Их узы

      — Саске, что с ним будет? — с нарастающим напряжением спросила Аюми. Лишить жизни одного из старейшин деревни, главу Корня АНБУ — серьёзное преступление, и селение Листа не останется в стороне. Девушка решила начать с наиболее насущного вопроса, боясь даже в мыслях произносить имя Итачи.       — Мы не будем искать Учиху Саске… — Хокагэ немного устало опустил голову на сцепленные в замок руки, сделал короткий вдох и, наконец, вновь заговорил. — За день до того, как это случилось, Коноха отправила специальный отряд для поимки Шимуры Данзо. По прибытии же, как ты понимаешь, они застали лишь его бездыханное тело.       — Что это значит? — непонимающе уточнила Аюми. Слишком много странностей было в словах новоиспечённого главы. Почему деревня решила арестовать своего старейшину? Как человек, сосредоточивший в себе столько силы, мог просто так умереть?       — Что мы победили, — ответ донёсся откуда-то слева, но девушка не повернулась на звук. Она не была готова сейчас встретиться с юношей даже взглядами: не смогла бы пережить ещё одно расставание, поэтому предпочитала делать вид, что его и вовсе нет сейчас в комнате — своеобразная психологическая защита.       — С учётом всей полученной новой информации, — Какаши нарочито выразительно кинул взор на стоящего неподалёку Итачи, — за методы, используемые им, за обман Скрытого Дождя, за попытку убийства Сарутоби Хирузена…       Хатаке вновь ненадолго прервался, вспоминая, как сам же и рассказал Третьему Хокагэ о плане Данзо.       — За похищение жителей Листа в сговоре с Орочимару, за надругательство над памятью основателя деревни, за самовольные действия втайне от лидера…       Итачи на последней реплике прикрыл глаза, дабы не показать лишних эмоций. Слишком многое он узнал о подколодных играх Шимуры за эти месяцы и слишком горькие сожаления сейчас захлёстывали его. Возможно, будь он чуть старше и опытнее, то смог бы предотвратить трагедию клана: не следовать слепо чужой воле, взглянуть шире, выйти на диалог с Третьим…       Обычно, когда волны самобичевания захлёстывали юношу и бессознательно выплёскивались наружу, Аюми мягко гладила его по голове и участливо целовала в лоб. Итачи было тягостно осознавать собственные ошибки, которые он уже никогда не смог бы исправить, но слова возлюбленной как барьер всплывали в сознании: «Сейчас, став старше и мудрее, не осуждай себя прошлого, ты тогда многого не знал». И душевные муки отступали, признавая право шиноби быть неидеальным.       — За осквернение клана Учиха, — продолжал в это время Какаши, — Шимура Данзо был признан преступником, подлежал поимке и казни… Однако Учиха Саске опередил нас.       — Вот оно что…       Происходящее не укладывалось в голове Аюми. Это случилось так быстро и запетляло такими дебрями, что она с трудом пыталась переварить услышанное. Грехи Данзо стали известны. Саске не будут преследовать… Всё складывалось слишком хорошо, отчего измученной девушке тяжело было поверить в новую реальность.       «Постойте, если Данзо признан преступником, то значит…»       — Что будет с… Учихой Итачи? — кажется, Аюми собиралась игнорировать его присутствие до самого конца.       Как назло, Хатаке Какаши не изменял своей привычке носить маску, из-за чего прочитать реакцию было практически невозможно. Однако девушка нервно отслеживала малейшие движения зрачков, дыхание и судорожно пыталась проанализировать любые изменения позы, в которой сидел Хокагэ.       — Учиха Итачи, долгие годы выполнявший бессрочную миссию S-класса по защите Конохи, полностью реабилитируется как шиноби деревни.       Эти слова стали её спасением. Комок страхов, сжимавшийся где-то глубоко внутри и оплетьем расходившийся до самых пальцев, одномоментно распустился и канул в небытие. Облегчение даровало долгожданную свободу, однако тело оказалось слишком слабо, чтобы справиться с этой лёгкостью — Аюми повалилась на пол, словно марионетка, которой обрезали все нити, ведущие к кукловоду. Но ей было уже всё равно: на ссадины, которые могут остаться на коленках, на халат, который рисковал распуститься при падении, на правила приличия.       Её волновал лишь он: юноша с бесконечно прекрасными глазами. Закончилась его многолетняя борьба, дорога беспросветного одиночества, история жертвы, согласно которой Учиха должен был сгинуть от руки собственного брата. Не нужно было больше сражаться и прятаться, защищать деревню из тени — наконец ему позволили встать в один ряд с другими шиноби, обвязать вокруг лба протектор без единого изъяна с символом Листа, вызывающим невероятный трепет и чувство беззаветной любви.       