Плач ласточки у весеннего сада

Чжичунь всё ещё шёл по пути познания современного человеческого мира. Ему, как древнему духу меча, многое было неясно, потому он часто попадал в неловкие ситуации. Янь Цюшань обычно старался ему всё объяснять и утолять его любопытство, потому тот открыто задавал вопросы и делился своим мнением, даже если это оказывалось ужасно неуместно или даже отчасти непристойно. И когда он это наконец понимал… В тот день его вдруг начал беспокоить один вопрос, который он хотел задать Янь Цюшаню, как только тот вернётся домой. Порой командир Янь жалел, что оставлял его наедине с интернетом, но таскать его всюду за собой возможность была не всегда. Да и Чжичунь не особенно стремился. Иногда он тоже нуждался в отдыхе. Он проводил время за тем, что погружался глубже в современную культуру. Разумеется, порой это вызывало немало вопросов… и чаще всего Чжичунь требовал ответа. Больше всего на самом деле ему нравилось радовать Янь Цюшаня, потому, когда он целый день отсутствовал, Чжичунь занимался чем угодно, за что тот был бы ему благодарен позднее. Например, возился с ужином для них обоих. И встречал его крепкими объятиями, осознавая, что даже нескольких часов отсутствия достаточно, чтобы он соскучился. Но Янь Цюшань всё равно проявлял свои чувства намного сильнее и вцеплялся в него с такой жаждой, словно они не виделись несколько лет. Чжичунь не давал ему поблажек и сперва гнал на кухню и силой усаживал за стол. Если бы он не настаивал, Янь Цюшань бы даже не вспомнил о том, что нуждается в еде, ни один раз за день. Он была благодарен за эту заботу. Он ценил её больше, чем что-либо ещё в своей жизни. На самом деле, ничем другим он не обладал, кроме Чжичуня, и именно он был его главной ценностью. Янь Цюшань никогда не думал о том, как это глупо — он просто бесконечно любил его. Даже за ужином он почти не чувствовал вкуса еды, хоть и готов был признать, что Чжичунь научился превосходно готовить, — он словно безумец любовался им, не отрывая взгляда. Настолько настойчиво, что Чжичуню становилось неловко. Он словно мог прочесть его мысли; а они слишком сильно напоминали какую-то совершенно дурацкую книгу, которая попалась ему однажды и вызвала слишком много вопросов, на которые не смог ответить даже Янь Цюшань. Он тогда попросту отобрал у него телефон и целый день задумчиво молчал, избегая даже смотреть в его сторону. — Я хотел поговорить, — стараясь не обращать внимание на его поведение, сказал Чжичунь, гипнотизируя взглядом свой чай. Он не любил слишком горячий и ждал, пока он остынет. — О чём? — Янь Цюшань догадывался, что его снова беспокоил какой-то очередной очень важный вопрос, и готовился к худшему. Выражение лица Чжичуня говорило за него. — Ты… хотел бы перед лицом земли, небес и предков связать со мной свою судьбу? — со всей серьёзностью спросил он. Чжичунь очень волновался, задавая этот вопрос. Для него это очень много значило. Янь Цюшань сперва даже не понял его и долго ещё размышлял над этими сложными словами, от которых почему-то веяло глубокой древностью. А когда понял — ужасно растерялся. Он смотрел на взволнованного Чжичуня, но даже не знал, что ему ответить. Отчего-то ему было и стыдно, и страшно; он чувствовал и стыд, и радость одновременно, в душе бушевали всевозможные чувства. — Это… предложение? — наконец смог выдавить он и тут же залпом допил свой чай, чувствуя, как резко пересохло в горле. Он поймал себя на том, что он тоже волнуется. И где только Чжичунь набрался этой ерунды, которая внезапно так сильно затронула самую глубокую и чувственную часть его души?.. — Можешь так считать, — Чжичунь неловко пожал плечами, как будто это не он только что начал этот