Монстр под кроватью

— Санни, я захожу!.. Алан тоже услышал, посмотрел с ужасом и… Азартно ухмыльнулся, рванув к балкону. — Нет!.. — Санни развернул его за локоть, крича шепотом. — Там все видно!.. Под кровать! Нырнул вниз комета одним гладким движением, будто жил под его кроватью всю жизнь. Ловко, как вор или другой настоящий преступник… Но сейчас так было даже лучше. Санни быстро забрался на кровать сам — казалось, так план хоть немного надежнее. (Шаг, трость, шаг.) — Санни? У тебя все хорошо? — Эклипсо вошел в комнату. — Ты не плакал? — Нет, пап, все хорошо… Тебе показалось. Он быстро пересел к краю и потянулся за объятиями. Папа был уже спокойнее, чем утром. Но все равно настороженно на него посмотрел (как и всегда, в последнее время). Хотя обнял так уютно, что Санни почти забыл, что сейчас на самом деле происходит под кроватью. Папе было спокойнее, а значит, что-то снова стало хорошо. — Ты какой-то испуганный. Я слышал разговор. К тебе никто здесь не пришел в гости? — Ну, мы с… немного спорили. Вслух. Но не ссоримся. Честно. — Вот и молодцы. Я зашел сказать, чтобы ты не пугался никаких поездок. Очень маловероятно, что правда понадобится ехать. Отдыхай. — Хорошо. Я и не боюсь. — Солнышко ты мое… Папа, обнимая, покачал его из стороны в сторону. — Точно здесь никого нет? Не прячешь? — Улыбнулся он. И махом поднял тростью оборку покрывала, свисавшую до пола, шутливо заглянул под кровать и, не задержав ни на чем взгляд, развернулся и пошел к двери. — Ну, хорошо. — Да пап! — Санни улыбнулся в ответ. Его голос был ужасающе обычным, он будто слышал собственного лживого двойника со стороны. (Просто секунда, две, три. Обычный разговор. Как если бы все было в порядке. Просто продержаться еще чуть-чуть.) — Я бы сказал тебе. — Не сомневаюсь. Люблю тебя! — И я тебя очень люблю! Глянув напоследок с улыбкой, ему тихо закрыли дверь. Санни бросился к противоположному краю (руки, колени проваливаются в одеяло и в игрушки, это кое-как глушит шорох). — Алан?!.. — Он меня не видел, не ссы. Комета, охнув, какой-то частью себя глухо брякнулся об пол. Солнце вздрогнул и молниеносно посмотрел на дверь, — вдруг папа забеспокоится и вернется? Несколько натянутых струной секунд он вслушивался (Алан сидел тихо), но шаги не приближались. Комета выполз из-под кровати, откинув со лба оборки покрывала, как шевелюру. Перестав прислушиваться, тяжело дыша, он растянулся на полу, закинув руку за голову. — Подожди-ка. — Он смотрел вверх, и взгляд остановился. — Это же наша вышка. Я знаю, где это. — А?.. — Вон, на картине. Его рисунки. Санни совсем забыл, что куча его черновиков для удобства висит по стенам вперемешку со всем готовым и красивым. Сейчас Алан увидит, какое там все неправильное, кривое и детское. Подросток довольно легко вскочил с пола, не отрываясь взглядом от наброска со старенькой водонапорной башней за парком и тропинкой, которая к ней вела. Санни его даже не докрасил. — А это… Не смотри, не обращай внимания, вообще не смотри туда!.. Он не готов! — Подлетел Санни следом. Хейл все равно уже подошел к рисунку. Он посмотрел на Санни. Затем снова на черновик. Потом окинул взглядом всю стену. — Это что, ты нарисовал? («Но там же все не так, почему оно не доделано?», или что он сейчас скажет, почему он так спрашивает?..) — Да… Но Алан взглянул совсем иначе. С таким тихим уважением, будто Санни в один момент стал гораздо выше и старше кометы. Как же он в нем ошибается… — Я думал, просто картина висит. — В каком см… — Щеки погорячели. Алан подумал, что вот это можно специально взять и купить где-то, принести в дом и повесить для красоты. Незваный зритель всматривался в каждый скромный недоделок Санни, медленно идя вдоль стола и задерживаясь взглядом на готовых удачных рисунках даже меньше, чем на давно забытых набросках. Санни так застыл от похвалы, которую Алан даже не понял, что очнулся, когда комета уже рассмотрел всю стену, подобрал со стола его скетчбук и пролистал несколько страниц. — Стой, отдай! Это нельзя!.. — Да почему? Клево же. О, я ее знаю. Ух ты, Гатор. — Хейл по гадкой привычке отвернулся от него, не отрываясь от страниц, и поднял блокнот повыше, подставив тянущемуся к нему владельцу локоть. Санни буквально увидел, как он отнимает у кого-нибудь в школе личный дневник. И читает вслух. — Отдай, Алан, я серьезно!.. Пусти! — Чужая рука длинная, и чем сильнее старался Санни опереться о локоть кометы и дотянуться, тем легче, шутя, его отодвигали в сторону. Это противно