Понедельник начинается с сюрпризов

Еще одно дело, которое не выполнил Павел Александрович по причине того, что Александр Третий незамедлительно требовал его к себе, заключалось в том, что на вокзале он хотел опросить извозчиков, не отвозил ли кто в среду бородатого господина с московского поезда к казармам одного из полков. Но Государь прислал за ним офицера, и ему пришлось следовать прямо в Аничков. Теперь это время было упущено. Извозчики будут собираться только к следующему поезду, да и нет гарантии, что среди них окажется тот, кто ему нужен. Ливен признавал, что затея с объездом полков столичного гарнизона была сомнительной. Когда они с Яковом обсуждали подробности по делу об убийстве Измайлова, он сказал, что сможет найти человека, для этого нужно будет обойти полки в Петербурге, а Яков с иронией спросил, будет ли Его Сиятельство обходить их сам. Он же после шутки, что из-за этого он мог бы стереть княжеские ноги и стоптать сапоги, ответил, что озадачит этим командиров полков. Но сказал он так только для того, чтобы дать тогда ответ начальнику сыскного отделения, у которого забрал дело, а подумать, как действовать, позже. Однако, основательно поразмыслить над этим вопросом возможности у него, к сожалению, не было. По пути из Затонска в Тверь на барже его состояние после вызова духа Александра Второго все еще оставляло желать лучшего. Ему было необходимо отдохнуть, хотя бы подремать, и он старался думать только о приятном, в том числе, о подарке Анны, который нашел у себя в жилетном кармашке — Павел дотронулся до груди, где под рубашкой была подвеска в виде человечка с зелено-голубыми глазами, сидевшего под деревом. А с прибытием в Тверь навалилось слишком много всего сразу, даже для него. Его голова была занята другим — обыском у Измайлова, документами, которые обнаружили у него, причастностью его и Увакова к ряду преступлений, затем серьезным разговором с Императором… Кроме того, чувствовалась усталость, а его по обыкновению острый ум, похоже, немного притупился. Это могло быть следствием болезненного взаимодействия с духом и приемом порошка в поезде. Порошок ему дал врач из Императорской военно-медицинской академии, сказав, что его состав он не может раскрыть даже заместителю начальника охраны Императора, поскольку подписывал соответствующие бумаги, но гарантирует, что в нем нет опиатов. Опиатов не было, но, по-видимому, было что-то другое, что сказывалось на результативности его мозговой деятельности. Подполковник Ливен недоумевал, кого намеревался встретить господин, назвавшийся Александром Васильевичем, в казармах. Казармы теперь пустовали, полки, разумеется, вместе с полковыми командирами, находились в летних лагерях, преимущественно в Красном Селе. И человек, который, судя по предположениям очевидцев, был из военных, не мог этого не знать. Что касалось Красного Села, ехать туда двадцать пять верст на извозчике было неразумно — хотя о каком разуме могла идти речь, если дурак решил пырнуть Измайлова таким хлипким клинком, что тот обломился. И, тем не менее, гораздо быстрее было бы добраться по железной дороге, но в этом случае Раухеру*, как решил именовать его Павел Александрович, следовало взять извозчика до другого вокзала, а не до казарм. Хотя казармы могли быть просто ориентиром для извозчика, а Раухер направлялся куда-то поблизости от них. Вариантов могло быть множество, поскольку исходные данные были весьма скудные. В этом случае строить предположения было практически равносильно тому, что гадать на кофейной гуще. Или же пытаться интерпретировать показания духов. Но, несмотря на это, нужно было действовать, а не ждать у моря погоды. Все же существовал шанс, что мужчину с приметным портсигаром опознают. Кроме казарм агентам следовало посетить и близлежащие доходные дома, где квартировали офицеры, и полковые церкви. Подробные указания вместе с записками агентам должен был передать Демьян после того, как опросит извозчиков на вокзале — как