Понедельник начинается с сюрпризов

Павел Александрович немного переменил позу, все же сидеть на шатком стуле было крайне неудобно, и он под ним слегка качнулся. Александр Третий, вздохнув, произнес: — Павел Александрович, да возьмите уж добрый стул. Хватит с Вас… эквилибристики. Заместитель начальника охраны Императора выбрал самый крепкий и устойчивый стул из находившихся в царском кабинете. — Ну, так какой еще рояль в кустах, точнее, в папке, у Вас имеется? — Ваше Величество, в процессе обыска вскрылось несколько прелюбопытных моментов, указывающих на то, что Измайлов был связан с Уваковым, в свое время получившим должность чиновника по особым поручениям, прежде занимаемую Штольманом. С тем самым, который подозревался в сотрудничестве с шайкой, в которую входили Разумовский и Нежинская. Его покровители, на тот момент еще не находившиеся в опале, успели обустроить его перевод в Москву. К нему, судя по всему, Измайлов и ездил, когда на обратном пути в Тверь погиб в Затонске. С Уваковым он имел отношения и в Петербурге. Как я говорил ранее, в Затонск Измайлов прибыл с паспортом убитого в столице, так вот, этим расследованием занимался Уваков, — доложил Александру Третьему подполковник Ливен. — Этот Уваков прикарманил паспорт жертвы и передал его своему сообщнику? — Иного объяснения этому я дать не могу. — Значит, парочка — гусь да гагарочка… Хотя какие гусь да гагарочка? Стервятники они, вот кто, — дал, по мнению Ливена, прекрасно характеризующее нечестивцев определение Император. — И чем эти хищные птицы промышляли в Москве? — В лучшем случае лишь шантажом, но мне представляется, что не только этим. У Измайлова при себе были газетные вырезки о, казалось бы, непримечательных разрозненных местах и событиях в Москве. На первый взгляд. — На первый… но не на Ваш, Павел Александрович. У Вас такого взгляда не бывает, — с уверенностью произнес Российский монарх. — Почему же, бывает, но, к счастью, редко. И уж определенно не в этот раз. Для меня связь между ними была очевидной. — И про что были заметки? — Про то, что Тверской купец расширил свое дело в Москве, про парикмахерскую, где делают парики. Но самая занимательная — про открытие аптеки после ремонта. — Право, я не нахожу в этом ничего занимательного. — Ваше Величество, я не успел внести уточнение от себя — о том, чего не было в заметке, но что нашла занимательным жандармерия — ремонт в аптеке потребовался после взрыва. — Ну, коли после взрыва, то куда уж тут без жандармов… Пострадал кто? — При взрыве, точнее пожаре, вызванном им, погиб помощник аптекаря. Сам аптекарь был вроде как не при делах. — Вроде как… А Вы полагаете, что Уваков и Измайлов так не считали? Хотели поживиться за счет аптекаря, стребовать него денег за молчание? Нажиться на нем можно было прилично — кто же хочет по политической статье проходить. — Я больше склонен думать, что простым шантажом в данной ситуации бы не обошлось. Что они хотели привлечь аптекаря к производству взрывчатых веществ, а соратников погибшего к выполнению кровавого плана. — Устранить бомбой, изготовленной в той аптеке и подложенной террористами, какого-нибудь неугодного сановника или генерала? — Да, — кивнул Павел Александрович, уже не опасаясь, что он может потерять равновесие. — Вот так дела! — Император в очередной раз приложился к фляжке, затем потряс ее, проверяя, сколько в ней еще осталось. — Павел Александрович, у Вас что ни новость, то… убийственная… Так и… успокоительного не напасешься… Есть мысли о ком-то конкретном? — Нет, о возможной цели с определенностью сказать нельзя, это может быть… кто угодно, — не стал пугать Александра подполковник Ливен, не исключавший, хоть и с ничтожной долей вероятности, и покушения на Императора. Незачем давать Его Величеству повод допить содержимое фляжки до дна. — Но то, что подготовка планируется тщательная — это без сомнения. Для чего-то же им нужны купеческие склады, а также накладные бороды и парики. — Значит, длительную акцию задумали, подобраться поближе к жертве, в доверие