График уборки или жизнь за перегородкой

— Са-ша! Ув-а, больно! — хнычет Серёжа, закрывая красное от слёз лицо. Мальчик в свои-то семь лет чрезмерно активен. Вот только из-за этой активности одни беды, думал Саша про себя, вечно приходится успокаивать его если что вдруг случится. То подерётся с кем-то, то упадёт ненароком запнувшись об что-то, то вообще потеряется — ищи свищи его потом!.. Саша от него кардинально отличался — ему было также семь лет, но в отличие от брата, он достаточно давно не плакал из-за порезов, синяков или содранных коленок. Да и не помнит — плакал ли? Может когда-то давно, когда были живы родители, но только те времена ими давно забыты. — Ну чего ты хнычешь? — садясь рядом на побитый бордюр спрашивает Сашка, смотря на искоцанные колени. Выглядит и вправду болезненно, надо бы водой промыть и подорожник приложить что-ли... — Разодрал коленки и ладно, на нас, на Разумовских, заживает как на собаках. Особенность у нас такая. Серёжа в ту же секунду поднимает голову и смотрит на брата с вопросом: что правда? Саша отпираться не собирается и на мнимый вопрос по-простому кивает, мол, да, я тебе не вру. После этого Серёжа хлюпает носом и зарывается в новом приступе плача, шепча что-то глупое себе под нос. — Ладно-ладно, тихо... Ш-ш-ш-ш, — он осторожно дует на его разбитые коленки и мягко обнимает брата. — Всё хорошо, упал и упал... Я рядом. — А ты всегда-всегда будешь рядом? — прерываясь между шмыгами канючит мальчик. — Всегда-всегда, — он треплет его по светлым рыжим волосам, они намного светлее его собственных и у Серёжи они именно что рыжие, тогда как у Саши скорее медные. — Даже через тысячу лет? — не так давно младший Разумовский изучал сложение трёхзначных цифр и теперь вставлял тысячи, сотки и далее вечно не к месту в разговорах. Но сейчас, думал Птица, тысяча была вставлена явно на своё законное место. — Даже через тысячу лет, — соглашается он и подтягивает брата к себе ближе, наконец полноценно обнимая. Серёжа перестаёт плакать и начинает хохотать стоит брату начать его щекотать. Саша не отступает — щекочет его остервенело, попутно и сам разрывается от весёлого гогота... Их жизнь была такой беззаботной, думает Серёжа, смотря сквозь горящий ноутбук. Рука, кажется, онемела, а телефон, с давно завершённым звонком, лежит в ладони будто камнем, давит, чуть ли не ломает её. — Добрый вечер, просим прощения за поздний звонок. Вы — Сергей Разумовский? — Да, я. Что-то случилось? — Ваш брат — Александр Разумовский, погиб вчера вечером. Просим Вас приехать на опознание по адресу *** — ... — Сергей?.. — Д-да... Я приеду завтра. И мир не то что рухнул, скорее... Потух. Выключился, как ночник на полке, после прочтения книги. Такой яркий, весёлый и прекрасный вечер, когда он смог вывести этого Волкова в любимый театр. Они шли рядом, держались за руки и разговаривали-разговаривали... В глазах Серёжи горели звёздочки, яркие и нелепые, наивные и глупые, но такие приятные и нужные, что, кажется даже этот «граф» проникся. Такого настроения у него давно не было. Такого поистине счастья он не испытывал почти никогда. Живя в красивом Питере, кажется, что твоя жизнь тоже искусство. А как она может им не быть? Когда живёшь рядом с этими резными статуями, огромными золотыми дворцами, узкими улочками и красивыми каналами, да даже с великими, известными и интересными людьми — всё кажется красивым. Может это правда, но Серёжа жил не на площадях или в каналах, он жил в комнатушке пару метров в длину, в холодной коммуналке, не уютной и чужой. И соседями у него были не критики, поэты и писатели, а так, что-то «среднее между всем этим». А коммуналка в принципе такое место, где каждый день похож на предыдущий. Рутина, одним словом. В этой рутине любое событие, что отличает его слепленные в одну серую кучу дни — взрыв эмоций. Тогда и Питер краше и коммуналка уже не такая серая и нудная как раньше, чувствуется домом, хоть всё кардинально не поменялось: ссоры, усталость и язва на месте. Всё такое родное и приятное, что хочется всех заобнимать... За исключением некоторых персон, но всё же. А потом возвращается «прошлое» и надетые всего на пять минут розовые очки с грохотом трескаются, а осколки попадают прямо в глаза. «Умер» — взял и «исчез». Сложнее всего — осознать. Хотя, даже скорее