***
Луч утреннего солнца упал Захарии на лицо, пробудив его ото сна, — от яркого света глаза сразу заслезились, стоило только их открыть. Спина и плечи затекли от долгого лежания на твердом, и Захария, поднявшись с пола, принялся разминать занемевшие конечности. Он осмотрелся вокруг: в свете утренней зари дом уже не выглядел таким мрачным, каким показался вчерашним вечером. Пылинки кружились хороводами в золотистых полосках света, медленно оседая на мебель, а паутина в углах, уцелевшая после уборки, блестела и переливалась в лучах солнца. Даже стены сегодня смотрели приветливее. Место Яхие уже пустовало. Должно быть, он пошел разгребать двор или снова полез на чердак. Стоило Захарии только подумать об этом, как дверь тут же скрипнула и отворилась. — Проснулся наконец! — сказал Яхие, войдя в комнату. Он держал в руках четыре деревянных ведра, стянутых железными обручами. — Пойдем, поможешь мне принести воды. Захария протер глаза и принял из его рук ведра. Сон как рукой сняло. Они спустились к ручью, о чем-то болтая, и подошли вплотную к воде. Когда они пробирались к берегам ручья сквозь заросли прибрежных растений, — то тут, то там торчали метелки камышей и ярко-зеленые стебли аира, — из-под их ног бросились врассыпную несколько лягушек, а потом что-то большое с шумом плюхнулось в ручей, так что по водной глади пошли круги. Захария попытался рассмотреть, кто это был, но безуспешно: таинственный водный обитатель не пожелал показывать себя. — Водяная крыса, наверное, — сказал он, всматриваясь в стремительно расходящуюся рябь. Яхие и Захария набрали полные ведра воды, а затем оба, не сговариваясь, стащили с себя обувь и одежду, и спустились в воду. Около берега было совсем неглубоко, и Захария встал ногами на илистое дно. Вода была холодной, поэтому он быстро покрылся мурашками. Рядом Яхие окунулся в ручей с головой и несколько секунд сидел так, не выныривая. — Ныряй. Вода теплая, — сказал он и шлепнул ладонью по воде, окатив Захарию водопадом брызг. — Холодная. Сейчас утро, она еще не успела нагреться, — возразил Захария, послав ответную волну брызг, но потом все же задержал дыхание и окунулся в воду с головой. По телу прошла дрожь, и первым желанием было поскорее выскочить на берег, но он нарочно посидел в воде подольше и даже несколько раз переплыл поперек ручей. Словно в награду за терпение, ручей смыл с него застарелые грязь и пот, подарив коже прекрасное ощущение свежести. Ногу — то место которое болело у него вчера утром — неприятно жгло. Захария вылез из воды на илистый берег и, усевшись, убрал с лица мокрые пряди. Жжение не прекращалось, и он опустил взгляд на свою ногу… и замер с гримасой изумления на лице. Яхие вынырнул из воды и заметив, что что-то не так, подплыл к земле ближе и тоже вылез из воды, вытряхивая из ушей воду. — Куда ты там уставился? — спросил он. Захария, не сказав ни слова, одними глазами показал на свою ногу. Яхие недоуменно посмотрел на нее и даже присвистнул от изумления, а лицо его удивленно вытянулось. Через все бедро наискосок тянулся длинный, клиновидной формы порез; верхняя часть его была широкой, но чем ниже, тем уже становилась рана, пока не превращалась в тонкую линию. Края пореза были почти идеально ровными. Рана не выглядела свежей — скорее, так, будто ей по меньшей мере несколько недель. Зияющая щель рассеченной кожи была прикрыта тонкой розовой кожицей, а края раны покрывала рубцовая ткань. — На что же ты напоролся? — спросил Яхие. — Откуда у тебя эта рана? — Я… Я не помню… — Захария посмотрел на него пустым взглядом. — Я не помню, откуда она. Не могу вспомнить… Яхие ничего не ответил. Он еще осмотрел порез, а потом окинул Захарию внимательным взглядом с головы до ног. — А это ты видел? — спросил Яхие, ткнув пальцев ему в ребра. — Ай! Захария согнулся пополам: на несколько секунд от боли у него перехватило дыхание. В том месте, куда указал Яхие, неприятно зеленел уже заживающий, но все еще огромный синяк. — На твоей спине еще несколько таких же, — серьезно сказал Яхие. — А еще куча мелких ссадин и царапин. Откуда они? И откуда эта рана на ноге? — Я же говорю… Наверное, на что-то напоролся и сам не заметил… — монотонно повторил Захария. Его губы побелели, а из-под широко распахнутых ресниц испуганно смотрели глаза — такого же цвета, что и буро-зеленая тина вдоль берегов ручья. — Ты врешь! Как можно было такое не заметить?! — Яхие схватил его за плечи и с силой встряхнул. -Откуда у тебя эти раны? — Да не помню я! Не могу вспомнить. Домой они возвращались молча, стараясь не расплескать тяжелые ведра. Яхие больше не заговаривал о порезе, словно напрочь забыл о нем, и Захария с облегчением выдохнул. Казалось, что чем меньше он вспоминал о своей ноге, тем меньше она болела; а, может, это и впрямь было так. Яхие вылил часть воды в умывальник, кое-как расчесал пальцами свои еще мокрые волосы и спросил: — Ты пойдешь со мной в лес? Наверняка нам удастся найти ягод или еще чего-нибудь съестного. — Пошли. От дома до леса было рукой подать: стоило только выйти наружу и пересечь небольшой пологий холм, как лес уже приветствовал тебя тихим шелестом листвы и щебетанием птиц. Вертлявая ящерица прыснула у Яхие