Право на жизнь

Бриньольф не меняется в лице, не обрывает начатого было движения, только глазами неотрывно следит за замершим в дверях Нируином.       Сидящий рядом Делвин бледный, как восковой, и самообладание ему уже изменило, и то, что он всё ещё сидит и смотрит тупо — только результат шока от свалившихся новостей. Когда оцепенение пройдёт, все присутствующие рискуют быть сметёнными словесным потоком, который из него хлынет.       Нируин ждёт. Дышит шумно, оперевшись спиной о фрамугу закрытой за собой двери, ощущая, как дрожат колени, смотрит на замерших в затхлом, полуосвещённом помещении хранилища Брина и Делвина, выдав всё произошедшее в пару предложений, предельно лаконично и, вроде, ясно. Он не сразу понимает, почему они здесь, так далеко от остальных, оба такие мрачные, и почему такие удивлённые взгляды встретили его, когда он ворвался.       Осознает причину этого, только когда слышит вопрос Бриньольфа.       — Хейг жив? — переспрашивает тот. — Он выжил?       «Кретины», — думает Нируин. Ноктюрнал, каких кретинов избираешь ты себе в слуги.       — Если этот легат его ещё не успел угробить, — рассерженно отзывается он. — Пойдём и заберём его обратно!       Бриньольф размышляет лишь мгновение, не давая Нируину усомниться в себе ещё больше.       — Идём, — говорит он, поднимая на нижнюю часть лица жёсткую маску, надевая капюшон уже на пути к двери.       Хоть в чем-то они вдвоём сходятся — хотя бы Хейг является их общим интересом и общей ценностью.       На кладбище они поднимаются уже вместе с напряжённой, как охотящаяся кошка, Сапфир и обманчиво спокойной Векс. Нируин не остаётся ждать, как хотел было Бриньольф; выпивает дурманящего, крепкого зелья, и, хоть исцеления это ему не принесёт так скоро, сил явно становится больше — ему должно хватить, чтобы вернуть Хейга.       Они спускаются в большую кухню, по тому же узкому тёмному лазу, и уже когда люди Хадвара ждут внизу, а сам Хадвар идёт замыкающим, Хейг прямо перед ним тормозит, едва его касается вползающий по шатким ступеням тусклый свет горящего в кухне очага.       Хадвар не успевает спросить, только кладёт руку ему на плечо, ощущает напряжение и понимает, что что-то идёт не так. А потом слышит голос:       — Прикажи не трогать их, — шепчет, не оборачиваясь, Хейг.       — Десятник, назад! — негромко командует Хадвар, опускаясь на ступень ниже, касаясь Хейга коленями, бёдрами и грудью. — Ждите.       Ему остаётся только верить на слово. Хейг, почувствовав его движение, или услышав приказ, ощутимо подаётся назад, прижимаясь всем горячим телом. Опускает руку с запакованным в дорожную суму доспехом.       — Брин, это уже не смешно. Тени так не блестят глазами, — обращается Хейг и, свободную руку отведя назад, касается висящих на поясе Хадвара ножен.       — И не скрежещут зубами, — отзывается подвижная рыжеватая полутьма кухни. — Я хочу услышать историю, которую ты можешь мне рассказать, и не хочу отмываться от крови. Поэтому идём домой, детка. Тебя там все уже заждались.       Повисает тишина напряжённая и густая, такая, что, кажется, она тяжестью давит со всех сторон и тяжело шевелиться, и тяжело дышать.       Только Хадвар вдруг хмурится, встряхивает головой.       — Детка? — фыркает он Хейгу в самое ухо, и это вдруг щёлкает, как молния, сжигая напряжение их обоих.       Притиснутая к его груди спина Хейга вздрагивает. Он оборачивает голову, ровно так, чтобы губы наклонившегося Хадвара мазнули по щеке и смеётся, сжимая вместо ножен Хадварово бедро, ощутимо, цепко и горячо, всей ладонью.       — Мы поговорим здесь, — громче уже и спокойнее отзывается Хейг. — Попрощаемся с глазу на глаз, раз уж ты пришёл.       Тьма расступается, и первым очерчивается, как проявляются на пергаменте невидимые доселе чернила, явно девичий силуэт.       — Куда ты уходишь? — для себя самой тоже явно неожиданно громко и отчаянно спрашивает она.       Солдаты Хадвара ждут приказа, Хадвар ждёт, что скажет Хейг, всем телом ощущая его и отмечая немного рассеянно, как его пальцы гладят по бедру. И чётко уже зная, что позади них, на лестнице, наверху, где под закрытой перемычкой настала тьма, тоже кто-то есть — но это не пугает. Хадвару кажется, что происходящее по-настоящему правильно, и такого он не чувствовал будто бы уже очень долго. Опасность, которой может всё это обернуться, осознается, но не вызывает трепета. Он уверен, что они справятся. А подробности всех этих межличностных связей и то, как глубоко и во что ещё влип Хейг, он узнает потом.       — Он уходит со мной.       Судя по тому, как оборачивается Хейг, отстраняясь, чтобы только была возможность заглянуть в глаза, словно чтобы проверить, серьёзно ли он, Хадвар понимает, что не зря открыл рот.       Выскочившая вперёд девушка стоит, глядя на них прямо, её лицо в окружающем полумраке белое и тёмные глаза блестят. Как невидимая, но необходимая поддержка, тени позади неё оживают в коротком движении, и Хадвар узнает Бриньольфа, главу Гильдии Воров.       — Спускайтесь. У нас есть время поговорить, хотя бы до рассвета, — медленно, со вздохом проговаривает он. — Действительно нехорошо расставаться, не попрощавшись. И нехорошо убегать, когда ты легат имперской армии. Может повредить твоему амплуа, да, Хадвар?       — Не реагируй на него, — прижимается снова к Хадвару Хейг и шепчет, обернувшись, прижавшись лицом к лицу Хадвара. — Он тот ещё мудак, не обращай на него внимания.       Они вместе делают шаг в кухню, где солдаты легиона оказываются по обе стороны от них, стальные фаланги, готовые к обороне или атаке по первому же сигналу; Хадвар не убирает руки с плеча Хейга, вторую руку держа на оголовье меча.       — Он мудак, а ты детка? — спрашивает он шёпотом, глядя на Бриньольфа, смотрящего цепко и внимательно, хотя и стоящего словно бы расслабленно и спокойно.       За ними спускается, прошмыгнув мимо, к теням, тот самый эльф, Нируин — невидимое преследование, которое Хадвар успел ощутить в минутную заминку на лестнице. Он отстранённо удивляется мастерству и бесстрашию босмера, но жалеет, что не услышал его раньше, когда можно было обнаружить слежку взмахом меча в нужном направлении.       Бриньольф устраивается на столе, покачивая свешенными ногами и отщипывает лежащий в стороне сыр, крошит пальцами, отправляет в рот. Всё это — не отрываясь от Хейга. Он так расслаблен, будто они в комнате одни, и им никто не мешает вдруг поговорить по душам. И всё же взгляд его такой цепкий, неотрывный, тяжёлый, что внутреннее напряжение становится абсолютно явным.       Хейг подходит ближе, отнимая ладонь от чужого бедра, отстраняясь, и становится перед ним, а Хадвар остаётся в каком-то шаге позади, и прекрасно всё видит, и может всё слышать, но кажется ему всë равно, что он и все прочие за прозрачной стеной, отделены от Хадвара и от Бриньольфа, не присутствуют в их мире, не включены в беседу, которая должна начаться. Они так сосредоточены друг на друге за видимой расслабленностью и спокойствием, что остальным места подле них нет.       Это неожиданно неприятно.       — Такое натуральное, такое явное предательство, безыскусное и топорное, что даже немного противно, — хмыкает Бриньольф, весь сосредотачиваясь на сыре, отщипывая его крупными кусками и набивая рот.       — Я жизнью рисковал, Гильдии такой подарок сделал, а что слышу? — мягко парирует Хейг.       — А что ты слышишь? — вскидывает руку Бриньольф. — Правда — едкая штука, да, малыш?       — Ещё какая. Ты её до сих пор не выносишь.       