войти… и чтобы потом не узнали… — Да, похоже на это. — А что, если Измайлова убили за то, что он… сдрейфил, так сказать, пошел на попятную? Одно дело — деньги вымогать, другое — быть причастным к убийству, например, генерал-губернатора. На такое не каждый решится, — высказал свое мнение Александр Третий. — Нет, здесь другое, — не согласился с Императором Ливен. — Его могли убрать и в Москве, там предостаточно шантрапы, на которую можно списать убийство. Кроме того, тогда бы его убили наверняка, а не полагались на авось. Ведь то, что Измайлов погиб — чистая случайность. А господа, о которых мы ведем речь, случайности бы не допустили. Отправили бы человека к праотцам, если можно так выразиться, с гарантией. От по крайней мере одного человека из приспешников Увакова уже избавились, и Измайлов знал об этом. Вот, взгляните, Ваше Величество. Это копия приказа о переводе помощника Увакова Жиляева следователем в Тулу и заметка о его гибели при ограблении на следующий день по прибытии в город. Весьма подозрительный случай. Александр Третий просмотрел приказ и статью: — Ну, ограбили этого следователя, со всяким такое может случиться, у него же на лбу не было написано, что он из полиции. Что тут подозрительного? — То, что Жиляева зарезали, точнее, перерезали ему лезвием горло. — Не все ли равно как убили? Как ни крути, из-за пальто и кошелька человека жизни лишили. — Нет, не все равно. В данном случае это имеет определяющее значение. — Я не совсем улавливаю, куда Вы клоните, Павел Александрович, — признался Император. Павел Александрович мысленно закатил глаза. Настал один из моментов, когда объяснять все самому, пусть даже монарху, ему больше не хотелось. Из-за долгой напряженной беседы с Александром стала возвращаться усталость от вчерашнего болезненного вызова духа, отступившая на время после хорошего сна. И он решил немного взбодрить себя попыткой подвести Императора к тому, чтобы он сам сделал правильные выводы, хотя это было непростой задачей, особенно, когда тот уже несколько раз отпивал из фляжки. — Государь, если бы Вы решили завладеть чужим дорогим пальто, чтобы Вы сделали? — Да зачем мне чужое пальто? У меня своя шинель имеется. Слава Богу, не бедствуем мы, чтобы на чужую одежду зариться, — сказал Император, одернув видавшую виды полотняную рубаху. — Ну, представьте, не было бы у Вас ни пальто, ни шинели, только куцая тужурка, — сказав это, Ливен подумал, что с тужуркой пример был неудачным — Александр дома часто ходил именно в поношенной тужурке. Но слово не воробей, вылетело — не поймаешь. — А на улице мороз лютый… А там господин в шикарном теплом пальто, с богатым воротником… И Вы не смогли устоять… Александр Третий задумался и махнул рукой: — Да, нет, пустое это. Где ж такого бугая найти, чтобы его пальто мне по размеру подошло… Ливен не сдавался, ему хотелось, чтобы Император дошел до сути сам. — Вообразите, шел господин Вашей комплекции в замечательном пальто Вашего размера, а Вы в подворотне мерзли… Кстати, Жиляев всего на полвершка ниже Вас и далеко не хилый. — Ну, попросил бы у него это пальто, авось, он бы не отказал царю. Павел Александрович представил эту картину — амбал в далеко не новой тужурке просит какого-нибудь господина поделиться с ним пальто. Кто же узнает в таком Императора? Ладно, если только тростью отходят… — Александр Александрович, да не были Вы тогда царем! — не сдержался он. — Рабочим Вы были на заводе, а то и в услужении у кого. А пальто господское Вам страсть как хотелось. Александр Третий снова призадумался, видимо, перебирая в уме варианты. — Ну, ежели на заводе или в услужении… Пожалуй, приложил бы его сзади чем-нибудь тяжелым, кирпичом, к примеру, а когда он сознание потерял, снял бы с него это пальто и деру. — Не стали бы его ножом резать? Даже если бы он был при Вас? — Да зачем мне пальто с дырой или все в крови? — удивился Государь. — Какой от него прок? — Вот! — обрадовался Ливен. — Именно! Можно было оглушить прохожего, ограбить его, но не убивать, тем более, не располосовать ему