Оковы для призрака. Взгляд Дмитрия

— Готов увидеть солнце? Хотя Ганс изредка мог хорошо пошутить, я бы вряд ли назвал его человеком с чувством юмора. Он не шутил и не относился ко всему легкомысленно. Поэтому, когда он спросил, готов ли я увидеть солнце, он имел в виду это буквально. И все же я в это не верил. Эта идея казалась нелепой после того, как я пробыл здесь, казалось, целую вечность. — Серьезно? — Ага. Серьезно, — он расстегнул наручники, позволив им немного позвякивать друг о друга. — Но они тебе все равно понадобятся. — Естественно, — меня бы, наверное, тоже снова заковали в кандалы. Кандалы раздражали гораздо больше, чем наручники. — Теперь я хочу, чтобы ты понял, что должно произойти. Ты уже отвечал на все эти вопросы раньше, но мы хотим, чтобы общественность увидела, как ты на них отвечаешь. Мы хотим, чтобы они увидели это сами. Мы хотим, чтобы они увидели тебя и поняли, что ты не представляешь угрозы, хорошо? — он защелкнул манжету, туго, но не настолько, чтобы она прижалась к костям моих запястий. — Если все пройдет гладко, мы могли бы вытащить тебя отсюда навсегда, понимаешь? Я кивнул, неспособный переварить гораздо больше, чем мысль о том, что я действительно мог бы каким-то образом выйти из камеры свободным человеком. — Никаких сюрпризов? — он ждал моей гарантии. — Никаких сюрпризов. Выглядевшие довольными Ганс, Хендерсон, Филлипс и двое стражей, которые спустились с ним (те, кого я ждал ранее), проводили меня вверх по лестнице и через двери. Было нетрудно понять, куда мы направляемся. Недалеко от церкви уже собралась толпа. На мгновение у меня возникло ощущение животного, которого вывели на улицу, чтобы устроить шоу для их развлечения. На ум сразу пришли воспоминания о том, как Ева рассказывала истории о старых танцующих медведях, которых она однажды видела в детстве. Как она обычно рассказывала, медведей почитали не из-за их величия или таланта, а потому, что их унижали, оскорбляли и так называли «прирученными», пока их смущение не доставляло удовольствие другим, когда они выступали под музыку дрессировщика. Или, возможно, я был человеком, которого выводили на казнь. В какой-то момент казни тоже были большим развлечением для масс. Гладиаторы в Колизее, преступники на виселице — между развлечениями и казнью всегда была тонкая грань. Даже сейчас современные фильмы часто демонстрируют смерть, особенно смерть злодея, для нашего развлечения. Рядом с Василисой я волновался меньше. Она стояла посреди толпы, выделяясь, как свеча в темноте. Казалось, она будет моим защитником, и один этот факт укрепил мою уверенность. Там же был стол на три места. На одном стуле сидел мужчина, которого я никогда раньше не видел. Он был мороем, и, казалось, ему наскучила сама идея этого мероприятия. Возможно, ему было все равно, или, возможно, он уже составил свое мнение обо мне, и ничто из того, что я мог сказать, не повлияло бы на его мнение. Второй мужчина был знаком. Рис Тарус. Я был удивлен, что ему было поручено оценить меня. Он перетасовал документы, прежде чем поместить их в папку, затем продолжал щелкать ручкой снова и снова, пока Ганс не сел по другую сторону от него, слегка подпрыгнув, когда мужчина устроился поудобнее. То, что Ганс занял третье место, значительно повысило мои шансы пройти этот тест. Он довольно ясно высказал свое мнение за последние несколько дней, и пока я мог дать первому морою повод поверить мне, я чувствовал, что наконец-то могу освободиться из своей камеры. Своего рода сессия началась довольно быстро, когда мне снова задавали многие из тех же вопросов, которые я слышал снова и снова. Клыки? Нет. Жажда крови? Нет. И, конечно же, мои глаза. Всегда мои глаза. — Тебя слепит солнце? — спросил Рис. Видеть его там, ведущего себя так, будто ничего не случилось, что я предстал перед ним перед судом, приводило в бешенство. — Нет. — Что, если ты посмотришь на солнце? С каждым мгновением эти вопросы становились все более и более безумными. Я не знал, пытался ли он просто отсрочить события или найти любую возможную причину, чтобы навсегда запереть меня в этой камере. — Любой бы ослеп, глядя