смешивалось с мыслью, как захватывает цепляться за Алана руками, бороться с ним, сжать ему руку посильнее… Алан, будто впервые услышав его крик, наконец посмотрел на него. — Да ладно те, успокойся, хоть на Гатора посмотрю. — НЕТ!.. Он накричал всерьез. Осталось всего две-три страницы до конца… До той самой последней страницы. — Отдай. Сейчас же. Интерес угас в глазах подростка, он одной рукой захлопнул блокнот, опустил руки и отдал его автору. — Защищаться. Вот, что надо уметь. Не успел Санни сообразить, что на это ответить, как Алан вернулся к недокрашенной водонапорной башне. Он осторожно (как же странно выглядел осторожный Алан!) отколол рисунок от стены, а потом, после долгого сосредоточенного взгляда, пальцем провел в середине картинки. — Он глубокий. Как. — И забавно-сосредоточенно поднял на автора глаза. Санни понял. — Это называется перспектива, — Улыбнулся он. — Все предметы специально рисуются так, чтобы учесть точки ее схода и горизонт… Комета слушал. Санни показал, где у вышки горизонт, не задев пальцем чужую руку. — Эй, не слишком разгоняйся на своем китайском… — Проворчал Алан. — Ладно. Допустим, я понял. И вдруг увидел на стуле свою куртку и отложил рисунок в сторону. — О. Мои шмотки вместе с твоими развешаны, что ли? Казалось, куртка сейчас выдаст владельцу, сколько чувств бурлило вокруг нее все это время. Как-нибудь магически он это по ней поймет. Комета подошел, взял куртку и привычно занес руку, чтобы накинуть на себя, но остановился. Вынул из ее кармана нож. — Ты все сохранил? Неплохо. — Да… Вот… Еще почистил ее немного, она была вся в грязи… Санни тоже подошел посмотреть, будто тоже не видел обе эти вещи со времен спасения. Вещи, снятые с какого-то другого Алана, с жестокого, ни с чем не считающегося хулигана. Хейл вдруг обернулся и накрыл Санни курткой, посадив ее на узкие, не слишком подходящие плечи. — А знаешь, оставь себе. И ножик тоже. А то ходят… — Он секундно отвел взгляд. — Всякие… — Ой, ты уверен, Алан? Она же твоя… — Санни обнял сам себя, чтобы куртка не соскользнула. — Абсолютно. Тебе идет, а мне другую купят. — И он криво улыбнулся. — Спасибо, Алан!.. Мгновенно стало жарко. Еще бы, в солнечный день, в таком наряде, в четырех стенах… — А ты… — Санни уткнулся взглядом в пол. — Почему в ней был тогда? Лето же, жарко… Ответа не было, и ему пришлось поднять пылающее лицо. Алан стоял, отвернувшись, посерьезнев. — Да там времени не было особо выбирать. Надел, что взял, разбирался потом. Дверь издала какой-то звук во второй раз. — Я теперь, наверное, должен подарить и тебе что-нибудь. — Перевел Санни тему. Алан с блеском в глазах коротко обвел комнату взглядом, посмотрел на самого Санни (дыхание остановилось), взял рисунок с вышкой и предъявил автору: — Я хочу это. — Но там, вон, есть и получше… — А мне нравится. Он клевый. Только складывать его не хочется. — Сейчас, подожди… Санни открыл ящик стола и вытащил из кучи ручек и карандашей длинную бронзовую трубочку на цепи, размером с толстую ручку. — Вот, это для свитков… — Он открутил крышечку, свернул рисунок и вложил внутрь. Размер идеально подошел. — Не знаю точно, для чего она была нужна, но если скрутить лист, он влезает. Папа привез откуда-то с востока… Алан взял находку за цепь, повесил ее на шею. На нем трубочка выглядела, как строгое взрослое украшение. — Слушай… Тебя если кто-то будет спрашивать, что было в тот день или до него, ты меня не выгораживай. Говори им всю правду, кто и что творил. — Но ведь… Тебя могут наказать, если я все расскажу. И я тебя уже простил. — Это неважно. Просто скажи им то, что было. Я разберусь. Вдруг, замерев, он мгновенно развернулся и бесшумно нырнул под солнцеву кровать. Через маленькую дверцу внизу двери не торопясь пролезла черная кошка и замерла, уставившись под кровать, потянулась к ней носом. — Фух. — Алан сел и оперся о борт кровати. — Кошак. — Это Лу́на. Наша кошка. Кошка обошла заваленную всем подряд кровать, села и посмотрела большими глазами на Санни и Алана. Санни подумал ее погладить, но… По другую сторону так удачно сидел Алан, прямо под рукой, что вместо Луны он решил погладить его. Тот молчаливо позволил потрогать шлейф. Выражение на кошачьем лице было бы сложно описать. — А знаешь, Сан… — Комета спрятался под кровать и выглянул оттуда. — Вот жил бы я с тобой в твоей комнате, тогда… Жил бы здесь. — Найдут! — Засмеялся Санни. — Не найдут! Я прятался бы и выходил только ночью. — Я бы тебе еду наверх носил… — Ага. — А