из-под ног и стремительно скрылась в высокой траве. Он проводил ее взглядом и, остановившись в нерешительности, поднял глаза. Рядом остановился Захария. Тихий и таинственно манящий лес раскинулся прямо перед ними, и лишь вблизи стало по-настоящему ясно, как он величествен и могуч. В спину подул ветер, словно подстегивая поскорее войти в тень деревьев, и Яхие повиновался ему. Он ухватил Захарию за руку и сделал шаг. Потом второй, третий, все глубже в лес, все быстрее и быстрее. И вот он уже несся, увлекая Захарию за собой. Они бежали, сокрытые густой листвой деревьев, перепрыгивая узловатые корни. Из-под их ног разбегались потревоженные многоножки и землеройки, что копошились в лесной подстилке. Яхие и Захария продирались сквозь заросли лещины и бересклета, и с каждым шагом клены, вязы и ели становились все выше, а подлесок гуще. Все больше и больше становилось хвойных деревьев, а вскоре перед глазами замелькали стволы сосен. Захария и думать забыл про ногу. Он несся, словно на крыльях. В ушах отдавались собственное тяжелое дыхание и стук, с которым ботинки каждый раз касались влажной черной земли. Яхие бежал рядом, чуть впереди, и не отпускал его руки. Когда Захарии уже начало казаться, что их бег никогда не прекратиться, Яхие наконец остановился. Он запрокинул голову вверх — туда, где ветер гулял в верхушках сосен и лучи солнца застревали в их густой хвое. Здесь почти не росли трава и кусты: в тени гигантских деревьев им попросту не хватало света. Стволы сосен поросли мхом и лишайником. В воздухе царила звенящая тишина, тревожная и успокаивающая одновременно. — Куда ты нас привел? — спросил Захария, чуть отдышавшись. — Сам не знаю. Я просто бежал, куда глаза глядят, вот и все, — беспечно сказал Яхие и шумно втянул носом лесной воздух. — Запах хвои и сырой земли. Я хочу остаться здесь навечно. Навечно? Уголки его губ чуть дрогнули, и Яхие впервые за эти несколько дней по-настоящему улыбнулся, но отчего-то его улыбка вышла слегка печальной. Должно быть, из-за того, что выражение его глаз осталось неизменным, таким же спокойно-равнодушным. Захария не стал задавать вопросы. Он молча встал рядом и вслушался в тишину леса. Теперь он расслышал, как где-то вдалеке квакают лягушки и шумно переругиваются дрозды, как шелестят на ветру верхушки сосен и шебуршат в лесной подстилке насекомые. Те, несколько минут, что они с Яхие простояли в зеленом сумраке деревьев, не произнося ни слова, показались Захарии вечностью, поэтому когда Яхие вновь заговорил, ему не сразу удалось стряхнуть с себя молчаливое оцепенение. — Ты слышал, как квакали лягушки? — спросил Яхие, и когда Захария кивнул, продолжил: — Значит, вода неподалеку. Если пойдем на их голос, то, может быть, набредем на пруд или озеро. — Или болото, — подхватил Захария. — Клюква или черника нам точно не помешают. — А по дороге можно поискать грибы или еще что-нибудь съедобное. — Только не заблудиться бы… Ты помнишь, какой дорогой мы сюда пришли? — Я выведу, — спокойно сказал Яхие. — Этот лес… Не знаю почему, но я чувствую себя здесь, будто дома. Они пошли туда, откуда слышалось неумолкающее кваканье. Захрустели сухие ветки ищепки, ломаясь под подошвами ботинок. Среди стройных рядов сосен стали попадаться береза, тополь и осина. Голос лягушек становился все громче, а в воздухе запахло сыростью и сладковатой гнилью. Яхие не ошибся: вскоре они действительно вышли к небольшому пруду. Стоячая вода зацвела, и теперь ее покрывал сплошной мутно-зеленый ковер тины, так что пруд уже больше походил на болото. Плакучие ивы безмолвно обступили его берега и стояли, низко склонив над водой ветви. Их тонкие и длинные листья чуть заметно подрагивали на ветру, так что казалось, будто деревья дрожат. Вдоль берега торчали пурпурно-розовые метелки дербенника, а в густых зарослях аира и осоки заливались лягушки. В зарослях прибрежных растений Захария первым углядел то, что они искали. — Смотри! — закричал он. — Здесь черника. Яхие уставился туда, куда показывал пальцем Захария. И правда: в зарослях прибрежных растений торчали из земли низкорослые кустики черники. Захария, аккуратно ступая по влажной земле, пробрался к ним, а Яхие устремился за ним следом, стараясь ставить ноги туда, где он оставил свои следы. Над болотом поднималась белесая дымка тумана, и в этом мареве роились комары, будто предчувствуя скорую добычу. Захария набросился на еду, и в один момент опустошил несколько кустиков. Сейчас ничто не способно было оторвать его от ягодного пиршества. Ну, за исключением лишь комаров. — С-с-сволочи, — прошипел он, прихлопнув на себе очередную кусачую тварь. Все его руки и ноги были испещрены комариными укусами. — А меня еще не один не укусил, -сказал Яхие. — Похоже, ты им понравился. — Он ехидно ухмыльнулся. — Нечестно, — буркнул Захария и прихлопнул на себе еще одного комара. Они измазали в черничном соке все руки, — а Захария, к тому же, еще и пострадал от комаров, — но зато набили животы черникой, и теперь, сытые и довольные, неспешно двинулись к дому. Яхие вел их сквозь заросли лещины, мимо могучих дубов и тонких березок — так уверенно, словно шагал по своему собственному двору. Захария тоже пытался запомнить