Бриньольф вдруг давится и кашляет, не открывая рта, смешно дёрнув ногами.       — Давай поговорим без вот этого вот всего, — он указывает подбородком на набычившихся солдат и заодно на потерянно глядящую на них девочку-воровку. — Без помпы, свиты, лишних ушей.       Следующее его движение — к ведущей наружу потайной двери в стене. Хейг кивает ему коротко, но Хадвар не снимает хватки с его плеча, шагает вперёд, ближе, теснее, преодолев разделявший их шаг.       — Без меня ты не пойдёшь, — шипит он Хейгу на ухо, так, что, кажется, и Бриньольф слышит.       Не кажется, а действительно слышит — такое неудовольствие рисуется на его лице.       Полуобернувшийся Хейг смотрит с улыбкой, щуря блестящие, неожиданно яркие в полумраке янтарные глаза.       — Ты стал жёстче, легат, — шепчет едва слышно он. — Не уважаешь моих тайн.       Хадвар сглатывает, сгоняя резкий жар от чужого взгляда, чужого голоса, накативший под самое горло и куда-то к животу, в пах. На него, Хейг смотрит на него, сосредоточено, прямо, словно нет и не было Бриньольфа, только что поглощавшего всё его внимание.       Он справляется с собой. Убирает руку с ножен и прижимает осторожно, чтобы не причинить сильной боли, к раненому прогнутым доспехом боку Хейга, на бинты.       — Вот твои тайны, — отзывается он, уже тише, спокойнее, без вызова. — К чему они привели.       Хейг тянет долгое, низкое «М-м-м…», улыбаясь одними губами. Поднимает взгляд на Бриньольфа.       — Вижу, — говорит тот, дёрнув уголком рта, и тени очерчивают это короткое нервное движение очень явно. — Без отягощения пообщаться не получается.       Без отягощения не получается и с его стороны: две женщины и эльф, все, как один прутся за ними, бесшумно, почти ощутимо вперив острые взгляды Хадвару в спину. На улице Бриньольф галантно, как свойственно перед знатью, выйдя первым придерживает перед ними дверь — но только для того, чтобы сразу за Хадваром, едва не наступающим на пятки Хейгу, эту дверь захлопнуть и щёлкнуть крючком, чтоб не открыли изнутри.       — Несколько минут, — походя говорит он, и морось, серая в едва брезжащих лучах рассвета, кажется пылью, оседающей на его волосах.       Хадвар не может описать словами то, что видит. Это из разряда тех, даже топорным воякам понятных, будто сквозь человека просвечивающих вещей. И Бриньольф серьёзен, и хмур — даже Хадвару, видевшему его раз до того, как-то непривычно это выражение на его лице — но под этим есть другое, совершенно не такое жёсткое, иного кроя чувство.       Словно бы жалость. Жалость к себе самому.       И густые брови почти ползут вверх, как у мальчишек, которых колотила при Хадваре в Ривервуде Дорти, и они разбивали коленки и локти, и пытались держать лицо вот так же, как сейчас Бриньольф. Ну разве что чуть менее умело.       — Верность только себе самому и все дела, — говорит он хрипло и смотрит куда-то мимо Хейга, будто над его плечом. — Но ты это всë построил, из пыли поднял. Мне глаза раскрыл, Мерсера скинул с горы награбленного у своей же Гильдии… Сам не уберёгся, но Нору довёл до ума и всех до ума довёл… А теперь что? Просто уйдёшь?       — Просто уйду, — не помедлив ни секунды, ровно говорит Хейг.       Хадвар жалеет, что не видит его лица; в голосе такая твёрдость, что словами можно сваи заколачивать.       — У Гильдии есть глава, есть золото и больше нет золотого поводка. Ты свободен делать все, что сочтёшь нужным. Почему ты считаешь возможным лишать меня этой свободы?       — Зачем ты строил всё это, если не хотел? Гильдию, места в ней, нас всех? Чего ты добивался вообще, ради чего? — Бриньольф встряхивает руками, тяжёлыми кистями, зажимает их в кулаки.       