Пасынки Илуватара

Осень в город пришла, как всегда, незаметно, словно ее никто не ждал. Пыль, висевшая над городом летом, тихо осела, жара ушла. Стояли пронзительно-яркие дни, и вовсе не хотелось думать о том, что вслед за ними придут холода и затяжные дожди. А пока небо сияло глубокой, уже осенней голубизной, а деревья в парках постепенно меняли потускневшую летнюю зелень на золото, которое должно будет бесследно исчезнуть через несколько недель. Мышка училась теперь в художественном лицее, в десятом классе. В «Бригантине» она стала появляться реже — и задавали в лицее много, и новых друзей завела. Но однажды она случайно подслушала, как Дафна принимает заказ на лук: — Нет-нет, все контакты только через меня. Ломион — существо странное. И мобильного у него нет, и аккаунта в соцсетях тоже. Он вообще компьютером пользоваться не умеет. Типа такой эльф по жизни... Да, я у него доверенное лицо... Строго ночной образ жизни, в клубе появляется с напарником. Парочка выглядит... ммм... странновато, предупреждаю сразу. Не ржать! Даже мысленно. Ломион учует, и тогда с заказом можно попрощаться. Он еще выбирает, кому будет делать, а кому нет. Да, и с его напарником не связывайтесь, с ним не поладишь — костей не соберешь, а ладит с ним только Ломион. Нет, не экстрасенс. Интуиция хорошая. А вообще-то он плюшевый. Мышкина игрушка. Мышке стало невыносимо стыдно. Она живо припомнила, как в начале мая дергала и тискала смертельно уставшее существо вместо того, чтобы дать ему спокойно отлежаться. И как ляпнула гадкую глупость, думая, что это смешно. Теперь она всячески старалась загладить свою вину, но слишком навязываться Ломиону не хотела, боясь, что ему будет неприятно, а Одина и вовсе стала обходить стороной. Дафна тоже хороша. Все-таки она совершенно по-свински относится что к Одину, выставляя его за глаза перед людьми злобным и неуправляемым чудовищем, что к Ломиону, описывая его клиентам как капризного мажора. «Строго ночной образ жизни, как же! Когда тебе надо — ты его днем дергаешь! И тащишь под яркое солнце, которого он, между прочим, не любит!» Стояла середина сентября, ночи стали прохладными, и Мышка забеспокоилась. — Ломион, как же ты зимовать-то будешь? У нас зимы холодные. И минус сорок бывает. А у тебя одежки — только та, что на тебе. Она же летняя! Замерзнешь! — Мне не холодно, — пожал плечами эльф. — Это тебе сейчас не холодно! А морозы ударят — что делать будешь? А ветра у нас зимой знаешь, какие? Пока от дома до остановки добежишь — коленки звенеть будут, как сосульки! Блин, ну ты как дитё малое, честное слово! Знаешь что? У меня идея! В город киношники из Питера приехали, так вот, у них в группе потрясная мастерица есть — Леська Питерская. Она забугорным реконструкторам прикиды шьет. Задорого. Все вручную, как тебе нравится. Даже шерсть сама прядет и ткет. И я точно знаю, что она хочет лук. Намек ясен? В общем, так. Я с ней поговорю, а потом сведу вас вместе. Там сами сторгуетесь. Я думаю, твой лук за Леськин зимний прикид — обмен равноценный. И вот еще что. Если дело выгорит — меня тут не стояло, осознал? Дафне соври чего-нибудь... Блин горелый, да ты же врать не умеешь! Ну, прям как не человек. Балрог побери, что ж делать-то? Ну тогда так. Если спросит, скажи — на съемках познакомились, киношники все равно к нам за массовкой явятся, к гадалке не ходи. Они всегда всех реконструкторов и ролевиков в массовку гребут. Ну, ты меня понял, да? — Понял. Но для чего нужно врать? Мышка схватилась за голову. — Блиииин... — застонала она. — Ну нельзя вот так всем подряд доверять! Как младенец, ей-богу! Ты не вникай во все эти тонкости, ты просто сделай, как я тебя прошу, ладно? Предсказания Мышки насчет киношников и массовки сбылись полностью. И свое слово она сдержала — познакомила Ломиона с мастерицей. Дафна приезд киношников пропустила, хотя и ожидала. Но сволочи-юристы, как на грех, перепутали все планы, и пришлось по делам наследственным