Аюми не слышала короткое: «Благодарю, Хокагэ-сама». Не почувствовала, как муж подхватил её, когда начала падать. Не видела, как перед ней проносилась возрождающаяся деревня. Девушка пришла в себя лишь потом, в палате временного госпиталя Конохи. На секунду вновь стало страшно от привычного вида стен, приевшейся жёсткости кровати. Но потом взор обратился к брюнету, который сел на колени напротив и обнял, уткнувшись носом в грудь.       — Прости, что так долго… — произнёс Итачи, вдыхая почти позабытый аромат.       И она заплакала. Громко и неудержимо. Так, что снова сбежались медсёстры. Слёзы усталости, вперемешку с влажными дорожками счастья, лились по щекам и впитывались в рубашку подтянувшегося выше юноши. Он что-то шептал, пока частыми рывками гладил её макушку, но девушка так и не смогла разобрать…       Аюми проснулась только утром. Солнечные лучи мягко касались постели, рассеиваясь бледным светом по всему помещению. Казалось, где-то снаружи отдалённо слышалось пение птиц. Однако щебетание прерывалось шумными разговорами посторонних.       — Итачи… — позвала она, до конца сомневаясь в случившемся.       — Я тебя разбудил? — чутьё не подвело: он действительно был здесь. Расположился на том же стуле, который обычно занимал Наруто. Неизвестно, спал ли шиноби этой ночью или же так и провёл время подле любимой.       — Нет-нет, — Аюми слегка неуклюже потёрла единственный свободный глаз, — а ты… не спал?       — Подремал немного.       — Вот оно что, — девушка расстроилась из-за того, что её состояние помешало юноше нормально отдохнуть. Она немного насупилась и уставилась в одну точку, размышляя о чём-то своём…       — Наруто не приходил?! — выплыла Аюми из пучины раздумий, вспомнив об обещанном визите юноши-солнца.       — Он рвался изо всех сил, несмотря на раннее время, но, когда увидел меня, смутился и сбежал, — Итачи усмехнулся одними уголками губ. Отчего-то Аюми казалось, что эти двое в конце концов хорошо поладят и в обычной жизни. Причиной тому была не только сама девушка, но также и то, что Наруто поведением порой напоминал Саске в детстве: скорее всего, так думала не только она.       — Хах, очень похоже на него.       — Оставил тебе это, — Учиха потряс каким-то тяжёлым пакетом. Затем достал оттуда что-то миниатюрное и жёлтое и протянул девушке.       — Юдзу… Наруто, как всегда, это же была просто шутка…       Аюми покрутила в руках круглый фрукт, цветом напоминавший волосы юного Узумаки: ослепительный и яркий. Характерный цитрусовый запах хорошо подошёл бы жизнерадостному Наруто, который с самого детства старался быть таким же навязчивым, чтобы доказать всей деревне — нет, всему миру, — что он чего-то стоит.       Она почувствовала такую нужную сейчас поддержку друга даже через этот маленький комочек. Аюми стало неловко рядом с Итачи: девушка уже и забыла, когда в последний раз они вообще разговаривали. Спешное возвращение в Коноху, разрушенное селение, битва с Пейном, больница, бесконечные похожие друг на друга дни… Казалось, они не виделись целую жизнь. Оттого становилось немного неуютно, и слова не сразу находили себя.       — Итачи? — обратилась девушка, продолжая вертеть в руках солнечный юдзу. Кисловато-сладкий аромат рассеивался по комнате, одурманивая и расслабляя.       — М?       — Ты больше не уйдёшь?       — Не уйду.       В груди разливалось приятное тепло. Мандариново-лимонные нотки едва заметно щипали глаза.       — Мы теперь можем жить в Конохе?       — Можем.       — Итачи, я люблю тебя, — Аюми наконец посмотрела на мужа, почти неподвижно сидящего напротив. Он выглядел довольно уставшим, но в то же время неимоверно счастливым.       — Я тоже тебя люблю… — произнёс юноша, приблизившись к девушке. И осторожно поцеловал её, словно опасаясь, что от непредвиденного напора она растворится в воздухе и безвозвратно исчезнет. Оставил несколько невесомых касаний на скулах. Губами дотронулся до белоснежной повязки на лице. Вчера, когда черновласая бестия ворвалась в кабинет Хокагэ, Учиха испытал самые разные чувства. И одним из них неминуемо стала боль. Невозможно было не заметить отчаяние, исходившее тогда от Аюми, а загипсованная рука и перевязанный глаз явственно указывали на последствия битвы с лидером «Акацуки».       Он понял, что произошло, когда перед ним появилась ворона. Сорвался с места со всей скоростью техники телесного мерцания. Но, когда очутился на пепелище, бывшем когда-то родной Деревней листа, уже опоздал. Угольно-чёрное Аматэрасу прожигало землю, а сцепившийся Демон-лис остервенело гонялся за мужчиной в плаще с красными облаками…       Он долго корил себя, хоть и знал, что жена первая его осудит за очередной приступ самокритики. Но не мог ничего поделать, когда буквально всем нутром ощущал пределы собственных возможностей: для гения клана Учиха это было практически невыносимо. Сейчас лишь благодаря милости судьбы он может обнимать дорогого человека. И, как никогда прежде, боится потерять. И неизбежно будет бояться этого всю оставшуюся жизнь.