Желания

Поход в подземелье — не повод для сближения. Даже если вы давно работаете в команде, делите добычу и риски, моетесь рядом, спите рядом, умираете друг у друга на руках. Знаете, что товарищ прикроет вам спину, но не знаете, какое прошлое у него за плечами. Да и зачем вам прошлое, если вы упорно не замечаете настоящее? Хотя вот оно, прямо перед глазами, только руку протяни! Марсиль протягивает руку и гладит Чилчака по голове, приговаривая, какой он молодец, что так ловко обезвредил ловушки. И поскольку глупость заразна, к Марсиль тут же присоединяются Лайос и Сенши: потрепать за щёку, похлопать по спине, словно Чилчак — ребёнок, который на глазах у взрослых сделал свои первые шаги, а не зрелый мужчина, в очередной раз хорошо сделавший свою работу. Зрелость — не помеха вспыльчивости, и Чилчак гневно отбивается от нелепых тетёшканий. ...лишь чтобы вскоре выслушать заботливую лекцию о пестиках и тычинках. Да вы издеваетесь, что ли?! *** Иногда желания сбываются лишь для того, чтобы тут же рассыпаться в прах. В Золотом городе Чилчак получает и отличную выпивку, и большую кровать — наконец-то! Но почти сразу на эту кровать появляется ещё один, а то и два претендента: — Подвинься, ну подвинься! — упрашивает Марсиль, которая не хочет спать в отдельной комнате со странно ведущей себя Изуцуми. — Спи на полу! — огрызается Чилчак, ревностно отстаивая свою территорию. Разумеется, в итоге Марсиль спит с ним. А Изуцуми — на нём. Точно издеваются. Ладно, по правде сказать, Чилчак не удивлён: его кровать большая, а сам он — полурослик, так что остаётся много места. Да и к кому ещё Марсиль напрашиваться под одеяло? Лайоса и Сенши она воспринимает как взрослых мужчин, с которыми это было бы как-то неправильно; Чилчака — нет (хотя если считать не по годам, а по жизненным этапам, то он взрослее их всех). Это настолько привычно, что давно не вызывает удивления — лишь полустёршуюся от времени досаду. Но один раз за ту ночь Чилчак по-настоящему удивляется: когда сквозь сон чувствует, что его обнимают и прижимают к груди. Словно плюшевую игрушку. Марсиль заразилась от Изуцуми странностями?! Остатки сна слетают с него как от ушата холодной воды. Чилчак медленно-медленно и осторожно-осторожно — как при обезвреживании ловушек — проверяет обстановку. Марсиль наверняка неосознанно обхватила его во сне — но что если?.. Нет. Она спит. Как и, судя по размеренным звукам дыхания и редким всхрапываниям, все остальные в этой комнате, даже Изуцуми, по-кошачьи свернувшаяся клубком в изножье кровати. Сохраняя осторожность, Чилчак высвобождается из нежной ловушки объятий — и отодвигается так далеко, как только может. Спящая Марсиль начинает ворочаться, искать наощупь что-то. Чилчак замирает. Марсиль ничего не находит и, словно расстроившись, отворачивается от Чилчака, переворачивается на другой бок, как-то вся сжимается, будто ей холодно — хотя под одеялом не только не холодно, но и даже жарко. Чилчак обрывает ход своих мыслей, ложится плашмя и велит себе засыпать. Когда под утро Изуцуми обустраивается прямо на нём, Чилчак уже слишком уставший, чтобы просыпаться и избавляться ещё и от неё. И уж лучше терпеть равнодушную тяжесть полукошки, чем ищущие объятия эльфийки. Гораздо лучше. И спокойнее. *** Иногда чтобы лучше понять друг друга, нужно взглянуть в лицо самым страшным кошмарам. Или измениться. Например, сменить расу: из-за грибной магии Чилчак становится человеком. Зато Марсиль из эльфийки превращается, глядите-ка, в полурослика! Сравнивать привычное с привычным проще, чем привычное с чуждым. И лишь теперь Чилчак, несмотря на притупившиеся чувства, ясно видит, какая же Марсиль ещё девчонка — да она чуть ли не младше его дочерей! Даже одежда Чилчака ей великовата: сам-то Чилчак считается среди полуросликов за высокого (хотя остальные расы едва ли замечают разницу — для них он всё равно что-то вроде подростка). Разнообразия ради приятно посмотреть на товарищей не снизу вверх, а сверху вниз. И не терпеть похлопывания по голове от них, а самому похлопать Марсиль-полурослика и Лайоса-дварфа. Хотя стоит отметить, Чилчак ожидал от