Жертва королей

      Когда раздался громкий звук, она проснулась. Через щель между штор свет рассыпа́лся на кровать и терялся в складках одеяла. Приподнявшись на локтях, девушка прислушалась к голосам за дверью её спальни: несколько горничных оживлённо болтали о чём-то на фоне других, непонятных ей звуков. Она села в кровати, ногами нащупала тапочки и, убедившись, что левая ступня заняла левый тапок, а правая — правый, подошла к окну. Аккуратно отодвинула шторину, впуская в комнату холодный свет февральского дня, и тут же от него пощурилась. За окном падал снег, а тропинка ведущая к зимнему саду была уже засыпана.       Девушка любила свой дом, он был большой и напоминал те особняки, которые после смерти их владельцев превращались в музеи. Она представляла, как толпа людей проходит в её спальню и с восторгом осматривает каждый элемент интерьера.       Посмотрите, — говорит в её голове дама в тёмно-синем платье с рукавами-фонариками из-за которого она похожа на одиночный подсвечник, — в этой комнате когда-то жила наследница семьи Вэритас. Женщина держит в руке указку. Она проходит в середину спальни и, элегантно развернувшись на каблуках, продолжает: это её кровать. Взгляните: она выполнена из светлого сорта дерева, как и вся мебель в спальне, и её изголовье украшено геральдическими элементами семейного герба — гроздями винограда и дубовыми листьями. Раздаются вспышки фотоаппаратов и люди лужей растекаются по комнате.       К окну подходит человек. За широкой рамой он видит маленький фонтан, беседку с разросшимся на ней плющом, кусты с яркими лепестками различных цветов, посаженные по всему двору и каменную дорожку речкой протекающей по нему. Группа людей, возглавляемая гидом — мужичком с аккуратной седой бородой, весело что-то обсуждает и двигается прямо по ней.       Тропинка ведёт к зимнему саду, — размышления человека прерывает голос женщины, ответственной за показ внутреннего убранства дома, — к подарку в честь беременности миссис Вэритас. Говорят, она так тосковала по цветам зимой, что было решено построить зимний сад, в котором можно любоваться пестротой цветов холодными зимними вечерами. Проспонсировать такой проект вызвались близкие друзья семьи — мистер и миссис Леони, не последние и весьма влиятельные люди в нашем регионе. Остальные люди подтягиваются чтобы послушать ещё одну историю, которую даже потом не вспомнят, когда вернутся с экскурсии домой.       Они не только полностью оплатили все работы, но и поспособствовали тому, чтобы в сад привезли самые красивые и самые редкие цветы. Не удивительно, что они всем сердцем полюбили маленькую наследницу, девочку, появившуюся на свет в тот день, когда было посажено последнее растение — куст роз с нежно-розовыми лепестками сорта 'Bloom of Ruth'.       Со второго этажа в гостиную спускались две лестницы, внешне похожие на две широкие дуги. Руфь накинула на себя халат, вышла из спальни и спустилась в гостиную чтобы лично посмотреть что происходит. Горничные сновали туда-сюда, занимаясь уборкой и иногда перекидываясь между собой парой слов. Пока одна, стоя на цыпочках, протирала стеклянные дверцы серванта, другая аккуратно складывала снятые тюль и шторы в мешок. Остальные девушки несли коробки из другой комнаты.       — Доброе утро, леди Вэритас, — одна из горничных опустила коробку так, чтобы Руфь увидела её лицо. — Это наш шум разбудил вас?       — Доброе утро, Пэм, — две другие девушки встали рядом и Руфь увидела торчащий из одной коробки край диска, — очевидно, тарелки. И если её не обманывала память, а к этому она была совершенно не склона, то это был сервис, который матушка семейства просила доставать только на особые праздники. Золотая сетчатая кайма выгодно отличалась от других наборов. — Да, звук будто что-то рухнуло на пол. А что вы делаете?       Горничные переглянулись.              — Сегодня ведь двадцать первое число, — неуверенно протянула одна. — Мадам просила приготовить всё к большому ужину.       Конечно, чья бы это ещё была идея? Руфь склонила голову набок и непонимающе взглянула на девушек.       — К ужину? А что-то сегодня будет?       — Мы не знаем, — ответила другая горничная. — Нам только сказали приготовить гостиную и что сегодня мы задержимся.       — Ну допустим. А шум был откуда?       Горничная, до этого не проронившая и слова, робко произнесла:       — Это я, мисс. Я уронила коробку с подсвечниками. С вон теми, — она указала подбородком на стол: на нём горкой лежали белые свечки, а рядом стояло несколько подсвечников. По форме они идеально подходили под описание платье той женщины в фантазии Руфь. Но вот только они не были синими.       Размышления прервал звук открывающейся двери. Копны каштановых волос ниспадали на плечи женщины и закрывали воротник шубы стоимостью в несколько зарплат трудящихся в доме горничных. Увидев Руфь в окружении девушек она на секунду замерла и озадаченно раскинула руки. Снег ещё не растаял на её причёске и одежде, и, направляясь к ней, она принялась спешно с себя его стряхивать.       — Ты что, только встала? Почему ты до сих пор в сорочке? — она быстро взглянула на горничную, до этого занимавшуюся шторами, и та, поймав эту взгляд подбежала к ней и помогла стянуть шубу с плеч. — Мы с тобой договаривались, что ты встанешь сегодня раньше.       Руфь сонно протёрла глаза и пропустила горничных мимо себя чтобы они, наконец, поставили свои коробки на стол и начали их разбирать.       — Я зачиталась. И, собственно, к чему такой размах уборки?       Женщина по имени Элеонора Вэритас сложила руки на груди.       — Элизабет передала мне, что сегодня возвращается Абель. Уже прошёл период его трёхлетней службы.       Женщине в фантазиях Руфь дают договорить. Она поднимает указательный палец вверх и ткань платья обнажает бледную кожу её запястья. И теперь её голос звучит не так громко, как до этого.       Не удивительно, что все так ждали рождения девочки — У Элизабет и Карла Леони подрастал младший сын. Кто мог бы стать лучшим вариантом для замужества, чем он? Наследники влиятельных отцов и крупнейших во всём регионе фабрик по машиностроению, родители спали и видели, как крепнет в будущем их союз и дарит процветание обоим семьям. Он — Абель Франциск Леони и она — Руфь, самая нежная и любимая роза в семейном саду.       — О, так его отпустили домой. Занятно, — протянула девушка и почесала щеку. — В последнем письме он не уточнил, что скоро вернётся.       — У него дома тоже удивились раннему возвращению. Его ждали к концу апреля, аккурат ко дню рождения.       В воспоминаниях Руфь Абель походил на отца больше, чем на свою мать.       У него были светлые волосы, которые он носил коротким ёжиком и пристальные серые глаза. Сын богатых родителей, он никогда внешне не выделялся из тех детей, с которыми Руфь когда-либо довелось общаться, но с каждым годом разница в росте личностном и росте физическом была всё заметнее. И к семнадцати годам, когда на смену детского гардероба пришли кардиганы, рубашки, идеально выглаженные брюки и горчичное двубортное пальто, казалось, все девушки, до этого момента окружавшие его, разглядели в нём потенциального жениха.       Все — кроме Руфь. И дело было не в волшебном барьере, который спасал её от чар пубертата, а в том, что пока все тайно вздыхали, любуясь высоким и широкоплечим отпрыском Леони, она с самого детства знала, что именно он станет её мужем. Все об этом знали.       — Так что сегодня они с матерью к нам пожалуют, — сказала женщина. — Найди лучшее из своих платьев и отдай Лоре, она его тебе выгладит как следует.       Она уже собиралась идти, как дочь остановила её язвительным комментарием.       — Всенепременно лучшее? А обычное не подойдёт?       Когда Руфь пришлось уехать на год чтобы подтянуть иностранный язык в соседнем государстве её с таким размахом не встречали. И блюдечки с золотой каёмочкой не велели приготовить.       — Абель для нас как второй ребёнок. Когда вы были маленькими и ваши отцы уезжали на охоту, его приводили к нам домой. И вы очень хорошо проводили время. Был он, кстати, не по годам умным мальчиком. Мы с папой решили, что для тебя это был лучший пример для подражания.       