This Is Your Baptism

Чонгук просыпается. Он осматривается: стены из светлого дерева, около дюжины одинаковых кроватей с чугунными отливными спинками и одинаковым белым постельным бельём; возле каждой кровати стоит по крошечной белой тумбочке, не имеющей ящиков; на полу лежит большой шерстяной ковёр с восточными узорами.  Вдруг он вспоминает, что произошло, и подскакивает с места. Это резкое движение привело к возвращению головной боли – такой же сильной, как и полтора часа назад, когда по ней только ударили бревном. Парень хватается за голову и присаживается на корточки. Боль густая и вязкая, растекающаяся по всему мозгу от теменной кости, приводящая к тошноте и тревожности. Под ложечкой засосало. Чонгуку снова стало страшно. Место удара пульсирует, Чон может чувствовать, как кровь бежит по его артериям.    Так где же он находится? Явно спальня. И спальня явно не на одного, не на двоих, а на минимум двенадцать человек. И тут он вновь вспоминает, кто такой Тэхён. Может он у него? Теперь сердце бьётся ещё сильнее. «Нужно валить отсюда» — крутится в голове.  Чонгук встаёт и идёт к двери. Он аккуратно нажимает на ручку и понимает, что дверь закрыта. Конечно же об этом позаботилась чудесная семейка Тэ. Как же чутко и внимательно с их стороны, аж слёзы наворачиваются в уголках глаз. За дверью еле доносятся голоса. Чонгук насторожился. «Думай, думай, думай… окно!». Верно, но окно тоже любезно закрыто. «Это конец… Меня расчленят так же, как и ту женщину…».  Голоса за дверью стали громче, а вместе с ними стали и слышаться, и чувствоваться шаги — половица стала скрипеть громче. Чон юркает под одеяло и притворяется спящим. Слышится звук открывающегося замка. Парню кажется, что он буквально чувствует, как зубчики ключа с треском входят в скважину и встают на свои места, как они проворачивают механизмы, как детали замка щёлкают. Дверь открывается: — Он спит? — тихо проговаривает один. — Не знаю, вряд-ли. Я что-то слышал,— отвечает другой.  — Если спит, то давай пока оставим его. Всё равно ему нужно будет долго всё объяснять, с мутной головой ничего не запомнит, только мешаться будет. — Ох и угораздило же сына…    Мужчины выходят, оставляя Чонгука одного. Что это было? Его что, оставляют в живых? Не может быть. В честь чего? Может Тэхён позаботился об этом? Нужно будет обязательно в этом разобраться.       Дверь снова открывается. — Вставай. Сейчас же,— слышится хриплый голос.  Чонгук распахивает глаза и тут же принимает вертикальное положение.   — Не пугайся так,— улыбается пришедший. Это высокий крепкий мужчина с остроконечной чёрной бородой с седой прядью; у него густые мохнатые брови и морщинистый лоб. Улыбка у него зловещая, больше похожая на оскал. У него аномально открытый прикус и торчащие из дёсен зубы. — Присядь.— вроде просьба, но звучит в приказном тоне.  Чонгук покорно (скорее от страха) садится. Мужчина садится рядом: — Я Борам, приятно познакомиться. — Взаимно, Борам. — Ну что ты, я теперь для тебя отец Борам,— он театрально поднимает указательный палец. — Я что-то не догоняю… — Ну ты же хочешь жить? — мужчина смотрит в глаза Чону, облизывая нижнюю губу кончиком бледного языка,— если да, то ты должен остаться с нами и уверовать в Истинного, Настоящего, но тебе нужно будет отказаться от связи со всеми вне нашей общины. С тем, что ты называешь семьёй, ты больше не сможешь как либо контактировать. От учёбы ты тоже откажешься. Но есть и другой вариант: ты можешь умереть, — он испускает свистящий смешок, — Тогда и отказываться будет не отчего, — уже в открытую смеётся Борам.— Что скажешь?   Чонгук в замешательстве. Жить то хочется. Ему придётся отказаться от образования, от матери, хоть и нелюбимой, но матери. Он вспоминает записи из дневника, осознавая, что жить будет в страхе, но желание жить колоссальное, так что надо принимать решение. Количество адреналина в крови явно растёт, об этом сигнализирует учащённое сердцебиение и непроизвольное подёргивание конечностей. — У меня разве есть выбор? — невольно слетело с уст. Голос Чона в своей обычной манере от нервов срывается на петуха.   