Обречённые любить

Впервые за полгода во дворце царил праздник. Сулейман вошёл в гарем вместе со своей новой Хасеки и обомлел. Она стояла рядом с Хатитдже и Шах Султан, склонившись в поклоне. Такая же красивая как всегда, ее локоны аккуратно спадали с плеч, а, казалось простое без излишеств, красное платье из благородной ткани, подчеркивало фигуру. — Повелитель, Фирузе, поздравляю, — женщина лучезарно улыбнулась. Что- то показалось Сулейману странным в Хюррем, но что именно он не смог уловить. — Спасибо, — Фирузе положила руки на свой живот со взглядом победительницы. — Повелитель, прошу простить меня, но Паша Ахмет так спешил выполнить ваше поручение в срок, что едва не загнал лошадей, поэтому я так сказать с корабля на бал, — она усмехнулась. — Я вас поздравила, моя совесть чиста. Теперь, если вы позволите, то я бы хотела принять хамам с дороги и пойти отдыхать, — она вопросительно смотрела на своего супруга. — Конечно, я понимаю, что ты устала и хочешь себя привести в порядок с дороги, а также, вероятно, провести время с детьми, — понимающе кивнул султан, сожалея о том, что они не смогут даже поговорить посл долгой разлуки, но возражать не стал. — Но завтра с утра я жду тебя у себя. Нам необходимо многое обсудить, — проговорил он многозначительно. — Конечно, — кивнула и неспешно удалилась. Сулейману с трудом удалось отвести взгляд от удаляющей жены и перевести внимание на сестру, которая, что-то ему говорила. -Повелитель, — третий раз терпеливо окликнула его Шах Султан — простите, но мы с Хатитдже с вашего позволения тоже пойдем отдыхать. Дорога всё-таки утомляет, — она притворно зевнула. -Да, идите, — позволил, Падишах. — Хатитдже, тебе пошло пользу погостить у Шах в Гензы, — заметил брат, увидев, наконец, в глазах сестры спокойствие и смирение, а не злость и ненависть с неудержимой жаждой мести. -Кажется, вы снова стали дружны с Хюррем? -У нас было много времени, чтобы простить друг другу все обиды, — негромко проговорила женщина, удаляясь. Только одну вещь она никогда себе не простит. Не простит себя за ту боль, что причинила Хюррем и Сулейману, о чем повелитель даже и не догадывается. -Михримах, — Сулейман улыбнулся дочери. — Я думал, что ты поспешишь побыть с матерью после долгой ралуки, — осторожно заметил он. -Эту разлуку, матушка, выдумала сама, решив сбежать от всех нас. В то время, как мы волновались и места себя не находили, она с султаншами прекрасно проводила время. — Михримах была обижена на мать и не скрывала этого. Она также как и отец сочла ее поведение предательством, поэтому специально осталась на празднике, зная, что матери это будет неприятно. Стояла глубокая ночь, праздник давно закончился и все обитателя гарема уже спали. Хюррем стояла в саду дворца, глубоко вдыхая свежий воздух. Хотелось рыдать, но слез не было. Они просто уже закончились. Хотелось кричать, словно дикий зверь, но она не могла. В душе стояла такая пустота, а сердце настолько замёрзло, что тяжело было дышать, не то что кричать. -Я так и знала, что ты здесь, — в сад вышла Хатитдже. — Опять не спится? — Ты знаешь, я не думала, что это будет так больно, — негромко прошептала Хасеки. — Фирузе… У меня сейчас был бы 9 месяц беременности, на моем фоне она наверное смотрелась бы худышкой, — женщина грустно усмехнулась. -Хюррем, мы не изменим произошедшего, — тяжело вздохнула сестра повелителя. — Я никогда не смогу искупить свою вину перед тобой… -Хатитдже, прекрати, — раздражённо оборвала ее рыжеволосая. — Я тоже не смогу вернуть тебе Ибрагима. Мы же решили перевернуть эту страницу и идти дальше, — она ободряюще улыбнулась. — Просто я не думала, что будет так больно видеть беременных женщин, особенно ее… — она тяжело вздохнула. — Михримах злится на меня, — она сменила тему. — Она очень любит тебя и обязательно отойдет. Султанши прошли в глубь сада и ещё немного пошептавшись о своем разошлись по своим покоям. Они не видели как со своего балкона за ними задумчиво наблюдал повелитель. Он не слышал о чем они говорили. Но он видел абсолютно пустой взгляд своей султанши, что его весьма озадачило. Он понял, что именно он заметил на празднике. Ее взгляд. Он не выражал ничего. Пустой и безжизненный. Ее лицо было абсолютно лишено эмоций. Лишь холодный вежливый тон. Все, что угодно он мог ожидать от своей «смеющейся госпожы» по приезду, кроме безразличия и равнодушия, прикрытые вежливостью истинной леди.