дорогу, но ему это никак не удавалось: всевозможные деревья, кусты и коряги, ямы и немногочисленные тропинки сливались в голове в одно большое зеленое пятно. В конце концов он сдался и просто шел туда, куда вел его Яхие. Несколько ворон с шумным карканьем опустились на ветку осины, и еще одна села чуть поодаль. Захария невольно засмотрелся на птиц. Их оперение, на первый взгляд абсолютно черное, при внимательном рассмотрении отливало зеленым и фиолетовым блеском. Одна из ворон — та, что сидела в стороне от остальных, — не мигая, уставилась на Захарию одним глазом. А затем — он мог поклясться, что точно это видел — на ее оперенном брюшке разверзлась щель. Сначала из нее показался ярко-алый язычок, а потом Захария увидел ровные ряды зубов. Ворона облизнулась, клацнула челюстями, и ее «рот» вновь скрылся под оперением. Захария остался стоять как вкопанный. — Ты тоже это видел? — спросил он у Яхие. Тот уже успел зайти вперед. — Что видел? — Яхие вернулся обратно, раздвинув руками кусты волчьего лыка. — Ты чего тут встал? Захария молча указал на одинокую ворону. Она сидела на ветке как ни в чем не бывало и чистила перышки. — Ну и что? — сказал Яхие. — Ворона как ворона. Пошли уже. Захария еще раз взглянул на птицу: она еще чуть-чуть посидела на ветке, а потом, шумно взмахнув крыльями, слетела со своего места и скрылась в верхушках деревьях, оглушительно каркая. «Показалось, наверное,» — подумал Захария, и устремился вслед за Яхие. Когда за стволами деревьев показались наконец очертания холмов, день уже клонился к вечеру. Солнечный диск низко повис над горизонтом. В вечерней тишине послышалось глухое уханье горлицы. Уже привычно скрипнула дверь — Яхие и Захария наконец вернулись домой. Пока над холмами еще не сгустилась ночная тьма, Яхие снял с полки глиняную посуду и обтер ее мокрой тряпкой. Пузатые бока кувшинов покрывал причудливый орнамент. Яхие невольно засмотрелся, водя глазами по хитросплетениям его линий. Некоторая посуда пошла трещинами, и он расстроенно отставил ее в сторону — туда, где уже лежали несколько найденных на полу осколков стекла и ржавый гвоздь. — Эй, Яхие… — начал Захария. — Вчера утром я видел дым вдалеке. Мне кажется, за холмами есть деревня. Давай сходим туда? Можем набрать грибов и ягод и продать их там, а самим купить муки, яиц или еще чего-нибудь. А! Нам нужно масло, чтобы смазать дверные петли, а то они жутко скрипят. — Ага, — коротко бросил Яхие. — Но я не думаю, что местные будут нам рады. — Почему? — Люди не любят чужих, вот и все. — Он пожал плечами и обратно уставился на глиняный кувшин, который вертел в руках.***
Деревня, которую углядел за холмами Захария, находилась примерно в часе ходьбы от дома на краю леса. Если бы вы захотели попасть туда, то вам пришлось бы сначала пройти холмы, спуститься по пологому склону и пересечь луг. Дальше начинались пшеничные поля. Где-то там, среди нескончаемых золотых колосьев, тянулась и извивалась тропинка, которая в конце концов и привела бы вас в поселение. Захария шел первым, прокладывая путь сквозь заросли луговых растений. Трава местами доходила ему до самой шеи, так что почти не видно было, ни куда он идет, ни что он оставляет позади. Яхие повезло больше: он был чуть выше, и трава не лезла ему в лицо. Белые пушистые метелки ковыля низко клонились к земле. На лугу, на открытом пространстве, ничто не препятствовало движению ветра, и он шелестел травой, трепал колосья мятлика и тимофеевки, развевал одежду и все норовил запутать волосы Захарии: тот то и дело раздраженно откидывал с лица пряди. Увядшие соцветия буквицы и шалфея вяло поникли. Многие цветы уже отцвели. Но не все: под ногами торчали пушистые фиолетовые цветки дикого лука, нежно-голубые цветки цикория и крупные белые цветки алтея. Яхие шел, прижимая к себе корзину, полную ягод, — с утра он успел сходить в лес и набрать еще, — и разглядывал растения. Иногда он ненадолго останавливался, присматриваясь к какому-нибудь цветку повнимательнее, и тогда Захария нетерпеливо оборачивался назад и поторапливал его. Яхие теперь почти все время не выпускал из рук гербарий — тот, что нашел среди кучи хлама на чердаке. Он разглядывал его, сравнивал с картинками те растения, которые находил, читал описания, которыми пестрели страницы. Но пометки в углах листков ему разобрать так и не удалось, как бы он ни пытался. Они были написаны слишком мелко и, по всей видимости, на каком-то другом, непонятном языке. За пару дней Яхие успел запомнить добрую половину цветов и теперь, не затыкаясь, называл все растения, которые успевал разглядеть на ходу. Фиолетовые цветки живокости, невзрачные, покрытые пушистым хохолком цветки бодяка, круглые городчатые листочки будры, ползучие побеги вьюнка, украшенные воронками белых и нежно-розовых цветков, ярко-желтые, похожие на звездочки цветки зверобоя — Захария и не замечал раньше, сколько под ногами разных растений. Он шел и слушал, а Яхие все говорил и говорил, пока, наконец, луговая трава не сменилась пшеницей. Дальше множеством ног была протоптана тропинка, которая уходила далеко в поле, туда, откуда над горизонтом поднимался дым. Поле тянулось, на сколько хватало глаз. До самого горизонта