Оковы для призрака. Взгляд Дмитрия

Мой день смешался. Казалось, прошло несколько дней, но, вероятно, прошло всего несколько часов. Я уверен, что мог бы спросить своих стражей, но они, казалось, по большей части предпочитали мое молчание, и я не хотел выводить их из себя еще больше, чем сделал уже, загоняя их работать в эту крошечную дыру. Я снова лежал на койке; беспокойный, усталый, неспособный заснуть, но застрявший в клетке, слишком маленькой, чтобы передвигаться. — Дмитрий. Мои глаза резко распахнулись, мой разум мгновенно успокоился, а тело частично избавилось от напряжения, которое держало его с сегодняшнего утра. — Василиса. Ты вернулась, — это было тише, чем шепот. Я не знал, когда они позволят ей вернуться. Разрешат ли вернуться. Я не умолял позволить мне увидеть ее снова, зная, что я был слишком опасен, чтобы находиться рядом с кем-либо, тем более с ней; но если они позволили ей увидеть меня, значит, у них была какая-то вера в меня. Даже с моим предыдущим срывом. И она, должно быть, попросила о встрече со мной. Она хотела меня видеть. Это значило больше, чем могло бы значить что-либо другое; она все еще верила мне, даже если никто другой этого не делал. Я успел сделать два шага вперед, когда ее охранники окружили ее, положив руки на колья. На этот раз я надеялся сделать больше, чем просто оставаться прижатым к стене, но их молчаливое предупреждение мгновенно остановило меня. Я не боялся, но неохотно соглашался. Возможно, в ее присутствии мне не так доверяли, как я думал вначале. Мне было позволено видеть ее, но не позволено быть близко. Она, по-видимому, не согласилась. — Отойдите! — приказала она группе мужчин вокруг нее почти таким же образом, как и вчера. — Дайте нам немного пространства. Когда никто из остальных не пошевелился, она посмотрела на них немного пристальнее. — Я серьезно! Отойдите! Даже я был немного удивлен, когда они это сделали, но мой шок не пересилил моей благодарности. — Конечно, я вернулась, — она сказала это так, словно это была самая очевидная вещь в мире. — Как ты? Они… — она бросила опасный взгляд на стражей в зале, особенно на молодого человека, которого она считала ответственным за отказ мне в еде накануне. — Они хорошо с тобой обращаются? Я пожал плечами и спрятал свои ушибленные запястья, предпочитая не рассказывать ей всю историю. Либо это плохо отразилось бы на тех, кто просто выполнял свою работу, либо это было бы просто еще одним признанием того, насколько я запутался на самом деле. Честно говоря, они относились ко мне достаточно хорошо. Самым неприятным были кошмары, и винить в них я мог только себя. — Отлично. Никто не причиняет мне вреда. Просто много вопросов. Так много вопросов. И мои глаза. Они все время хотят осмотреть мои глаза. — Но как ты себя чувствуешь? В твоем сознании? В твоем сердце? Мое сердце? Как я мог объяснить, что творилось внутри? Мой разум был не намного лучше, но, по крайней мере, я мог выразить что-то словами. — Это… это трудно описать. Я как будто очнулся ото сна. От кошмара. Как будто я наблюдал, как кто–то другой действует через мое тело — как будто я был в кино или на спектакле. Но это был не кто-то другой. Это был я. Все это было во мне, а теперь я здесь, и весь мир изменился, — я почувствовал, как мое сердце снова учащенно забилось, а в глубине моего сознания нарастает жужжащая чернота. Я попытался успокоить это глубоким вдохом и снова сосредоточиться на ней. — Я чувствую, что заново всему учусь, учусь жить. — Это