знать, вдруг фортуна будет к ним благосклонна, и агентам не придется колесить по всей столице. Из агентов, которые были привлечены к обеспечению безопасности Императора при встрече с таинственной дамой, для розыска Раухера Ливен отобрал двух, кто наиболее умел располагать к себе любых людей, ведь без этого добиться чего-либо от незнакомцев было весьма непросто. Они также были самыми скрупулезными и настойчивыми, можно даже сказать, азартными, в том смысле, что жаждали получить результат, даже если для этого требовалось много усилий. А для поездки в Москву больше всех подходил Рихтиг**. Он был надежным, преданным заместителю начальника охраны Императора человеком, на которого Ливен мог положиться как на самого себя. Он был самым проницательным (хотя людей со скудоумием у него, разумеется, не было и в помине), мог делать выводы из, казалось бы, мелочей и принимать верные решения. Он также был очень осторожным, но в то же время бесстрашным. Кроме того, он был знаком с московским агентом, которому предстояло установить слежку за Уваковым и далее быть задействованным в самой операции по его аресту. Большинство агентов Ливена были мужчины неженатые, на которых нельзя было надавить, запугивая расправой с семьей. Они снимали квартиры недалеко от Аничкова и Зимнего дворцов, чтобы без промедления прибыть по приказу заместителя начальника охраны Императора. Рихтиг тоже жил неподалеку, но сейчас, в свободные дни, предоставленные Его Сиятельством до особого распоряжения после мероприятия по охране Александра Третьего, он навещал кузена, обитавшего в той же части города, что и отставной майор Гельвиг, к которому князь Ливен ездил по поводу Юрия Дубровина и его брата Егорки. На пути к дому родственника Рихтига находилась кондитерская, куда его приглашал Стаднитский. Павел решил воспользоваться этим обстоятельством и заглянуть туда. Он мог выпить кофе с тортом, пока Демьян доставляет агенту его приказ. От Аничкова дворца экипаж князя проследовал по Невскому и далее до кондитерской. Там Ливен велел Демьяну, чтобы тот, когда вернется от Рихтига, дал ему знать об этом. Стол, который собирался занять Павел — тот самый, где недавно они сидели со Стаднитским, не был свободен. За ним расположилась компания, члены которой находили радость в обществе друг друга. Элегантно одетая дама в летах держала на коленях милое создание, которому на вид было немногим больше полугода. Рядом с ней была хрупкая барышня, даже скорее, девочка, в более простом платье. Она с обожанием смотрела на высокого нескладного мужчину, сидевшего спиной к входу. Ливен мог поспорить на что угодно, что щека этого господина с той стороны лица, которая была обращена к юной особе, имела отметины от оспы. Стаднитский обернулся и, увидев князя Ливена, тут же поднялся: — Добрый день, Ваше Сиятельство. — Добрый, Владислав Данилович. Я вижу, что Вы надумали посетить это уютное заведение всем семейством. — Так и есть, матушка пожелала сама сюда наведаться, вот мы и решили — зачем откладывать? — Совершенно правильно решение, — поддержал Владека Павел Александрович. — Матушка, Даша, позвольте представить Вам князя Ливена, заместителя начальника охраны Государя. Дарья Стаднитская ахнула. Быть представленным фигуре, близкой к Императору — о том, что такое могло произойти в ее жизни, она и подумать не могла. — Павел Александрович, — назвал себя князь. — Ваше Сиятельство, это моя матушка Ксения Станиславовна и жена Дарья Архиповна, и наша дочь Ксюша. Девчушка посмотрела на незнакомца глазами, как определил Павел, как у бабушки, но не испугалась его, а что-то пролепетала, Ливен счел возможным расценить эти звуки как приветствие. Дама придерживала одной рукой ребенка, а во второй у нее была чайная чашка. Поставив ее на блюдце, она подала князю руку для поцелуя: — Очень приятно, Ваше Сиятельство. Я даже не предполагала, что мой сын знаком с такими важными особами. — И для меня, сударыня. Я знаком со многими людьми, и Владислав Данилович не