Теперь то, что лишь обозначивалось доселе, проступило явно. Такая горькая, злая обида. Хадвару странно и интересно смотреть на это; но страшно за Хейга, словно ему вот-вот этими кулаками размозжат голову, лишь бы не отпускать. Лишь бы не услышать то, что он ответит.       — Не было выбора, — обрубает Хейг. — Мне некуда было идти. Я жил там, где было для этого место, где смог остаться. И всё. Не надумывай слишком многого, Брин. Так получилось. Получилось с Мерсером, с тобой, с Мавен. Я делал то, что нужно было делать, что ты делать ссал, на что у тебя не хватало, блядь, не знаю чего. Так что будь мне благодарен, можешь даже в материальном выражении, и не строй грустную рожу. У тебя есть намного больше, чем было до меня. И будет ещё больше после меня.       — Но не будет тебя, — веско заканчивает неожиданно ставшую жаркой тираду Бриньольф.       И это звучало бы забавно из чьих-нибудь чужих уст. Не этого уверенного и мощного человека, насмешливого и злого, ставшего сейчас словно вымокшая под дождём, избитая собака. Не нравится Хадвару эта фраза.       И он смотрит на Бриньольфа, а Бриньольф смотрит на него, исподлобья, сжав губы, и Хадвар чувствует, будто они взглядами сцепились. Непонятно зачем и как, но он не отводит глаз, чтобы не проиграть. Он виноват для Бриньольфа в том, что появился; виноват, что Хейг уходит. Будто это из-за него.       — Ты ещё что-то хочешь мне сказать? — явно раздражённо выдаёт Хейг. — Признаться в любви, в ненависти, что-то полезное поведать? Сопли будешь вытирать об кого-нибудь другого, честное слово, Брин. Не будь мудаком.       Бриньольф встряхивается, и его взгляд меняется, он сам меняется. Разжимаются кулаки. А Хейг продолжает, в запале, увлечённо, словно давно не мог выговориться. Хадвар его ещё таким не видел.       — Сейчас набежит стража и развесит нас всех за яйца за городской стеной, потому что тебе, видите ли, сопли в голову ударили. Побудь ты уже, блядь, взрослым мужиком, сделай для меня хоть что-то навроде нормальной человеческой услуги, а не строй из себя поруганную невинность и не хмурь мне тут брови! Я вам не мать печального сиротского приюта, я вам не обязан, и, если я хочу уйти, я уйду с тем, с кем хочу!       Он прерывается, только когда Хадвар придвигается к его плечу настороженно, заметив, что Бриньольф улыбается всё шире и шире.       — От имперцев в Скайриме одни беды, — фыркает Бриньольф, но ни следа той кислятины, что едва ли не только что наполняла его, не видно уже вовсе. — Мы обстряпаем твой прощальный подарочек отличной подставой и подгоним парочку виновных, чтобы легату не пришлось задерживаться в городе для расследования. Мавен решила подкупить имперского легата, а Братья Бури, зная, что он с солдатами у неё в поместье, совершили покушение. И легат, и приспешница Империи, да ещё такая влиятельная в городе, и оппозиция ярла… Но благодаря храбрости легата план почти провалился, покусившиеся погибли, но и Мавен, увы, тоже…       Хадвар слушает его удивлённо и раздражённо. Ему не нравится это — но иных вариантов, кажется, нет. Уже когда Бриньольф заканчивает свой впечатляющий пересказ придумываемого явно на ходу плана, и смотрит на Хейга, становится ясно, что этот план они будут осуществлять.       — Вам только нужно бы явиться в замок к ярлу, и представить Хейга как шпиона Империи, например? — невесело совсем усмехается Бриньольф. — Это самое то, чтобы выгородить его и создать такую репутацию, чтобы в Рифтен вход ему был заказан. По крайней мере, пока жива нынешняя ярл.       — Хорошо, — кивает Хейг, оборачивается к Хадвару, и не то чтобы спросить его мнения или одобрения, а будто чтобы увидеть реакцию на свои действия. — Так и сделаем.       «Всë же башка у Бриньольфа работает что надо», — думает Хадвар.       — Сохрани нас Талос, — только и шепчет он вслух.       Но даже такой план — это уже лучше, чем вообще никакого.