пройдет, — улыбнулась она, и я увидел, что она действительно верила в невозможное. — Ты привыкнешь к этому, как только снова станешь самим собой. Я усмехнулся, но сдержался, чтобы она не услышала. Вместо этого я кивнул в сторону дюжины или около того стражей, окружавших камеру с ней. — Они так не думают. — Они так и сделают, — еще одна вещь, во что она, казалось, верила. Я был благодарен, что ее вера была такой сильной, потому что прямо сейчас этого должно было хватить нам обоим. — Нам просто нужно больше времени. Впервые с тех пор, как она пришла ко мне, она выглядела нерешительной и позволила тишине затянуться на мгновение. Возможно, она была не так уверена, как я думал. Неужели она сомневалась, что со мной все будет в порядке? Был ли я в порядке? Если она не верит, что я в порядке, тогда …- — Роза… она хочет тебя видеть. — Нет, — мой ответ был настолько молниеносным, что это потрясло нас обоих. Мысль о том, чтобы увидеть ее, вызвала ту же реакцию, что и прикосновение к горячим углям. Боль. Нет, не боль — агония. — Кто угодно, только не она. Я не могу ее видеть. Не позволяй ей приходить сюда. Пожалуйста, — я слышал неуверенность в своем голосе, но не знал, как избавиться от нее. О чем бы я ни беспокоился раньше, это было ничто по сравнению с встречей с Розой. Василиса взглянула на остальных, похоже, опасаясь их почти так же сильно, как и меня, хотя и по-другому. Она наклонилась чуть ближе и понизила голос. — Но… она любит тебя. Она беспокоится о тебе. Что случилось… с тем, что мы смогли спасти тебя? Ну, во многом это было из-за нее. — Ты спасла меня, — это был ее кол. Она была той, кто впустил в меня этот свет и обнял меня, когда он исчез. Если в этом мире и было что-то еще, в чем я мог быть абсолютно уверен, так это в этом. — Я сделал только последнюю часть. Остальное… Ну, Роуз сделала, эм, многое. Мои колени начали слабеть, когда я подумала обо всем, что Роуз могла — должна была — сделать для меня. Она приехала в Россию, чтобы спасти меня. Она рисковала своей жизнью, чтобы сдержать наше обещание, а я пытал ее. Я использовал ее. Я, блядь, надругался над ней ради своего собственного эгоистичного развлечения и желаний. Если бы она перенесла все это ради меня и все еще пыталась найти выход… Я не был уверен, что смогу долго стоять на ногах, так как некоторые воспоминания начали нахлынывать на меня, и мое маниакальное движение по комнате никак не могло их утихомирить. Только после нескольких безумных кругов, демонстративно игнорируя встревоженные взгляды Василисы, я сдался и привалился к стене, сползая вниз, пытаясь спрятать расстраивающие воспоминания обратно. — Кто угодно, только не она. Не после того, что я с ней сделал. Я сделал много вещей… ужасных вещей. То, что я сделал с ней, было хуже всего — особенно потому, что это была она. Она пришла, чтобы спасти меня от этого состояния, и я… — как я мог заставить Василису понять, не сказав ей? И я не мог вынести того, что сказал ей. Если я скажу ей, она никогда больше не сможет смотреть на меня. — Я делал с ней ужасные вещи. Ужасные вещи по отношению к другим. Я не могу смотреть ей в лицо после этого. То, что я сделал, было непростительно. — Это не так, — я был раненым животным, которого она пыталась успокоить. Опасное, раненое, попавшее в ловушку животное, которое было готово растерзать при малейшей провокации. — Это был не ты. Не совсем. Она простит тебя. — Нет, — я выдавил это слово, сжимая в кулаке собственные волосы и дергая, чтобы ослабить