Один очень долгий тур

— Шаст, ну че за хуйня? Димка распахивает дверь гримерки в самый неподходящий момент — Антон стоит у вешалки в одних спортивных штанах. Мужчина тут же прикрывается руками, и в обычный день это вызвало бы усмешку, но сегодня Позов серьезнее чем обычно. — Сначала чуть с паспортом не проебался, теперь вот… Это. — Что — это? — спрашивает Антон, наконец натягивая на себя мятое худи, — до концерта два часа ещё. — А встретиться мы за сколько договаривались? — Дима недовольно выгибает бровь, закрывает наконец тяжёлую дверь и проходит вглубь комнаты. — Поз, ну я проспал. Нет же такого, что я прям намеренно к вам сюда не хотел ехать, я ж все понимаю. Шастун складывает руки на груди в защитном жесте, а Дима, закатив глаза, плюхается на диван. — И чё, теперь все тебя благодарить должны, что вовремя пришел? — бурчит он, доставая телефон. — Бля, Дим, ну хорош душнить. Я здесь — здесь, значит нормально все. А вот остальных что-то не наблюдаю. — Они за кофе ушли, — сообщает Позов. Антон мнется ещё несколько секунд, чувствуя на себе внимательный взгляд карих глаз, а после всё-таки начинает разуваться. Уличная обувь остаётся отставленной под общий рейл, а кроссовки для концерта вывалены на маленький коврик прямо перед ним. Шастун, отчего-то смущаясь, быстро стягивает растянутые спортивки, небрежно откидывает их к остальной одежде и выуживает из рюкзака черные джинсы. Нога попадает в штанину не с первого раза и со стороны слышится усмешка. — Ты ведь не серьезно? Шастун только тяжело вздыхает, замирая все так же в одной штанине и поднимает взгляд на Димку. Тот, поднявшись с дивана, стоит уже буквально в паре шагов, нахмуренный, но самыми уголками губ все равно улыбающийся — удивительный человек. — Ну чё? — не выдерживает долгого, пристального взгляда Антон. — Штаны у тебя как из жопы. В таких не на сцену, а в магазин за пивом надо, — вновь ухмыляется Позов. — А я думал, что у нас Арс отвечает за общий внешний вид, — зеркалит улыбку Антон, — в любом случае ничего не поделать. — В смысле ничего? — возмущается Дима, подходя ещё на шаг ближе, — снимай давай, я поглажу. Вместе с фразой раздается шлепок. По мнению Позова — не более, чем дружеский, приятельский, для ускорения. По мнению Антона, видимо, какой-то другой, потому что сразу за шлепком слышится тихий стон. Оба замирают и переглядываются. Они друзья уже хуеву тучу лет, и такая мелочь дружбу бы явно не пошатнула. Они бы просто забыли, замяли, посмеялись может. Но сбыться сослагательному наклонению мешает второй шлепок, приходящийся уже на другую ягодицу. И Шаст, действуя на каком-то автопилоте, прогибается, простанывает снова, и наконец отпускает злополучные джинсы. Ткань съезжает до щиколоток, а Антону плевать абсолютно, потому что все внимание — на карих глазах, как всегда серьезных, но теплых и родных. — На диван, — сопровождается ещё одним шлепком, и Антон дуреет от этой уверенности в голосе. Джинсы остаются на полу бесформенной кучей, наверняка сминаясь ещё сильнее. Шастун осознает и это, и собственное нарастающее возбуждение, только когда оказывается поперек колен Димки, как нашкодивший ребенок. На левую ягодицу приходится очередной шлепок, и Антон прогибается, подставляясь сильнее. Лёгкие отблески боли расходятся по коже покалыванием, но не выходят за грани терпимого. Позов хорош даже в этом — наверняка рассчитывает и силу, и время, и… Мысли путаются, когда сразу несколько шлепков опускаются на ягодицы чередой — один, второй, третий. А Шаст кусает губы, глотая стоны, норовящие прокатиться по горлу, выгибается, но отстраняться и не думает. — Я бы сказал, что это за то, что ты