как в школу ходить? — Можно через балкон слезать. Так вот, я бы жил здесь… — И комета постепенно скрылся за цветастой оборкой. — И ловил бы тебя ВОТ ТАК! Из-под кровати вырвалась рука со страшно согнутыми пальцами, от чего она показалась когтистой, и впилась в покрывало на краю, смяв несколько нарисованных ромашек. А затем ловко пошарила вокруг, рядом с его ногой. Санни закричал с восторгом, который не успел сдержать. — Что поймаю, то мое, Сан-Сан. И буду делать с этим все, что захочу. И снова внутри загорелся тот самый огонек, который его пугал: это игра, и по правилам он должен испугаться, отскочить от алановых рук подальше, отдергивать все части тела и до последнего не попадаться ему, но… Что будет, если попасться? Если дать ему поймать себя за ногу, например? Что Алан сделает, интересно, и что из этого он сделает первым? (Он снова покусает его, как тогда, в пещере?) Но нет, все это так невыносимо стыдно, — кроме того, что просто нехорошо, это ведь уже не совсем игра, — этого нельзя допустить. Пока он об этом думал, руки кометы под его победное рычание выскакивали из-под разных сторон кровати, вынуждая Санни метаться по ней загнанным зверьком. Намеренно или нет, но Алан всегда выглядел немного слишком угрожающе, и убегать от него наполняло грудь одуряющим страхом-понарошку, из-за которого невозможно было не вопить при каждой атаке в свою сторону. Алан замер у угла кровати. Санни понял на слух, у какого именно. Он перелез к краю. Под кроватью царила тишина. Медленно, не веря, что делает это, чувствуя, как по собственной безумной воле прорывает изнутри пузырь «избегай неприятностей», в котором жил всю жизнь, Санни Глиттер голой ногой потянулся за край кровати. С безопасного покрывала прямиком в неизвестность, от которой ничего хорошего не жди. Алан не был равным ему, Алан уже знал или пробовал то, чего Санни не делал и чем не занимался, что-то темное, опасное, стыдное, — и его это все еще пугало, но… «Но нравится сам Хейл, да?», ехидно спросили собственные мысли. (Хорошо, что Муни глубоко и не слышит их). Нет, он просто отдернет ногу, он просто… — Ага! — И его схватили. Тот, в ком соединялось самое страшное, что Санни знал в жизни, схватил его за лодыжку и теперь тянул под кровать. И только маленькая часть него, где-то на дне сердца, нагревалась все сильнее. Его утянули уже по колено и держаться за покрывало изо всех сил стало неудобно, когда по схваченной ноге одновременно грубо и мягко пробежались пальцами. — Ииииииих!!! АЛАН, НЕ-ХЕ-ХЕТ!!!.. Затишье. Огонек вспыхнул, поднявшись по сердцу вверх, будто вскипев, и уже этот огонь, а не сам Санни, поднял вторую его ногу и просто медленно, бесшумно опустил ее туда же, к плененной. Внизу от такого подарка не отказались. Теперь Алан держал обе его лодыжки. И прямо в середину ступни, где нежнее всего, Санни сначала укусили (заставив, чтобы не закричать, сунуть в рот кулак и закусить костяшки), а потом нарочно-медленно поцеловали, проводя языком по коже, крепко удерживая, потому что на каждое трепещущее и непредсказуемое движение чужого языка Санни дергался и ничего не мог с этим поделать. Будто что-то морское, скользкое, мягкое до жути прикасается к нему под водой, на дне… Алан проделал это и со второй ногой. (Но если вырваться, вдруг Алан поймает его и проделает это самое приятное на свете действие где-нибудь еще…) Чем дольше длилось прикосновение, тем сильнее Санни удивлялся, как ему этого мало. Кожа пела под чужим поцелуем, и он вдруг понял, что он очень плохой мириад: он хотел бы этого по всему телу. И, когда кожа немного привыкла и стало возможно думать, Санни улучил момент, когда его отпустили, отдернул ноги обратно и вскочил в середину кровати. Выбор невелик — единственное, куда можно спрятаться от кометы, это зарыться «в землю» под одеяло. Монстр под кроватью из Алана действительно, как родной… Его личный монстр. Его тайна. На пол мягко и гулко полетел водопад из старых игрушек и других вещей. *** Уединения Эклипсо Глиттера в его доме не нарушал почти никто и никогда. Вторгнуться во владения имели право единицы — полиция, например — и сейчас должен быть как раз такой случай. Только хуже. Если ты попал в полицейские архивы, замечен в преступлении, любом, то остаешься в поле зрения навсегда. С гнилой системой клиники, в которой он заключал контракт об эксперименте над гибридами, то же самое — только контроль они получали не над твоими документами и правонарушениями, а буквально над твоим телом, да