разговор. Но ему становилось всё более неуютно. Взгляд Янь Цюшаня на нём стал невыносимым. — Я просто хочу знать твой ответ. Янь Цюшань вздохнул и совершенно растерянно закрыл лицо руками, повернувшись к окну, к темноте за стеклом, к огням города. Кто бы знал, что его поставит в тупик подобный вопрос?.. Он на самом деле хотел бы ответить согласием. Но не хотел давать ему ложных надежд; ведь это было невозможно ни в этой жизни, ни в любой из следующих. — Чжичунь… — Говори как есть, — холодно ответил Чжичунь, что-то яростное сверкало в его глазах. Для него это было в самом деле очень важно. Если бы он не получил сейчас ответ — он готов был вцепиться в глотку. — Я хотел бы. Если бы только это было возможно — я бы давно… сказал об этом сам, — спокойно пояснил он, не зная, куда деть себя от стыда. Почему-то говорить на такую серьёзную тему ему было очень сложно. Как будто эта тема была какой-то запретной и недоступной… — Что же тогда мешает нам? — Чжичунь задал этот вопрос, и в его голосе слишком заметна была надежда. Он ожидал, что Янь Цюшань в любой момент согласится, и он исполнит это своё спонтанное желание, возникшее у него после прочтения очередного странного романа на просторах сети… Он внезапно задумался о том, почему несмотря на всё то, что их связывает, несмотря на всё, что между ними было, то, насколько далеко они порой заходили, они всё ещё не были связаны браком. Чжичуню этого хотелось. Он считал это важным доказательством чувств, и не понимал, почему Янь Цюшань не хочет того же. Самые разные предположения закрадывались в душу, и он неизменно чувствовал себя ужасно. Ему казалось, что его попросту не любят. Или что Янь Цюшань просто не хочет того же. Командир Янь, глядя на его наивное выражение, полное надежды, вздохнул и ответил: — Закон. Наивная улыбка застыла на его губах и, казалось, он мгновенно померк. В его взгляде ещё теплилась какая-то надежда, потому он сразу спросил: — Почему? Янь Цюшань вздохнул снова, в который раз за этот вечер. Слишком трудная для него тема, ведь его на самом деле тоже это угнетало. Рядом с собой он видел только Чжичуня, и никого другого не мог бы захотеть ни в одной из своих жизней. Могла пройти не одна весна и не одна осень, но Чжичунь — единственная звезда на его бесконечно тёмном небосводе, и это не могло измениться, сколько бы ни сменялись сезоны. — Как бы тебе объяснить… — с трудом начал он, не зная, с какой стороны правильнее будет подойти к объяснению. Он не был силён в долгих объяснениях, да ему и самому никогда не были понятны причины для того, чтобы ограничивать чью-то личную жизнь, но до теперь он особо не задумывался над этим. Но когда Чжичунь заговорил об этом… Янь Цюшань оценил сполна всю несправедливость жизни и государства в частности. Чжичунь слушал его терпеливо, и до него медленно, но доходило. И он испытывал всё большее разочарование. Ведь… это в самом деле ужасно несправедливо! Разве его чувства к Янь Цюшаню мешают кому-то жить? Разве уединяясь за дверью своего жилища они делают что-то плохое? Разве от того, что они хотят быть вместе до конца времён кто-то другой страдает?.. Между ними надолго повисло молчание. Они просто смотрели на друг друга и не знали, что сказать. Чжичунь испытывал удушающую боль от того, что его надежду попросту уничтожили какие-то новые порядки мира смертных, совершенно глупые, дурацкие и несправедливые. Янь Цюшаню было совестно за то, что он сам только что разочаровал его. Он хотел бы как-то утешить, но совершенно этого не умел. Да и сам чувствовал что-то похожее. Пустоту. Отчаяние. Ужасную злость на самого себя, на общество и на весь мир. Ему было досадно чувствовать, что он не властен над собственной