косячишь, — горячая, чуть покрасневшая рука опускается на, наверняка, такую же ягодицу, разминает легонько, — но тогда такое придется проделывать куда чаще. Антон не успевает даже усмехнуться, потому что получает ещё один шлепок, сильнее, чем предыдущие. Он сжимает губы, сдерживая стон, и только толкается стояком в чужое бедро. Димка оказывается до невероятного понятливым — раздвигает собственные ноги так, что член Шаста, все ещё плотно обтянутый тонкой тканью белья, оказывается точно между ними. — И ты бы стал косячить куда чаще, ведь тебе так нравится, — очередной шлепок заставляет Антона снова толкнуться меж бедер. — Да, папочка… Поз усмехается, и лицо Шаста едва ли менее красное, чем задница. После очередного смачного шлепка — так точно. Антон простанывает громко и тут же прячет полыхающие щеки в собственных ладонях, а ягодицы только инстинктивно сжимаются. — Тош… — напряжение в голосе Поза настолько явное, что кажется, что его можно потрогать, — переборщил? Шастун кусает губы и молчит, наверное, слишком долго, потому, что сильные пальцы вновь начинают растирать напряжённые мышцы. — Ещё, — на выдохе, тихо-тихо. — Что? — и в голосе Димки снова былая усмешка, потому что оба знают, что услышал он все отлично. — Ещё, пожалуйста, — скулит Антон, вновь потираясь о чужое бедро. И получает ровно то, что просил. Шлепки куда легче, но сыпятся один за одним, не давая передышки, выбивая тихие стоны. Лишь чуть приподняв бедра, еще более откровенно выпячивая задницу, Шаст понимает, что член Поза все это время упирался в его собственное бедро. От этого накрывает только сильнее, и Антон опускается обратно, а мысли из головы разлетаются окончательно. Он отдается ощущениям уверенных движений руки и сильному напряжению в паху. Мурашки вместе с мелкой дрожью окутывают все тело, и это не укрывается от внимательных карих глаз. — Считай. До десяти. — произносит Димка с очередным шлепком, и Шаст может только надеяться, что не кончит раньше финального удара. — Раз, — хрипло и тихо. — Громче, — просит Позов, шлепая сильнее. — Два, — Шастун скулит действительно громче и тут же снова прячется в собственные ладони. И Димка кусает губы, наблюдая за Антоном — поддающимся, но стесняющимся своих ощущений, простанывающим каждую следующую цифру чуть громче. Позова не беспокоит ни собственная начинающая неметь рука, ни то, что их могут услышать. Такого Шаста он не видел ещё никогда, а может больше и не увидит. Значит, надо ловить каждое движение, давать, чего просят. — Шесть, — Антон дёргается, будто уходя от очередного шлепка, на деле лишь вновь потираясь членом. Он продолжает до того, как на ягодицу приходится ещё один удар: — Се-емь, — протяжно и громко, чуть надломлено. А Дима успевает испугаться в очередной раз. Он замирает, наблюдая за тем, как дрожит худощавое тело на его коленях, и наконец осознает — Антон кончил. От шлепков и потираний. И взгляд отвести от медленно расслабляющегося Шаста — что-то на грани невозможного, как и перестать поглаживать все ещё напряжённые ягодицы. Повисшее молчание кажется тяжёлым, оба боятся смотреть друг другу в глаза. Антон предпринимает попытку сесть, но только ойкает и валится обратно на диван. — Дурень, лежать после такого надо, — в привычной манере ворчит Позов. Они друзья — замолчат, засмеют или просто забудут, — сейчас штаны подам. И Антон остаётся лежать на диване, полубоком, не влезая полностью. Смотрит на Димку и охуевает с того, каким на самом деле может быть этот мужчина, с неизвестной ранее его стороны. — Поз, — тихо зовёт Шаст, опуская взгляд в пол, — а я ведь не досчитал… — Но ты и косячить не перестал ещё, кажется.