еще телами твоих детей, если таковые получаются в процессе. «Когда государство объединяется с религией, рождается инквизиция». Когда к ним присоединяется наука, рождается абсолютный монстр. И теперь этот монстр, вполне вероятно, о нем вспомнил. Громкое происшествие, пропали и нашлись два ребенка. А отец одного из них… Формально преступник. Это может быть просто посторонняя комиссия по делам детей. Никакого отношения к гнили мириадской науки и властей не имеющая. Может, почему нет. Он сделал все, чтобы у этих было побольше препятствий на пути к нему и поменьше полномочий, переехал в светский штат и город, где традиционно выбирают демократов, где не больше половины населения вообще мириады, а остальные других видов. Нужные персоны из старых связей помогли с данными о нем, которые, если им верить, теперь стерты, будто никаких морально-расовых преступлений против генофонда Эклипсо Глиттер не совершал. Это может быть обычная проверка по произошедшему и опрос, почему же он не уследил за своим ребенком. …Но они хитры. Если Санни представляет научный интерес, они могут подослать кого угодно. Под любым предлогом. Глупенький, становящийся неуправляемым, но милый Санни, маленькое солнышко, ну, почему тебе дома у Гаторов не сиделось?.. В кармане верный револьвер, на всякий случай. Да сам он уже не тот. Ярость все еще вскипает внутри, как десяток лет назад, вот только кости хотят покоя, в глубине души он весь хочет только покоя и отдыхать у себя на веранде заднего дворика… А не бежать неведомо куда с чемоданом в одной руке и ребенком в другой (перестеряв этих сволочей к чертям). В дверь раздался звонок, не сразу громко, а будто поначалу звук пробирался через слой пыли. Словно дверь успела забыть, что ее звонок умеет звонить. В намеченный час проверка пришла в его дом. Он подошел к двери и нажал кнопку, открывающую ворота. От них к дому шел худой и невысокий человеческий юноша, похожий на старшеклассника в строгом костюме, который пришел разносить какие-то важные с точки зрения его школы листовки. Но шел он уверенно, вцепляясь взглядом во все вокруг по сторонам от дорожки, так, что сомнений не оставалось — это та самая комиссия, и это к нему, Эклипсо. Засунув руки в карманы, мальчик прошел чужой двор, будто все, что здесь происходит, в его юрисдикции. (Но старше выглядеть не стал.) Показывает какое-то удостоверение еще до того, как дверь открыли. Полицейское? Не похоже. — Здравствуйте. Эклипсо Глиттер? — Здравствуйте, да. — Мое имя Ульрих Сифер. Я член Чрезвычайной Комиссии по делам детей. Вас должны были предупредить о нашем визите. «Нашем». Удостоверение действительно не полицейское. Голос низкий, сипловато-холодный. Человек старше, чем кажется. — Могу я?.. — Протянул Эклипсо руку к карточке-книжке. Юноша молча отдал ему документ. — «Чрезвычайная… Комиссия»? ЧК? Кто подбирал вам название? * В ответ на него посмотрели молча. — Проходите. — Бросил Эклипсо через губу. Он впустил не «его», сразу же подсказало чутье. Он впустил сразу «их» всех. Если чужак и рассматривал его гостиную, то делал это крайне незаметно и недемонстративно. Да, все не было выкрашено в белый цвет и не глянцевито-холодное, как принято в этой стране. Вся фамильная деревянная мебель мириада, которая уцелела в огне, была теперь здесь, а обои в цветок — это вообще-то красиво. (Белому глянцу и стали место внизу, в лаборатории. Но ее этому молодому служаке ни за что не увидеть.) — Я сделаю кофе. — Сказал он и сам удивился, насколько негостеприимно это прозвучало. Как бы ни был ему неприятен визитер, нельзя было просто отказать ему в напитке. Гостей у них всегда было принято угощать… К тому же, чем больше времени он здесь проведет, тем больше о нем может стать ясно. Вдруг им многое придется обсудить. — Спасибо. Ответили не сразу. Видимо, не слишком воспитанный, но наделенный властью юноша хотел отказаться и перейти к допросу, но не успел. Поскольку кухня не была отделена от гостиной, минуту Эклипсо готовился к разговору, не поднимая глаз. Видимо, то же делал и Сифер. — Вы проживаете здесь с ребенком один? Пауза. — Да. Мы одни. — Мне позже потребуется проверить его домашнее учебное место. Пауза. Нельзя надолго задумываться, черт их знает, что могут заподозрить. — Как вам будет угодно. Еще одна пауза. Но недолгая. — Работаете? Он об исследованиях, он о его карьере и к чему она привела, заскакали бешено мысли. Нет. Это обычный общий вопрос. — Нет, я сейчас нигде не работаю. — Где обычно проводите большую