горло, чтобы кровь из раны хлестала фонтаном на драгоценную добычу. — Значит, не пальто им было надобно, а его жизнь… — Абсолютно точно. — А Измайлов об этом дотункал… — Да, догадался. Возможно, по просьбе Увакова он изготавливал для Жиляева какие-то фальшивки для его вояжа, и его гибель показалась ему… очень своевременной. — Жиляев погиб, как только скрылся с глаз своего прежнего начальства… С глаз долой, из сердца вон… Уваков приказал убрать бывшего помощника, так как тот слишком много знал? Или же тот был его подельником в каких-то грязных делишках? — То, что он знал порядком — определенно. Насчет его причастности к преступным деяниям — более чем вероятно. В убийстве Разумовского же точка поставлена только для того, чтобы… создать впечатление, что виновный найден, — осторожно выразился Павел Александрович. — Но все сводится к тому, что организатором этого преступления был Уваков, а Жиляев — исполнителем. Уваков мог опасаться, что рано или поздно к убийству князя могут вернуться, например, по запросу такого дотошного лица как я. Тогда бы Жиляев мог стать опасен для Увакова. И как только он оказался на почтительном расстоянии от него, его судьба стала предрешена. Александр Третий внимательно посмотрел на Заместителя начальника своей охраны. Его взгляд стал настолько пристальным, что было трудно поверить в то, что за мгновение до этого он был немного подшофе. — Павел Александрович, я знаю, что Вы никогда не делаете голословных заявлений и уж тем более по архиважным вопросам. Это лишь Ваше предположение, что Уваков и Жиляев замешаны в убийстве Разумовского? Дело-то ведь крайне серьезное… — Это больше, чем предположение, я бы назвал это умозаключением. При обыске у Измайлова была также обнаружена записка, которая сама по себе кажется не имеющей никакой важности. Подробное описание некого господина, снимавшего в Затонске номер в меблированных комнатах накануне убийства Разумовского, вот оно, — Ливен показал Императатору листок из записной книжки, исписанный мелким почерком. — Да, описание изобилует деталями, но продираться через них у меня нет желания. Скажите на милость, зачем записывать столько подробностей? — Полагаю, чтобы со временем не забыть их. Иные записи могли храниться у него годами. У Измайлова была собрана масса документов различного характера. Для того, чтобы их все держать в голове, нужна очень хорошая память, можно сказать, великолепная. — Да, не у всех такая исключитальная память как у Вас, Павел Александрович… Вам и записывать ничего не требуется, Вы же это иногда делаете только за тем, чтобы… не выделяться на фоне других. — Вы правы, к чему смущать людей. Многие и без того относятся ко мне… настороженно, — губы Ливена чуть тронула усмешка. — Мне хватает одного раза, чтобы прочесть или услышать что-то, чтобы у меня это отложилось в голове. — Ну, так скажите вкратце, что там за господин. — В двух словах — это высокий мужчина крупного телосложения в приличном пальто с меховым воротником. Вместе с вырезкой об убийстве Жиляева эта запись дает возможность сложить мозаику. Иными словами, пасьянс сошелся. — Не получается у меня сложить Ваш пасьянс, увы… — развел руками Император. — Поясните, что к чему. Когда среди прочих бумаг в тайниках Измайлова Ливен обнаружил чрезвычайно скрупулезно составленное описание мужчины, его внимание привлекла не столько его внешность, хотя она была довольно примечательной, сколько место и дата. Он понял, что у Измайлова был подозреваемый в убийстве Разумовского, скорее всего, из окружения Увакова, но кто точно — это предстояло выяснить, вернувшись в Петербург, и уже тогда, как он сказал Александру, сложить пасьянс. Однако, этого ему делать не пришлось, перед самым отправлением поезда в столицу необходимые карты были доставлены ему прямо в руки — в пакете от напоминавшего немолодого льва жандармского подполковника Левенталя. Убиенный злодеем следователь Жиляев, бывший подчиненный Увакова, выглядел точь в точь, как тот господин, что провел ночь в Затонском клоповнике перед