раскинулось его золотое полотно, по которому, словно по водной глади, проходили гонимые ветром волны. Пшеница уже созрела, крупные спелые колосья под тяжестью зерна клонились к земле. Близилось время жатвы. Захария случайно спугнул какую-то некрупную птицу. Она с встревоженным криком поднялась в воздух и, пролетев совсем немного, скрылась среди пшеницы. Ее охристое, в бурую крапинку оперение почти сливалось с колосьями. Чуть меньше жаворонка, маленькая, толстенькая, птица была похожа на курочку. — Перепелка, наверное. — Захария проводил птицу взглядом. — У перепелок вкусное мясо. Яхие остановился чуть позади и завороженно оглядел поле. В лучах яркого солнца оно и правда казалось сделанным из чистого золота. Колосья шелестели, будто тихо перешептываясь между собой. В этом поле было столько хлеба, столько жизни, что хватило бы им до конца своих дней. — Если из всей этой пшеницы сделать хлеб, то нам с тобой и за всю жизнь его не съесть, — сказал Яхие и рассмеялся. Захария чуть улыбнулся уголками губ. Он подумал, что сейчас, в лучах солнца глаза Яхие сияли ярче янтаря. Они были карими, а в карих глазах, наверное, и рождается солнце — иначе как объяснить тот завораживающий свет, что всегда исходит от их обладателей? Он обернулся назад. Захария хотел увидеть, как искрится и играет в глазах Яхие солнце. Хотел согреться в их тепле. Но встретил мороз, пробирающий до костей. Его глаза… Словно бездонный колодец, в котором исчезали даже самые яркие солнечные лучи, его глаза смотрели равнодушно. Присыпанные пеплом и смертельной тоской, они не улыбались и не сияли вместе с Яхие. Захарии почему-то вдруг стало не по себе. Он незаметно отвернулся и продолжил свой путь, чуть ускорив шаг. Вдалеке завиднелась верхушка старой колокольни. Послышался лай собак. Если Захария не ошибся в своих прикидках, то до деревни оставалось идти не больше четверти часа. Почему в его глазах не отражается солнце? Ветер донес до них запахи только что скошенной травы, коровьего навоза и свежеиспеченного хлеба. Воздух наполнился шумом — тем, что всегда сопровождал поселения человека. Обрывки разговоров, сварливая брань, крики и гомон детей, скрип колес старых телег и конское ржание с каждым шагом становились все громче. Деревня лежала в излучине реки; река, змеясь и извиваясь, стремительно уносилась на север. Она тянулась вдоль кромки леса, где-то вдалеке ветвилась и небольшим ручейком уходила в чащу, скрываясь в тени деревьев, а основной поток продолжал бежать дальше, переливаясь и сверкая серебром в лучах солнца. Поселение располагалось на открытом месте, там, где лес ненадолго сдавал свои позиции, будто уступая место человеку. Лес защищал деревню от холодных ветров, он кормил местных жителей, давал им древесину для строительства домов, хворост, для того чтобы согреться холодной зимой, Словом, в этих местах лес был синонимом жизни. Вдоль дороги, изъезженной колесами телег и исхоженной множеством ног, тянулась вереница домов. В их дворах женщины развешивали белье, рубили дрова их мужья и резвились ребятишки. Пухлые куры по-хозяйски прогуливались по траве, поклевывая букашек, серые гуси гоготали, стайками переходя дорогу. Поселение было небольшим. Каждый здесь знал в лицо едва ли не всю деревню, а торговцы или путешественники тут бывали нечасто, поэтому на чужаков многие смотрели кто с любопытством, а кто с подозрением. Яхие и Захарию рассматривали, изучали, полировали десятками взглядов, так что порой они физически ощущали, как чьи то внимательные глаза сверлят спину. Захария шел как ни в чем не бывало, а вот Яхие стушевался. Он, нервно оглядываясь по сторонам, привлекал к себе еще больше внимания. — Почему на нас все смотрят? — не выдержав, тихо спросил он. — Должно быть, здесь не привыкли видеть чужаков, — ответил Захария. — Не обращай внимания, скоро мы перестанем быть новостью, — добавил он, ободряюще улыбнувшись. Шум и гам становились все ближе, и вскоре они очутились на базаре. Люди сновали туда-сюда, торговцы кричали, предлагая свои товары и надеясь выручить как можно больше прибыли. От изобилия всевозможных вещей разбегались глаза. В одном ряду продавали рыболовные снасти, в другом вилы и грабли, в третьем посуду, а в конце улицы виднелась вывеска мясной лавки. Здесь, в толпе, на чужаков уже никто не обращал внимания: у всех было полно своих забот. Яхие почувствовал себя чуть уверенней. Но все равно Захария видел, как ему неуютно здесь, среди криков и гомона, среди незнакомых людей. Он схватил Яхие за руку, увлекая вперед, и потащил за собой к одному из деревянных навесов вдали от толпы. Там, сидя на полуразваленной деревянной скамье, продавала овощи пожилая женщина. Она клевала носом, но когда подошел Захария, сразу встрепенулась и затараторила, как заведенная, предлагая свеклу, лук, морковь и редис. Яхие стоял в стороне и незаметно разглядывал проходящих мимо людей. Захария договорился с торговкой, что за несколько монет отдаст ей ягоды, которые она потом сможет продать в своей лавке. Он вернулся к Яхие с уже пустой корзиной, довольно сжимая в руке три медных монеты. — А теперь настала наша очередь покупать, — сказал Захария. — Я договорился с той женщиной — кстати, ее