человеческого тела большего — во всех смыслах. Тяжело, высоко, чувства ослабли, незаметность осталась в прошлом — теперь враги в первую очередь атакуют именно его. Разве что стало удобнее передвигаться: ноги длиннее, шаг — шире. И подхватывать на руки Марсиль, которую и враги, и друзья едва не затаптывают в горячке боя. Марсиль-полурослик лёгкая как пушинка — ни одна ловушка под ней не сработала бы. Или дело в том, что сам Чилчак стал гораздо сильнее? Возможно, с этим телом он впервые сумел бы подхватить Марсиль на руки, даже останься она эльфийкой... Чёрт, горгулья! *** Что ж, повидав двухметрового небритого Чилчака, товарищи начинают-таки воспринимать его как мужика. Как зрелого порочного мужика — приманку для двурога. Ничем хорошим дурацкая затея Лайоса предсказуемо не заканчивается: Лайос получает двурога, Чилчак получает открытый перелом. А также фирменное лечение Марсиль (это вообще нормально, когда от лечебных чар боль сильнее, чем от ранения?!). И её же надкусанный бутерброд. Чилчак сначала откусывает там же, где остались следы зубов Марсиль, а затем чувствует сладкий привкус и понимает: это тот самый дурацкий бутерброд с грибами, яйцами и сиропом. Сочетание несочетаемого. Но... Вовсе не гадкое, а вполне вкусное. Чилчак вынужденно признаёт, что зря насмешничал. И добавляет уже не вслух, а мысленно: непривычное — не значит плохое. *** Волосы его жены — цвета воронова крыла, и одна из дочерей унаследовала её красивые тёмные локоны. Но явившиеся по его душу суккубы — все как одна! — обладательницы длинных волос цвета золота. Нет, он, конечно, и золото любит — но не в этом же смысле! — Эй, эти суккубы все блондинки! Твоя жена тоже светловолосая? — любопытства Марсиль хватило бы на дюжину эльфиек, и ещё осталось бы. Чёрт, она заметила. А сам Чилчак вдруг замечает кое-что ещё: волосы суккубов не просто не похожи на волосы его жены — они похожи на волосы Марсиль. — Заткнись! Её в это не впутывай! — он чувствует, как щёки обдаёт жаром, и радуется, что Марсиль не видит его лица. Зато она видит кое-что другое. И он видит тоже. Прекрасный эльф на белом коне, пафосный, расфуфыренный, с трагической повязкой на глазу и, кажется, даже с накрашенными губами... Так вот какие фантазии у Марсиль! Чилчак забывает о собственном позоре, забывает об осторожности — забывает обо всём и взрывается хохотом. ...Возмездие в лице двух златовласых суккубов настигает его незамедлительно. *** Не всё можно изменить к лучшему (или к тому, что считаешь лучшим). Иногда что-то попросту заканчивается. И никакие мудрости, почерпнутые в двадцатичетырёхтомнике романтической прозы, не помогут сшить разорванное, склеить разбитое. Время для разных рас ощущается по-разному: что для долгоживущего эльфа — быстрое приключение, вошли в подземелье и сразу вышли, то для полурослика — немалый кусок жизни. Когда постоянно взламываешь замки, обезвреживаешь ловушки или вовсе лежишь мёртвым, ход времени не особо замечаешь: сплошные приключения, тут не до подсчёта минут и дней! Когда ждёшь чьего-то возвращения из подземелья, совсем другое дело: монотонная повседневность всё тянется и тянется, не заглушая тревогу — когда вернётся близкий? И вернётся ли вообще? Жена Чилчака дожидалась его раз за разом, год за годом. Пока он приключался в подземелье, она вела хозяйство, растила их дочерей — словом, занималась обычными делами. Слишком обычными, чтобы он обращал на них внимание. Когда она однажды не выдержала и ушла, то, наверное, тоже ждала — что он догонит, что он приедет, что наконец скажет, как она важна для него. Вместо этого он обиделся, и с тех пор они ни разу не разговаривали. Все эти годы Чилчак оставался верным мужем — подтверждено зубами двурога! Верным, но бесконечно далёким. Как оказалось, нашёлся кто-то ближе — тот, хотел быть с ней не в перерывах между спусками в подземелье, а каждый день. Кто не считал её чем-то само собой разумеющимся. Кто открыто сказал ей, что любит её. И она, пусть не сразу, пусть сомневаясь и терзаясь, со временем полюбила в ответ. — Мы не успели сберечь свой брак, — всё это обилие размышлений и запоздалых сожалений