понять, что это реальность, а не кошмар его же из прошлого, когда брат был всем миром и никто больше не нужен был. У него нет того периода, когда он «не верит», внушая, что кто-то шутит или ошибся номером. В отрицание просто не получается уйти, да и не хочется, честно сказать. Мерзкая штука и он это знает. уже проходили. Разумовский сидит в кровати, в окружении вороха одеял и подушек, в тёплом месте, с крышей над головой и с едой в холодильнике, но всё это резко начинает давить и насмехаться над ним. Становится нелепым и ненастоящим настолько, что в какой-то момент ему кажется, что он спит. «Реальностью» остаётся детство, уже после попадания в детдом. Время, которое он помнит хорошо и любит. Или уже любил. Но вот потом, после детдома, всё очень быстро поменялось. — Ты не понимаешь! — он оглушительно топнул ногой. Стоящая неподалёку на тумбе ваза неодобрительно закачалась. — Ещё чуть-чуть и я выйду на них и мы заживём!.. Я обещаю! Серёжа злостно смотрит на брата с пару секунд, а после вновь шмыгает носом и закидывает в рюкзак провод зарядки. Каким глупцом он был доверяя ему?.. И ради чего? Ради его антинаучных бредней? — Нет-нет, я не собираюсь жить и дальше в одном с тобой доме, — он с грохотом застёгивает рюкзак и не глядя на Птицу закидывает его на плечо, подходя к двери — Всё, что ты говоришь — чушь. Я уже устал от твоих обещаний «хорошей жизни»... Ничего, сам добьюсь! — Серёжа, прекрати! — Саша больно хватает его за руку, почти впиваясь острыми теперь когтями в кожу — Я говорю правду и ты это знаешь! Дай мне время и... — Нет! — младший Разумовский выхватывает свою руку из чужой хватки и яростно потирает её, чуть щипя от боли — Да ты... Ты хуже наркомана! Помешан на этих... Этих... — Серёжа, — он опускает руку на его плечо и сжимает так, чтобы брат не дёрнулся раньше времени. — Даже если ты мне не веришь — плевать!.. Я прошу тебя: подожди. Я такие деньги с этого получу, что мы сможем квартиру огромную купить... Да даже открыть соцсеть — это ведь твоя мечта?.. — младший Разумовский явно убавил в энтузиазме — Ну куда ты один собрался? Ведь не квартиры, не денег — ничего у тебя не будет. Ты же умный, сам понимаешь, что не сможешь... Сергей, впервые в своей жизни, грубо отталкивает брата и смотрит побитым волком: зло и страшно. — Что, думаешь без тебя не справлюсь? — говорит он почти дрожащим от ярости голосом. — Серёжа..., — он нервно и неловко смеётся, вновь пытаясь поймать брата в подобие объятий, дабы успокоить, но тот во время уворачивается — Счастливо оставаться! — Серёжа машет рукой и открывает дверь, зависая на пороге лишь, чтобы язвенно добавить — «Инопланетянам» привет! Он думал, что Птица передумает. Он не ожидал от него извинений — слишком не его стиль. Но хоть того, что он перестанет грезить чем то странным и настолько фантастическим. После ссоры они созванивались пару раз, на день рождения. Разговор шёл хорошо до тех пор пока не зашёл о возвращении и условиях, что ставил Серёжа. — Серёж, блин..., — говорил он будто чуть заикаясь. Неужели пьёт? Или того хуже... — У меня пока накладка вышла и это... Не вышло с деньгами. Но вот в следующем месяце он обещал... — Я понял. Пока, — ругаться уже просто не хотелось. У него и так завал в универе, ещё подработка и коммуналка, всего этого и так много. Даже хорошо, что Саши в его жизни всё меньше и меньше, хоть свободное время есть. А с другой стороны: он его не исправит. Сколько учителей, воспитателей и старшаков пытались — не вышло. Птица всегда отличался «помешательством». Сначала на мести, потом на нём, а теперь на «этих»... Господи, куда он влез с ними, что так завёлся? Возможно, рассудил Серёжа после этого, стоит оставить его на пару месяцев так точно. Исправится — не исправится, но он хотя бы отдохнёт. Он так устал от всего и всех... Сережа только вышел из детдома и проблемы навалились на него кубарем, он хотел отдохнуть. А тут Сашка со «своими» и деньги, работы, подработки, универ... Он хотел упасть в кровать и громко плакать, ожидая, что кто-нибудь поможет. Но Саша больше так сделать не мог, а кроме него ему никто и никогда не помогал. Ну, а теперь и вовсе слова о тысячи лет кажутся такими... Глупыми и наивными. Им действительно стоило остаться в детстве, а не переходить во взрослую жизнь. Тут они только мешали.