Анонимность

Твои спокойные дни в замке Димитреску подошли к концу в тот момент, когда Кассандра проявила к тебе интерес. Ты должна была знать. Возможно, ты действительно знала, но просто не хотела этого признавать. Женщина — вампир, мутант, кем бы они ни были — биполярная садистка. Однажды ночью она может прогуливаться по коридорам, сексуально подмигивая тебе из-под капюшона, проходя мимо, а в следующий раз она может появиться из ниоткуда и сказать «привет» своим серпом, зачерпнуть кровь большим пальцем, чтобы попробовать, а затем снова исчезнуть. Вечером после этого ей может быть даже наплевать на тебя, она может не удостоить тебя ни одного мимолетного взгляда, как будто даже мысль о том, что ты могла бы стоить ее времени, смехотворна. И это правда, не так ли? Люди для них ничто. Твоя значимость ниже, чем у домашнего животного. С таким же успехом ты можешь быть домашним скотом. Однако это не имеет значения, пока ты продолжаешь дышать и остаёшься невредимой. Это два основных фактора для побега. Все остальное второстепенно. Не имеет значения, как Кассандра относится к тебе. Она тебе даже не нравится. К чему здесь вообще какое-то притяжение? Она чаще всего покрыта кровью, чем нет. Запах железа обычно заглушает ее духи. Она капризна и жестока и является живым олицетворением обнаженного ножа. Ты предпочитаешь, чтобы твои маршруты были безопаснее. Игривые, креативные красивые девушки, которые хороши для тебя и, самое главное, вменяемы. Какие бы странные трюки ни выкидывал твой мозг и гормоны там, где она играет главную роль — ты ненавидишь то, что с тобой не так — это просто заблуждения, рассуждаешь ты, порожденные ее сомнительным флиртом и твоим пребыванием в плену. Это просто очень неприятный случай Стокгольмского синдрома, который у тебя развивается. И это должно прекратиться. Проходит еще одна неделя. Ты ее не видишь. Ты работаешь в очередную ночную смену, когда слышишь характерное жужжание насекомых в коридоре. Ее голос достигает твоего слуха после этого. — Фу, Бела, ты никогда ни на что не жалуешься. Это так раздражает, — две пары каблуков размеренно постукивают по направлению к вам. — Я оставляю это тебе и Дани, подменяя меня, так как вы жалуетесь на все, — более тихая сестра растягивает слова. Вы легко можете представить, как она закатывает глаза, произнося это. — Знаешь, ты действительно должна быть более благодарна за то, что я пошла с тобой в этот неземной холод. — Я дала тебе возможность не идти… — Просто чтобы ты рылась в этом книжном магазине в течение, безусловно, самых скучных двадцати минут в моей жизни, — Кассандра продолжает. Судя по мимолетному взгляду, который ты украдкой бросаешь на них, все ее внимание сосредоточено на Беле. Ты не думаешь, что она заметит тебя, пока ты продолжаешь полировать украшения коридора. Это просто еще одна из тех ночей, когда тебя не существует, и ты глубоко рада этому. Не только ты, но и другие горничные. — Я думала, что умру от обморожения, — рычит она, тряся старшую сестру за руку. — Технически, ты не можешь, — Бела трясет ее в ответ. Это было бы… мило, если бы они были обычной семьей. Но ты быстро напоминаешь себе, каковы они на самом деле. Дьяволы в человеческом обличье. Монстры, которые забрали тебя из твоего дома и заперли здесь, чтобы убирать за их беспорядком, с угрозой смерти, нависающей над твоей головой каждую секунду. Их шаги проходят мимо тебя. Ты почти снова можешь нормально дышать, когда— Кассандра останавливается. — Даже не собираешься поздороваться со мной? — боль в ее голосе не может быть искренней, говоришь ты себе, поворачиваясь к ней лицом. Она ближе, чем ты