часть времени? — Дома. Обычно я… Дома. — Ваш источник дохода? — Это разве правомерный вопрос? Спокойно. Доходы тоже в какой-то мере связаны с ребенком. Ладно, он ответит. — Основной — дивиденды от нескольких предприятий округа. — Мистер Глиттер, как именно и по какой причине ваш сын Санни оказался без вашего присмотра в день происшествия? Вот она, наглость. Эклипсо замер на секунду и поднял глаза. — Мой сын был у друзей семьи, когда это произошло. — Вы доверяете тем, у кого оставался ваш сын? — Да. По крайней мере, доверял. Он взял поднос с чашками и почти донес до столика, но бедро резануло изнутри так, что его шаг провалился на пустом месте. Только он успел подумать, как сейчас все полетит на пол и разлетится по всей гостиной, как поднос схватили чужие руки. Причем, в нужных местах задержав пальцами поехавшие к краю чашки. Он не успел увидеть боковым зрением, как тот вскочил и подбежал. Потому что физически это было почти невозможно. — Это… На секунду ему посмотрели в глаза. Тем же холодным взглядом, но на сей раз в глазах был блеск. Обычный проверяющий по делам детей? Да, как же. Со скоростью спецагента. Эклипсо медленно отвернулся, поставил поднос. Взял трость, которую оставил у кресла. И, ничем не предупреждая, сжал трость в руке, одним движением развернулся и прочертил ею в воздухе подсечку вокруг себя, чтобы удар пришелся как раз на колено. Естественно, трость в воздухе уже ничего не встретила. Его схватили за трость, что можно было легко предвидеть, а Эклипсо, пользуясь этим, рывком притянул противника к себе, чтобы тот оказался максимально близко (хоть в глаза ему посмотрю). Они столкнулись нос к носу. Он только что напал на представителя государства. Но тот молчал. Мышцы аж ныли, истомившиеся по движениям, поединку. Даже боль в бедре отступила. — У меня есть два с половиной часа. — Не разжимая рук на трости Эклипсо, сказал вдруг проверяющий. И огонек в глазах, видимо, он мог наблюдать у звезды точно такой же, как свой собственный. — У меня в подвале. — Только и смог он ответить. — В этом городе… Никто не умеет как следует… — Драться. — Тихо закончил член комиссии вместе с ним. *** — Ну что, звездочка, спрятался? — Спросил Алан белую одеяльную гору с со случайной затейливой вершинкой. — Думаешь, тебя там никто не найдет, да? Гора молчала. Складка на верхушке у нее белела, как тоненький витой пик белого зефира. Или белый купол восточного храма, что-то знакомое. Посреди зеленого покрывала в цветах, как настоящей зелени… Комета, специально тяжело опираясь сначала на одну руку, потом другую, медленно, растягивая удовольствие преследования, выполз из-под кровати и потянулся к одеялу. — Думаешь, там ты в безопасности? Одеяло навстречу ему взметнулось, и чужая рука схватила Алана. — А ты, Хейл? И с неимоверной силой засранец рывком затянул его внутрь. *** Из всего, что было в спортзале в подвале, Ульрих выбрал деревянные тренировочные мечи. Его противник, родитель пострадавшего, сможет опереться на меч, если ему станет хуже. Но, судя по гордости, опираться на оружие, как на клюку, в его планы не входило. Деревянные ножны, по крайней мере, он вместо этого отбросил сразу же. Ульрих качнул головой — гордость может усложнять жизнь, да. У Глиттера нашлись даже тренировочные хакама. Он действительно забыл, какой это приятный танец — хорошая драка. Драки не поощряются обществом, и в течение жизни в цивилизованных условиях не нужны. Он поддерживал мышцы тренировками, чтобы не превращались в тряпки, но это было не то. Его противник принял боевую стойку. Не просто выставив меч вперед, а подняв на уровень глаз, приготовившись разить. Если в этом доме принято такое сопровождение важного разговора, он только за. — Зачем вы здесь, мистер Сиффер? — Чтобы расспросить вас о пострадавшем ребенке. Ему в ответ прищурились. — А если серьезнее? — Чтобы выполнить свой долг. Они напали одновременно, разбежавшись и встретившись мечами. Те взорвали звуком тренировочный зал. Удар, еще удар. Ульрих оборонялся. Неплохо. По крайней мере, технично. — Что вы знаете о долге? Мечи прочертили друг по другу и разминулись дугой в воздухе. — Мой долг — это обязательства. Возложенные Комиссией. Наша цель — защита детей. Глиттер как-то дернулся. — У вас есть дети? — Нет. Разгон. Серия атак. Хозяин дома набрал скорость, мечи стучали друг о друга, но он припадал на одну ногу после каждого броска и был не в лучшей форме. Что ж, никто не принуждал его к такому напряжению. Он выбрал его