давление в голове. — Мне нет прощения — не после того, что я сделал. Я не заслуживаю ее, не заслуживаю даже быть рядом с ней. Единственное, что я могу сделать… — я переместился, встав перед ней на колени и держась за прутья, которые разделяли нас, потому что я знал, что они оторвут ее, если я потянусь к ее руке. — Единственное, что я могу сделать — единственное искупление, к которому я могу стремиться, — это отплатить тебе за мое спасение. — Дмитрий, — она откинулась назад, не уверенная, что делать с моим заявлением. — Я же говорила тебе… Я прервал ее, умоляя понять. — Я почувствовал эту силу. В тот момент я почувствовал, что ты вернула мою душу обратно. Я почувствовал, как ты исцелила меня. Это долг, который я никогда не смогу вернуть, но я клянусь, что проведу остаток своей жизни, пытаясь. — Я не хочу этого. Твое спасения не было долгом. — За все нужно платить, — я крепче сжал решетку, придвигаясь к ней невероятно близко. — Я обязан тебе своей жизнью — своей душой. Это единственный способ, которым я могу приблизиться к тому, чтобы когда-нибудь искупить свою вину за все, что я сделал. Этого все еще недостаточно… но это все, что я могу сделать, — я сложил руки за пределами камеры, всего в нескольких дюймах от того места, где она стояла, — я клянусь, что бы тебе ни понадобилось, что угодно — если это в моей власти — я сделаю это. Я буду служить и защищать тебя всю оставшуюся жизнь. Я сделаю все, что ты попросишь. Я предан тебе навеки. Она молчала так долго, что я подумал, что она может полностью отвергнуть меня. — …Ты увидишь Роуз? — Что угодно, только не это, — пожалуйста. Я бы сделал это, если бы она этого потребовала, но, Боже милостивый, мне было бы легче пройти по воде, чем встретиться лицом к лицу с Розой. Я скорее умру за свою принцессу, чем посмотрю в глаза Розе, зная, что я с ней сделал. — Дмитрий… Моя грудь начала казаться тяжелой не только из-за того, что я дышал так быстро, что была блиок к гипервентиляции, но и из-за того, что мне было тяжело сказать «да». Это слово показалось мне горьким на языке, возможно, ядовитым. Даже если бы я хотел сказать «согласен», просто ради принцессы, во рту у меня было так сухо, что глотать было невозможно. Когда меня начало трясти, я понял, что проиграл битву со своей честью. Я не мог этого сделать, даже ради нее. Позорное, слабое, ужасное подобие мужчины. Это все, чем я являюсь. — Пожалуйста. Я сделаю для тебя все, что угодно, но если я увижу ее… это будет слишком больно. К счастью, она сжалилась надо мной. Были ли это мои слова или мое лицо, которые тронули ее, не имело значения, потому что она приняла мое отчаяние. Она кивнула, выглядя потрясенной, но сочувствующей моей мольбе. — Я скоро увижу тебя, хорошо? Я прикусил губу, не в силах сделать ни одного жеста, даже небольшого, в ответ. Что-то такое незначительное, даже шепот, могло сломить меня. Она ушла, оглянувшись на меня раз или два, и в тот момент, когда она скрылась из виду, я прислонил голову к решетке, позволяя холодному металлу умерить жар на моих щеках и пульсацию в висках. Тень от моих волос упала мне на глаза, чтобы обеспечить хоть каплю уединения, когда я вздрогнул от холодного пота. Это было либо пот… либо слезы. Я сказал себе, что это облегчение от того, что мне не придется встречаться с Розой, но я также чувствовал боль, зная, что никогда не смогу увидеть ее снова. Я не мог вынести взгляда на нее, и я знал, что Роза никогда не сможет увидеть меня, не увидев монстра, которым я был.