думала, достаточно, чтобы ты могла разглядеть крошечные тающие снежинки, застрявшие на ее длинных ресницах. — Эм— привет, — неловко говоришь ты. — Кассандра, — Бела тихо вздыхает. — Пока, Бела, — брюнетка многозначительно говорит через плечо. И к твоему ужасу… — Просто помни, что мама сказала о служанках, — старшая сестра оставляет тебя наедине с ней. Каждый следующий шаг, пока блондинка не исчезнет из поля зрения, наполняет тебя страхом. У Кассандры есть та искорка в глазах, которую ты научилась не ассоциировать ни с чем хорошим. Она совершенно неподвижна, пока не убедится, что вас двоих никто не подслушает и не прервёт. Затем она двигается. Ее руки слишком легко прижимают тебя к стене. Ты понимаешь, что это скорее поразительно, чем больно, когда твоя спина не очень уж протестует при столкновении. Кассандра поддерживает зрительный контакт с тобой, теребя пальцы своих перчаток. Ты не можешь понять, почему это выглядит так сексуально, то, как она их снимает, намеренно это или нет. — Игрушка, — она говорит. Еще одно новое прозвище для тебя. Не то чтобы ты когда-либо ожидала, что она захочет узнать твое имя, — мне ужасно холодно, — похоже, она не лжет, хотя мягкая надутая губа, изгибающая ее рот, несомненно, здесь для пущего эффекта. Это испытание, и от него зависит твоё благополучие. Только ты понятия не имеешь, что должна делать. Взяв свои нервы под контроль, ты решаешь начать медленно, — мне разжечь камин в вашей комнате, миледи? — Может быть, я хочу чего-то более… немедленного, — отвечает она, поднимая руку к твоей шее. В ту секунду, когда ее ледяная кожа касается твоей, ты не можешь не вздрогнуть. На ощупь она похожа на чуть более мягкую глыбу льда. Уголки глаз Кассандры приподнимаются. Конечно, садистка наслаждается твоими мучениями. Медленно ее пальцы проникают под воротник твоей черной рубашки на пуговицах, что только усугубляет ситуацию. Холод распространяется, а вместе с ним и странное покалывание в животе. — Ну? — спрашивает она. Ты получаешь памятку о том, что просто сидеть сложа руки и позволять ей поступать по-своему на этот раз не сработает. Ты призываешь всю силу воли, которой обладаешь, и действуешь. Осторожно, твои руки поднимаются навстречу ее. Ты не смотришь ей в глаза — ты не думаешь, что смогла бы, — когда твои пальцы обхватывают ее пальцы и подносят их к себе, близко к твоему телу, согретому многочасовой работой. Вместо этого твой взгляд фиксируется на золотом драгоценном камне, украшающем колье на ее шее, прежде чем опуститься вниз, к вашей точке соприкосновения. Ты уже не впервые видишь ее руки без перчаток, но только сейчас до тебя доходит, насколько изящно они выглядят. Ее ногти, подпиленные вкруговую, выкрашены в более темный малиновый оттенок, резко выделяющийся на фоне белизны ее кожи. На ее ладони нет ни единого изъяна или неровного пятна, которое ты могла бы почувствовать. Кажется, ты держишь за руку принцессу, а не убийцу. Но внешность может быть обманчива. Самый уголок губ Кассандры приподнимается, забавляясь, или радуясь, или и то, и другое вместе. Затем она тянется вперед, к самой нижней застегнутой пуговице твоей рубашки… и расстегивает ее. Ты уверена, что не дышишь. Еще две пуговицы. Ее пальцы, по крайней мере, теперь значительно более теплые, прижимаются к твоему животу. Что-то внутри тебя дрожит, как мерцающий огонек свечи. Ты не хочешь ее прикосновений. Но предательская, слабая часть тебя уже решила, что это не так. — Ты тренируешься? — это всего лишь шепот между вами. Она прижимается немного ближе, совершенно не стесняясь того, что ощупывает контуры твоего живота, в то время как ты сгораешь от