”Now, men, do you hear me?..”

      Последний луч закатного солнца лизнул верхушку шпиля над срубом, на котором на лёгком ветру развевался британский флаг, и растворился в начинавшем холодеть воздухе. После прекращения атаки со стороны пиратов грохот канонады ещё долго стоял в ушах защитников блокгауза, но теперь все наконец начали успокаиваться и потихоньку готовиться ко сну. Грей вызвался встать на часы. Почему-то Смоллетт нисколько этому не удивился.       После того, как Грей предложил свою кандидатуру, фоновый шум внутри сруба на мгновение стих, и Смоллетт едва не оглох от этой тишины. Все тут же вернулись к своим делам, не оставив никаких комментариев, но эта мимолётная пауза не прошла мимо капитана. И, как Смоллетт прекрасно знал, мимо Грея тоже.       Несмотря на смертельную усталость, Смоллетт долго не мог заснуть. Он не сомневался, что пираты до утра не станут предпринимать никаких новых шагов, а даже если так, то Грей сообщит об их приближении заблаговременно, но дело было явно не в тревоге. Какая-то недодуманная мысль не давала капитану покоя, но какая — он никак не мог понять. День выдался тяжёлым и на редкость безрадостным, в душе смешались чувство вины за то, что он, капитан, недосмотрел, страх за жизни друзей и подчинённых и немного за свою собственную и едва теплящаяся искра надежды.       Откуда эта искра взялась, Смоллетт не знал — расклад сил уверял его, что шансов выжить у них нет, хоть он и не подавал виду перед остальными. Когда запах пороха в воздухе рассеялся и у всех появилось время подумать о чём-то кроме сыпавшихся с неба ядер, джентльмены в полной мере осознали грозящую им опасность, поэтому Смоллетт всеми правдами и неправдами старался их подбодрить. Но теперь он с удивлением отмечал, что и сам верит собственным словам, и что заставляло его в них верить, оставалось загадкой.       Внимание Смоллетта привлёк какой-то шум со стороны входа, сопровождаемый глухим металлическим звоном. Подняв голову, он увидел, что Грей, видимо, задремав, выронил из рук мушкет, но тут же вскинулся и снова подобрал его. Капитан даже через всё разделявшее их пространство отчётливо слышал его тяжёлое испуганное дыхание.       Смоллетт поднялся с холодного пола, стряхнув песок с одежды, и прислонился спиной к стене.       — Насколько я знаю, ты сегодня нёс ночную вахту, — бросил он суровым шёпотом, внимательно глядя в спину Грею.       Тот едва не подпрыгнул от испуга и снова чуть не выронил мушкет, но потом крепко прижал его к груди, повернулся к Смоллетту и кивнул.       — Зачем же ты вызвался стоять на часах сейчас?       Несколько мгновений Грей смущённо молчал, затем пожал плечами и отвернулся. Смоллетт нахмурился. В другой раз он бы счёл такое поведение неуважительным, но Грею почему-то готов был простить. Парень устал, да и Смоллетту не стоило задавать ему личные вопросы.       — Завтрашний день обещает быть ещё тяжелее, чем сегодня, так что, если хочешь принести пользу, тебе лучше отдохнуть, — сказал он.       Его голос по-прежнему звучал строго, хотя Смоллетт не прилагал к этому никаких усилий. Грей, весь день напоминавший натянутую струну, теперь как будто сжался в комок и становился меньше с каждым словом капитана, при этом внешне оставаясь совершенно прямым.       — Я не устал, сэр, — тихо отозвался он и продолжил прежде, чем Смоллетт успел возмутиться: — Вам… совсем не обязательно… тут со мной… — Он зажмурился и опустил голову, будто решил сдаться в какой-то своей внутренней борьбе. — Вам не о чем беспокоиться, капитан. Вы можете мне доверять.       Несколько секунд Смоллетт, сердито поджав губы, молча смотрел на него, затем тяжело выдохнул. Ему стоило догадаться, в чём дело.       Смоллетт поднялся и пересел поближе к Грею. Тот удивлённо вскинул брови, но ничего не сказал.       — Зря ты так, Грей. Никто не считает тебя предателем.       