на солнце достаточно долго, — ответил я, надеясь, что мое раздражение каким-то образом удалось скрыть в моем тоне. — Я бы прошел через то, через что прошел бы любой другой здесь. Ганс послал мне предупреждающий взгляд, но это было ничто по сравнению с тем взглядом, который бросил на меня Рис. Похоже, ему не понравился мой ответ, но возразить мне было невозможно. Он поджал губы и снова просмотрел бумаги. — Оно обжигает твою кожу? В настоящее время я стоял…под прямыми лучами солнца…на глазах у всех. — Не в данный момент. Похоже, Ганс начал соглашаться и сопереживать моему раздражению, когда он потер лоб. Я едва мог разглядеть, как он закатил глаза. Я почувствовал, как Василиса слегка пошевелилась рядом со мной. Я уже собирался извиниться перед ней за дерзость по поводу всей этой ситуации, когда увидел, как ее глаза лукаво скользят взад и вперед по толпе. Я не думаю, что она хотела, чтобы я увидел этот жест, но, похоже, она ничего не могла с собой поделать. Что бы там ни было, кто бы там ни был, это заставляло ее нервничать. Я проследил за ее взглядом и увидел Роуз, стоящую в стороне и спокойно наблюдающую за мной, как и все остальные. Принцесса имела полное право нервничать из-за ее присутствия. Это мгновенно вывело меня из себя. Особенно то, как она смотрела на меня сейчас. Руки скрещены на груди с кривой ухмылкой на губах; трудно было сказать, пришла ли она поддержать меня, несмотря на глупость предлагаемых вопросов, или она просто терпеливо ждала своего момента, чтобы публично уничтожить меня. — Замечали ли вы, что ваши глаза иногда краснеют? — Я… — я почти не расслышал вопрос, так как был сосредоточен на Розе. Какая–то часть меня знала, что мне будет трудно полностью избегать ее — о чем она сама заявила прошлой ночью, — но это было бы намного сложнее, если бы она отвлекала меня каждый раз, когда была рядом. Стряхнув с себя ее чары, я снова повернулся лицом к толпе. — Я не часто бывал рядом с зеркалами. Но я думаю, что мои охранники заметили бы это, и никто из них ничего не сказал. Я услышал, как кто-то засмеялся и попытался быстро замаскировать это под кашель. Я узнал знакомый смех Розы, и это, конечно, был не он, но тот факт, что он исходил от нее, заставил меня с беспокойством оглянуться. Филлипс стоял всего в футе или около того от нее, его губы сжались в тонкую линию. Роза улыбалась ему, пока он не взял себя в руки. Взгляд, которым они обменялись потом, заставил что-то перевернуться внутри меня. Мне не нравилось, что они так близко, особенно после того, что я услышал ранее. Он и близко не был таким грубым, как Хендерсон, но тот факт, что он вообще позволил Хендерсону так говорить о ней, заставил меня усомниться в его честности. Рис прочистил горло, чтобы снова привлечь всеобщее внимание. — Мистер Беликов, — то, как он подчеркнул мой титул, было тонко замаскированным выпадом в мою сторону, — не могли бы вы ступить на святую землю? Может быть, войти в церковь? — Я могу пойти прямо сейчас, — заверил я его, не прерывая зрительного контакта. — Я пойду на службу завтра, если хочешь. Рис сделал еще одну пометку, не желая смотреть на меня снова, как только он закончил. — Тогда ладно. Расскажите нам об этом, — он обвел руками вокруг, — фантастическом и мистическом превращении, которое, по-видимому, произошло с вами. Ты говоришь, принцесса Драгомир может каким-то образом исцелять мертвых? — Да, — Василиса заговорила раньше меня. — Я сама не до конца понимаю это — Дух — это все еще то, что мы сейчас изучаем, — но уже довольно давно известно, что пользователи Духа способны исцелять. Роуз Хезевей была первым человеком, которого я исцелила Духом, и после дальнейшего изучения мы узнали, что была сформирована связь, аналогичная той, что была между Святым Владимиром и его стражем Анной. Я также могу залечить незначительные травмы, но это ничто по сравнению с тем, чтобы вернуть Роуз из мертвых. — Случай Дмитрия, очевидно, был другим. Я не просто должна была вернуть его к жизни; его душа также должна была быть исцелена. Проведя некоторое исследование, мы узнали, что для этого потребуется кол, зачарованный Духом. Я