жизнью и вынужден плыть по течению и подчиняться какой-то сторонней воле, злой и бессмысленной воле системы, подгоняющей всех под себя. Впервые поймав себя на этих дурацких сложных мыслях, Янь Цюшань попытался прийти в себя и выбросить это из головы. Опустошать себя сожалениями было бесполезно. Поднявшись, он подошёл к Чжичуню и прижал его к себе, крепко обняв такое хрупкое тело, погладил по плечам, чувствуя, что он дрожит, уткнувшись Янь Цюшаню куда-то в грудь, поцеловал в макушку и молча застыл рядом, не отпуская его от себя. Обыкновенно ему совершенно бессовестно нравилось доводить его до слёз и наблюдать за его излишне эмоциональными реакциями просто потому, что Чжичунь был поразительно чувствительным существом. Но сейчас ему было безумно жаль, что такое случилось, и что он не мог никак ему помочь. Чжичунь беспомощно рыдал в его объятиях, и хотелось просто перестать существовать, исчезнуть, умереть, сбежать — что угодно, только бы никогда больше не видеть, как страдает тот, кого он любит больше всего остального. Пусть и страдает из-за такого пустяка. Для него это важно, и Янь Цюшань хотел давать ему всё, чего он только пожелает, однако не мог. Эта слабость, это бессилие были самыми страшными чувствами в его жизни. Он не боялся, когда видел смерть в полушаге от себя и думал, что уже не вернётся. Но вид страданий любимого существа, которому он даже не может помочь, был самым пугающим зрелищем. — Когда-нибудь ты оставишь меня, когда тебе это надоест, и будешь с кем-то, кто может дать тебе семью? — с жутким отчаянием спросил Чжичунь, сжимая пальцы на его рубашке сильнее. Эти слова были подобны удару. Янь Цюшань не ожидал их услышать, потому весьма опешил. Чжичунь уже успел придумать для себя что-то, во что мог верить. И разубедить его в этом будет трудно. — Если я позволил себе разделить с тобой постель — я не посмею оставить тебя. Ты и есть моя семья. Я не хочу больше от тебя этого слышать, — приведя мысли в порядок, спокойно ответил ему Янь Цюшань и ласково погладил по голове. А потом приподнял его голову, умоляя взглянуть на себя. Его полные слёз и бесконечной боли глаза надолго останутся в его памяти. Он поглаживал его по щекам, стирая слёзы, а потом слегка коснулся губами его горячего лба и снова прижал к себе. Чжичунь был ужасно горячим. Это вызывало беспокойство. Потому, не раздумывая больше, Янь Цюшань поднял его на руки с лёгкостью и направился в сторону спальни. Тот попытался протестовать, намекая на оставленную на столе посуду, но Янь Цюшань заткнул его поцелуем, и только расправив постель и уложив его, сказал: — Посуду я вымою сам. Конечно, усталость напомнила о себе сразу при виде столь манящей постели, но он должен был сдержать обещание. Потому, вдобавок пообещав ещё скоро вернуться, Янь Цюшань в самом деле вернулся на кухню и постарался как можно скорее убрать всё со стола и навести порядок, а потом вернулся, переоделся и улёгся рядом. Чужие горячие руки потянулись к нему и крепко обвились около его тела, и он не стал сопротивляться. Чжичунь всё ещё дрожал, потому, повернувшись к нему, Янь Цюшань прижал его к себе, ласково поглаживая по спине. Он совершенно не умел успокаивать. Но одного только его присутствия рядом было достаточно. — Ты в самом деле будешь со мной? — тихо спросил Чжичунь, пытаясь делать вид, что он в порядке. Но голос выдавал его. Он, казалось, всё ещё не поверил до конца в то, что услышал. — Для меня не существует препятствий, которые бы помешали мне быть с тобой, — спокойно ответил ему Янь Цюшань, целуя в горячий лоб. Он готов был повторять одно и то же вечность, только бы ему наконец поверили. — Считай, что мы и так уже связаны небесами. У него появились кое-какие соображения о том, как доказать ему искренность своих слов. Вот только не было ни единой идеи о том, как это осуществить. Как же мешала ему иногда его склонность избегать общества…