убийством князя. Ему все стало ясно. Теперь же оставалось довести это до сведения Императора так, чтобы это понял и он. — Господин, что был в Затонске накануне убийства Разумовского, это без сомнения — Жиляев. Он снимал номер не в гостинице, а в меблированных комнатах, по-видимому, считая, что если кому-то взбредет в голову проверять, когда он прибыл в Затонск, никто не станет искать его по таким неказистым местам. Но хозяин меблирашек потому и запомнил его, что ему показалось странным, что такой приличный господин в дорогом пальто предпочел его сомнительное заведение вполне добротным гостиницам. Полагаю, что когда Измайлов каким-то образом узнал, что Жиляев погиб, у него закралось подозрение о причастности его и Увакова к убийству Разумовского, и он поехал в Затонск, чтобы постараться выснить, был ли подручный Увакова в городе в то время, когда было совершено убийство князя, и получил подтверждение своей гипотезе. Ливен предполагал, что, скорее всего, основной целью первой поездки Измайлова в Затонск было именно это, а вовсе не Штольман, застреливший Магистра, приходившегося братом его приятелю и сообщнику по облапошиванию господ Бессарабову. Что касалось Штольмана, было бы глупо упустить то, от чего в определенных обстоятельствах также можно было извлечь пользу — расшатывание нервов бывшего столичного чиновника по особым поручениям при случае могло сыграть на руку. Да и шантаж Затонского лавочника, копия протокола о дебоше которого в Тверском борделе была обнаружена у Измайлова, лишним бы не был. Конечно, этот уровень был слишком мелок для подлеца, имевшего компрометирующие материалы на особ, располагавших состояниями и капиталами, каких было немало в той же Твери, но, как говорят, с миру по нитке — нищему рубаха. Вкупе со сбором сведений о предполагаемом убийце Разумовского, травлей Штольмана, к которой, похоже, у него появилось пристрастие, и несколько десятков рублей были не таким плохим кушем. — Значит, Вы придерживаетесь версии, что Уваков устранил своего подельника? — На мой взгляд, она наиболее вероятна. Есть еще одна, но она весьма… сомнительная, — подобрал подходящее слово Павел Александрович. — И тем не менее, озвучьте ее. — Измайлов по распоряжению Увакова мог сунуть нос туда, куда не следовало. Уваков торопил его, и тот сразу отправился, как говорится, с корабля на бал, точнее, с перрона в интересовавшее Увакова место. — А что это могло быть за место, у Вас есть предположение? — задал очередной вопрос Александр Третий. — Есть. В Туле первым на ум приходит то, что связано с разработкой винтовки. — Но не Мосин же с инженерами и мастеровыми перерезал ему горло. Или местная жандармерия. — Разумеется, нет. Первым это совершенно не нужно, вторые бы обставили все более правдоподобно, так, чтобы в истинности произошедшего не возникло сомнений. Жиляева могла убить другая шайка, также заинтересованная в новом оружии, которое можно применить для достижения неблаговидных целей. Но, как я сказал, эта версия не представляется мне перспективной. — Хотя доля вероятности в ней есть. — Есть, но весьма небольшая. — Но то, что Жиляев получил назначание именно в Тулу, где разрабатывается новое оружие, это, на Ваш взгляд, не является сопадением? — Я так не думаю. И не исключаю того, что Жиляев мог раздобыть какую-то информацию в первые же два дня — возможно, он уже имел на примете кого-то, кто мог ему ее продать, или же ему просто подфартило. Но за ним следили, и как только он получил документы, прирезали его и забрали бумаги. Причем, убил его человек, с которым Жиляев был знаком, и от которого не ожидал подвоха. — А это-то Вы откуда взяли? Как пришли к такому выводу? — полюбопытствовал Александр Третий. Ему всегда было интересно, как рассуждал Ливен. — У Жиляева при себе несомненно был револьвер, а он даже не сделал попытки им воспользоваться, следовательно, его убийца не выглядел для него опасным или подозрительным. Он не пытался бежать, не пытался сопротивляться нападению, иначе бы об этом не преминули упомянуть в статье. Как-никак