Чилчак утрамбовывает в пару слов: не хочет потворствовать любопытству Марсиль. — Но вы же... Ты ведь приехал к ней, вы поговорили? — Марсиль нетерпеливо ёрзает на краешке стула, подаётся вперёд, опирается обеими руками на стол, пристально всматривается в Чилчака, сверля его глазами так, что ещё немного — и пробурит пару не запланированных природой отверстий. — Приехал. Поговорили. Не всё можно исправить. Плечи Марсиль поникают; оживление, ещё секунду назад лучившееся в ней, угасает. Да, не всё можно исправить — с недавних пор Марсиль слишком хорошо это знает. Но она не хочет так омрачать их встречу после долгой разлуки; и Чилчак не хочет тоже, так что они оба пытаются разогнать мертвящую тишину, подхватив тему или сменив её: — На днях приедет... — А сейчас ты?.. Начинают они одновременно — и одновременно же сбиваются. Однако Чилчак уже почуял, куда ветер дует, и отвечает на незаданный вопрос: — Сейчас я сам по себе, — и продолжает без паузы. — Так вот, на днях приедет Мэйджек, моя старшая дочь, — как-никак, надо же обучить её торговому делу! Если к тому времени ты не уедешь... и хочешь... ну... я могу вас познакомить, — через силу договаривает он, уже отчаянно жалея о своих словах. Кое-что в Марсиль осталось неизменным даже после всего произошедшего: её хлебом не корми — дай только влезть в личную жизнь Чилчака. — Конечно, хочу! — её глаза загораются вновь. — Какая она? Что она любит? Чилчак украдкой выдыхает, чувствуя одновременно раздражение и облегчение. *** Вообще-то, Марсиль говорила, что она в этом городе проездом и уже скоро вновь отправится в путь, а сегодня — вот, узнала про его лавку, решила заглянуть... Обоснование шито белыми нитками, но Чилчаку плевать: он искренне рад видеть Марсиль. Пожалуй, даже как-то слишком рад: вздумай его проведать, скажем, Намари, он поприветствовал бы её так же тепло («А, это ты? Погоди, сейчас я занят с покупателем»), но после закрытия лавки позвал бы в трактир пропустить кружечку-другую эля, а не на собственную кухню. Хотя Намари он знает давно, а с Марсиль проработал вместе всего-то два года. С другой стороны, Намари не было с ними, когда они отправились в недра подземелья воскрешать Фарлин. А такие эпические злоключения, плавно переходящие в конец света, всё-таки сближают. Хотите вы того или нет. Ликвидация последствий приключения заняла гораздо больше времени, чем оно само. И Марсиль, конечно, была там, отчаянно бодрящаяся, изо всех сил старающаяся всем помочь, трудящаяся на износ — что угодно, лишь бы хоть немного облегчить муки совести. Хоть немного заполнить образовавшуюся пустоту. Одноглазый эльф рассказал, что такое демон и что он делает со своими жертвами. После встречи с демоном уже никому не бывать прежним. Крылатый ублюдок не успел выпить Марсиль досуха — но успел приложиться к ней. Внешне-то она не изменилась, но... Поэтому Чилчак так рад увидеть Марсиль, рад, что она любопытная, смущающаяся, неуклюжая — такая же, как раньше. Да, именно поэтому. После общения с Сенши волей-неволей начинаешь относиться к очагу с куда большим вниманием, большим уважением. Кухня становится особеннее — не просто ещё одно помещение в доме, а пространство для кулинарного священнодействия. И для уютных посиделок с друзьями. Пирогов-плетёнок у Чилчака нет, и повар из него, несмотря на уроки мастера Сенши, посредственный; но Марсиль ведь всё ещё любит сладкое, верно? — Как насчёт оладий с джемом? — спрашивает он как можно небрежнее. — Давай, — оживляется Марсиль. — Чем тебе помочь? Чилчак хочет ответить, что никакая помощь ему не нужна: это его кухня, его посуда, и с оладьями он уж как-нибудь справится. Всплывшее в памяти лицо Сенши глядит на него грустно и с недоумением, даже борода топорщится укоряюще. Да и в конце-то концов!.. — Пока я вымешиваю тесто, пригляди за сковородой, чтобы прогрелась как следует. — По рукам! Вечернее чаепитие постепенно превращается в ночное. Как выясняется по ходу разговора, Марсиль и впрямь стала путешественницей: много где побывала, нигде не задерживалась надолго. Как перекати-поле. Она туманно поясняет, мол, ищет некий фолиант. Что