Последнее слово эхом отразилось от стен сруба, и капитан на мгновение даже испугался, что кто-нибудь проснётся. А ему не хотелось, чтобы этот разговор прерывался.       У Грея дёрнулись уши. Смоллетт виновато отвернулся. Конечно, они оба думали об одном и том же, и всё же Смоллетту стоило подобрать слова поласковее. Матрос бросил на него короткий затравленный взгляд и болезненно улыбнулся.       — Если они так не говорят, это не значит, что они так не думают, — ответил он. — Доктор Ливси ни разу до сего дня не обращался ко мне на «любезный». — В его голосе звенело что-то острое и влажное. — И я знаю тот взгляд, которым он смотрел на меня в ялике — точно так же смотрели на меня товарищи Сильвера в тот момент, когда вы меня позвали. Пусть никто и не называл меня предателем, но… — он махнул рукой, — я просто это чувствую.       Диск луны затмило маленькое облако, и двор за частоколом погрузился во тьму — только глаза Грея сверкали на его бледном лице, как две звезды. Смоллетт отвернулся на секунду, затем предпринял попытку ободряюще усмехнуться.       — Плох тот капитан, который принял в команду человека, которого считает предателем, — сказал он и снова посмотрел на Грея. — Ты славный парень, что бы ты там себе ни думал. И я безо всяких сомнений доверю тебе свою жизнь.       Смоллетту никогда не было трудно смотреть людям в глаза — обычно другие отводили взгляд в разговоре с ним, — но теперь ему жутко хотелось отвернуться. «Не смотри на меня так, — думал он, плавясь под внимательным взглядом Грея, полным нерешительной благодарности и чего-то ещё, что Смоллетту доводилось видеть в чужих глазах до боли редко. — Никакого подвига я не совершил».       Капитан вздрогнул, когда холодные пальцы Грея вцепились в его запястье.       — Вы не пожалеете о том, что задержались из-за меня! — с жаром прошептал он.       Смоллетт, сам не зная почему, затаил дыхание. До него не сразу дошёл смысл слов матроса. Почему-то ему почудился в воздухе запах каких-то горьких цветов и сосны — дуновение спокойствия в непроницаемом мареве дыма, песка и крови.       Взгляд Смоллетта невольно скользнул по подсохшей корке на щеке Грея. А тот вдруг испуганно отстранился и выпустил его руку. Смоллетт нахмурился и снова вложил его ладони в свои, мягким движением притянув поближе.       — Глупый, — произнёс он спокойным, почти даже ласковым тоном. — Я задержался не из-за тебя, а ради тебя.       Капитан несильно сжал его руки. «Я бы не отдал тебя пиратам. Ни за что на свете», — добавил он про себя, но произнести вслух не решился.       В глазах Грея на секунду отразилась тень сомнения, а губы сложились в начало неуверенного вопроса, но тут из угла, в котором устроился на ночь сквайр Трелони, донёсся шорох и неразборчивое сонное бормотание, и они оба настороженно обернулись на звук. Грей смущённо отстранился. Через несколько мгновений в сруб вернулась гробовая тишина.       Смоллетт вздохнул и встал.       — Ладно уж, — снова заговорил он так же строго, как и в начале. — Через пару часов разбуди Хантера или Джойса, пусть сменят тебя.       Грей с готовностью кивнул. Вернувшись на своё место, Смоллетт бросил на него короткий взгляд, будто хотел сказать что-то ещё, но так и не придумал, что. Матрос отвернулся лицом к холодной ночи. Минуту спустя Смоллетт, уже засыпая, услышал его тихое робкое пение. Мелодия была ему незнакома, но успокаивала, как что-то родное и любимое на протяжение долгих лет.       Капитан не понял, что такое это было, и напрочь отказывался об этом думать. Разговор с Греем странным образом успокоил его, словно то невысказанное, что жгло ему сердце весь вечер, наконец обрело свободу и оставило его в покое. Неужели он из-за этого так переживал?..       Голос Грея едва слышно струился в тишине, подобный шуму прибоя — нестройный и слегка охрипший от усталости, и тем не менее действовавший вернее самой нежной колыбельной.