убийство следователя — это не пьяная поножовщина, которая не представляет интереса для газетчиков, поэтому можно опустить важные подробности. Так вот, Жиляев подпустил убийцу вплотную к себе, и тот перерезал ему горло. А затем забрал пальто и портмоне, чтобы, по его мнению, преднамеренное убийство могло сойти за ограбление. — А если его вовсе в другом месте убили? Вот и не было следов, что он бежал или сопротивлялся. — Ваше Величество, на месте преступления должно было быть столько кровищи, что не понять, перемещали ли тело, было попросту невозможно. Тула, конечно, не Петербург, но и в тамошней полиции не идиоты служат, чтобы в таком не разобраться. — А разве не идиоты? Ведь в том, Жиляева знакомый убил, не разобрались, — резко высказался Император. — Как знать. В статье могло быть написано далеко не все, что было известно следствию. Зачем будоражить горожан подобными заявлениями? Кто-то ведь мог подумать, что знакомый только что прибывшего в город следователя Жиляева был из полиции. А полиции такие инсинуации совершенно некстати. — А он не был из полиции? Вы уверены в этом? А то, знаете ли, всякое бывает… Еще один… страж правопорядка, как Уваков с Жиляевым и Измайловым, черт бы их всех побрал, сволочей! — Государь, полицейский как и жандарм сумел бы инсценировать ограбление… с максимальной правдоподобностью. А здесь все… белыми нитками шито, то есть следами на белом снегу… Похоже, убийца даже не задумывался, как на самом деле будет выглядеть картина преступления. Сделал все как можно быстрее, чтобы его не поймали на месте, и был таков. Поспешил с бумагами к Увакову. А тот за раз получил две выгоды — обзавелся нужными документами и избавился от Жиляева. — Да, это видится очень правдоподобным… — согласился с Ливеном Император. — Нужно прижать этого Увакова к ногтю… И за убийства Разумовского, и Жиляева… и за то, что он собирался провернуть в Москве. — Так точно, Ваше Величество. Действовать необходимо незамедлительно, пока Уваков не узнал, что Измайлов пропал, и не пустился в бега. Не сомневаюсь, что он запасся кучей документов, и все они на разные имена. — Как у Шторма на имя Громова, Гевиттера, Грозовского и далее по списку, — ухмыльнулся Александр Третий. — Примерно. — Да, такой ушлый субъект сделает ноги, как только прочухает, что Измайлов исчез. Нужно торопиться. Кого считаете нужным привлечь? — Моего агента в Москве, я отправлю ему телеграмму, чтобы пока организовал слежку за Уваковым. — Не спугнут его? — в голосе Александра Третьего слышалось беспокойство. — Нет, он — профессионал высочайшего уровня, и его люди тоже. — Ну, с другими бы Вы не стали иметь дела… И все же… — Ваше Величество, могу Вас заверить, что это исключено, — твердо сказал Ливен. — Еще я задействую одного из столичных агентов, принимавших участие в обеспечении Вашей безопастности при встрече с графиней фон Мольтке. — А Секеринского*? — Можно и его, но только затем, чтобы он отрекомендовал кого-то из своих, кому-то же нужно будет отвезти приказ в Москву. Мои люди ведь, так сказать, лица… полуофициальные… Но без посвящения офицера в суть дела до того момента, пока они с агентом не прибудут в Белокаменную. Это же касается и Бердяева**, не сейчас, чтобы не было утечки информации, а когда он получит приказ. — Кто приказ будет составлять? Секеринский? — Государь, зачем беспокоить Начальника охранного отделения по такому поводу? Сам составлю. Мне хватит времени, пока полковник добирается до Аничкова. — Хорошо, Павел Александрович. Проводите меня и ступайте. Александр Третий и Заместитель начальника его охраны, забравший папку и саквояж, направились в основной рабочий кабинет Государя. Император приказал адъютанту немедленно вызвать к нему начальника Охранки. Тот тут же связался по телефону с Охранным отделением и доложил, что полковник Секеринский выехал на Выборгскую сторону по поводу волнений на одном из тамошних заводов и вернется не ранее, чем часа через два. — Что ж, Павел Александрович, располагайте временем по своему усмотрению. Вряд