зовут Бейла, — что мы будем приносить ей грибы и ягоды, а она будет их покупать и продавать в своей лавке. Она говорит, ей уже тяжело собирать их самой. Да и у нас бы покупали неохотно, а Бейлу вся деревня знает. — Как ты это хорошо придумал, — сказал Яхие. — Куда теперь пойдем? — Первым делом нужно купить масло для лампы и мыло. Хотя, этих денег на большее и не хватит. Еды нам много и не надо, и если что понадобится, купим в следующий раз. Захария остановил какого-то мальчика и спросил у него, где здесь хозяйственная лавка. Тот указал куда-то в самый конец улицы. Там, по соседству с мясной лавкой ютилась и крохотная хозяйственная. Ее вывеска выцвела и покосилась — видимо, дела у хозяев шли неладно в последнее время. Захария, покрепче сжав в ладони монеты, направился туда. Яхие остался на улице, сославшись на то, что не умеет торговаться. Но Захария понял, что тому просто хотелось поглазеть на разные безделушки, которыми был заполнен базар. «Ну и пусть смотрит», — подумал он и дернул за ручку двери. Тоненько звякнул колокольчик. Внутри лавки оказалось на удивление чисто и аккуратно. Здесь пахло мылом и хвоей — так пах пучок еловых веток, подвешенный под крышей. За прилавком, закинув ногу на ногу, сидел старик. Его жидкие седые волосы были скручены в тугой узел на затылке; лицо имело вид несколько помятый, но из-под низко посаженных бровей глаза смотрели с той же живостью и энергией, что свойственна молодым. Старик оказался скуп на слова, но на редкость сговорчив. Захария потратил в лавке все деньги, но зато унес с собой и масло для лампы, и кусок мыла, и несколько свечей в придачу. Он уложил все в корзину, вдыхая приятный, медовый запах воска. Снова звякнул колокольчик. Захария, скрипнув дверью, оказался на улице. После приглушенного света в лавке солнечные лучи ослепили его, и он сощурил глаза. Но увиденное зрелище заставило его вновь распахнуть их и не на шутку встревожиться. Какой-то мужчина, схватив Яхие за грудки, едва ли не приподнимал того на землей. Незнакомец был на голову выше и раза в два шире Яхие в плечах. Своей мощной шеей, массивной нижней челюстью и остервенелым взглядом он напоминал разъяренного быка. «Бык» что-то орал, злобно брызгая слюной. Миниатюрная женщина ростом ему по плечо и с беременным животом едва ли не больше ее самой цеплялась за его одежду, пытаясь успокоить. Захария спешно пробрался сквозь толпу и подошел к «быку» со спины. — Что здесь происходит? — громко спросил он. «Бык» на секунду отвлекся и ослабил хватку. Яхие спешно высвободился из его рук и опасливо отошел в сторону. На его лице отразилось невиданное облегчение. — А ты еще кто такой? — злобно прошипел «бык». — Не видишь, что я разговариваю? — Я пришел сюда с ним. — Захария махнул рукой в сторону Яхие. — Мы живем в доме за холмами. А теперь кто-нибудь потрудится мне объяснить, что здесь произошло? — спросил он, и в голосе его послышалась сталь. — Твой дружок толкнул мою жену, вот что здесь произошло! — ответил «бык» и, угрожающе хрустнув костяшками, двинулся на Захарию. — Роб! — Голос маленькой женщины оказался чересчур низким, даже немного грубоватым для ее внешности. — Он толкнул меня случайно и тут же извинился. А ты, баран твердолобый, сразу полез в драку! — Она огрела мужа какой-то тряпкой, которая подвернулась под руку. — По-твоему, я должен стоять в стороне, когда кто-то обижает мою жену, а, Сара?! — сказал Роб и собрался добавить что-то еще, но Сара одарила его таким взглядом, что он сразу замолчал. — Пожалуйста, прости его за это, — обратилась Сара к Яхие. — Роб такой человек: чуть что — сразу лезет в драку, даже не разобравшись. Ох, и намаялась я с ним! — добавила она, всплеснув руками. Ее черные глаза, умные и пронзительные, смотрели спокойно и уверенно, а в несколько грубоватых, но все же красивых чертах лица было что-то такое, что внушало доверие к этой миниатюрной женщине. К Робу Захария не испытывал ничего кроме отвращения — даже когда тот чуть было не затеял драку. А вот к Саре он сразу преисполнился уважением. Захария невольно задумался, почему же судьба свела ее с таким, как Роб? Что же в нем было такого, что заставило Сару стать его женой? Яхие в ответ на извинения пробормотал что-то невнятное и, опасливо покосившись на Роба, встал как вкопанный. Так замирает тот, кто, увидев вдруг у себя под ногами ядовитую змею, ждет, укусит она или проползет мимо. — Извините нас, — сказал Захария и, поманив Яхие за собой, направился в сторону дороги. Подальше от толпы людей, пока они не навлекли на себя очередные неприятности. Когда они уже отошли на приличное расстояние, сзади послышался голос Роба. Захария раздраженно замер. Не успели? — Глаза у твоего друга, как у дохлой рыбы! — с ненавистью крикнул Роб ему вслед и, плюнув себе под ноги, развернулся и ушел. Сара только покачала головой и, подперев руками поясницу, направилась вслед за ним. Все. Пронесло. — Не оборачивайся, — шепнул Захария, но Яхие и не думал оборачиваться. Он лишь потупил глаза в пол и до боли сжал кулаки, впившись в ладони, так что его костяшки побелели. Захария не нашел ничего лучше, чем хлопнуть его по спине. Вышло несколько грубовато, так что Яхие дернулся и с немым