***

Мой разум не переставал адски гудеть с тех пор, как ушла принцесса. Не то чтобы здесь было что слушать, но все вокруг меня по-прежнему заглушалось шумом моей крови, пульсирующей в ушах, и моим дыханием, пытающимся обогнать мое сердце. Не было абсолютно никакой логической причины, но все вместе взятое было на самом деле болезненным. Физически болезненный. Если бы я думал, что это поможет, я бы попытался уснуть, но я знал, что это только ухудшит ситуацию. Возможно, недостаток сна вдобавок ко всему прочему был причиной того, что я не поверил в это, когда впервые услышал ее голос. — Дмитрий. Моя челюсть сжалась, и я почувствовала вибрацию в костях, хотя не сдвинулся ни на дюйм. Нет, это не может быть она. Это у меня в голове. Галлюцинация из-за стресса. — Дмитрий, — на этот раз ее голос был яснее, более настоящим. Я не мог отрицать, что это было реально, как бы сильно я ни отчаянно нуждался в том, чтобы она была моим сумасшедшим воображением. — Это… я. — Нет. — Что «нет»? — спросила она, и, черт возьми, я практически мог слышать эту улыбку. — То есть, нет, это не я? Я испустил резкий, разочарованный вздох. Она всегда была такой невыносимой. — Нет, это значит, я не хочу тебя видеть. Они не должны были впускать тебя. — Да. Ну, я вроде как нашла обходной путь. — Конечно, ты это сделал, — какая-то маленькая часть меня надеялась, что она уйдет, если я не обернусь. Кто знает, может быть, она была просто галлюцинацией. По-видимому, это был бы не первый психический срыв, который у меня был сегодня. Разговаривать с самим собой, или с самим собой через какое-то странное и воображаемое заблуждение о ней, было бы не так уж безумно, учитывая все. — Я должна была увидеть тебя. Я должна была знать, все ли с тобой в порядке. — Я уверен, что Василиса уже проинформировала тебя, — даже если бы она этого не сделала, я не сомневался, что Роза была в ее голове по крайней мере один раз, пока мы с принцессой разговаривали. — Я должна была увидеть сама. — Ну, теперь ты видишь. — Все, что я вижу, — это твоя спина, — я также слышал усталость в ее голосе. Возможно, она устала или, может быть, просто была раздражена тем, что я не сдавался. Однако она пришла сюда против моего желания и знала это. Мне было все равно, сердилась ли она на меня. — Я не хочу, чтобы ты была здесь. Я не хочу тебя видеть. Если бы не тот факт, что я не слышал никаких шагов, я бы почти подумал, что она ушла. Она молчала по крайней мере минуту. Было не просто тихо, а совершенно безмолвно. Звук полной тишины нервировал даже меня. — Ты не можешь игнорировать меня, — прорычала она достаточно тихо, чтобы ее не услышали другие вокруг нас. — Ты у меня в долгу. Я спасла тебя. — Меня спасла Лисса, — в тот момент, когда я произнес эти слова, я почувствовал, как напряжение вбивает клин между нами. Мне не нужно было смотреть на нее, чтобы понять, что все, что она скажет дальше, не будет добрым. — Как ты думаешь, как она дошла до этого момента? — потребовала она. — Как ты думаешь, как она узнала, как спасти тебя? Ты хоть представляешь, через что нам — что мне — пришлось пройти, чтобы получить эту информацию? Ты думаешь, что моя поездка в Сибирь была безумием? Поверь мне, ты даже близко не подошел к тому, чтобы увидеть мое сумасшествие. Ты меня знаешь. Ты знаешь, на что я способна. И на этот раз я побила свои собственные рекорды, — ее дыхание было быстрым и хриплым. — Ты. Должен. Мне. Я оттолкнулся от койки и, не раздумывая, повернулся. — Тогда лучшее, что я могу сделать, это… Каждая клеточка моего тела внезапно ожила и в тот же миг была разорвана в клочья, потому что впервые за долгое время я увидел ее. Сильная, решительная, цельная. Она не была прославленной секс-игрушкой, которую я держал в плену до тех пор, пока она едва могла стоять на собственных ногах, не говоря уже о том, чтобы сражаться в бою. Я почти забыл, какой замечательной