ли Секеринский подъедет раньше, чем нам сказали. Подполковник Ливен поспешил в свой кабинет. Кабинет в Аничковом был поменьше того, что в Зимнем, ведь Аничков дворец не был традиционной резиденцией Императоров Российской Империи. Александр Третий предпочитал доставшийся ему как наследнику Российского престола дворец, не питая особой любви к Зимнему. В кабинетах Заместителя начальника службы охраны везде, и здесь в Аничковом, и в Зимнем, и в Царском Селе и Гатчине неизменными были большой письменный стол с удобным стулом — не чета тем, что были у Александра Третьего, сейф, книжный шкаф и шкаф с одеждой — мундиром и парой костюмов и рубашек. Павел Александрович переодел рубашку и занялся составлением приказа, на котором свою подпись должен был поставить Император. Подобное он делал время от времени, и написание документа заняло у него всего несколько минут. Оставалось еще почти два часа. Он положил приказ в папку и поместил ее сейф, на одну из средних полок, а на ту, что была ниже, саквояж. Сейф был вместительным, он был изготовлен для него по специальному заказу и поставлен вместо того, что находился в кабинете тогда, когда он его получил. В сейфе Заместитель начальника охраны держал бумаги, оружие и предметы, которые могли понадобиться ему по службе. В нем же находилась бутылка коньяка с рюмками — не для него самого, к коньяку он слабости не имел, даже такому замечательному, какой был в нем на тот момент. Бутылка стояла в сейфе уже несколько месяцев, и в ней все еще было больше половины. Такую же бутылку коньяка он презентовал Сан Санычу, и тот был от него в восторге. Нужно будет заказать для Васильева ящик, пусть наслаждается им. Другого знака внимания, а точнее подарка в благодарность за спасение раненого Якова и содействие в его тайном венчании с Анной Сан Саныч все равно бы не принял. Павел Александрович еще раз взглянул на бутылку коньяка и налил себе в рюмку на один глоток — для бодрости. Сейчас коньяк пришелся весьма кстати. Ливену нужно было телефонировать домой Демьяну. К счастью, у него в кабинете был свой телефонный аппарат, установленный по прямому приказу Императора. Это было одно из преимуществ, которые давало его особое положение при Государе. Князь распорядился, чтобы Трофим подал экипаж к служебному подъезду, и сообщил Демьяну, что у него к нему будет несколько поручений. Он написал записки своим агентам. Две — с распоряжением объехать столичные полки и выяснить, встречался ли в прошлую среду один из офицеров с господином, имевшим приметный портсигар, доложить об этом следовало утром следующего дня. И одну — с приказом явиться по указанному адресу и ожидать его там. Далее он составил шифрованную телеграмму своему Московскому агенту, чтобы Демьян отправил ее, когда будет доставлять записки. Павел Александрович хотел отослать еще одну телеграмму, в Затонск, но, сверившись с карманными часами, в которых была миниатюра Лизы и Сашеньки, раздумал — это больше не имело смысла, подполковник Левенталь из Тверской жандармерии уже был в Затонске и к этому часу наверняка сообщил Штольману, что в тайниках Измайлова были найдены бумаги, в которых фигурировало его имя. Хорошо разбираясь в человеческой натуре, он видел, что Левенталь не станет притягивать за уши этот факт к убийству Измайлова, но тем не менее, намеревался предупредить об этом Якова, чтобы это не было для него неприятной неожиданностью. Он собирался сделать это сразу же по прибытии в Петербург, но не смог, так как его затребовал к себе Император. Были еще сведения, которые надлежало знать Якову, но он не был уверен, что Левенталь поделится ими со Штольманом. Сообщать же о Жиляеве, а также Увакове в телеграмме было опрометчиво, а шифрами, которым он пользовался, он с Яковом не делился. Пока не делился. Нужно будет сделать это в следующий приезд в Затонск. Он надеялся, что во время визита к Якову и Анне, который, по возможности, он хотел бы нанести после поездки в Лангинкоски, это будет единственным, что имеет касательство к его служебной деятельности.