***

Близкие товарищи его не поняли, когда он попросил о помощи в столь деликатном деле. Янь Цюшань встретился со скептическим взглядом Гу Юэси и ворохом насмешек Ван Цзэ. Он был на грани отчаяния, ведь он точно не разберётся с этим один. — Чжичунь станет невесткой? — посмеиваясь, спросил Ван Цзэ. Но умолк, поймав мрачный взгляд Янь Цюшаня, который очевидно был не в самом лучшем настроении. — Вы согласны помочь или нет? — серьёзно спросил он, игнорируя все похабные шуточки в свой адрес. Всё же Ван Цзэ был неисправим, и бороться с этим бессмысленно. — Мы-то согласны… — Чжан Чжао попытался разрядить атмосферу между ними, и сердце Янь Цюшаня, похоже, всё же оттаяло. — Но что именно мы должны сделать? Это было неловко объяснять, но Янь Цюшань постарался сделать это так, чтобы его поняли. И это только ещё больше вызвало непонимание и стало поводом для новых насмешек. Гу Юэси, которая теперь стала их объектом, чувство юмора товарища не оценила и щедро наградила его пустым пугающим взглядом, не предвещающим ничего доброго. Ей, в конце концов, пришлось сдаться. Она не могла отказать тому, кто однажды спас её. После того разговора с Чжичунем Янь Цюшаню стало ясно, насколько для него важны всякие условности, потому у него появилась идея на самом деле доказать ему, на что он ради него готов. Вот только он совсем не знал, каким образом это сделать так, чтобы Чжичунь не узнал раньше времени. Именно поэтому он обратился за помощью к самым близким своим товарищам. Янь Цюшань совершенно ничего не смыслил в таких вещах, потому он хотел, чтобы они помогли ему выбрать подарок для Чжичуня. Им пришлось согласиться. Они всей своей странной компанией достаточно долго выбирали кольцо для Чжичуня, примеряя на руку Гу Юэси — у них просто к удивлению совпал размер. Для Янь Цюшаня это была крайне неудобная ситуация, Гу Юэси, на которую смотрели как на его девушку было ещё хуже, Ван Цзэ не переставал смеяться над ними. Они долго спорили, смотря на разные варианты — с вкусами Янь Цюшаня обычно никто не соглашался, и его мнение не учитывали, как будто это не он знал Чжичуня лучше всех остальных. На их компанию очень странно глядели, но едва ли это могло быть более неуютным, чем сам факт того, чем они занимались. В конце концов, подарок для Чжичуня они выбрали совместными усилиями, и Янь Цюшань был им благодарен и мог наконец-то выдохнуть спокойно. Он надеялся, что Чжичунь оценит его старания и его часы позора, когда они с Гу Юэси не слишком успешно прикидывались парой, выбирая для него подарок. Ван Цзэ хотел пошутить ещё, но стоило ему открыть рот, как Янь Цюшань заткнул его одним взглядом и, махнув рукой, жёстко сказал: — Ещё хоть слово. Ей-богу, я за себя не ручаюсь. — Ладно-ладно, хорошо, молчу, — Ван Цзэ жестом словно бы застегнул замок на собственных губах, но всё же не удержался от последнего ехидного замечания. — Надеюсь, невестка оценит. Янь Цюшань смог только закатить глаза на эту выходку. Ему не терпелось поскорее вернуться домой к Чжичуню и порадовать его. Однако… он совсем не знал, как это сделать. Совсем не хотелось всех этих глупостей, как в дурацких фильмах, а ничего другого в голову не приходило. В конце концов, он решил не мучить себя этим; решение придёт само по себе. Чжичунь его не встречал: он сам попросил его не выбираться из постели и пообещал не задерживаться. Янь Цюшань просил его отдыхать даже несмотря на то, что в целом ему стало лучше после того разговора, который был для него таким серьёзным