Мужчина вновь смеётся: — Я тебе его дал. Выбор делай сам,— он нелепо подмигивает. — Я согласен на жизнь здесь,— сдавленным голосом, помедлив с минуты две, отвечает парень. — Вот и славно. Знаешь, ты должен радоваться. Мы крайне редко берём к себе посторонних. Сын постарался. — Сын? — поднял голову шатен. — Да, сын Тэхён. Как же непохоже на него, знаешь? Он такой спокойный, самый хладнокровный из моих сыновей, он мой любимчик, кстати. А тут чуть-ли не на коленях умолял оставить тебя в живых. Он, конечно же, уже несёт своё наказание, но ты не бери в голову.  Борам смотрит будто сквозь дверь, от чего его глаза разъезжаются в разные стороны, и из-за этого он становится похожим на ящерицу. Он снова фокусирует взгляд на одной точке, и его глаза приходят в норму.  — Сейчас дочь Джихё принесёт тебе одежду. Одевайся и спускайся вниз. И не вздумай выбросить какой-нибудь фокус, — С этими словами мужчина встаёт и выходит за дверь.  Чонгук снова один. Ноги и руки предательски трясутся. Мыслей настолько много, что их будто и нет. Чон испытывает такое сильное отчаяние, что и не знает, куда себя деть. Ему очень хочется кнопку «назад» или «отмена». Но, увы, таких кнопок не существует. В уголках глаз начали скапливаться слёзы. Это слёзы страха, безнадежности и безысходства. Мрак. Время тянется бесконечно долго, вязко, туго, как пек. Он не знает, сколько он так сидит, но кровь по ногам уже не идёт, пошло онемение.   Слышатся шаги. Сердце в груди Чонгука заухало. Дверь открывается. В неё заходит карлица с длинными, чёрными как уголь, слегка кучерявыми, волосами. — Здравствуйте… — тихо мямлит парень. Девушка только холодно смотрит в ответ. Она встаёт на цыпочки, кладёт вещи на кровать, фыркает и уходит прочь. Чонгук встаёт и идёт к кровати, на которую Джихё положила одежду. Всё белое. Ему принесли рубаху с круглым стоячим воротником и штаны на завязках. На рубахе, в области груди, вышиты две белые, симметричные друг другу, каллы. Чон переодевается и подходит к высокому узкому зеркалу. Одежда очень идёт парню, ему она нравится.  Он подходит к двери и кладёт руку на её ручку: в груди снова нарастает тревога, желание открывать дверь на нуле. Но он решается и открывает её. Впереди оказывается небольшой коридор (комната находится явно в самом конце), по бокам коридора находится ещё по одной комнате с каждой стороны. Всё очень светлое: дерево, из которого сделаны стены и пол, двери — всё очень воздушное и пустое. Впереди коридор обрывается лестницей вниз. Чонгук делает шаг. И ещё раз. И ещё. Все двери, кроме той, что ведёт в комнату, в которой только что был парень, закрыты. Что в них, Чонгук не очень хочет знать. На деле же там просто ещё одни спальни. По левую сторону женская спальня, а по правую – детская, она смешанная. Дети в ней живут до десяти лет, а далее их расселяют по другим спальням. Чонгук доходит до лестницы и спускается, озираясь по сторонам.  На этаже ниже расположена просторная гостиная, совмещённая с такой же большой кухней, рядом с которой есть ещё одна дверь (она ведёт в столовую); если посмотреть налево, то можно попасть в прихожую, в которой присутствует ещё одна дверь, которая ведёт в один из туалетов (второй же находится на противоположном конце дома, но он же имеет душевую). Дом выглядит очень уютным и свежим. Везде огромные окна, занавешенные тюлем, белые вазы с лилиями, а также минимум безделушек. Единственное, что есть почти везде – символ Земли в треугольнике.  — Что ж, я рад, что ты делаешь правильный выбор.— сзади стоит Борам и снова улыбается своей слегка зловещей улыбкой.— Давай ты сначала отобедаешь с нами, а далее мы устроим посвящение.  — Борам… отец Борам,— быстро исправляется Чонгук,— я хочу задать вам несколько вопросов. Можно?  — Хм,— мужчина протяжно хмыкает, а его глаза снова разъежаются в разные стороны,— смотря что ты хочешь спросить, сын Чонгук. «Ого, уже сыном называет. Ну, сына то он не прихлопнет… вроде» — Каким образом я должен выполнить ваши условия?  — А мы уже выполнили все условия. — Как это? — Мы связались с твоей матерью, сказали ей от твоего лица, что так-то и так-то, ты не вернёшься домой, ты уезжаешь в другую страну, больше не вернёшься, а в университет уже написали заявление на отчисление.    И снова за Чонгука сделали выбор. И снова он не сам решает, как ему жить. И снова…снова…      В груди огромным шаром нарастает желание кричать. Кричать и плакать, плакать и кричать. Дыхание спёрло. Ни шевельнуться, ни вздохнуть, ни даже моргнуть. Борам кладёт свою тяжёлую ладонь на спину младшему: — Пойдём, поможешь с обедом,— теперь он физически давит на Чона, поворачивая того в сторону кухни.  