научилась протыкать тело колом, чтобы я суметь исцелить. — Ты научилась протыкать стригоя? Была ли страж Хезевей той, кто научил тебя, как это делать? — я мог видеть ту же искру в глазах Риса, которую я видел в глазах доктора Рейгана, когда он думал, что нашел веревку, за которую можно потянуть и все распутать. — Нет, — резко сказала она. — Страж Грант Хаяси научил меня, прежде чем он умер, защищая меня. Я также использовала его кол. Я не узнал этого имени, но у меня была четкая картина молодого человека, который встал перед Василисой перед тем, как быть убитым по моему приказу. Я безмолвно извинился перед ним, и меня охватило удивительное чувство благодарности за его самопожертвование и веру в дело Василисы, которое застало меня врасплох. Я с благоговением наблюдал, как она все описала (к счастью, не упоминая о моем насилии над ней, пока я держал ее в плену) и снова смягчила все углы. — Я почувствовала момент, когда его душа была исцелена. Я и раньше чувствовала тьму и зло, это неудачный побочный эффект моей стихии, но все исчезло в одно мгновение, как только кол попал ему в сердце. Я не могу сказать вам, почему был свет или что-то сверх того, к чему я обычно привыкла, когда исцеляю, но я могу сказать вам, что я никогда не чувствовал исцеления сильнее. При исцелении возникает определенное ощущение, и это было похоже на чистую радость. Почти божественную. Я почувствовал мгновение того покоя, того тепла и того света, которые она принесла мне. — Возможно, свет был просто потому, что требовалось так много энергии, — заключила она. Наступил момент тишины, пока люди слушали ее историю, а затем Ганс посмотрел на меня. — Мистер Беликов? — То, что она говорит, правда. Я почувствовал этот покой и тепло, как только кол ударил меня. В один момент была боль, а в следующий… — нужное слово пришло мне в голову, — все снова было хорошо. — Вот так просто? — В основном, — признался я. — Трудно осознавать, какие ужасы я совершил. Однако это не меняет того факта, что принцесса Василиса сделала невозможное. — Во всяком случае, это должно помочь подтвердить это, — добавила она. — Насколько нам известно, стригои не испытывают угрызений совести. Дмитрий, безусловно, выразил сожаление по поводу действий, которые он не мог контролировать. — Насколько я понимаю, из этого очевидного «чуда» можно извлечь очень мало. Как принцесса заявляла ранее, ее исцеление Хезевей имело некоторые долгосрочные последствия. Кто сказал, что у Беликова не будет подобных проблем, — конечно, у лорда Таруса были бы сомнения. Я бы тоже так поступил на его месте. Особенно когда для него так много было поставлено на карту. — Уникальные способности стража Хезевей несколько раз делали ее ценным приобретением. Если есть какие–либо последствия восстановления мистера Беликова — а мы не знаем ни о каких, правильно Дмитрий? Я кивнул, благодарный за то, что Ганс заступился за меня. — Как я уже говорил, если бы они были, они могли бы оказаться полезными. Если они представляют опасность, тогда мы могли бы пересмотреть то, что необходимо сделать. — Отлично, — сказал Рис, слишком сильно бросая свой планшет и ручку на стол. — У меня больше нет вопросов. Страж Крофт? Вместо того чтобы спросить меня о чем-либо, Ганс встал, обошел стол и подошел ко мне. Я почувствовал, как Василиса слегка напряглась, когда он потянулся за своим колом, но когда он протянул его мне, она расслабилась. Однако все остальные, казалось, мгновенно пришли в себя. Несколько других стражей позволили своим рукам зависнуть над их собственными кольями, на всякий случай. — Дотронься до кола, Дмитрий. Я, не колеблясь, положил руку на тупой конец рукояти. Прохладное серебро казалось странным, но только в том смысле, что оно было одновременно знакомым и каким-то чужим под моей ладонью. Мгновение или два спустя я отстранился и протянул ему свое предплечье. — Порежь меня им. Мы обещали друг другу никаких сюрпризов, и это, очевидно, перешло для него черту. Он выглядел нерешительным. — Порез в любом случае будет болезненным, кем бы ты ни был. — Это было бы невыносимо, если бы я был стригоем, — отметил я. Я