она была на самом деле, и напоминание только сделало мои грехи еще более ужасными. Я сделал глубокий вдох и заставил себя заговорить. — Тогда лучшее, что я могу сделать, это держаться от тебя подальше, — я знал, что это правда. Я уже столько раз говорил это Василисе, самому себе, а теперь и Розе. Однако внезапно стало еще больнее. — Это лучший способ вернуть долг. — Ты предложил отплатить Лиссе, оставшись рядом с ней навсегда! — я видел, как она сжала кулак, но ее голос оставался довольно ровным. — Я не делал этого… — воспоминания нахлынули снова, и я не знал, как она могла смотреть на меня, не видя всех пыток, которым я ее подвергал, когда я постоянно видел это, особенно когда я смотрел на нее сейчас. — Я не делал с ней того, что сделал с тобой. — Ты был не ты! Мне все равно. — Сколько их? — может быть, она могла бы отбросить свою собственную боль, не заботясь о ней, но как насчет смерти других? А как насчет их боли и страданий? — Сколько стражей погибло той ночью из-за того, что я сделал? — Я… я думаю, шесть или семь, — сказала она, опустив голову. Возможно, она откроет глаза и увидит во мне больного и извращенного убийцу, каким я и был. — Шесть или семь, — кивнул я, задаваясь вопросом, узнаю ли я когда-нибудь имена тех, кого я убил. — Мертвы за одну ночь. Из-за меня, — стоило ли вообще считать всех остальных, кого я убил вдобавок ко всему этому? Я не знаю, смогу ли я даже назвать точное число; я давно сбился со счета. — Ты действовал не один! — ее голос дрогнул. — И я сказала тебе: это был не ты. Ты не мог себя контролировать. Для меня это не имеет значения… — Это важно для меня! — она выпрямилась от того, как я накричал на нее, но не стала уклоняться. Я прикусил губу, добавив еще одну строчку к растущему списку вещей, которые я сделал с ней: напугал Роуз, накричав на нее, когда она этого не заслуживала. Я понизил голос и спокойно заговорил, продолжая: — Это важно для меня. Вот чего ты не понимаешь. Ты не можешь понять. Ты не можешь понять, каково это — знать, что я сделал. Все то время, что я был стригоем… сейчас это похоже на сон, но это то, что я помню отчетливо. Для меня не может быть прощения. И что случилось с тобой? Это я помню больше всего. Все, что я делал. Все, что я хотел сделать. Если то, что я сделал, было плохим (а это было ужасным), то то, что я хотел сделать, было бесконечно хуже. Я благодарю звезды над головой за то, что я не сделал с ней всего, что хотел, даже если я сдерживался по причинам, которые тоже были довольно ужасными. — Ты не делаешь это сейчас, так что отпусти это, — ее голос превратился в шепот, и в одно мгновение она превратилась из упрямой в уязвимую. — До… до того, как все случилось, ты сказал, что мы могли бы быть вместе. Что мы будем получать задания рядом друг с другом и… — Роза, — у нее перехватило дыхание, и я возненавидел то, как ее имя так легко слетело с моих губ, — ты действительно думаешь, что они когда-нибудь позволят мне снова быть стражем? Будет чудом, если они оставят меня в живых. — Это неправда, — Боже милостивый, эта хрипотца в ее голосе чуть не сломала меня и все осколки сердца, которые остались в моей груди. — Как только они поймут, что ты изменился и что ты действительно тот, кем был раньше… все вернется на круги своя. Я опустил голову, медленно покачивая ею и желая для нее больше, чем для себя, чтобы эти мечты были где-то в пределах возможного. — Твой оптимизм… твоя вера в то, что ты можешь добиться чего угодно. О, Роза. Это одна из самых удивительных черт в тебе. Это также одна из самых бесящих черт в тебе. — Я верила, что ты можешь вернуться из состояния стригоя… Может быть, моя вера в невозможное не такая уж безумная в конце концов? У меня снова возникло это чувство. То, которое ударило меня на складе после того, как Василиса вернула мою душу, и я видел, как она пробивалась сквозь стражей, чтобы добраться