ехать на две недели к тетке в Казань. Две недели превратились в месяц. А по возвращению Дафна обнаружила, что в интернете ее ожидает неприятный сюрприз. Леська в своем блоге виртуально дрыгала лапками от восторга по поводу «Бригантины», Ломиона и чудесных местных пейзажей: «”Бригантина”, вы замечательные! Отработали просто на пять! А ваш Ломион — это просто чудо какое-то. Таких мальчиков не бывает. Вежливый, обязательный, мастер, каких поискать. Ах, какой он мне лук сделал — умереть не встать! В жизни такого не держала. А ведь я, как вы знаете, по молодости и спортивной стрельбой, и фехтованием занималась. Бооже мооой... Он же поёт в руках! Будто специально меня поджидал. Ну и я в долгу не осталась, благо у Лесеньки руки не для скуки. Расстаралась — сшила вашему Ломиону полный зимний эльфийский комплект. Люди, я в экстазе — какой мальчик! Он ни одной примерки не пропустил, послушно терпел все мои выкрутасы — тут подправим, тут подгоним, и даже сам нарисовал узор, который хочет видеть на рукавах и по вороту. Я, конечно, идею прикарманила, — уж больно хороша. А на фотосъемке как себя вел — это ж сказка просто! Целый час без всяких капризов мне позировал на фоне развалин. А как он меня благодарил! Старуха-Лесенька чуть не прослезилась от умиления. Облачился, значит, ваш Ломион в свой зимний наряд, мех плаща рукой погладил — да и молвит человеческим голосом: “Спасибо. Ничего лучшего мне здесь надевать еще не приходилось”. Простите старую сентиментальную дуру, но до чего же приятно, когда твой труд так высоко ценят! А звуковики наши как в него вцепились — как голодные псы в сахарную косточку! Ненене, такой голос упускать нельзя, ну-ка, еще что-нибудь скажи, а спой, а волком повой, а совой покричи. Он еще и зверей всяких изображать умеет. Ничего — не выпендривался, и повыл, и поухал, и лисицей потявкал. Респект его родителям — хорошего сына воспитали! Не чета нашим киношным “гениям”. Ломион этим актеришкам сто очков вперед даст, даже без грима и обучения. А понтов — никаких. Вежливый, скромный, аккуратный. Мои мальчишки чуть помладше. Эх, если бы они такими выросли, я была бы самой счастливой матерью на свете! Ладно, поток мимимишечек на сегодня закончен, а теперь слайды. Это я с луком. Это Ломион на фоне развалин. Это Ломион смеется. Это — изображает эльфа с лютней. Это — после примерки, он сидит на подоконнике и пьет чай. Ах, какой мальчик, какой мальчик! Где мои семнадцать лет — я бы влюбилась...» «Нет, с этим однозначно нужно что-то делать. Совсем от рук отбился. Вот и попробуй уехать — сразу все под откос летит», — думала Дафна, меряя шагами комнату. Она хорошо знала, чего можно ожидать от киношников. «Сманят — и пиши-пропало. Тем более с его-то данными. Сегодня же вечером поговорю, объясню, что к чему. И Пашке сказать надо, пусть Одина попробует замотивировать на тему, что киношники — гадость, чтоб сидел и не высовывался. Ломион его послушается». Вечером Ломион явился в новом теплом плаще. Девчонки пищали от восторга и едва не передрались за право примерить Леськину работу. Дафна, нацепив одну из своих самых сладких улыбочек, вальяжно подошла к компании. — Ах, Ломион-Ломион, — ласково попеняла она. — Что ж ты без нас лук-то продал? Мы же договаривались. — Я не продал, — пожал плечами Ломион, — я обменял на то, что мне нужно. Об обмене договора не было. — Все равно нечестно по отношению к друзьям, ты не находишь? Ломион посмотрел на Дафну с недоумением. «Ты вовсе не друг мне и сама это знаешь», — хотел было сказать он, но тут послышался возмущенный возглас Мышки: — Это ЕГО лук! ЕГО, ясно? Все честно! Нечего лапы тянуть! — О, надо же — раздался голос из помойки! — пропела Дафна. — Когда туда влетел кирпич! — подхватила ее новая фаворитка. Девчонки угодливо захихикали: — Ай, Мышка! Знать, она сильна... Мышка покраснела и сжала кулачки, собираясь сказать Дафне какую-нибудь ужасную-ужасную гадость. Девчонки предвкушали потеху, но никто — даже сама Мышка — не ожидал, что за нее заступятся. — Она права, — Один, оказывается, уже несколько минут как вошел и прекрасно слышал весь разговор. — Он — мастер. Ему решать. Не тебе. Пошли, напарник. «Спелись, голубчики! Нет, надо с этим дуэтом что-то делать!» — в очередной раз подумала Дафна. Раздрай в спокойное осеннее существование, сам не желая того, внес Михаил. — Ну, можете меня с полем поздравлять, — объявил он в один из вечеров. — Сезон открыт. — Ура, перышки будут! — наперебой заверещали девчонки из «Ормала». — Миша, мне утиных, переливчатых! Для ловца снов! — И мне чего-нибудь пестренького! — Все вам будет. Как говорится, будут плоды в свое время. — Миш, и не жалко тебе зверюшек убивать? — протянула Дафна, разглядывая собственный затылок с помощью двух зеркал. Кажется, новый способ плести косу был вполне неплох. — Охота — мужской спорт, девочка! Тебе не понять. — Да уж где мне в мокасинах по мраморным полам... — Значит, у вас здесь охотятся не только в магазине? — заинтересовался Ломион. «Бригантина» грохнула хохотом. — Ну, ты приколииист! — хмыкнул Михаил. — C тобой не соскучишься. Вернувшись в коммуналку, Ломион заметил, что Один странно взвинчен. Внешне это не проявлялось никак, но эмоции были эмоциями попавшего в ловушку зверя. На вопрос, в чем дело, только отмахнулся. — Ничего. Проехали. Билет мне не вернут. — Какой билет? На автобус? Один ничего не ответил, только фыркнул и отвернулся. «Опять какие-то потемки. Что с этим делать — не знаю. Подожду — может, всплывет какая-нибудь подсказка. Очень уж не хочется опять в его мысли заглядывать. И так уже чуть не утонул». Пару дней после этого Один в «Бригантине» не появлялся, а вечерами метался по комнате как зверь по клетке. А на третий, вернувшись из «Бригантины», Ломион застал напарника за странным занятием. На подоконнике были разложены какие-то железки, тряпки с резким неприятным запахом... — Про то, что увидел — молчи, — пресек Один готовый сорваться с языка вопрос. — Браконьерить поедем. Ни на улице, ни в «Бригантине» — ни звука. — Почему? — Потому что это запрещено. Все запрещено, — напарник быстро собрал из разложенных на подоконнике железок нечто странное, огладил ласково, словно это было живое существо. — С этой вот винтовкой — нельзя. С луком твоим — тоже нельзя. А разрешения ни у меня, ни у тебя нет и не будет. Тебе не дадут. А у меня — пожизненно отобрали. Ломион не выдержал и все-таки прощупал мысли напарника — только по поверхности. «Браконьерить — это значит охотиться без разрешения. Здесь на охоту требуется разрешение? Что за чушь?» — А зачем нужно чье-то разрешение? — Затем, что зверье почти истребили. Людей много, зверей — мало. Понял? Здесь охота — развлечение для богатых. — Какое ж это развлечение? Мы дома охотимся ради еды. И опять нет ответа. Только горечь в душе. Кордон выглядел неприглядно. Замшелая крыша с провисшим коньком, покосившееся крыльцо, стены, шелушащиеся хлопьями отсыревшей старой краски. Забор, которым когда-то был обнесен двор, поросший побитым заморозками бурьяном, покрылся лишайником, пьяно покосился, а кое-где и вовсе лежал на земле, хозяйственные постройки наполовину развалились. Если бы не свет за грязным стеклом окна, можно было бы подумать, что кордон нежилой. Словно лес пытался растворить человечье жилье в себе, как нечто чужеродное. — Считай, пришли. Дверь открывать не потребовалось — стоило до нее дотронуться, как она, издав унылый скрип, открылась сама и закачалась на разболтанных петлях. Стоявший за дверью запах живо напомнил Ломиону нехорошую квартиру, и он нерешительно замер на пороге — стоит ли идти в такое место? — Пошли, — подтолкнул его Один. — Не съедят тебя. На скрип двери из внутреннего помещения высунулся хозяин дома, такой же неопрятный, как его жилье. — А, это ты... — протянул он без всякого интереса. — Ну, здорово. Выпить принес? — тут мутный взгляд остановился на Ломионе, и в голосе зазвучало недовольство. — А