ж, её всегда тянуло к библиотекам, к школам и прочей теории, она в подземелье-то ходила всего два года, в то время как Чилчак спускался под землю треть своей жизни. Но лучше бы она не ходила туда вовсе... В ответ Чилчак рассказывает, как открывал свою лавку, как находил поставщиков, как его однажды попытались обдурить гномы, хотевшие купить ценность по стоимости безделушки («За кого они меня принимают?!»), как он ведёт дела гильдии полуросликов («Работы сейчас мало, да и от отчислений старается увильнуть каждый второй, однако...»), как вообще обстоят дела в городе. Ни слова о монстрах. Ни слова о подземелье. Они спохватываются, лишь когда от свечей остаются совсем жалкие огарки, которые вот-вот погаснут. За окном кромешная тьма — и, как подсказывает Чилчаку его тонкий слух, начинается дождь. Вскоре уже даже прислушиваться не надо: дождь льёт как из ведра, капли барабанят по крыше. Лицо Марсиль вытягивается. Она, разумеется, маг и может что-нибудь наколдовать — скажем, наложить на себя заклятие водохождения. Однако Чилчак даже не пытается вообразить, как Марсиль будет брести до своей таверны, спотыкаясь на скользкой брусчатке, стряхивая не впитывающиеся, но всё ещё холодные и бьющие по голове и плечам капли дождя, в темноте, совсем одна. — Засиделись мы, — хмыкает он, досадуя и слегка удивляясь из-за того, что потерял счёт времени. — Останешься переночевать? И лишь после этого вспоминает, что его дом пока не готов к приёму гостей, и уложить Марсиль некуда — разве что в собственную кровать. Марсиль колеблется, бросает взгляд на окно — за которым не видно ни зги. Чилчак почти надеется, что она скажет «нет». — Спасибо, — тихо говорит Марсиль. Уменьшенные кровати — под себя, по индивидуальным меркам — заказывают только те полурослики, кому отчего-то неуютно на слишком больших «человеческих». И кто не может придумать лучшего способа потратить деньги: спецзаказ стоит ощутимо дороже стандарта, и это при том что древесины, шерсти, мешковины уходит меньше. Чилчак любит большие кровати, не любит сорить деньгами, поэтому ему с Марсиль хватает пространства, чтобы улечься, не стесняя друг друга и не испытывая неловкости. Почти. Впрочем, в Золотом городе они уже спали вместе, к тому же Марсиль видела Чилчака голым, он видел её сны, и, что хуже всего, они видели суккубов друг друга. Им ли после всего этого смущаться из-за одной кровати на двоих? Сон всё никак не идёт. А когда Чилчаку наконец удаётся задремать, происходит то, чего он подспудно боялся. Тепло тела Марсиль становится ближе, её рука скользит по торсу Чилчака, приобнимает... Марсиль опять забыла, что он не ребёнок?! Но как и когда-то в Золотом городе, она ничего не забывает и не помнит, она вообще не думает — она спит. Крепко, но беспокойно, её сердцебиение и дыхание звучат так, будто ей больно. В подушках Чилчака нет никаких ракушек-кошмаров — он в этом практически уверен. Марсиль сейчас снится кошмар — в этом он уверен полностью. — Эй, — он легонько трясёт её за плечо. — Марсиль, проснись. Проснись же, ну! На мгновение обжигает страх — что если это всё-таки колдовской кошмар, от которого не избавиться без магии? Однако Марсиль вздыхает особенно глубоко, затем вдыхает коротко — и пробуждается. Её мышцы напрягаются: лишь теперь она осознаёт, в каком положении они находятся. Но вместо того чтобы пробормотать какую-нибудь чушь, оттолкнуть его и отвернуться, Марсиль делает то, чего Чилчак от неё не ожидал: обхватывает его ещё крепче, то ли забыв, что он взрослый мужчина, то ли начхав на это. И всё-таки бормочет: — Сон, всего лишь сон... Похоже, сон был и впрямь кошмарным, раз так выбил её из колеи. Похоже, Чилчак кошмарный идиот, раз не высвобождается из её объятий, а наоборот, обнимает в ответ. Чилчак и нежность плохо сочетаются. Даже своим маленьким дочерям, укладывая их спать, он говорил: «Спите давайте, не то придёт тролль и заберёт вас!» Марсиль боится не троллей. То, что терзает её душу, гораздо страшнее. И Чилчак всё же пытается, пусть неловко, пусть неумело, успокоить её, поддержать, согреть. Он тоньше и ниже неё, ростом ей по грудь; и он не