смущения. — …вероятно, дни работы в поле, — ты говоришь низким голосом, потому что ему нельзя доверять больше. Она проводит большим пальцем по твоей коже, и это то, что, ты отчаянно хочешь отрицать, заводит тебя. Благодаря ей ты теперь мерзнешь и горишь одновременно. Кассандра просто остается в таком положении еще несколько секунд. — Приготовь мне горячую ванну, — в конце концов приказывает она и отстраняется от тебя, как будто она даже отдаленно недовольна своим собственным решением. ---------------------------------------- Ты на самом деле не знаешь, как ей нравится мыться, а она тебе не говорит. Все, что ты можешь сделать, проверяя воду на своей рукой — это молиться. Твой разум на самом деле не работает сразу после прикосновений в коридоре, но твои инстинкты самосохранения все еще сильны. Достаточно сильны, чтобы напомнить, что Кассандре больше всего нравится, когда к ней относятся как к королевской особе, так что пузыри — лучший друг в этом деле. Чем больше, тем веселее. Дочь Димитреску не спрашивает, готова ли ванна, когда входит. Ты не привыкла к тому, что она такая молчаливая, поэтому оборачиваешься, чтобы посмотреть, не случилось ли чего, но тут же сожалеешь об этом, когда тяжелая мантия, прильнувшая к ее телу, падает вниз. Единственный проблеск, который ты улавливаешь, — это ткань, растекающаяся у ее ног, как тень. Твои глаза остаются прикованными к огромной ванне, даже когда она приближается. Они отворачиваются в сторону, когда она входит в неё. Ты хочешь спросить, как вода, но не можешь найти свой голос. Ты теряешь даже ход своих мыслей, когда она издает тихое шипение, погружаясь в ванну, которое сменяется стоном, как только она полностью откидывается назад, запрокинув голову и закрыв глаза в блаженстве. Вежливость заключается в том, чтобы позволить ей спокойно искупаться, поэтому ты должна сделать именно это. У Кассандры другие планы. Ее рука высовывается из ванны и обвивается вокруг твоего запястья, неотвратимая, как железные кандалы. Эти яркие желтоватые глаза снова смотрят на тебя, и кажется, что они светятся в тусклом свете. — Нет, — говорит она, — массаж. Сейчас же. Ах, отлично, — думаешь ты. Ты ее избаловала. Но если массаж Кассандры — это то, что поможет твоим рукам оставаться рядом с телом, ты не будешь жаловаться. Просто дело в том, что… ты не можешь по-настоящему сосредоточиться прямо сейчас. Ни одна из твоих мыслей не является правильной или даже отдаленно такой, какой она должна быть. Тебе нужно отдохнуть от нее, а не прикасаться к ней. К счастью, стоны сведены к минимуму, и нет никаких поддразниваний. Она совершенно расслаблена, лишь время от времени отдает команды «выше» или «ниже». Это действительно убивает тебя, когда в какой-то момент она шепчет «прямо здесь», но ты в состоянии пройти мимо этого. Ты оставляешь рядом с ней свежие полотенца, когда тебе наконец разрешают уйти. Вернувшись в ее спальню, ты разжигаешь камин таким образом, чтобы его хватило на весь день, пока она будет спать. План состоит в том, чтобы уйти до того, как она вернется, но к тому времени, когда ты закончишь, она уже там. И… ты в ловушке. Потому что, опять же, она одевается, и ты должна отвести взгляд, чтобы сохранить свое здравомыслие и, возможно, свои глаза. — Теперь не подглядывай, — бросает она через плечо. Ты же знаешь, что лучше не осмеливаться. Ты держишь свои руки занятыми, расставляя бутылки и коробочки на ее туалетном столике, пока она не закончит. Кассандра делает эту «мигающую» штуку, когда в один момент она находится на одной стороне комнаты, а в следующий — прямо за тобой. Только тогда ты замечаешь маленькое