вопросом уставился на него. Но, кажется, чуть-чуть взбодрить его все же получилось. — Не обращай внимания, — сказал Захария. — Он просто какой-то болван, который любит устраивать драки на пустом месте. — Да черт с ним, с этим Робом! — отмахнулся Яхие. -Знаешь, а ведь он прав. У меня и правда глаза, как у дохлой рыбины. Я видел свое отражение в какой-то посудине: белый, как полотно. И что со мной такое? — усмехнулся он. Захария не нашелся, что и ответить. Он и раньше замечал это — холодные руки, бледная кожа и потухший взгляд, будто Яхие чем-то болел. Но при этом тот и чувствовал себя неплохо и вел себя так, словно ничего не происходило. Захария был сбит с толку. По дороге домой они вновь встретили Бейлу. Недалеко от маленького деревянного домика с покосившимся от ветра забором она стояла и разговаривала с какой-то девушкой. На вид той было не больше двадцати лет. Ее тяжелые черные кудри рассыпались по полным плечам, щеки рдели румянцем. Бейла, смешливо прикрыв рот ладонью, что-то ей сказала ей, и девушка заливисто расхохоталась, обнажив ровные белые зубы. Захария невольно залюбовался ею. Ветер донес до него обрывки их разговора. — Это ведь он принес тебе те цветы, Эстер? — лукаво спросила Бейла. — Он нарвал их на лугу. — Эстер хихикнула, и добавила, надув губы. — Хотя лучше бы принес парочку карасей. Тут Бейла заметила Захарию и Яхие и помахала рукой. — О, это вы, — сказала она, когда они подошли поближе. — Я смотрю, вам, ребята, уже посчастливилось познакомиться с Робом? — Захария едва успел одними губами прошептать «Откуда?..», как Бейла тут же ответила на его вопрос: — В деревне вести разбегаются быстрее, чем мышки в амбаре. — Не скажу, что счастлив от этого знакомства, - буркнул Яхие. Бейла, которая, казалось, только заметила его, вдруг расхохоталась. Она смеялась, чуть запрокинув назад голову и обнажив ряд кривых желтоватых зубов. Некоторые зубы у нее уже выпали, отчего улыбка походила на решето. Ее смех напоминал ржание лошади. Яхие изумленно уставился на нее. — Пока еще никто — разве что, кроме Сары — не назовет свое знакомство с Робом счастливым, — сказала Бейла, закончив смеяться. — Такого, как он, еще поискать надо. — Она почесала свой горбатый нос. — Так что вы с ним поаккуратнее. Парень он неплохой, но чуть что, несется, как разъяренный бык на красную тряпку. — Это точно, — вдруг встряла в разговор Эстер. — Ари он чуть было не придушил, когда тот нечаянно уронил ему на ногу кувшин, помните? — обратилась она к Бейле. — За такой кувшин я б и сама его придушила, этого твоего Ари, — проворчала Бейла. — Не берите в голову, ребята, — добродушно сказала она Захарии. — И с Робом можно найти общий язык. — Я бы не пробовал, — сказал себе под нос Яхие. — Не ной! — Захария снова хлопнул его по спине, вызвав тем самым возмущенный вскрик. Яхие недовольно обернулся назад и наигранно потер правую лопатку. — Мы придем завтра, как и договаривались, — обратился Захария к Бейле. — Спасибо за то, что помогли. — Ой, да хватит вам! Я ничего еще и не сделала, чтоб меня благодарить, — отмахнулась Бейла. — Ладно, пойду уж. А ты, Эстер, если что, заходи. Бейла помахала рукой и заковыляла в сторону базара. Эстер посмотрела ей вслед и, откинув назад копну густых волос, скрылась за забором.***
Небо, казалось, только что было ясным и пронзительно-голубым без единого облачка, но вот уже скрылось солнце, луга погрузились в невнятную полутьму, слишком светлую для сумерек и слишком темную для того времени, когда день в самом разгаре и все живое суетливо копошится в траве, летает в небе или бегает по земле. Но теперь все затихло, замерло. Лишь только ласточки низко-низко засновали туда-сюда, да недовольно и хрипло закаркали вороны — верные признаки скорой грозы. Небо озарилось вспышкой, и на доли секунды над горизонтом мелькнул зигзагом росчерк молнии, а немного погодя прогремел гром. Словно по небу кто-то прокатил огромный железный шар. Все чаще и чаще засверкали молнии. И вот полил дождь. Переждать его дома, закутавшись в одеяло, не составило бы особого труда, но Яхие и Захарии, которых ливень застал в открытом поле, пришлось несладко. Потоки воды нещадно обрушивались на землю, хлестали их по спине и затекали за шиворот, так что вся одежда тут же промокла насквозь, а за сплошной стеной дождя и в высокой траве видно было не дальше, чем шагов на пятьдесят. Дул холодный ветер. Захария промерз до самых костей. Он шел почти наугад, потрепанный, словно мокрая крыса, и слепо надеялся, что когда-нибудь ноги выведут его к дому. Ботинки противно хлюпали по мокрой земле; c каждым шагом на подошву налипало все больше и больше грязи, так что идти становилось все тяжелее и тяжелее. Дождь размыл почву под ногами. Наступив ногой на какую-то мокрую кочку, Захария поскользнулся и повалился вбок. Он успел подставить под себя руку. Грязь брызнула во все стороны, забрызгав рукава рубашки, и так уже мокрой насквозь. Захария осторожно поднялся с земли, злобно чертыхаясь, и вытер ладонь об штанину — какая уже теперь разница, чистая на нем одежда или нет. Он посмотрел назад — проверить, не отстал ли Яхие. Его голоса что-то давно не было слышно. Но сзади никого не было. Неужели