забыл, как она когда-то трепала его за щёки, гладила по голове и делала прочие неуместные глупости, считая его мальчишкой. Однако она давно перестала так считать. И теперь именно он обнимает её и почти баюкает, как испуганную девочку, как давнюю подругу, как... Он не успевает отследить момент, когда дружеские объятия превращаются во что-то иное. Когда Марсиль расслабляется и плотнее прижимается к нему. Когда его руки перестают утешать и начинают исследовать. Ласкать. Когда дыхание Марсиль учащается не от того, что ей плохо, а от того, что ей хорошо. И её лицо оказывается так близко к его лицу... Слишком близко. Усилием воли Чилчак отстраняется. Проклятье! Это не то, чем занимаются товарищи! И хоть они больше не работают вместе, и их команде вряд ли суждено собраться вновь... Нет, не так. Марсиль — полуэльф; Чилчак — полурослик; представить их связь — абсурдно, он бы сам первый и расхохотался, да только вот отчего-то ему совсем не до смеха. С другой стороны, эльфы — те ещё напыщенные индюки, но мать Марсиль выбрала себе в мужья человека; что если её дочь может искренне захотеть полурослика?.. И это не то! Главное — вот что: Марсиль пришла к нему как другу, и он будет распоследней скотиной, если воспользуется её состоянием и трахнет её. Да, вот так. Это безумие надо немедленно прекратить. — Послушай... — начинает было он, но его голос неожиданно звучит так хрипло, что Чилчак замолкает и сглатывает. Спустя невыносимо долгие секунды пробует ещё раз: — Чтобы не жалеть наутро, лучше остановиться сейчас. Его чувства обостряются до предела: кажется, упади какой-нибудь жучок со стены на пол — и Чилчак подпрыгнет, как от грохота землетрясения. Но выражения лица Марсиль он в ночной тьме разглядеть всё-таки не может. И подслушать её мысли не может тоже. А сама она озвучить их не спешит. Тишина повисает между ними. Чилчак ждёт ответа Марсиль так напряжённо, что ещё чуть-чуть — и взорвётся. Да скажи же хоть что-нибудь! Или отвесь пощёчину, или столкни с кровати, или дотянись до своего магического посоха и преврати Чилчака в жабу — всё лучше, чем неизвестность! — Ты пожалеешь?.. — у Чилчака острый слух, но даже для него голос Марсиль звучит едва слышно. — Нет! — всё-таки взрывается он. Почти сразу осознаёт свой промах, пытается исправить: — То есть... Но уже поздно, Марсиль затыкает ему рот поцелуем. Таким неловким. Таким сладким. Это так невероятно, что на мгновение Чилчаку кажется, будто он до сих пор в подземелье, в плену одной из колдовских иллюзий. Марсиль, конечно, всегда не в меру интересовалась его личной жизнью — однако никогда не давала повода заподозрить, что хочет стать её частью. Что хочет... Может ли быть так, что демон сожрал слишком много её желаний, и теперь она отчаянно придумывает новые, хоть какие-нибудь?!. Додумать эту мысль Чилчак не успевает. Марсиль слишком нежная, слишком горячая, слишком желанная, чтобы он мог думать о чём-нибудь, кроме того, как её хочет. О чём-нибудь вообще. Марсиль тоже распаляется. Её руки зарываются в волосы Чилчака, и она впускает его язык в свой рот, и её соски твердеют так, что это ощущается сквозь ткань нижней рубашки, и между ног она... У Чилчака голова идёт кругом, как от неудачной телепортации. Но он не позволяет себе растерять остатки самоконтроля. Его ловкие пальцы взломщика скользят по телу Марсиль, разгадывая её код: где сжать, где погладить, где надавить. Его ладонь проскальзывает дальше между её бёдер, пальцы погружаются в горячую влажность. Чёрт, Марсиль и впрямь его хочет! Дальше происходящее сливается в жаркое марево, которое развеивается лишь от громкого стона Марсиль, когда она выгибается, а её нутро судорожно сжимается вокруг пальцев Чилчака. Ну вот и всё. Теперь можно отвернуться и наконец обхватить свой почти до боли возбуждённый член, передёрнуть по-быстрому и обессиленно упасть на подушки. Но Марсиль не даёт Чилчаку это сделать, не отпускает из объятий — наоборот, прижимает к себе так, так что его лицо оказывается между её грудей, а его бёдра — между её разведённых ног. Чилчак больше не может сдерживаться и с полурыком-полустоном подаётся вперёд.