сам. — Я знаю о своем долге, — Атаковал он. — Мой долг — защитить моего ребенка. От всех, кто посмеет подумать, что отнять его у меня будет просто. — Глиттер остановился перед ним, выпрямившись, протянув в его сторону меч, будто указывая на члена комиссии. — Тем не менее, обстоятельства уже смогли помешать этому. — И ваша задача — сделать только хуже? — Моя задача — разобраться, что происходит в его жизни. — И забрать его из семьи. — Перед Ульрихом стоял уже не мрачный худой гражданин, соблюдающий формальности. Теперь это был воин. — Этот вариант не исключается. Не буду вам лгать. И мириад напал на него в прыжке. Скорость противника Ульрих считывал заранее, но удар был такой силы, что его сдвинуло назад. Тот насел с яростью, и удары начали становиться интереснее — теперь враг хотел его задеть, хотел быть эффективнее, оставить на нем хотя бы пару гематом. Ему это не удавалось, и, кажется, это начинало задевать. На короткое время он отступил. Эклипсо Глиттер отдышался. Ульриху этого не требовалось. — Вы хотите знать, что есть для меня долг, сэр. Глиттер слушал, наставив на него меч. — Для меня долг — выполнять приказ. Сейчас его содержание — найти информацию, что привело Санни Глиттера в воронку от взрыва на краю города и как это стало возможно. На него смотрели, не мигая. — Информацию от вас. От его отца. Тот прищурился. — Я знаю… Чем вы занимаетесь. Пауза. — Нападай. Ульрих перешел в атаку, не слишком усердствуя. Хозяин яростно дал ему отпор, проведя деревянным мечом в воздухе круг, чтобы меч Ульриха соскользнул с его прочь. — Мы занимаемся… — Вы отнимаете детей у семьи. — Да. В том числе. — Вы делаете все, что захотите. Вы и такие, как вы. Мечи грохали друг об друга, Ульрих перестал следить за своей скоростью и отбивал чужие выпады неприлично легко. — Мы изымаем детей из неприемлемых условий. Мечи столкнулись. — Конечно, только вам решать, что приемлемо, а что нет. Замах, удар Эклипсо. Ульрих отбил и его. — Нам решать, приемлемы ли обстоятельства вашего инцидента. Ребенок оказался без присмотра родителя. *** — О, снова ты… — Алан успел забыть, что с Саном они никогда полностью не наедине. Близнец оказался над ним, светя в темноте одеяла красноватыми глазами. — Кстати. Ты ведь химера. Я читал. — Ого, так ты и читать умеешь? Комета приподнялся на локте. — Давно подслушиваешь? — Мне оно не нужно. Так, зашел посмотреть, чем ты тут занимаешься. Дарк-версия Сана выпрямилась, скинула с них одеяло прочь, деловито смела рукой мягкие игрушки с изголовья кровати на пол, затем самую большую, грязновато-зеленого кролика с оторванным ухом и неприятной улыбкой, взяла за шиворот и уверенно сбросила туда же. А затем он взял Алана подмышки, — тот опомниться не успел — и толкнул на место кролика. (Откуда берется столько силы в теле худого мелкого?) И осклабился во все зубы. — Че пришел? — Алан почувствовал, что тоже улыбается. Что-то намечалось. — Я у себя дома, прихожу, когда хочу. — Сан-Сан испугался меня, что ль, а ты заступаешься? — Пф-ф-ф, бояться тебя? Много чести. — А что ты тогда здесь делаешь? По мне соскучился? — Я же сказал… — И он схватил Алана за запястье, надевая на него какой-то длинный ремень, а затем закрепил его у изголовья кровати. — Я делаю все, что захочу. А малый не промах. Настолько интересно, что он задумал, что Алан даже не будет ему мешать. Он дал привязать и вторую руку. — А вот ты мне все выложишь, Хейл, и зачем приперся, и какого хрена тебе надо от Санни. — Мечтай! — Алан довольно откинул голову на подушку. — Тебе нечем меня напугать, Санни-второй. Можешь делать, че хочешь, — Он с улыбкой посмотрел в красные глаза. — Ничего не выйдет. — Ну, это мы… — И он заполз на комету сверху, как делал это и тогда, под землей. Потом подобрался к лицу. Но не остановился и прошептал ему прямо на ухо, — Еще посмотрим. Волна мурашек възерошила всю шею и голову, и он рывком отодвинулся, не успев сдержать это движение. — Что такое, что-то случилось? — Промурлыкали злорадно ему на ухо снова. Рот растянула улыбка, похожая на судорогу. — Отсунься от меня, как там тебя… НЕТ! — Ублюдок повернул голову Алана набок, подставив себе его ухо. Абсолютно беззащитное. И его вштырило. Он рванул обе руки одновременно — бесполезно, ремни держали отлично. Страх пролился от уха в голову, а потом вниз, захватив всю грудь и живот изнутри. Он никогда ни с кем не проверял, сколько продержится при атаке на самое чувствительное место. Единственное. Беззащитен. — Отстань от