потерялся? Захария, несмотря на то, что ему очень хотелось оказаться как можно дальше отсюда — желательно, дома — пошел в обратную сторону. Про себя он клял Яхие на чем свет стоит. — Эй! — крикнул Захария, но никто не ответил. Или шум дождя заглушил ответ. Захария, уже начиная тревожиться, заозирался по сторонам, тщетно пытаясь что-то разглядеть. Но дождь лил сплошной стеной. От внезапного раската грома — молния ударила совсем близко –Захария дернулся и подскочил на месте. Что делать, если Яхие и правда потерялся? Да еще и сейчас, в такую погоду. Как отыскать его, когда и сам чувствуешь, что тоже вот-вот потеряешься? Туман. Пусть рассеется туман. Темно. Дождь застилает глаза. Небо над головой озаряется вспышками молнии. Они разрезают небосвод резким, как удар ножа, движением. Интересно, небу тоже больно от молний — так, как больно человеку, если его ударить ножом? — Я здесь. — Яхие появился из высокой травы откуда-то сбоку. Вспышка молнии озарила его бледное лицо, еще резче очертив его впалые щеки и темные круги под глазами.- Ты чего орешь? — недоуменно спросил он. — Где ты был? — накинулся на него Захария и только теперь, отдышавшись, заметил, что Яхиев нетерпении поджал уголки губ — так он делал, когда ему хотелось что-то рассказать. Поэтому, не услышав ответа, Захария спросил: — Ты что-то увидел? В точку. — Ага, — сказал Яхие — промокший до нитки, но довольный. — Я, кажется, придумал, где спрятаться от дождя. Домой нам в такой ливень точно не дойти. — И где же? — спросил Захария. Одна часть его недоуменно приподняла бровь, а другая часть радостно встрепенулась при мысли об укрытии, потому что дождь и не думал прекращаться. — Пошли со мной, — сказал Яхие. Он схватил Захарию за руку — прямо, как тогда, в лесу — и потянул его за собой. Захария даже не стал задавать вопросов — настолько ему уже было все равно, куда идти. Лишь бы потоки воды не лились за шиворот, лишь бы молнии угрожающе не рассекали небо над головой, лишь бы не было так холодно. Захария послушно, словно кукла, плелся за Яхие, а тот держал его за руку. И снова куда-то тащил. Вдалеке, едва различимый за водной стеной, зазеленел лес, а вскоре за шумом дождя послышался еще один звук: под натиском ветра раскачивались и скрипели стволы деревьев. Шелестела листва, мокрые ветви поникли к земле. Особенно тяжело пришлось покрывавшим опушку леса молодым кленам: их не могли защитить большие деревья, поэтому тоненькие стволы нещадно гнул ветер, едва не вырывая молоденькие деревца с корнем. Захария остановился. Идти в лес в самый разгар грозы показалось ему не самой лучшей идеей. Далеко не самой лучшей идеей. — Ты уверен, что это хорошее место? — спросил он Яхие. — Вполне. — Яхие, казалось, засиял при одной только мысли о лесе. — А если от ветра упадут деревья? — То дерево точно не упадет, — сказал Яхие и, ткнув пальцем куда-то чуть левее кленов, добавил: — Видишь вон там большую пушистую крону? Это ракита. У нее должна быть достаточно густая листва, чтобы укрыть нас от дождя. — Ладно, только пошли скорее, — сказал Захария. Тело било мелкой дрожью, по спине ползли крупные мурашки, а зубы застучали от холода. Яхие окинул его взглядом и, не сказав ни слова, быстрым шагом устремился к деревьям. Сам он, казалось, нисколько не замерз. — Постой! — Захария схватил его за рукав туники. — Я не могу идти так быстро. — Это почему? — Как… У меня же… — начал Захария и тут же оборвал себя на полуслове. — У тебя же… что? — недоуменно переспросил Яхие. — Я не понимаю, о чем ты. — Нога… Ты не помнишь? — Что — нога? — Яхие непонимающе уставился на Захарию. Он забыл. Он все забыл. — Да так, — отмахнулся Захария. — Я в лавке на гвоздь напоролся, теперь болит немного. — А-а, ну так бы сразу и сказал. Ла-а-дно, пойду помедленней. Ракита, которая и издалека выглядела значительно больше других деревьев, вблизи оказалась просто огромной. Ее ствол разросся до невиданных размеров, крючковатые корни крепко вцепились в землю. Она стояла, непоколебимая и невозмутимая, даже не шелохнувшись. Лишь где-то высоко ветер трепал ее густую листву, сквозь которую не могли пробиться капли дождя. В зеленом сумраке под кроной ракиты было на удивление спокойно по сравнению с остальным лесом. Ветви спускались низко-низко — хоть немного, но они сдерживали натиск ветра. Около ствола, среди корней, в ложбины стекала вода, но в одном месте корень выходил на возвышение, где земля была почти совсем сухой. Яхие и Захария спрятались там. Достигнув долгожданного укрытия, Захария наконец вздохнул спокойно. Все-таки оказаться одним в открытом поле, когда дождь льет стеной, над головой сверкают молнии и не знаешь куда идти, — вещь не из приятных. Захария стащил с себя мокрую рубашку — все равно она уже не грела, — выжал, насколько смог, из нее воду и повесил рядом на сучок. Яхие последовал его примеру. Захария, дрожа всем телом, прижался спиной к стволу. Кора царапала голую кожу, но он убеждал себя, что это поможет согреться. Яхие присел на корень и, откинув голову, прислонился затылком к дереву, устремив взгляд куда-то вверх. — Хорошее я место нашел, правда ведь? — спросил он, убедившись, что густая листва надежно защищает от дождя. — Правда, — ответил