не собирался отступать от этого. Однако Ганс все еще не выглядел убежденным. Даже при том, что я уверен, он знал, что не сможет уйти от того, чтобы ранить меня, не после того, как я предложил это, он все еще не выглядел готовым пройти через это. — Сделай это, — настаивал я. — Не будь ко мне снисходителен. Ганс сначала никак не отреагировал. На мгновение я подумал, что мне, возможно, придется взять кол и порезаться. В конце концов, в его глазах мелькнуло решение, и он провел по моей руке. Действие было достаточно быстрым, чтобы я не смог инстинктивно среагировать и отстраниться, за что был благодарен. Любое уклонение с моей стороны может выставить меня виновным. Я стиснул зубы и смотрел, как кровь стекает по моей коже. Струйка скатилась вниз, капая на траву, в то время как несколько человек вокруг нас ахнули. Однако я все это воспринял. Боль от этого кола была совсем не похожа на ту, что я испытывал раньше от кола Розы. Это причиняло боль, но это была не та невыносимая боль, которую она причинила. Это было освобождение, облегчение, и, почувствовав боль, я снова почувствовал себя по-настоящему живым. Я едва увидел, как рука Василисы потянулась ко мне, когда Ганс заблокировал ее, зная, что она намеревалась. Он видел ее целительские способности из первых рук и не подвергал их сомнению. — Подожди, — сказал Ганс. — Стригои исцелились бы от этого за считанные минуты. Я бросил на него благодарный взгляд, и он слегка кивнул в знак признательности. Я истекал кровью еще несколько минут, прежде чем принцессе разрешили зашить порез. Как только настоящая рана исчезла, я использовал нижнюю часть своей рубашки, чтобы стереть остатки крови со своей руки, и показал исцеленную плоть толпе, чтобы они могли увидеть ее способности. Рис заставил толпу замолчать через мгновение, а затем крикнул поверх них. — У кого-нибудь есть какие-нибудь вопросы, которые можно добавить к нашим? Я думал, что на этом все закончится. Никто не говорил так долго, что я мог видеть, как Ханс готовится закончить это шоу, но потом я услышал ее голос. — У меня. Два человека (Ганс и я) тихо выругались. Немного издалека я отчетливо услышал, как Рис пробормотал: — О господи, только не снова. Она продолжила, не обращая внимания на наше неудовольствие. — Когда ты был стригоем, у тебя были очень хорошие связи. Ты знал о местонахождении большого количества стригоев в России и США, верно? Я внимательно посмотрел на нее. Она знала более чем достаточно, чтобы повернуть это дело так или иначе, и я не был уверен, каковы были ее намерения на данный момент. — Да. — Ты все еще знаешь их? — Да. До тех пор, пока никто из них не сдвинулся с места. К настоящему времени это было все или ничего. Я должен был выбрать, доверяю ли я Розе. Мое тело напряглось при этой мысли, но что-то глубоко внутри меня нашептывало, что она никогда не предаст меня. — Не мог бы ты поделиться этой информацией со стражами? — спросила она, и ее улыбка стала чуть более заметной, когда она осознала мою веру в нее. — Не мог бы ты рассказать нам обо всех убежищах стригоев, чтобы мы могли нанести удар против них? Я вспомнил, почему я так отчаянно хотел удержать ее, разбудить ее. Дело было не только в моей одержимости Розой, но и в том факте, что мы понимали друг друга. Она была и, по-видимому, все еще остается моим союзником. Я боролся за нее, и она боролась за меня. Мы сражались вместе, бок о бок. Я слегка кивнула в знак понимания, благодарный за то, что она не только предлагала доказательство того, что я больше не стригой, но и доказательство того, что я могу быть преимуществом против них. — Да, — мой голос прозвучал сильно и громко. — Я могу рассказать все, что я знаю о планах и местоположениях стригоев. Я бы встретился с ними лицом к лицу вместе с тобой или остался позади — как вы захотите. Ганс переводил взгляд с меня на нее, с нетерпением ожидая новостей и возможностей. — Это может бы оказаться бесценным. — Теперь подожди, — вмешался Рис в нарастающий хаос. Конечно, он будет протестовать против использования моих знаний. — Это никогда не было тактикой, которую мы одобряем. Кроме того, он всегда