исключение. Затем князь Ливен подошел к Дарье, чтобы приложиться и к ее руке. Сначала она не поняла его намерений, но затем робко протянула маленькую руку. — Госпожа Стаднитская, я могу понять выбор Владислава Даниловича, такая очаровательная жена составила бы счастье любого мужчины. Даша зарделась — бывшая прислуга Стаднитского не была привычна ни к поцелуям руки, ни к комплиментам, а уж от князей тем более. Не сказать что-то приятное молодой особе, увидевшей в барине, о котором ходили нелицеприятные слухи в обществе, хорошее и искренне полюбившей его, Ливен не мог. Но чтобы еще больше не смущать ее, он обратился к Стаднитскому: — Владислав Данилович, у меня для Вас новости. Я хотел отправить Вам на днях записку, но раз уж мы встретились, я могу поделиться ими с Вами здесь. Стаднитская-старшая тихо сказала невестке: — Даша, милая, пойдем, оставим Владислава с Его Сиятельством. А мы с тобой заедем в «Пассаж», посмотрим тебе шляпку. — Нет, нет, сударыня, я вовсе не хотел нарушать Ваше семейное чаепитие. Пожалуйста, не прерывайте его. Я и сам собирался отведать что-нибудь из ассортимента этого восхитительного заведения, поэтому и заехал сюда. Владислав Данилович недавно познакомил меня с этим местом, и я был приятно удивлен мастерством здешних кондитеров. — Ваше Сиятельство, не окажете честь выпить с нами чашечку чая? — улыбнулась Ксения Станиславовна. Павел отметил, что улыбка, которая преображала изувеченное оспой лицо Владека, была у него от матери. Улыбка Стаднитской была теплой, естественной, не такой, какая бывает при выражении показной любезности многими в свете. Он понимал, что дочь графа вряд ли думала, что князь, столь высоко стоявший в обществе, согласится составить им компанию. Но не пригласить его она не могла, это было бы неучтиво. Однако, почему бы не сделать даме приятное, она, пожалуй, была бы рада, если бы князь Ливен, с которым водил знакомство ее сын, провел время с ними за столом. Кроме того, он полагал, что если он предпочтет выпить кофе один, Стаднитские посчитают, что они его задерживают, и постараются закончить чаепитите как можно быстрее. А он на самом деле не хотел портить им, как он видел, хороший день. — Благодарю за приглашение, госпожа Стаднитская. С радостью присоединюсь к Вам. Стол был небольшим, за ним и троим не было раздольно, но, даже если бы они и хотели пересесть за другой, такая возможность остутствовала. За одним столом побольше щебетали и хихикали барышни, поглядывая на другой стол, который облюбовали студенты. Официант поставил еще один стул и ушел за заказом князя — крепким кофе, куском шоколадного торта, так понравившегося ему в прошлый раз, и того, который он выбрал из любопытства, ему было интересно, что скрывалось за названием «Ангельское блаженство». Князя Ливена посадили между Стаднитским и его матерью. Вероятно, по мнению Ксении Станиславовны, несмотря на галантное обращение с женой Владислава, Его Сиятельство мог быть не особо рад соседству с бывшей прислугой, да и Дарья могла еще больше нервничать рядом с высокопоставленным вельможей. — Уж не обессудьте, Ваше Сиятельство, как говорится, в тесноте, да не в обиде, — извиняющимся тоном произнес Владислав. — Владислав Данилович, уж если кому и чувствовать себя неловко, так это мне — это я нарушил Вашу семейную идилию. Ливену принесли кофе и два куска торта. Он начал с того, что не пробовал ранее, и сразу почувствовал ангельское блаженство — торт был бесподобным, со взбитыми сливками, как один из тех, что он заказывал в прошлый раз, но немного другого вкуса. Если ранее он считал, что тот торт был верхом кондитерского искусства, то сейчас он решил, что тогда был неправ — этот образец превзошел предыдущий. Павел сидел так близко к Стаднитской, что Ксюша, потянув к нему ручку, дотронулась до блестящей запонки. — Ксюшенька, нельзя. Возьми свою игрушку, — Ксения Станиславовна вложила в ручку внучки серебряную погремушку. — Была Влада, а теперь вот Ксюше по наследству