в мае? И два года назад? — А в мае? — В мае приходил один, Михаил Иванович. Но намекнул, что если я откажусь от договоренностей, то появится его товарищ из полиции, то бишь, этот Жиляев. Ливен хмыкнул про себя — Жиляев уже давно кормил червей в могиле, а Измайлов все еще пугал им Полянского, неплохо он устроился. — А своей должностью он Вас не стращал? — А ему-то чем стращать? Чиновник в каком-то министерстве, — небрежно бросил Илья Анатольевич. — Не в каком-то, а в Министерстве юстиции. — К-как в Министерстве юстиции? Он что же с Лавровым вместе служит? — оторопел Полянский. — Лавров его мне просто как знакомого представил… Михаил Иванович. А тот сказал про себя, что в одном из министерств прозябает… — Он уже давно там не прозябает, его перевели в Тверь. Илья Анатольевич насторожился: — Подождите, Ваше Сиятельство, Вы ведь фамилию этого Михаила Ивановича знаете? — Знаю. Измайлов. — Измайлов, значит. Так он что, бывший кавалер, а, возможно, и любовник Перовской, который пришелся не по душе ее родственникам? И они были рады, что его перевели куда-то в провинцию? — Он, — утвердительно ответил Ливен. — А Вы не знали? — Да нет же! Говорю же Вам, ни сном, ни духом! Я того Измайлова совсем не соотнес с Михаилом Ивановичем, которого мне Лавров представил, точнее, начал представлять, а потом его вроде как отвлекли, и я фамилии нового знакомца так и не узнал, только имя. Ну, а когда история с карточным долгом произошла, и вовсе хотел из головы выкинуть. — А когда он снова заявился к Вам, не хотелось узнать у того же Лаврова, как про Жиляева? — Честно говоря, побоялся спросить… Вдруг бы Лавров ему рассказал про мой интерес, кто знает, как бы он тогда поступил… А когда Вы про перевод упомянули, у меня и закралось нехорошее подозрение… И Вы его подтвердили. — Ну, теперь Вам это известно. — А Безсеребров, нет, Бессарабов? Тот, которому я в карты проиграл? — подозрительно посмотрел Илья Анатольевич на Ливена. — Он что, тоже из… этих? — Нет, он был по другую сторону закона. — Был? — Да, Бессарабов погиб в декабре. — Вон оно как… — Да, и это только начало… цепочки несчастий, произошедших с Вашими… заклятыми знакомыми. Жиляев погиб в феврале, Измайлов несколько дней назад. — Погибли… умерли не своей смертью? — задал уточняющий вопрос Илья Анатольевич. — Не своей. Они были убиты. — Убиты? — Да, все трое. Если можно так сказать, один за другим. Полянский побледнел так, что стал белее своей рубашки, и прошептал: «Это… не… я…», а затем стал сползать со стула. «Твою мать! Этого еще не хватало!» — ругнулся про себя Павел. Он успел подхватить промышленника и усадить, прислонив спиной к спинке стула, благо она была высокой. Он похлопал его по щекам, ослабил узел галстука, резко дернув, так, что с него слетел зажим и куда-то упал. Затем, не взирая на приличия, он прошелся по шкафам и, обнаружив, как и предполагал, в одном графин с коньяком, поднес его к бесцветным губам Полянского: — Илья Анатольевич, пейте! Пейте! Полянский сделал несколько глотков, и к его коже стал возвращаться естественный цвет, а к нему самому осознание реальности.