мог солгать… Закричала женщина. Все стражи (и я сам) мгновенно приготовились к действию. Моя рука даже дернулась к бедру, но была поймана наручниками. Однако вместо нападения это был маленький моройский мальчик лет шести. Он отделился от толпы и как раз собирался пройти мимо Розы, когда она схватила его и прижала к своему телу. Испуганная женщина последовала прямо за ним. — У меня есть вопросы, — мальчик подпрыгнул на цыпочках, глядя на Роуз за разрешением, в то время как его мать пыталась схватить его и оттащить. — Подожди секунду. Я не позволю, чтобы с ним что-нибудь случилось, — пообещала она матери, прежде чем опуститься на колени и улыбнуться маленькому мальчику. — Что ты хочешь спросить? Давай. — Это смешно… — Рис начал протестовать, но был прерван ребенком. — Если ты стригой, тогда почему у тебя нет рогов? Мой друг Джеффри сказал, что у стригоев есть рога. Я взглянул на Роуз и увидел, как она приподняла бровь. Или попытаться это сделать. У нее все еще ужасно не получалось, но ее ухмылка была достаточно красноречивой. Оглянувшись на маленького мальчика, я сказал ему: — У стригоев нет рогов. И даже если бы они были, это не имело бы значения, потому что я не стригой. — У стригоев красные глаза, — сказала Роуз драматическим шепотом. — Его глаза выглядят красными? Мальчик наклонился вперед и прищурился. — Нет. Они коричневые. — Что еще ты знаешь о стригоях? — У них такие же клыки, как у нас, — ответил мальчик, его глаза заблестели, когда он нашел для нее другой ответ. Роза посмотрела на меня и спросила чересчур сладким голосом: — У тебя есть клыки? Даже после того, как меня спросили более дюжины раз, это казалось гораздо более невинным, исходящим из глаз ребенка. Я не смог удержаться от улыбки, показывая ему все зубы без клыков, просто чтобы доказать свою точку зрения. — Ладно, Джонатан, — мать мальчика начала дергать его за рубашку. — Ты спросил. Давай сейчас же пойдем. — Стригои очень сильны, — продолжил Джонатан, упираясь ногами в траву. — Ничто не может причинить им вреда. Ты супер сильный? Тебе может быть больно? — Конечно, может, — ответил я. — Я сильный, но самые разные вещи все еще могут причинить мне боль. Если бы только боль ограничивалась физической. Роуз засмеялась: — Тебе следует пойти и врезать ему и выяснить, — я уверен, что она не имела это в виду буквально, но она также выросла, не общаясь с детьми младше себя. Она не знала, что шестилетний ребенок воспринял это как настоящее приглашение. Она быстро усвоила свой урок, когда мальчик вырвался от матери и пробежал мимо нее. — Ой! Черт! — у Розы никогда не было привычки ругаться вполголоса. Это было громко и ясно для всех вокруг нее, когда она попыталась схватить мальчика и промахнулась. Он подбежал ко мне и ударил кулаком по колену. Я упал назад, немного откатившись в сторону, чтобы удержаться, и схватился за ногу в притворной боли. Было восхитительно видеть гордость в его глазах, когда он наблюдал, как я «выдерживаю» его «жестокую атаку». К его возрасту большинство новичков были полностью осведомлены о том, как правильно наносить и получать удары, но этот маленький ребенок был все еще таким невинным. Ему все еще позволялось наслаждаться своим детством без забот. Многие люди смеялись, даже когда Филлипс подхватил мальчика на руки, чтобы вернуть его теперь уже бьющейся в истерике матери. Проходя мимо нее, он постучал по туфле Розы своей, и они обменялись еще одной ухмылкой. Мое внимание снова отвлеклось от того, что происходило между ними, когда я услышал, как мальчик прокричал над толпой: — Он не кажется мне очень сильным. Я не думаю, что он стригой, — что вызвало новый взрыв смеха. Было приятно видеть ее улыбку. Я должен был признать, по крайней мере, это. Я видел Роуз сердитой и с разбитым сердцем из-за меня. Я видел ее сильной, уверенной в себе и хитрой, чтобы помочь мне. В худшем случае я видел, как она была сломлена и превратилась в ничто, а затем наблюдал, как она снова восстала. Но видеть ее счастливой — видеть ее улыбку — даже если это было потому, что я упал, чтобы рассмешить ребенка…что ж… это было потрясающе. Я наблюдал, как она