часть 4
он
Топот влетает в кабинет. Звон пряжек на туфлях разносится по маленькой комнате. Кажется, его огромное пальто чуть ли не застряло в серости стен, но он врывается и замирает как только видит меня. И выбегает. — Стой!— Мои ноги помчались за ним, а руки замяли бедную бумажку. Коридоры, повороты, дверь из редакции- он хватался за все что видел, будто вот-вот упадет. Кольца звенели, скрежетали зубы, а глаза иногда блистали в мою сторону. Наконец, свежий воздух промчался сквозь мои волосы, и я нацепился на него, задал между ребер и заломал руки, сам не понял почему так грубо. — Отпусти.— Он не вопил, лишь кряхтел. — Почему ты убегаешь от меня?— Он бьется, словно скользкая рыба в моих руках, переворачивается с брюха на спину и валит нас на землю. — Почему ты преследуешь меня?— Теперь я хорошо вижу его лицо. Оно в крови. Свежей. — Это что кровь?— Вес моих бедер прижимает его к тротуару, но он не спешит выдыхаться, хоть деться ему некуда. — А какое тебе дело?— Кровь разлита по переносице, румяным щекам и большим зрачкам. — Когда ты успел подраться?— Его руки бьют меня в живот, поэтому я хватаю их, теперь у него точно нет выхода. — В последние дни все вокруг спешат меня избить.— Мой нос чуть ли не касается его заостренных ноздрей. От него пахнет сыростью и перьями, свежей малиной и бумагой. Мы дышим друг на друга и наши дыхания смешиваются. — Ты написал стих про меня? Дерзость спала с его лица. Он словно маленькая школьница, хочу привести его домой и напоить чаем, он замерз. Я давно не возвращался домой, казалось, этот мальчишка заполонил мой разум, и я еще долго буду бродить пока найду дорогу к подъезду. — Что если я скажу что да? Мелкий жест, но он наклонил голову вправо. Я, наверное, никогда не смогу описать то, что я чувствовал тогда. Когда его глаза задрались наверх, не поднимая век, дыхание защекотало мои губы. Интересно как люди придумали поцелуи? Наверное, они хотели быть настолько близко друг к другу, что простых объятий не хватало. Но мы просто смотрели друг на друга, и я не нашел смелости поцеловать его. Да боже, о чем я только думаю. Целовать его? — Тогда ты не будешь больше злиться и игнорировать меня? — Я бы хотел, но не могу. Мне нужно быть таким чтобы выжить.— Он впервые посмотрел на меня мягко, неужели я не замечал его напуганный взгляд. Замечал конечно. — Вставай, я тебе помогу.— Неожиданно для меня, и наверное всех в этом мире, будто смотрящих на нас с уголков труб, он не огрызнулся, не убежал, а просто встал.— Пошли. Я веду его за руку, как первоклассницу. Он держит мою руку, словно держит надежду на жизнь. Ну или я это все себе надумал. В любом случае, я потакаю своим желаниям и веду его домой, отмывать от грязи и крови. Мы идем молча, и это давит на нас, но ни у кого нет смелости чтобы заговорить. Все так же, не роняя ни слова, я завожу его в комнату, усаживаю на кровать, снимаю берет и вижу пыльные, грязные волосы, на половину снимаю с него рубашку, так чтобы было видно израненные ключицы. Дышу его запахом, вижу его глаза, но должен оставить его одного на кровати. Мокрой, самой чистой, что я смог найти, тряпкой я смываю с него кровь. Приходится залезать глубоко: и в узкую переносицу, в глазницы, на тонкую, бледную шею. Я дышу на него, а он вздрагивает, надеюсь не от боли. — Можешь помыться если надо.— Первое слово за мной, второе еще не сказано, потому что он лишь молча встает и стягивает рубашку. Я готовлю ему чай, забываю про свою нищету и последний кусок сахара, который мне как-то подарили. Рыщу в поисках съедобного, не беспокоясь о своем тощем животе. А в это время он выходит из душа, хватается за еду и прячется на подоконнике. — Спасибо. Глухо, но в тишине мыслей слышно. — Прости меня за все.— Я все еще не знаю куда деть свое тело. — Это я был тварью. — Я тебя понимаю и я вижу как сложно тебе.— Вожу глазами по столу, не знаю куда глядеть.— Знаешь, ты был таким солнечным на сцене. — На сцене? Я думал это просто площадь с кучкой пьяниц. — Ты сделал ее сценой.— Он снова смотрит на меня, и жар обливает мою голову. Я, я просто хочу обнять его. Обнять его. Обнять. Его. Эти золотые на солнце глаза и худые ребра. — Темнеет.— Отворачивается, но прежде чем что-то говорить, трясется и зарывается в собственное плечо. Оконная рама, явно знает больше чем я. — Хочешь можешь переспать у меня. — Не смогу.— Тонкие ноги стукаются об пол и натягивают на себя звенящие башмаки. Я не могу его остановить, не могу повлиять, только смотреть. Мои ноги не двигаются пока он не подзывает из к себе робким движением пальцев. — Сонхва,— Взгляды не встречаются, но витают рядом.— Спасибо. Тепло разливается по моему телу, может от рук, крепко обхвативших мою спину, может от эмоций. Мой нос тонет в его горячей шее. Я последний раз чую запах малины, прежде чем он исчезает в пороге. *** — Товарищи.— Круг оборачивается на меня.— С недавних пор, я стал очен сентиментален.— Где же ты? Продолжаю говорить.— И захлестнувшие меня чувства, что конечно не свойственно мне.— Его легко узнать по яркой макушке. Тяни время.— Вынудили меня написать и прочитать это вам.— Нашел! Моя молодость Моя вечная, юная молодость Что-то шепчет и дышит И вздохи все слышит И сердце сжимает до каждой кости. Бежит по волнам От твоего дуновения, От мягкого пения, Что слышно лишь нам. И пусть оно льется- безумная течь По мягкому подбородку. И ты не поймешь без единой наводки: Любовь все же или картечь. Не слышишь ни слез, Не видишь не крика. В дожде грусть безлика- Березовый лес. Где я бы нашел тебя Малую сосну, Склонил бы ко сну, Носы теребя. Но любовь так слепа, Что даже сквозь осень, Не видел я сосен, Не вижу тебя Слышу как зашептались критики в шляпах, самое время уходить с пьедестала. Надеюсь ты поймешь и полюбишь этот стих, Хонджун.