Захария и обхватил себя руками за плечи. Его пальцы были холодными, но он все равно вцепился покрепче, пытаясь согреть сам себя. В воздухе повисло молчание, и несколько минут лишь шум дождя не позволял наступить гнетущей тишине. Наконец, Яхие, похлопав рукой по корню рядом с собой, сказал: — Давай ко мне. Захария сел, прижавшись боком к Яхие. Но он был еще холодней пронизывающего насквозь ветра и ледяной дождевой воды. — Ты замерз? — спросил Захария. — Нет, ни капли, — сказал Яхие и, встретив в ответ недоверчивый взгляд, добавил: — Честно-честно. Он развернулся и посмотрел на Захарию, словно желая подтвердить правдивость своих слов. Но того волновало совсем другое. — Что это? — встревоженно спросил Захария, ткнув пальцем Яхие в грудь. Чуть правее сердца его кожа приобрела фиолетовый оттенок — там красовалось круглое, с неровными краями пятно. Яхие попытался оттереть его, но пятно не поддавалось. — Я не знаю… Это точно не синяк, потому что синяки больно, если на них надавить, — ответил он, заметно напрягшись, и, осторожно, словно боясь, что его слова обретут вес, добавил: — Неужели… Я и правда чем-то болею? Захария нахмурился и еще раз внимательно осмотрел пятно. Все-таки больше всего оно было похоже на след от удара. Но в таком месте? Да и к тому же синяк — если это все же был синяк — в самой середине был почти багровым, а ближе к краям светлел, так что не видно было его четких границ. — Ты точно хорошо себя чувствуешь? — спросил Захария после недолгого молчания. — Точно, — серьезно заверил его Яхие. — Лучше некуда. — Если вдруг что-то будет не так, сразу скажи. В деревне наверняка есть кто-нибудь, сведущий в болезнях, и мы сходим туда. Ты только сразу скажи, понял? — Понял-понял, — проворчал Яхие. — Не дурак. — Я бы поспорил, — ухмыльнулся Захария. Яхие фыркнул и закатил глаза. Капля воды, пробившись сквозь листву, упала ему на лицо. Он снова откинулся назад и прислонился к стволу ракиты, на этот раз закрыв глаза. Несколько минут он сидел так, почти не двигаясь, только видно было, как вздымались на вдохе и опадали на выдохе его ребра. Но когда Захарии уже начало казаться, что тот уснул, Яхие поднялся и тихо заговорил, мечтательно смотря вдаль: — Поразительное дерево. Сильное и красивое. Вокруг течет жизнь, а оно стоит, не шелохнувшись, и смотрит, как мы с тобой прячемся под его ветвями. — Оно не смотрит на нас. Мы для него, словно муравьи, — ответил Захария. — А мне кажется, что все-таки смотрит. — Яхие нежно провел рукой по шершавой коре и прислонился к ней щекой. — Я чувствую, как бьется его сердце. — Сердце? — Ну да, сердце, — серьезно ответил Яхие. — Дерево же тоже живое. — Живое, — согласился Захария. Он приподнялся, разминая затекшие ноги, и выглянул наружу. — Кажется, дождь утих, — добавил он. — Теперь мы сможем дойти домой. Он снял с сучка свою рубашку и, закинув ее на плечо, выжидательно уставился на Яхие. Тот неохотно поднялся и, раздвинув ветви, вышел наружу. Он выглядел несколько разочарованным. — Сейчас приду домой, завернусь в какое-нибудь одеяло и больше оттуда не вылезу, — громко возвестил Захария. — Спасибо, — шепнул Яхие. — А? Захария недоуменно обернулся назад. — За что спасибо? — спросил он. — Да не тебе, дурак, спасибо, — раздраженно ответил Яхие, — а дереву. Он развернулся к раките и чуть заметно поклонился ей. Поймав на себе удивленный взгляд, Яхие пояснил: — Это дерево спасло нас от грозы. Невежливо будет, если я его не поблагодарю. — Ну, как знаешь. — Захария все еще смотрел с недоумением. — Просто понимаешь, — не унимался Яхие, — это дерево же тоже живое. А значит оно тоже заслуживает благодарности, так ведь? — Может быть, так оно и есть, — ответил Захария и взглянул на дерево. Оно стояло, все такое же величественное, с раскидистой кроной и мощным стволом, и молчаливо взирало на окружающий его лес. А может быть, и не взирало. Ведь какое ему, в сущности, дело до того, что происходит вокруг, раз уж оно такое большое? С листвы деревьев еще падали холодные капли, но с неба уже не лило. В воздухе еще пахло грозой, однако дождь уже закончился, и притихший лес начал понемногу оживать. Вновь засновали над головами птицы: крикливые сойки и пушистые синицы. Захария и Яхие шли вдоль кромки леса. Так, чтобы не терять из виду залитые водой луга и дорогу, по которой они пришли в деревню и собирались вернуться домой. Сквозь тучи робко пробились бледные лучи вечернего солнца. Яхие скорчил недовольную гримасу и отошел подальше в тень деревьев, прикрыв лицо рукой. Захария, напротив, остановился и встал так, что солнце светило ему прямо в лицо, и, жмурясь от яркого света, сказал: — Знаешь… Лес такой огромный. Жизнь в нем зарождается и умирает, каждый день, каждую секунду, и никто этого не замечает. И мы с тобой, — он устремил взгляд в небо, туда, где носились и щебетали после дождя ласточки, — тоже крутимся в этом круговороте. Никто не заметит, если мы исчезнем. — Встретив озадаченный взгляд Яхие, Захария, спохватившись, добавил: — Не обращай внимания. Просто мысли вслух. — Если ты исчезнешь, я замечу, — сказал Яхие. — Но ты не исчезай, пожалуйста. В ответ Захария хмыкнул, и, слегка улыбнувшись, сказал: — Я не исчезну.