Неочевидные сложности семейной жизни

      - Лена, - сказала мама, смерив её тяжёлым взглядом. - Ты очень плохая жена.       Лена с ужасом спрашивала мироздание, как так получилось, и с ещё большим ужасом понимала, что даже шевельнуться не может, чтобы хоть как-то этот эпизод закончить. Она упиралась лбом в скулу спящего Леонидова, намертво зафиксированная прижимающимся сбоку и со спины спящим Максом. Лена даже прекрасно помнила, как они оказались на одном диване, и всё было объяснимо и вполне логично, но мама смотрела так обвиняюще, что Лене немедленно стало стыдно.       Она честно попыталась рассказать, что вчера у этих двоих было тяжёлое задержание и изрядно побитые лица, что после оформления бумаг они затащили всеми правдами и неправдами сопротивляющегося Лёшу к себе, потому что к ним от участка добираться было ближе, что обрабатывала их Лена уже совсем сонных, меняя буквально огрызки, найденные на работе, на нормальные бинты и пластыри, и присела на диван рядом с Лёшей просто передохнуть, всего на минуточку…       Приоткрытыми губами прижаться к щеке Леонидова получилось куда быстрее, чем начать разговаривать, и Лена предпочла вообще закрыть рот от греха подальше.       Мама поправила очки и сощурилась.       Макс сонно завозился, поворошил носом волосы у неё на затылке. Лена чувствовала, как побежали мурашки по шее - и как шевельнулась его рука, протянутая мимо неё вдоль грядушки и лежащая у Лёши на плече. Она постаралась предупреждающе надавить Максу на колено - он невнятно проурчал что-то, успокаивающе поцеловал в висок и накрыл её ладонь своей.       Шея ужасно затекала, и Лена осторожно повращала головой. Рука Макса мерно шевелилась в противоположной плоскости, поглаживая Лёшу по плечу. Леонидов, обычно нервный и очень чуткий, после вчерашнего спал, как убитый, и к этой странной возне оставался совершенно безучастным.       Наверное, его можно было даже погладить по щеке.       - Лена, - строго сказала мама. Лена отвела глаза.       Пальцы Макса прошлись вдоль её пальцев, вплелись между, скользнули ещё раз, вверх и вниз. Лена зажмурилась, чувствуя, как щёки заливает румянец.       Безумно хотелось, чтобы он продолжил.       - Елена, - повторила мама осуждающе - Лена чуть мотнула головой, надеясь остановить то ли её, то ли Макса, и проснулась.       Никакой мамы в реальности не оказалось, шею простреливало болью, зато рука Макса, напоследок погладив её пальцы, переползла на бедро.       Лена, не дыша, сместила голову Лёше на плечо, мазнув по щеке кончиком носа, пришла в некое подобие согласия со своей несчастной шеей и, плохо осознавая действительность, уставилась в стену. Без маминого взгляда стало то ли проще, то ли тяжелее, всеобъемлющий ужас внутри неё закрыл на происходящее глаза, тоже покрываясь мурашками возбуждения, и Лена просто старалась дышать как можно тише и ровнее. Нужно было подняться или хотя бы растолкать Максима, именно это и сделал бы любой нормальный человек, а она только прикрывала глаза, позволяя мужу беззастенчиво лапать себя, пока практически лежала на его лучшем друге и пыталась плотнее свести ноги.       Очень хотелось касаться - и себя, и их, от напряжения подрагивали пальцы. Лене показалось, что она обязательно будет биться током при прикосновениях. Тянуло глупо улыбаться и проверять.       Леонидов под её щекой неожиданно зашевелился, и наваждение схлынуло, откатившись к первоначальном ужасу. Лена зажмурилась и замерла, просто пытаясь сказаться спящей.       Лёша тоже замер, испуганно, сонно или озадаченно, и только Максимов спокойно продолжал движения обеими руками. Лена ощутила к мужу острый приступ зависти.       Леонидов резко дёрнулся, завозился, вставая.       - Куда… - сонно протянул Макс.       Послышались быстрые шаги, скрипнула дверь в ванную.       Лена открыла глаза и сжала руку, вцепляясь в его ладонь ногтями.       - Макс! - прошипела она.       Макс застонал, убирая руку и стараясь отвернуться, но человеческие чувства в Лене иссякли.       - Максимов, подъём!       Макс заморгал, с трудом достиг взглядом фокусировки и осмысленности, помотал головой и посмотрел на Лену и собственные руки крайне озадаченно.       - Доброе утро.       - Доброе, - буркнула Лена.       Макс чмокнул её в щёку.       - Лежи, я яичницу пожарю. Будешь?       Лена страдальчески помотала головой и вытянулась на диване, уткнув лицо в скрещенные руки и кое-как преодолевая приступ стыда и острой неприязни к себе под аккомпанемент шагов, открывающихся дверей и тихих разговоров.       Прокомментировать ситуацию она не могла абсолютно никак.       Ей всё же хватило силы воли встать, привести себя в порядок и даже сделать мужчинам по паре бутербродов с собой. Мужчины расцвели, немножечко порадовав самолюбие, и, наконец, ретировались на работу, оставив её приходить в себя.       В себя Лене не очень хотелось - в себе ожидали разве что пространные размышления о собственной исключительной порочности.       Разговоры с собой были весьма неинформативными. Лена не могла сказать, что “не нагулялась” - какой идиот придумал такую формулировку, говорил один голос в голове; а какая формулировка есть для женщин, которые заглядываются на другого мужика, издевался второй. Лена не могла сказать, что не любила мужа - муж был бесконечно любимым, и, при всех своих недостатках, вместе с которыми Лена впустила его в свою жизнь, абсолютно восхитительным. Что вот это тогда такое - Лена тоже не могла сказать.       Может, она просто оказалась настолько паршивым человеком.       Лена меланхолично размышляла, хочет она чаю, кофе или яду, когда дверь снова открылась.       - Что забыл? - крикнула она в коридор.       Из коридора поступью судьбы вышла мама, оглядела смятое покрывало на диване, отставленную в раковину посуду и снедаемую самыми ужасными чувствами Лену.       - Леночка, - вздохнула мама. - Доброе утро. Это, конечно, не моё дело…       Наверное, даже о произошедшем на диване Лена не жалела так сильно, как о том, что сегодня у неё случился выходной.       - …но пока что ты ещё очень плохая жена.       Лена сделала два вдоха, два выдоха и героически сдержала желание немедленно разрыдаться.