это еще кого ты приволок? И давайте в дом, не напускайте мне холода, не май месяц. Обшаривать мысли хозяина Ломиону не хотелось. И без того было ясно, что ничего хорошего там нет. Внутреннее пространство дома, по сути дела, представляло одно помещение, разделенное печью на некое подобие комнаты и кухни. Выцветшие обои, фестоны паутины в углах, облезлая, обшарпанная мебель. Воздух был сизым от табачного дыма. Тянуло прокисшей едой, грязной одеждой, плесенью, сивухой. Дотрагиваться здесь до чего-либо было неприятно, словно этот дом принадлежал умертвию. — Ну так как, выпить привез? — Не все сразу. Проверка давно была? — Неделю назад убрались, ети их в навь через семь гробов, — выругался хозяин дома, громыхая чем-то у печи. — Теперь, может, до весны не покажутся, а может — через месяц-другой объявятся. Улучшают все да оптимизируют, зарплату сокращают, а участки увеличивают... — Можешь не рассказывать. Знаю. — И все-таки, кто это с тобой явился? — воспаленные, в красных прожилках глаза подозрительно уставились на Ломиона. — По одежке смотрю, из этих твоих городских мажоров. Опять полигон для игры нужен? — Не мажор он. Лучник. — Ы? — Ты сам все знаешь. Не хуже меня. Мы много не возьмем. Спишешь на шестипалых. — Ладно. Не впервой. И вечно-то я у тебя в долгу оказываюсь... Тогда уж и Банзая с собой берите, пусть по болоту полазает, а то соскучился уже... Эй, Банзай, поди сюда! Под печью послышалась возня и оттуда вылез старый пес, похожий на уменьшенного волкодава из-за Моря. — Дратхаар! — хозяин похлопал пса по серо-коричневому боку, пес в ответ завилял обрубком хвоста. — Если Банзай не найдет, то значит, этого нет вообще. — Да, Банзай пойдет с нами. А ты пойдешь вместе с Банзаем. Проветришься хоть. А то закис в своей норе. Ломион недоуменно взглянул на Одина: На что нам еще и ЭТО? Прошарил мысли напарника по краешку — теперь понятно. Хозяин слишком любит себя дурманить. Одину не хотелось возвращаться и видеть бесчувственное тело. Дотронулся, превозмогая отвращение, до мыслей хозяина. Жажда дурмана. Муть. Гниль. Чуть ли не единственное более-менее светлое пятно — Банзай. Мысли — как ржавая болотная вода. Что может связывать Одина и эти... руины человека? День был серым, солнце мутным пятном просвечивало сквозь облачное марево. Под ногами похрустывал ледок — следы ночного заморозка. Можно было бы подумать, что снова оказался в родном лесу — но нет, ощущения дома не возникало. Слишком много здесь было ограничений, несмотря на кажущуюся свободу. Действовать приходилось с оглядкой. Здесь нельзя было просто беззвучной тенью скользить по лесу и болоту туда, куда подсказывает предчувствие — этот лес был разделен на владения, и нарушать установленные неизвестно кем границы было нельзя. Расписан был каждый шаг, и даже Банзай действовал с размеренностью механизма, не предвкушая радости от предстоящего дележа добычи. Он выполнял работу — и все. Не было и привычной переклички мысленных голосов своих — залога безопасности на совместной охоте. Людей приходилось постоянно отслеживать, чтобы не попасть под дружественный выстрел. Остаться в лесу тоже было нельзя. Добыв разрешенное, нужно было возвращаться обратно на кордон. На обратном пути Ломион перебирал в памяти происходившее днем. Грохот выстрелов ружья хозяина Банзая, дававшего промах за промахом, и кислый запах горелого пороха. Резкие, сухие хлопки Одиновой винтовки, похожие на удары бича. Его собственный выстрел и жадный, удивленный взгляд хозяина Банзая. Банзай, прыгнувший за сбитой птицей в ледяную озерную воду и аккуратно, не отряхиваясь, отдавший добычу в руки. Отряхнулся он уже потом, отойдя в сторону. Нет, в том, чтобы жить по ТАКИМ правилам, нет чести, да и радости тоже нет... Ломион взглянул на своих спутников — по старой, зарастающей дороге, мирно беседуя, шли воин и умертвие. — Во что ты себя превратил? Против ветра встать не хочется? От самого себя? — Поздняк метаться... — Ты на