Чонгук на полусогнутых ногах идёт с Борамом. Ему впервые хочется к маме.    На кухне находится несколько пожилых женщин и парочка девушек. В кастрюлях что-то булькает, а о разделочные доски стучат ножи. Борам подзывает к себе одну из женщин и что-то шепчет ей на ухо. Та кивает и смотрит на Чонгука. Борам уходит. — Сейчас я тебе дам фартук, будешь разделывать мясо,— шепелявит она.  На стол аккуратно кладётся туша кролика без кожи.  — Выпотроши, а потом обсудим остальное.  Чонгука передёрнуло. Но что поделаешь? Если оставаться здесь, то хотя бы стоит всем понравиться, а то мало ли… ***     Обед готов, все садятся за стол. Чонгук не знает куда сесть, но вдруг он видит, как в столовую заходит Тэхён. Чонгук так рад, что видит хоть одно знакомое лицо, что как больной бежит к другу. Тэхён поднимает взгляд на приближающегося парня, и лицо его смягчается на мгновение — он рад, что друг живой. Но тот быстро делает лицо снова серьёзным, и по нему уже нельзя так просто сказать, рад он видеть Чона или нет. — Тэхён, мы с тобой должны поговорить. Это очень важно, — шипит Чон. — Позднее, сейчас обед. Старайся повторять за всеми.— тихо отвечает Ким.    Он садится рядом с отцом Борамом, почти во главе стола. Чонгук хочет сесть рядом, но Тэхён кладёт руку на сидушку стула: — Тебе нельзя сидеть здесь. Я тебе покажу твоё место,— тихо говорит он. В итоге Чонгук сидит почти в конце стола, рядом с детьми. Вдруг скрежет стульев прекращается, и воцаряется тишина. Чон осматривается: все сели ровно, прикрыли глаза и складывают свои руки «в замки». Парень повторяет за ними. — Спасибо Матери-Земле за её дары, за её щедрость,— начал Борам,— Спасибо за все те растения, что мы можем брать, и за всю ту дичь, жизнь которой мы можем забирать ради нашего чревоугодия. Спасибо Магфорхорри — Великому, Сильному и Ужасному — за то, что дарует нам ещё один день жизни, за то, что мы можем помолиться Ему. Спасибо. Во славу Истинному и Настоящему! Аминь.  «Аминь» — послышалось со всех сторон.  Первыми начали те, кто сидели во главе стола, а затем волной в сторону Чонгука начали и остальные. Последними к еде приступили дети, сидящие в конце.  Единственное, что успокаивает сейчас парня, это то, что он точно знает, что ест кролика, а не человека, и то, что Тэхён рядом, хоть тот уже не вызывает доверия.  Когда еда была почти съедена, а напитки выпиты, Борам встал, и все вмиг утихли.  — Семья. Грядёт Неделя Покаяния. Это значит, что мы все должны как следует ко всему подготовиться: нужно сделать заготовки для стола, закончить комнату, а так же закончить с украшением тотема. После окончания обеда все должны приступить к своим обязанностям. Также хочу представить вам нашего нового члена семьи. Сын, встань и представься.  На Чонгука уставились десятки пар глаз. Парень сглатывает вязкую слюну, встаёт и кланяется: — Я Чонгук, спасибо, что приняли меня. А в ответ лишь гробовая тишина.  — Садись,— величественно приказывает Чонгуку Борам.— Что ж, доедайте и приступайте к работе.    Постепенно все начали вставать. Чон поступил так же. Глазами он старается найти Тэхёна — парень не знает, что он должен делать, а Тэхён обещал всё рассказать.  — Тэ.. — Отнеси тарелки на кухню и возвращайся сюда. Посуду мыть не надо. — Тэхён ушёл в неизвестном направлении.   Чонгук относит тарелки и возвращается на место, как Ким ему и сказал.  — Идём со мной. — блондин разворачивается спиной к Чону и выходит на улицу через террасу. Чонгук следует за ним.    Место, на котором стоит дом, очень большое: со стороны террасы большое пространство, заваленное досками и брёвнами, есть качели и карусель; с другой стороны дома выход к полю и небольшие коровник, курятник и голубятник; есть огород.   Тэхён открывает голубятник и кивком приглашает Чонгука внутрь. В голубятнике дурно пахнет, везде белые высохшие пятна и перья, отовсюду доносится громкое курлыканье. — Тэ, объясни, пожалуйста, что происходит… — Это ты во всём виноват. Ты виноват в том, что полез в мой дневник, хотя клялся мне, что никогда не поступишь так! Ты виноват в том, что решил сблизиться со мной! И именно ты виноват в том, что год назад попёрся за мной. Ты виноват во всём том, во что сейчас вляпался. — он говорит сквозь зубы. — Ты должен быть мне благодарным за то, что тебя не убили тогда. Мне пришлось умолять отца Борама пощадить тебя. И я за это уже успел понести наказание, — он приподнимает штанины. Колени красные, со множеством вмятин и ранок с кровоподтёками. Парня заставили стоять на гречке.    