до меня. Однако теперь оно было мягче, более нежное. Было бы так легко протянуть к ней руку и коснуться ее руки. Было бы так легко пообещать ей, что все будет хорошо. Что с ней все будет в порядке. Я хотел сказать ей, чтобы она не волновалась, но я знал, что это было бы невозможно ни для кого из нас. У меня не хватило духу солгать ей. Я не знал, что со мной будет. Для нее было бы лучше уйти сейчас, пока не случилось что-нибудь еще. — Я благодарен за то, что ты сделала, — я убрал все чувства из своего голоса, обращаясь с ней как с ученицей и коллегой, которые у меня должны были быть. Возможно, если бы я сделал это тогда, возможно, никого из нас сейчас здесь не было бы. — Я действительно у тебя в долгу. И это долг, который я не могу оплатить. Как я уже сказал, лучшее, что я могу сделать, это держаться подальше от твоей жизни. — Если ты часть Лиссы, тогда ты не можешь избегать меня. Конечно, она была права. Я никогда не смог бы полностью избегать ее. Она всегда была бы прямо там, на периферии моего зрения, стоя рядом со мной, когда я предлагал принцессе свою жизнь и верность. Я никогда не смогу освободиться от преследующих меня призраков, напоминающих мне о том, что я сделал с ней. Возможно, это было просто частью моего покаяния, когда дело касалось ее. Личный ад или, по крайней мере, адское чистилище, пока я не был отправлен в эти огненные глубины навечно. — Люди могут существовать друг вокруг друга без… без чего-то большего, чем это. Ее глаза вспыхнули гневом за мгновение до того, как она бросилась на решетку. — Но я люблю тебя! И я знаю, что ты тоже меня любишь! — прошипела она, и я знал, что если бы она могла достучаться до меня, она бы пыталась вытрясти меня из того заблуждения, в котором, по ее мнению, я находился. — Ты действительно думаешь, что сможешь провести остаток своей жизни, игнорируя это, когда ты рядом со мной? Когда я не ответил, огонь в ней потускнел. — Ты любишь меня, — повторила она, надеясь на подтверждение, которое, я думаю, она уже знала, не услышит. — Я знаю, что любишь, — рука проскользнула сквозь прутья, и я увидел, как кончики ее пальцев потянулись ко мне. Даже ее тени на полу было недостаточно, чтобы коснуться меня. С чего бы ей любить меня, если все, что я когда-либо делал, это сильно усложнял ее жизнь? Она заслуживала кого-то, кто не причинил бы ей такую боль, как я. — Разве это не правда, что ты теперь с Адрианом Ивашковым? Должно быть, я был змеей, мои слова были ядовитым укусом, учитывая, как быстро ее рука отдернулась. — Чт…где ты это услышал? — Слухи ходят, — стражи не были невосприимчивы к сплетням. Когда племянник королевы встречается с молодым стражем (и при этом создает проблемы), это становится настоящим развлечением. Эта сплетня стала еще более интересной, когда мы с Василисой обе говорили о ней здесь, внизу. Она посмотрела на мужчину рядом с ней. — Точно. — Так это правда? Ее глаза закрылись в болезненной гримасе. — Да, но… — Хорошо. Адриан — лучше, чем о нем думают. Он будет добр к тебе, — у него были свои пороки, но он всегда заступался за нее. Я не мог припомнить ни одного случая, когда он плохо отзывался о Розе, независимо от того, как часто она отмахивалась от его ухаживаний. И не раз он приходил ко мне с беспокойством о ней. Может, он и не святой, но он был намного лучше, чем я когда-либо мог надеяться стать. — Но… — Вот где твое будущее, Роуз, — мое тело снова начинало уставать, и этот аргумент ничуть не помогал. Я прислонился к стене, чтобы хоть как-то поддержать себя, хотя это никак не помогло избавиться от усталости в моем сознании. — Ты не понимаешь, каково это — пройти через то, что я сделал — вернуться из состояния стригоя. Это изменило все. Дело не только в том, что то, что я сделал с тобой, непростительно. Все мои чувства… мои эмоции… они изменились. Я мог видеть легкое покачивание ее головы, когда она протестовала