меня! Отодвинься, блять! НЕ-ЕТ! Вместо этого к нему подобрались максимально близко, потом коснулись губами уха. Тонкая кожа не была барьером между ним и подлой атакой, наоборот, Алан чувствовал ее, как оголенный нерв. — Ну, что, скажешь, с чего вдруг приперся к Санни, Хейл? Или мне повторить? Простого шепота достаточно. Голова взрывалась изнутри, словно по нервам водили пером, засунув его прямо через ухо прямо в мозг. — Кто-блять-тебе-сказал-это-делать?!!! ОТОДВИНЬСЯ ОТ МЕНЯАААААААХА-ХА-ХА!!! — О, о твоем слабом местечке? Догадался сам… Ищешь их на Санни, а сам не хочешь отвечать? Так ты скажешь? Я могу спрашивать еще и еще… — Губами прошелестели по его коже. Слезы брызнули из глаз без всякого контроля и желания — после очередной волны мурашек. — Прекрати!!! Хватит-прекрати-пожалуйста-умоляю… — Он задохнулся, сами собой вспомнились самые вежливые слова и мольбы. — Кто самый крутой в школе? А на районе? — ТЫ!!! ТЫ-САМЫЙ-КРУТОЙ-ЧТО-Я-ЗНАЮ-ИЗ-ВСЕХ-САМЫЙ-ЛУЧШИЙ-ЧУДЕСНЫЙ-ПРЕКРАСНЫЙ-ОТПУСТИ-ПОЖАЛУЙСТА… На него смотрели сверху, оскалившись в улыбке, полной власти и издевательства. Злой близнец нашел способ, которым никак не вредил Алану физически, и отрывался в нем по полной. Игнорируя страдания снова и снова, специально. Ответы на вопросы о крутости ему были не нужны. Он прочел это в красных глазах. Когда близнец наклонился снова, Алан завизжал — последние остатки самообладания исчезли, как звезды на небе поутру. — Меня зовут Муни, — Прошептали ему прямо по нерву. — И раз уж ты рядом с ним… Сделай его храбрее. *** Эклипсо выпрямился и опустил меч. С ним нагло и очевидно темнили. Да, его сын и отпрыск Хейлов попали в неприятности, но все обошлось. Для чего в его доме агент, умеющий драться?.. — Я знаю специфику… Дел, за которые беретесь вы и такие, как вы. Вас интересует, где я был, пока отсутствовал, за время чего мой сын попал в беду? Он неожиданно устал. «Агент» (почему-то его хотелось называть именно так) не прилагал будто никаких усилий, чтобы расположить его к себе. Не заискивал, не набивался в приятели, не льстил, не откровенничал. Не смягчал формулировок. И именно поэтому мириад вдруг почувствовал, как он устал. Жить с оглядкой, готовым в любой момент дать отпор какому угодно госоргану и защитить Санни. Ему хотелось хотеть просто пустить все на самотек и дать этой комиссии все, что она просит. Так, будто он действительно ни в чем за свою жизнь не был виновен. Как законопослушный гражданин, которому полутайные правительственные силы помогают в жизни и защищают, а не преследуют. Мысль, что им действительно нужно всего лишь проверить условия жизни ребенка, провалившегося в старую яму за городом, показалась дикой. — Да, эта информация не будет лишней. Он рассеянно глянул на свое бедро. — Я уезжал на лечение. Малорезультативное. У меня рак. Метастазы… Меньше всего ему нужно было липкое и вязкое чужое сочувствие. Но в глазах служивого не было и намека на него. Пустые, мертвые, сосредоточенные на своей цели глаза. В этом было своего рода уважение к нему. — Откуда вам известно, как поступают «такие, как мы»? Вы раньше сталкивались с ювенальной юстицией? Простой вопрос молодого нахала, прилично владеющего мечом… Простой вопрос, и он пропустил удар, противник сразу же воспользовался этим и сделал выпад, бедро решила прострелить боль именно в этот момент — и вот он уже летит вперед, потеряв равновесие. Юноша, глядя на это, отбрасывает меч абсолютно готовым к этому жестом, даже роняет его на пол, и Эклипсо приземляется в постыло вежливые чужие объятия. Он почти повалил ювенальщика вместе с собой, но тот устоял на ногах. Руки, которые ему любезно подставили, казались опутанными сухими, но крепкими, как корни дерева, мышцами. И они были омерзительно надежны. На его лице не отразилось ничего. Будто они друг другу спарринг-партнеры и тренируются так много лет. — …Нет. Я не сталкивался с вашей… Деятельностью. — Соврал он. Поймет его ложь? Не поймет? Или знал о нем все досконально заранее, а весь этот спектакль — лишь способ потрепать нервы? — Ясно. Тогда остановимся на том, у кого именно ваш ребе… Откуда-то сверху донеслись крики, срывающиеся на визг. Отчетливо прозвучало «Не на… На по…» — Это не голос моего сына. — Быстро ответил Эклипсо. — Может, он не в состоянии позвать на помощь сам. И они рванули из спортзала одновременно. *** Они ввалились в комнату вместе. Ульрих поддерживал хозяина дома за локоть, и тот, пока они бежали, ради общей скорости позволял ему это делать. В