На этом моменте Руфь упёрла руки в буки и удивлённо вскинула брови.       — Погодите-ка, вы были тоже помешаны на всём, что вы там ему приписываете. Всю мою жизнь вы только и занимались тем, что приглашали бессчётное количество учителей и делали из меня леди высшего сословия. Разве ты не можешь сказать всё это и про свою дочь?       В глубине души ей стало невероятно обидно, что все вокруг чуть ли не на цыпочках плясали вокруг потрясающего Абеля, а всё, что можно было заметить хорошего в ней самой, расценивалось как нечто само собой разумеющееся. Нет, Абель был хороший, добрый и внимательный друг, но её раздражала вся эта суматоха вокруг его персоны.       — Что ж, тогда сегодня это твой шанс показать, в какого лебедя ты превратилась. Красота женщины не только в милых глазках, Ру, — женщина стряхнула волосы с плеча, — но и в умении себя показать. Вы переписывались все эти годы, и к этому не прикладывала руку ни я с папой, ни Элизабет, ни, упаси его душу грешную, Карл.       Руфь помнила, какой строгой была учительница по игре на пианино, как было нудно учить математику, как трудно ей давался иностранный язык и как несправедливо к ней относились на занятиях истории.       Каждый день она училась вместе с другими детьми и на их фоне никогда не была хуже. После уроков Руфь занималась музыкой или живописью, а после — отправлялась совершенствовать навыки этикета или упражняться в танцах. Единственной отдушиной были короткие прогулки и книги старой семейной библиотеки. Абель разделял её интерес и иногда они вместе коротали вечера среди лучших представителей классики.       Однажды выдался как раз такой вечер. За окном уже было темно, а камин хрустко трещал поленьями, создавая в комнате неповторимую атмосферу тепла и уюта. Перебирая пальцами корешки книг, Руфь стояла у полки с сентиментальной прозой и выискивала что-нибудь, что можно было бы запоем прочитать за редкие выходные. Абель сидел на полу спиной к камину и держал в руках книгу в невзрачной светло-коричневой обложке. Наконец, когда Руфь сделала свой выбор и вытащила с полки Голдсмита, Абель оторвал взгляд от строчки и поднял глаза на девушку: Руфь стояла в строгом сарафане, а её волосы были перевязаны белой широкой лентой. Она сунула книгу под мышку и аккуратно села в располагающееся справа от камина кресло.       — Что взяла?       — Папину любимую. «Векфильдский священник», — Руфь беспристрастно покрутила её в руках и пожала плечами. — Я её ещё ни разу не брала. Надо посмотреть, чем она его так зацепила.       Абель, до этого сидевший по-турецки, вытянул ноги и отложил свою книгу в сторону.       — Мой отец тоже много читает, а мама к литературе холодна. Они ведь особо не общаются, да? наши мамы? И всё же папы, которые проводили с нами меньше всего времени, как-то да привили нам общее хобби.       — Наверное, всё потому что нас с тобой почти не разлучали в детстве, — хихикнула Руфь. — Мы с тобой как брат и сестра, всё делим поровну, даже увлечения. Нас с тобой укладывали в одну кровать, и Лора читала нам сказки, когда мы были ещё маленькими.       В этот момент Руфь могла поклясться, что Абель застеснялся: на мгновение кончики его ушей порозовели, а на щеках вспыхнул румянец. Тогда она впервые заметила, насколько красивым было его лощённое лицо с тонкой линией губ и маленькой ямочкой на подбородке. Это осознание было настолько мимолётным, что она быстро отмахнулась от этой мысли.       Однажды кто-то из горничных обмолвился такой фразой, что младший Леони красотой опережал свою мать, а умом — своего прагматичного отца. И кажется, это было чистой правдой, раз с каждым годом в его кругу появлялись всё бóльшее количество прелестных девушек, а в семнадцать – отец начал посвящать в дела фабрики.       — Я постоянно просил у мамы сестрёнку, — выпалил он внезапно. — На мою печаль, судьба меня предоставила только старшему брату. А у меня с ним хороших отношений не сложилось.       — А где он сейчас? Я его совсем смутно помню.              — Он переехал в город Фортуну и поступил там на службу.       — Так он венный? Как те большие парни с пушками из кино?       — Нет, — отрезал Абель, — там не всё так просто. Он пошёл больше в интеллект, чем в физическую силу. Я не знаю, чем он там занимается.       Руфь отчего-то показалось, что её собеседник врёт.       — Но однажды и я туда попаду. Брат писал мне, что там нужны крепкие и смелые парни, — на мгновение он остановился, — как я. — Руфь понимающе кивнула. — А если всё пройдёт замечательно и меня утвердят, то смогу получать хорошее жалование и помогать маме не словом, а делом. А бизнес оставлю ей или передам все права твоему отцу.       — Какая славная задумка, — она хлопнула в ладоши. — Родись я мальчиком, умахнула бы с тобой в эту самую Фортуну. А может быть притворилась мужчиной, состригла бы всё это, — Руфь быстрым движением стянула ленту и волосы плавно растеклись по её спине, — и уехала куда глаза глядят.       Абель задумчиво почесал подбородок.       — Зачем?       — Я просто не могу это больше выносить. — девушка абстрактно покрутила рукой в воздухе. — Весь этот… мамин контроль. Бесконечные занятия, попытки превратить меня в благочестивую девушку. Такое ощущение, что я просто мешок, который она пытается набить всем самым лучшим и всучить первому достойному кандидату. — Руфь так увлеклась, что выпалила: — Я готова буквально сбежать от неё на край света и жить как все простые люди. Даже выйти за тебя замуж, как того, наверное, хочет папа и уехать к чёрту на куличики.       Абель смущенно откашлялся, закрывая рот кулаком, а Руфь этого не заметила и продолжила:       — Я освобожусь завтра только в девять, но ведь завтра воскресенье! Это что, справедливо? Мэри, которая сидит рядом со мной на занятиях, отдыхает два дня, а не пол как я! Разве это справедливо?!       Она продолжала бы свой праведный гнев, если бы её не прервал голос горничной, зовущей подростков на ужин. Этот же голос вернул её из воспоминаний и она оказалась в своей спальне перед зеркалом. В одной руке она держала платье нежно-розового цвета, а в другой босоножки. На неё из-под густых бровей уставились светло-зелёные глаза. Поговори с ними о том, как ты устаёшь, — шепнул ей тогда Абель, когда они направлялись в гостиную.              —… Разве это справедливо? — вторила она самой себе.       Какая ты у нас бедная, — язвительно произнёс отец, отпивая из бокала с вином, — трудишься весь день, семь потов проливаешь, устаёшь больше, чем все наши горничные. А живёшь и кушаешь лучше, чем все мои работники. Больше во время ужина она не проронила и слова, а книгу, которую достала в тот вечер с полки, вернула на место как только закончили ужинать.       — Вернемся к теме Фортуны, сынок, — голос отца Руфь звучал мягко, будто всего сказанного до этого в адрес дочери не было. — Ты хорошо подумал? Я понимаю беспокойство твоей мамы, она и Карл видели в тебе наследника нашего с ним бизнеса. Фортуна — это закрытый, глубоко-верующий город под руководством нынешнего Святейшества. Три года ты потратишь на обучение в Ордене, а потом может быть и всю жизнь проведёшь за его стенами. Сколько вы уже не видите Вилли?       — Уже пять лет, сэр, — спокойно ответил тот, насаживая на тарелку сочный кусочек отбивной. — Но мы получаем от него письма. Жалуется только, что хорошую выпивку трудно найти.       — И невесту, наверное, будет трудно подыскать, — добавил глава семейства, жестом приказав долить ему вина. — Все знают: только у нас куда ни глянь — везде неписанная красавица.       — После трёхлетнего обучения я обязательно вернусь и подумаю об этом, — уверенно произнёс юноша. — Главное, чтобы красавицы не разбежались.       Время летело быстрее, чем это ощущалось, и когда в дверь позвонили, Руфь встрепенулась. Она быстро встала с кровати и направилась к двери, на ходу поправляя платье. В её волосах виднелась широкая белая лента, на губах — лёгкий блеск. Все эти годы она трудилась, чтобы матери и отцу не было стыдно представить её ему в этот день. И когда она вышла из спальни и увидела Абеля в компании матушки, она улыбнулась.