перешла. Знаете, Ваше Сиятельство, я уже не чаяла, что Владислав когда-нибудь обзаведется семьей. А тут такая радость, не только женился, но и внучку подарил… Вы уж простите нас, Ваше Сиятельство, за такое… безобразие. — Госпожа Стаднитская, Вам совершенно не за что извиняться. Ребенок есть ребенок, что привлекло его внимание, к тому и тянется. У меня, бывало, дети и пуговицы от мундира отрывали. — Ваши дети? — Можно сказать и так. Своих у меня нет, но племянник мне как сын. Вот он как-то пуговицу и оторвал. Не нарочно, конечно, а, так сказать, для изучения сего предмета. Это произошло, когда Саша был немного старше дочки Стаднитского. Он приехал домой в Царское Село уставший после службы и застал Лизу с Сашей на диванчике в малой гостиной. Он сел рядом с женой, посадил сына к себе на колени, приобнял его и обнял Лизу, а она положила ему голову на плечо. Ему было так спокойно и уютно, что он задремал, и Лиза тоже. Но Сашка, на которого перестали обращать внимание родители, бодрствовал. Сынок нашел себе заделье — откручивал пуговицу от его мундира. Он проснулся от того, что Саша, дернув за пуговицу посильнее, оторвал ее. Он переменил позу, чтобы забрать у сына пуговицу, и тем самым потревожил Лизу. — Павел, я только глаза прикрыла, а сон меня словно окутал… Как же хорошо с тобой, спокойно и благостно. Как бы мне хотелось, чтобы ты больше времени проводил дома. Но я понимаю, служба есть служба… В любом случае, хорошо, что у тебя есть возможность бывать дома… Ты хоть немного можешь отдохнуть. Ты тоже задремал, да? Павел кивнул. — Но ты вздрогнул, как мне показалось. От чего? Он крепче обнял Лизу: — Родная, просто Сашка пуговицу о мундира оторвал. Лиза всполошилась: — Сашенька, сынок, так нельзя! Нельзя играть пуговицами! Это не игрушки! — Лиза, ну, что ты, право! Какая в том беда? Мои мундиры получали гораздо большие повреждения, а тут всего лишь пуговица, — сказал он, чтобы Лиза не преживала зря. — Павел, я не столько о том, что Сашенька мундир тебе испортил, хотя и это, конечно, неприятность. Но пуговицу я тут же пришью. Я больше о том, что он мог потащить пуговицу в рот и проглотить ее или подавиться ей. Вот это была бы беда. Он тогда понял, что каждый видел ситуацию своими глазами. Для него было обыденным, когда люди погибали от пули, от раны, полученной от сабли или шпаги, но чтобы от пуговицы — такое ему и в голову не приходило. А Лизе, которая проводила с маленьким сыном все время, приходило. И она беспокоилась, как бы с их Сашенькой не случилось несчастья. Даже не несчастья, а трагедии. Потерять ребенка не из-за болезни, а по недосмотру — как потом с таким жить? Чтобы подобное больше не повторилось, далее он старался придерживать ручки сына, когда ему хотелось просто посидеть с ним, прикрыв глаза и вдыхая его запах и наслаждаясь моментами своего семейного и родительского счастья. Когда у Якова и Анны появится ребенок, ему снова нужно будет быть бдительным, чтобы их сын не оторвал пуговицу от мундира… или не вытащил булавку из шейного платка… А то не дай Бог… Хотя и у девочек может проявляться интерес к мужчинам, даже в раннем детстве, особенно, когда у них есть что-то блестящее, если не в голове, так хоть в одежде. Дарья попыталась исправить ситуацию, которую создала их с Владиславом дочь: — Матушка, давайте я возьму Ксюшу, а то Вы уж, поди, устали. — Своя наша не тянет, — Стаднитская погладила внучку по голове. — А если устану, так пусть Владислав возьмет. Ты вон какая худенькая, а Ксюша уже большенькая. — Ну, что Вы, матушка, я вовсе не худенькая, разве можно от таких вкусностей похудеть? — Даша, не очень умело управляясь вилкой, смаковала кусок торта, украшенного масляными розами, листики у которых были сделаны из зеленого мармелада. Ливен подумал, что скоро Дарья Архиповна научится всему — и как ловко орудовать столовыми приборами, и как, не тушуясь, держаться с господами на равных, и какие разговоры с ними вести. Всем тонкостям молодую госпожу Стаднитскую