смеется, но отвел взгляд, прежде чем она смогла поймать мой пристальный взгляд. Я не имел права наблюдать за ее радостью, когда причинил ей столько боли. Вот когда я увидел третьего человека на панели, мороя, на котором, как я знал, все это держалось, смеялся. Он был поколеблен. — Я увидел все, что мне было нужно. Я не думаю, что он должен разгуливать без охраны, но он не стригой. Дайте ему настоящее место для ночлега и просто держите его под охраной, пока не будут приняты дальнейшие решения. Рис вскочил. — Но… Он отмахнулся от Риса. — Не трать еще больше времени. Жарко, и я хочу лечь в постель. Я не говорю, что понимаю, что произошло, но сейчас это наименьшая из наших проблем, не учитывая, что половина Совета хочет оторвать головы другой половине из-за указа о возрасте. Во всяком случае, то, что мы видели сегодня, — это хорошо, даже чудесно. Это могло бы изменить то, как мы жили. Я доложу об этом Ее величеству, — один из других стражей помог мне подняться с земли, пока Ганс вытаскивал ключ от наручников. Я протянул руки, страстно желая избавиться от них раз и навсегда. — Итак, с тобой постоянно будет несколько стражей, по крайней мере, на данный момент, — он искоса взглянул на меня. — Просто представь, что ты королевский морой, — засмеялась Василиса. Я тоже смеялся, пока не увидел идущего к нам Филлипса. — Хотя у тебя, вероятно, будет больше охраны. Рад видеть тебя снова, Дмитрий, — он протянул руку, как будто не стоял у двери моей камеры всего час назад, едва узнавая меня. Я нерешительно пожал ее. — Я тоже рад тебя видеть, Дэниел. Через его плечо я увидел Роуз, идущую к нам, и внезапно кровь застыла у меня в жилах. Василиса коснулась моей руки, делая шаг между нами, прежде чем Роуз впилась в нее взглядом. — Черт возьми, я это сделаю, — прорычала она, прежде чем обратить свой гнев на меня. — Я вообще-то помогла тебе. — Мы прекрасно справлялись без тебя, — я наблюдал, как другие пытались уловить необычное начало разговора, но я был достаточно знаком с их разговорами через связь, чтобы вмешаться. — О да? — сказала она сардонически, положив руку на бедро. — Ты казался довольно благодарным пару минут назад, когда я придумала идею о том, что ты поможешь нам против стригоев. Конечно, она была права. Я был чрезвычайно благодарен, но это был всего лишь еще один пункт в списке вещей, за которые я должен был ее поблагодарить. Я никогда не смог бы поблагодарить ее за все это, и я никогда не смог бы раскаяться во всех своих преступлениях против нее. Об этом было больно даже думать. Я посмотрел на принцессу в поисках помощи. — Я не хочу ее видеть. — Тебе придется! — воскликнула Роуз, заставив нескольких человек обернуться, а Филлипса двинуться вперед, чтобы вмешаться в случае необходимости. — Ты не можешь постоянно игнорировать меня. — Заставь ее уйти, — я снова почувствовал жужжание. Я не хотел здесь ломаться. Не перед ней. Не на открытом месте, где я был бы зрелищем для любого проходящего мимо. Я пытался успокоиться, но чувствовал, что с каждым мгновением соскальзываю все дальше. — Я не… — и затем она замолчала. Я знал, что происходит; Василиса разговаривала с ней в уединении ее разума. Что бы она ей ни говорила, казалось, это приводило ее в ярость еще больше, но она по-прежнему не двигалась ко мне снова, поэтому я вздохнул и почувствовал, как давление в моем сознании немного рассеивается. Ее глаза метались между нами, ее челюсть напряглась, а кулаки сжались, пока она, наконец, не остановилась на моем лице. Я наблюдал за маленькими признаками обиды и гнева на ее лице, когда они перемещались взад и вперед. Они были такими маленькими, что я сомневался, что кто-нибудь другой, за исключением, может быть, Принцессы, смог бы сказать. Хотя я мог бы. Я мог почти угадать каждое слово, которое произносила Василиса, просто основываясь на этих маленьких эмоциях и на том, как ее губы иногда начинали формировать какой-то ответ. В конце концов, она просто успокоилась и выглядела удрученной. Бессильной. Я опустил взгляд, но смог увидеть, как она вытерла глаза, прежде чем повернулась, волосы перекинулись через плечо, и она ушла.