против моих слов, аргумент вертелся у нее на языке. Я прошел вперед и твердо стоял на ногах. — Я чувствую себя не так, как раньше. Я мог бы снова стать дампиром, но после того, через что я прошел… ну, это оставило на мне шрамы. Это изменило мою душу. Я сейчас никого не могу любить, — в тот момент, когда я это сказал, я понял, что это правда. Я не только был совершенно недостоин, но и был настолько сломлен, что любой потенциал для любви тоже был уничтожен. Я едва мог выполнять все движения и находить в себе силы, чтобы переносить их с одного дня на другой. Эмоции… связь с кем-то еще? Это было больше, чем я мог даже осмыслить. Единственное, что я чувствовал, была пустота. — Я не могу — я не — люблю тебя. Между тобой и мной больше ничего нет. — Нет! Это неправда! — хотя ее слова были тихими, они были неистовыми. Ее лицо побледнело и приобрело ту же резкую белизну, что и костяшки пальцев, вцепившихся в решетку. — Я люблю тебя, а ты… — Стража! — я больше не мог этого выносить. Я не мог продолжать разговаривать с ней, зная, что никаких извинений никогда не будет достаточно, так что было бесполезно даже пытаться. Я не мог вынести, глядя на нее и видя каждый укус и каждый синяк, которые я оставил на ней. И я, конечно, не мог смотреть на нее сейчас только для того, чтобы увидеть дикий страх в ее глазах, который я видел раньше, когда я… нет. Нет… Нет! — Уведите ее отсюда. Уведите ее отсюда! Охранники, которые были здесь раньше, немедленно вернулись, схватив ее за руки так крепко, что я знал, что позже на ней останутся следы. Однако она, казалось, почти ничего не заметила. — Нет, подожди… Тот, кто сбил ее с ног, мужчина, с которым я лишь мельком познакомился в Академии по имени Михаил, что-то прошептал ей и положил руку ей на спину. Только тогда она перестала сопротивляться и ушла. Я прислушался, не закрылись ли стальные двери; сначала одна, потом другая. Все это время я расхаживал взад-вперед, ругаясь на ветер. Почему он впустил ее? Зачем ей приходить, если она знала, что я не хочу, чтобы она была здесь? Почему все развалилось и что она сделала, чтобы заслужить хоть что-то из этого? Почему они просто не убили меня? Почему она просто не убила меня? Она должна была просто убить меня. Почему она не могла просто убить меня, как она, блядь, обещала! Я схватился за раковину перед собой, глядя в зеркало, чтобы увидеть в отражении загорелую кожу и карие глаза, но зная, что прямо под ними скрываются радужки с красными ободками и холодное, бледное, бесчувственное тело, которое убило так много, что я сбился со счета. Стальные прутья зазвенели, стены задрожали, когда я закричал на монстра в зеркале. Я кричал на все, что он делал и продолжает делать, чтобы причинять людям боль. Я слышал, как остальные бросились ко мне, но они были в безопасности по другую сторону решетки. В безопасности от меня. Я продолжал рычать на существо, как будто только это могло каким-то образом изгнать его навсегда, пока мой голос не стал резким и надтреснутым от усилия. Потом я просто уставилась на отражение. Оно не изменилось. Оно никогда бы этого не сделало. Последние отголоски моего припадка в конце концов растворились в тишине, и я выглянул из своей маленькой камеры, только чтобы увидеть двух стражей, смотрящих на меня с одинаковым шоком. В глазах одного была жалость, в то время как у другого, рука которого скользила по колу у бедра, было немного страха. — На что уставились? — мой собственный грубый голос ощущался как наждачная бумага в моем воспаленном горле. Мужчина постарше с жалостью похлопал младшего по плечу, жестикулируя, пока они оба не отвернулись, чтобы я мог, наконец, рухнуть на кровать. Без истинной приватности им пришлось бы обойтись отсутствием откровенных взглядов на меня. Я был настолько измотан, что даже мои кошмары казались успокоительной передышкой от моей реальности. Так что я уснул.