обучат по настоянию свекрови или при ее непосредственном участии. Когда они со Стаднитским были в этой кондитерской в прошлый раз, расказывая о том, что он наконец признался матери о наличии семьи, помимо прочего Владек упомянул о том, что она попросила Дашу называть ее по имени, а не Ваша Милость. Но, по-видимому, Ксения Станиславовна решила не останавливаться на этом и настояла, чтобы Дарья звала ее матушкой. Похоже, что других родственников кроме тех, что обобрали сироту после смерти родителей и брата, у Дарьи не было, иначе бы она обратилась к ним, чтобы они помогли найти ей место. А она стояла на улице, прося копеечку и любую честную работу, когда ее встретил Стаднитский. Тогда она была совсем одна, а теперь у нее появилась семья — Стаднитские, муж с дочкой и свекровь, которая, несмотря на ее опасения, что в лучшем случае мать мужа ее никогда не одобрит, а в худшем и вовсе выгонит, по-видимому, была готова быть ей вместо матушки. Урожденная графиня, разумеется, сознавала, что подобный брак сына был чудовищным мезальянсом. Но, судя по всему, она приняла невестку с открытым сердцем. И тот факт, что Дарья ранее была прислугой, значил для нее меньше, чем радость от того, что девочка составила счастье ее сына и сделала его отцом, а ее саму бабушкой. И внучка была не просто ребенком Влада, а законной наследницей, дворяночкой, Стаднитской. Она видела, что Даша любила Владислава, а не вышла за него замуж ради положения и денег. И для нее Владислав Данилович — свет в окошке. Она точно не будет не то что крутить романы, но и заглядываться на других мужчин. А другая невестка, вступившая в брак с Владиславом ради выгоды — если бы такая вообще когда-то нашлась, могла принести дитя и не от мужа, которого считала страхолюдным, а от любовника. Конечно, Павел не мог полностью ручаться за то, какие мысли были в голове Стаднитской, но ему казалось, что его предположения были близки к истине. — Дарья Архиповна, Владислав Данилович говорил мне, что Вы были с ним в этой кондитерской в день венчания, — сказал Ливен, переходя к венскому шоколадному торту. — Да, Ваше Сиятельство, как раз после венчания. Это Владислав Данилович с его добрым сердцем позаботился об угощении. — Мы на Красную горку*** венчались. Говорят, что браки, заключенные в этот день, счастливые. И наш союз тому подтверждение, — сказал Владек, посмотрев на жену с нежностью. — Неоспоримое подтверждение, — согласился Павел Александрович. — Хотя если брать в общем, браки, заключеные в любой день, могут быть как удачными, так и наоборот. Это зависит от людей, от их отношения друг к другу, а не от дня в календаре, когда было проведено венчание. — И это правда. — А Вы, Ваше Сиятельство, женаты? — поинтересовалась Стаднитская-старшая. — Женат. На своей службе во славу царя и Отечества, — усмехнулся заместитель начальника охраны Императора. — И всегда оставался верен этой требовательной даме. — А я думала, что князья должны жениться… — тихо произнесла Даша. — Сударыня, у меня несколько старших братьев, и моя женитьба семье была без надобности, — сказал Павел вслух, а про себя добавил: — Точнее, я сам был семье без надобности. Он припомнил, как, рассказывая Анне о своей судьбе, он поделился с ней тем, что был нежеланным ребенком, а она была ошеломлена: «То есть родители тебя не хотели? Павел, ты же князь!» А он ответил, что у родителей уже было четыре князя, которых и так было более чем достаточно, а пятый и вовсе был совершенно лишний… — Конечно, Дарья Архиповна, если бы я был единственным сыном, как Ваш муж Владислав Данилович, то мне нужно было бы подыскивать себе жену. Но как я уже сказал, у меня не было необходимости жениться. — А у нас дальний родственник собирался жениться, — вздохнула Ксения Станиславовна, — теперь вот не знаем, состоится ли венчание… Владислав говорил, что свадьбу отложили ввиду печальных обстоятельств… — Да, я слышал об этом. Отчасти касательно этого я и принес Владиславу Даниловичу новости.