светлой, просторной и приятной, но перевернутой вверх дном комнате посреди кровати возвышался мириадский ребенок. На фоне гор игрушек вперемешку с одеждой и пестроты рисунков, развешенных на стене, служащий его даже не сразу различил. И сидел он верхом на привязанном к кровати Алане. Весь малиновый, блестевший, словно его окунули в блестки для костюмированных вечеринок, Алан Хейл в следующую секунду завопил: — Уберите его!!! Пожалуйста, скажите ему слезть!!! Эклипсо Глиттер закричал: — Кто ты такой и что ты делаешь в моем доме?! Ульрих посмотрел на сидящего сверху ребенка. И тут случилось то, чего он никогда раньше в жизни не видел: его синеватый цвет кожи, типичный для спутников, начал «сползать», словно был нарисован свежей краской, а мальчика облили водой. Но главное, что вокруг его голой головы неизвестно, каким образом засияли солнечные лучи. Несколько секунд, и перед ним сидел уже другой ребенок. Он посмотрел на Глиттера. Ужас у того на лице разбавился страхом и растерянностью. Что бы сейчас ни произошло, и действительно его ребенок — та самая химера, в которой может жить два организма с двумя личностями, но он явно не планировал, чтобы Ульрих это увидел. Он не помнит, что в законах мириад сказано о химерах. Этот закрытый свод «для своих» его прицельно никогда не интересовал. — Вон отсюда! — Да я не могу пошевелиться, мистер Глиттер, скажите ему слезть!!! — Папа, клянусь, мы не хотели ничего плохого, мы!.. — Сын Эклипсо спешно слезал с того, кого Ульриху доверили защищать от неприятностей. — Сан, отцепи с него эти ремни!.. — Хватит. Алан, мы сейчас же уходим. — Держите этого… Подростка подальше! Это мой сын! — На моем подопечном. Эклипсо бросился к детям, но Ульрих преградил ему дорогу. Тот замер. — Так. Санни… — Обратился он к ребенку, спрятавшемуся за кровать и уже отвязавшему от нее Алана. — Мы с тобой поговорим потом. — И повернулся к Ульриху. — Это то, что вы хотели видеть? Вы довольны? У него даже дрогнул голос. — Алан Хейл не должен сейчас здесь находиться. Мы примем меры. — Очень на это надеюсь. В первую очередь надо увести отсюда Алана. Благо, он сам это понял, кое-как, вразвалочку (и у Ульриха были догадки, почему) сполз с кровати и отошел за спину своего ответственного. К выходу они шли под конвоем Эклипсо Глиттера. Он забыл трость в подвале, и Ульрих нарочно шел медленнее, чтобы он успевал дохромать, хоть и чувствуя спиной жар раздражения хозяина. Возле двери Ульрих остановился. — Алан, подождешь меня на крыльце. — Но я… Ульрих посмотрел на него и указал глазами на дверь. Это сработало. (Он обретает контроль. Случай все-таки не безнадежный). Визитка жгла карман все время, пока они шли. Визитка от тех, кто мог что-нибудь придумать, даже, если одинокий отец химеры умирает от рака. Он повернулся к хозяину. Тот стоял, согнувшись с одного боку, держась за бедро, где сустав, уже не стесняясь своей боли. — Просто… Просто, пожалуйста, оставьте нашу семью в покое. — С вашим сыном на днях нужно будет поговорить. — Кому? Вам? — Скорее всего, да, комиссии. Он повернулся к двери, но визитка, казалось, прожжет карман. — И, мистер Глиттер… Я не могу вам… — Он указал взглядом вниз, потом отвел его в сторону. — …Помочь, но здесь смогут. — И черная, как уголь, визитка была явлена на свет. Казалось, она поглощала его. Глиттер взял неохотно. Осмотрел с двух сторон. На одной стороне роза, словно из витража, с капающей с нее граненой красной каплей, на другой ничего, кроме адреса. — Что это такое? — Там помогут. — Он вышел и сам закрыл дверь. Оказалось, Хейл за это время ушел к воротам. Ульрих вышел за них и понял, как устал. Смысла спрашивать пацана, как тот оказался в доме, в который ему было велено не ходить, не было никакого — об этом его пусть спрашивает Фредди. Теперь подопечный со скучающим видом мнется у ворот. Важно только то, что он, Ульрих, не справился. Он достал угольно-черную пачку сигарет, вытащил одну. Хейл посмотрел на него с потаенной надеждой. Нет, он ничего не получит. Тот понял и отвернулся. Ульрих наконец подпалил кончик сигареты и затянулся. Дым полился вниз, по груди, медово-травяным зельем. Их сигареты привязывали к себе намертво, не давая смотреть ни на какие другие. — Гостеприимный дом. — Ага… — В котором тебя не должно было быть. Мы идем домой. — Ульрих… — Что? Подросток выразительно кивнул на свои штаны. Он явно еще не «остыл», с этим ничего невозможно перепутать. — У меня там водопад и… В общем, это… Нас никто не подвезет?..