насекомое, возвращающееся в свою форму. Она шпионила за тобой. — Ты даже не посмотрела на меня, ха, — она говорит это как «поздравляю, ты прошла», но в ее голосе слышится горький оттенок разочарования. Она расстроена только из-за того, что ты не дала ей повода порезать тебе лицо, — думаешь ты. С другой стороны, действительно ли он ей нужен? — Я бы не стала, миледи, — ты уверяешь, — если я могу быть свободна— — Разве я сказала, что ты можешь идти? — она разворачивает тебя, не слишком нежно, ее руки крепко сжимают твои бицепсы. Ты фактически прижата к ней и к её тщеславию, но у тебя есть гораздо более серьезные проблемы, о которых нужно беспокоиться, когда ты видишь, во что она одета. Кассандра одета в легкую ночную рубашку, которая оставляет мало места для воображения, ткань почти прозрачная. Ты можешь видеть края ее кружевного нижнего белья под ним, как красиво оно облегает ее идеальные изгибы. Что еще хуже, рубашка заканчивается примерно на середине бедра, и твой взгляд ловит обнаженную кремовую кожу. Мозг почти плавится. — Я не знаю, что в тебе такого, игрушка, но ты возбуждаешь мой аппетит, — признается она, прижимаясь к тебе, сильнее вдавливая тебя в мебель. Ты пытаешься думать буквально о чем угодно, кроме того, как хорошо ее бедро вклинено между твоими ногами. Однако, если ты должна отвести взгляд от ее прикрытых век, ты не можешь. И если ты не должна чувствовать эхо ее ногтей на своей руке до самого центра, ты не можешь. Тебе определенно не следует проявлять такое мучительное любопытство к ее губам в форме бантика. Но ты просто не можешь. — Ты меня заводишь, — выдыхает она так близко, что ты можешь почувствовать прикосновение ее нижней губы к твоей. А потом — ее рот на тебе, и ты забываешь, как дышать. Вместо этого закрываешь глаза и просто чувствуешь. Если это то, как ты умираешь, может быть, это не такой уж плохой способ умереть. Прошло слишком много времени с тех пор, как ты кого-то целовала, кажется, прошла целая вечность, но ты постепенно вспоминаешь, как двигаться, как только позволяешь своим мышцам раскрыться. Если не смотреть на нее, становится легче. Ее губы нежные и гладкие, и они так хорошо скользят сами по себе, что ты вообще не можешь думать о том, на что она способна. Ты бы предположила, что она агрессивна, но Кассандра странно нерешительна, единственное, что в ней твердое, — это ее хватка. Ты не уверена, что делаешь или как ты становишься такой смелой, но твои руки поднимаются к ее талии и притягивают ее к себе. Небольшая заминка в ее дыхании грозит сломать тебя. Это обеспечивает идеальное начало, чтобы раздвинуть ее губы своим языком. Как только он касается ее, она издает низкий горловой стон и медленно прижимается бедрами к твоему бедру. О, Боже. У тебя в животе пустая боль. Ты позорно мокрая для нее. Голос разума безмолвствует в твоей голове, пока ты не будешь вынуждена разорвать поцелуй, чтобы дышать, и только тогда до тебя дойдет, что ты только что сделала. Губы Кассандры настойчиво касаются линии твоего подбородка, уязвимого места под ухом. Ее поцелуи с открытым ртом поначалу достаточно жестки, но потом начинают граничить с болью. Твое сердце замирает, когда ты чувствуешь прикосновение зубов, но она отрывается от тебя, прежде чем укусить. — Аргх. Я… так хочу пить, — она говорит это легко, но ее голос хриплый, и что-то в языке ее тела создает впечатление, что ей больно, — ты должна уйти. Быстро. Ты почти совершаешь ошибку, протягивая к ней руку. Почти. Кассандра отворачивается от соблазна твоих вен. Ради вас обоих — в основном ради себя — ты спешишь выйти из ее комнаты и никогда не останавливаешься, чтобы оглянуться.