Чон с ужасом смотрит то на разгневанное лицо Тэхёна, то на его красные колени. Ещё чуть-чуть и Чонгук точно заплачет.  — Ладно, не надо тут устраивать истерики. И вообще, — Ким смотрит в потолок, — прости, Господи, за мой гнев, за то, что гордыня и злость взяли вверх над моим разумом.  — Прости меня… — Я должен злиться на тебя, но злость один из худших грехов. Этот порок — моё жизненное испытание. Я готов тебя простить, если ты будешь всё делать так, как я тебе скажу.  — Да, конечно! Без тебя я тут не справлюсь. Я совсем ничего не знаю о твоей семье, я не знаю, что здесь нормально, а что нет… — Ну, про наказания ты уже, поди, знаешь, — блондин лукаво улыбнулся.  — Да, знаю… поэтому я и хочу знать правила, чтобы не.. ты понял. — Хорошо, — Тэхён садится на скамейку, измазанную высохшим голубиным помётом, — слушай внимательно. Во-первых, держись рядом со мной. Так ты не попадёшь в какую-нибудь задницу, и я смогу тебе всё объяснять. Во-вторых, не суй нос не в своё дело, так ты не пострадаешь. В-третьих, не разговаривай с женщинами. Ни с какими. Вообще. У тебя нет ни одной жены, чтобы ты мог разговаривать не с мужчинами. В-четвёртых, беспрекословно слушайся отцов, в особенности отца Борама. Даже не думай перечить им, ты тут никто и звать тебя никак. Ты должен будешь доказать, что достоин жизни здесь. В-пятых, подъём в пять утра, а отбой в девять вечера. Не смей проспать или лечь позже. Ещё вопросы? — Слишком много… — Правил? Ох, нет, считай, что я тебе вообще ничего не сказал.  — Слишком много вопросов. Почему много отцов и матерей? Что значит «ни одной жены»? У вас в семье многожёнство? Почему у вас такие жестокие наказания? Почему в вашей семье так много больных людей? У меня слишком много вопросов… но сил на это уже нет…    Ким спокойно смотрит на Чона. Его снова терзают сомнения насчёт нормальности происходящего в этом доме. С одной стороны, он вырос в этой семье, для него это нормально. Он почти не знает другой жизни. С другой стороны, реакция друга на происходящее даёт тому знаки того, что это всё же не норма. Но сейчас не время для копания в этой куче дерьма. Сейчас нужно успокоить нового члена семьи, пока тот ничего тут не разнёс или не попытался сбежать.  — Отвечаю по порядку. Отцов и матерей много, потому что из множества семей, как это принято за пределами дома, мы делаем одну большую семью. Каждый друг другу родственник, брат и сестра. Мы все вместе идём к Богу. Вместе у нас точно получится. Да, у нас многожёнство. В заповеди сказано, что у мужчины должно быть минимум три жены, иначе прийти к божественному будет ещё сложнее. Например, у моего биологического отца, отца Борама, двенадцать жён и пять детей, включая меня. Большинство беременностей заканчивались выкидышами, поэтому нас так мало. У остальных мужчин, которые не являются главами семьи, не более трёх жён. Всё-таки количество определяет статус. Отец Борам всё извратил, — парень закатил глаза, — так, что ещё… наказания! — он щёлкнул пальцами, — Они жестоки, потому что жизнь сама по себе такая. Жизнь это не кайф. Жизнь — это страдания и муки, через которые мы должны пройти, чтобы потом погрузиться в вечное блаженство. И когда мы пытаемся делать так, как нам хочется, а не как нам нужно, мы отдаляемся от этих страданий. Мы отдаляемся от Бога. Поэтому наказания — способ компенсировать всё. Ещё. Люди у нас не больные. Это счастливчики, которые будут ближе к вечному благу, ведь их жизнь это страдания с их уродствами. Мы это поняли несколькими поколениями ранее, когда стали замечать, что при кровосмешении ближайших биологических родственников, на свет стали появляться убогие. Иногда не везёт, и рождаются здоровые дети. Но что поделаешь, — он разводит руками, — всё же у каждого свой путь. Ещё вопросы?    Чонгук пустыми глазами смотрит на Тэхёна. На сегодня с него хватит. У него скоро взорвётся голова.  — Эй, — блондин кладёт руку на плечо Чону, — ты привыкнешь. Ты проникнешься, вот увидишь, — он квадратно улыбается, — я тебе обещаю. Тэхён встаёт и собирается выйти. — Ах да, не пытайся сбежать. Это худшее, что ты можешь сделать.