упыря похож. Завязывай бухать. — Э-эх, — безнадежно махнул рукой хозяин кордона. — Это только таких, как ты, природа из нержавеющей стали делает... Тебя жалеть — только злить. Подыхать ведь будешь, но клянчить не станешь, через ад прошел и навечно гордым вернулся, как тебя ни ломали. А я — что? Так, труха, гниль... Плесень... Ты сдаваться не умеешь. А я сдался... Не могу я так... И передай привет Гилфиниэн, как увидишь. Она хорошая... Ломион быстро обшарил мысли беседовавших. К хозяину кордона лезть было противно. Ломион сунулся к Одину. Напарника он знал хорошо, и мысли его были эльфу понятны. К тому же перебирать слои сейчас не требовалось — все, что нужно, лежало на поверхности. «Берсерк, говорите? Да мы только из-за него и удержались», — всплыл голос из кошмарных снов, который всегда был слышен словно сквозь закрытую дверь. Только тогда этот голос не был пропитым и дребезжащим. Ломион с оторопью опознал голос хозяина кордона. Что же творит этот мир с теми, кто здесь живет? Что превратило человека, когда-то пытавшегося помочь своему соратнику, в... такое? Он снова посмотрел на хозяина кордона. Вроде бы обычный, потрепанный жизнью человек. Но под внешне живой оболочкой скрывалась умершая душа. Ломиону стало очень страшно. А Один? Что будет с ним? Где предел его выносливости? Ломион вдруг почувствовал неприятный холодок вдоль позвоночника. Его словно приподняло над землей, голова закружилась, и он явственно увидел картину недалекого будущего. Снег. Еще неплотный, местами проглядывает земля. Темнота. Запах железа и страха. Кровь. В очередной уличной драке кто-то пырнет Одина ножом. Насмерть. «Когда?» И еле слышный ответ, чей — непонятно. Ломион уже успел убедиться, что Валар здесь не слышат. «Полторы дюжины дней». «Уведу я тебя отсюда! Только бы успеть! Когда же наконец откроется эта проклятая дверь?!» Оставив добычу на кордоне и договорившись, что заедут за ней через два дня, напарники по разбитой лесовозами просеке двинулись к железной дороге. Серый, мглистый день к вечеру неожиданно разродился закатом, пылавшим на полнеба. В надрывном вечернем свете зелень хвои и рыжевато-медные стволы сосен казались нереальными. На подходе к платформе, там, где бывшее поле еще не успело начать зарастать кустарником и деревьями, Один остановился и обернулся к лесу. Вскинул голову, развернул плечи, словно сбрасывая с себя незримый груз, являя гордую осанку воина, и Ломион поймал его мысль: «Вытащу я тебя зимой. На лыжах». И — воспоминание об остром, чистом запахе свежего снега и ощущение стремительного бега через расчерченную синими тенями, покрытую снегом равнину. Снова пламя, рвущееся из-под пепла. «Уведу я тебя отсюда, — подумал Ломион в ответ, прекрасно понимая, что напарник его не услышит и ответить не сможет. — Все это будет. Но не здесь». Закат догорал. Издалека донесся приглушенный расстоянием гудок электрички. В свою комнату в коммуналке они вернулись по глубокой темноте. Развесили сушиться мокрую одежду, выпили чаю с медом и пирожками, купленными на станции у бабушек. Ломион был задумчив. Увиденное в лесу не отпускало его. — Знаешь... — заговорил он. — От такой охоты — никакой радости. Теперь я понимаю, отчего они постоянно играют. Им же ничего нельзя. Кругом сплошные запреты. Живут будто в западне. — Эх ты, чудо природы... — В голосе Одина зазвучала горечь. — Я как связанным себя здесь чувствую. Неожиданно запертая на ключ дверь шевельнулась, словно приоткрытая сквозняком. И будто бы пошла легкой рябью... Ломион сразу понял, что это могло означать. Он вскочил, схватил лук и сдернул с трубы плащ. — Пошли! Быстро! Один тоже вскочил. — Что? Газ?! — Нет. Потом объясню! Скорее! За мной! Они шагнули в коридор... И выкатились в снег посреди векового леса. За спиной таяла дверь между мирами, превращаясь в обычную дверь погреба. Ломион поднялся, отряхнулся по-собачьи и, с довольным видом глядя на ошарашенного напарника, произнес: — Вот мы и дома...