стрессом. Потому, быстро сбросив пальто, он сразу последовал к нему в спальню. Чжичунь лежал в полной темноте и что-то читал с телефона, увлёкшись настолько, что его возвращение заметил только когда тот демонстративно включил свет, обращая на себя внимание. Поймав на себе крайне скептичный взгляд Янь Цюшаня, он отложил телефон и с почти искренней невинностью заверил его: — Ничего запретного, можешь сам проверить. В своё время Янь Цюшань запретил ему читать всякую чушь и непотребщину, которая вызывала у него кучу вопросов, и Чжичунь вдруг внезапно прислушался к нему. Но сейчас это его не слишком волновало. Янь Цюшань никак не мог решиться на то, чтобы сказать то, что он должен был, потому он растерянно присел к нему и спросил о самочувствии. Что-то во взгляде Чжичуня напомнило о его отчаянии после того разговора, и это причиняло боль. В какой-то момент Янь Цюшань даже пожалел о том, что сейчас делает, ведь несмотря даже на это исполнить желание Чжичуня он бы не смог. Но отступать было поздно: всё же не зря он несколько часов позорился, пока выбирал этот подарок. — Чжичунь… — осторожно начал он, чувствуя, как холодок пробегает по телу несмотря на то, что дома у них было тепло. Янь Цюшаню хотелось мысленно себя ударить за эту нерешительность. Чжичунь это чувствовал и что-то подозревал. — Ты хочешь мне что-то сказать? Если да — говори сразу, не веди себя как пятнадцатилетний балбес на первом свидании. От его осуждающих слов Янь Цюшаню стало ещё более неловко, он мог предположить, что Чжичунь будет продолжать издеваться, но почему он вообще должен так робеть перед собственным инструментальным духом?.. — Да, хочу, — Янь Цюшань достал из кармана маленькую красную коробочку с нелепым бантиком на ней и как-то слишком спешно и резко вложил Чжичуню в руку. Тот растерянно посмотрел сперва на неё, потом — на своего нелепого возлюбленного, и засмеялся. — И поэтому ты ведёшь себя так странно? — с явным весельем поинтересовался Чжичунь, со всех сторон рассматривая этот неловкий подарок, но не решаясь открыть. Он догадывался, исходя из всех прочитанных им нелепых романов. — Янь Цюшань, что это… — Так уж странно?.. Он смотрел, как пальцы Чжичуня распускают связанную бантом ленту, а после открывают коробочку, и не знал, куда деть себя от волнения. Янь Цюшань никогда не дарил таких подарков, а оказываясь в новых для себя социальных ситуациях он мгновенно терялся, потому сейчас ему едва удавалось держать чувства при себе. Боги, ему было бы проще сейчас встретиться лицом к лицу с древним злом, но никак не с потрясённым и смущённым Чжичунем, который разглядывал свой подарок и словно не мог поверить в то, что это происходит наяву. — Это… — у духа не находилось слов, чтобы хоть как-то выразить то, что он чувствует. Он не решался трогать, только смотрел, как будто и этот подарок, и Янь Цюшань должны были вот-вот раствориться в воздухе подобно миражу. — Теперь ты мне веришь? — спросил Янь Цюшань, смотря на него. Отчего-то от его растерянного вида улыбка напрашивалась сама собой. Чжичунь сдерживать улыбку не стал. Он, казалось, вот-вот начнёт светиться от радости. — Я и так тебе верю. Выхватив у него коробочку, Янь Цюшань вытащил кольцо, а потом, взяв Чжичуня за руку, осторожно, словно боясь сделать что-то не так, надел ему на палец. Подошло идеально; как Янь Цюшань и рассчитывал, когда просил, чтобы Гу Юэси примеряла на себя. После он просто поцеловал тыльную сторону его ладони несколько раз, пока тот не отнял руку, чтобы ею прикрыть горящее от смущения лицо. Янь Цюшань, не церемонясь, прижал его к себе, и сказал совсем тихо, уткнувшись ему в шею: — Я буду с тобой столько, сколько вселенная позволит мне провести в этом мире.