Пасынки Илуватара

На город опустилась удушливая жара. Она не спадала уже третью неделю, и спасения от нее в раскаленном добела городе не было. Ломион укрывался в тени Бермуд и в «Бригантине» теперь появлялся редко. А если и появлялся — то ненадолго и в одиночку. Он больше не брался за гитару, почти забросил уроки синдарина и ходил, погруженный в какие-то свои мысли. Отбывшая наказание Мышка принимала это на свой счет и буквально из шкурки выпрыгивала, чтобы загладить вину. Она дарила Ломиону картинки и нитяные фенечки, а теперь подбивала «ормаловских» девчонок сшить ему дюжину рубашек. — На руках, девы, и из натурального полотна! В сэконд он не пойдет, я его знаю! И синтетику носить не станет. Они с Одином вообще друг друга стоят. Им ничего не надо. Если кто-то о них не позаботится — ничего делать не будут. — Да где ж мы тебе в три часа ночи найдем тело твоего покойного мужа! — хихикали девчонки. — Без синтетики, ага, щаз! Мыша, ау, двадцать первый век на дворе! Над Мышкой теперь издевались все — и «Ормал», и «Бригантина». Вылетела из фавориток — значит, можно. Смеха ради ей притащили льняные простыни тридцатилетней давности. — На, неюзанные. Бабушка на случай ядерной войны хранила, а я спионерила. Нафига нам это старье. — Зато сто пудов натуральные. Синтетики тогда еще не изобрели. — Обшивай свою игрушку, Мышка. Мышка оказалась упрямой. Или ей очень хотелось заслужить расположение Ломиона. Или же и то, и другое. Она старательно сняла с Ломиона мерки (тот не возражал — спокойно стоял и ждал, пока все кончится), выклянчила у рукодельниц из «Бригантины» сотканную вручную тесьму и засела за шитье. Через две недели было готово что-то вроде народного костюма: рубашка с широкими рукавами, отделанная по вороту и обшлагам красно-синей тесьмой, узкие льняные штаны и поясок с кисточками. Мышка, сияя от гордости, вручила свое произведение искусства Ломиону вместе с обрезками ткани — как и было положено. Тот взял, рассеянно поблагодарил — и все. Ткань была вполне терпимая, хоть и сделана не руками. Но Ломион все равно предпочитал свою лесную одежду. В Мышкин подарок он облачался только дома, когда свое сохло и надо было во что-то переодеться. Ломион, конечно, свободно мог и голышом походить, но Один в первый же день дал ему понять, что здесь так не принято. Его странная одежда и кинжал на поясе местных жителей не смущали — они уже давно привыкли к ролевикам. Дафна тоже вскоре махнула рукой, заявив, что «у него все равно маршрут “три-Бэ” — Бермуды-Берлога-Бригантина. Пока не ходит дальше Бермуд — пусть шляется как хочет». За пределы микрорайона Ломион не выходил. Во-первых, незачем, во-вторых, не хотелось связываться с транспортом, а в-третьих — выходя в город, все оружие надо было оставлять в «Бригантине», а без оружия Ломион чувствовал себя до крайности неуютно. «Ормал» готовился к выезду на очередную игру. И опять, как нечто само собой разумеющееся, возник вопрос, как, что и чем отыгрывать. — Ну, предположим, нолдорин отыграем русским, а синдарин — украинским. Как раз в эту локацию хохляцкая команда заезжает. С людьми тоже все понятно. А осанвэ как отыгрывать будем? — Рациями. Или мобильниками. — Да нуууу… На всех раций не напасешься. Все, что есть, — только для мастерятника и полигонщиков. И вообще, это будет очень громкое осанвэ. Ломион, ты все про эльфов знаешь, скажи, как нам осанвэ отыгрывать? — А зачем в него играть? Оно же есть. — Может, и научиться реально? — А что, это идея... Прикинь — эльфийские курсы осанвэ для смертных! Разбогатеем! — Хи-хи! — Осанвэ — это... как касание. Вот так, — Ломион дотронулся кончиками пальцев до своего лба, потом до Мышкиного. — Только мысленно. Я не знаю, как объяснить. У вас нет таких слов. — А показать сможешь? Ну, о чем я сейчас думаю? — приставала Касси. — Я тебе специально картинку показываю! Много шелухи. Какой-то мальчик, новое платье, играть, я буду королевой. Ах, вот и нужное. — Бабочка. Маленькая белая бабочка с красными прожилками на крыльях. — Круто! Выходит, я настоящий эльф! А теперь ты мне загадай! Ломион вспомнил запах воды, пролившейся на болотные мхи с вечерним дождем. Пряный запах листьев багульника. Огоньки светляков, зажигающиеся в ночи в глубине леса... — Вижу! Вижу! — радостно заверещала Касси. — Большой светлый зал. Много-много шикарно разодетых эльфов. Музыка... Король открывает бал... Наверное, это Нарготронд! Ломион только вздохнул. — А я ничего не вижу, — созналась Мышка. — Темно. — А пахнет чем? — не оставлял надежды Ломион. — Не знаю... Кроме запаха краски из мастерской — ничего не чувствую... «Нет, ничему их научить нельзя. Люди...» — Слушай, а ты ведь все про эльфов знаешь! Скажи, а правда, что лесные все по морю убиваются? — Нет. Там слишком влажно. Мы на побережье только за солью выходим. Да и то редко. — Ломион, Ломион. а ты с нами на игру поедешь? — Зачем? Это неинтересно, — пожал плечами Ломион. После игры прошло несколько дней. В «Бригантине» начинался обычный вечер. Школьницы, у которых были каникулы, явились первыми и теперь мучили гитару — одну на всех. — Вечером, когда весь мир уснул, Пролетал над Гондором назгУл... — Неправильно ты поешь! Вот как надо! Ночером, когда весь мир уснул, Пробежал по городу манул! (4) — Да ну, скучно! А цивильные извраты кто-нибудь знает? — Я знаю! — девчонка с опаской огляделась. — Одина нету? — Да не явился еще! — Ну ладно, тогда я гадость спою. От дядьки слыхала. Он, когда бухой, всегда так поет. Союз нерушимый сидит под машиной... — Не так надо! — перебила другая школьница и гнусаво завела на тот же мотив: — Матрасы, матрасы, матрасы, матрасы... — Матрасы, матрасы поются не так! — подхватила третья, стараясь перекричать подружек. — А кто еще знает? — Одина нет? А то я про него гадость знаю. — Да нету же, мы дозоры на оба выхода выставили! Пой, Светик, не стыдись. — А если явится — что будет? — наивно спросил кто-то из новеньких. — Что будет, что будет... Шашлык из тебя будет! — А серьезно? — По шее надает. — Девчонке-то?! — Дура! Фигурально выражаясь, надает. Наорет так, что мало не покажется. У него на этом деле пунктик. Ладно, Светик, давай. — Ледяной горою Один из тумана вырастает... — И приходит в «Бригантину»... — И дает всем по ушам! — Ля-ля-ля-ля… Никогда не улыбнется этот айсберг-человек! «Бригантина» распевала, словно соревнуясь, чей голос будет звучать противнее. — ЫЫЫЫЫЫ... Девки, до меня дошло! Один — это реинкарнация Шрека! Помните? «Я живу один, я ужасный людоед, и что я должен сделать, чтобы добиться уединения?!» — Шухер, Ломион идет! — Да ну, при нем можно, он все равно половины не понимает. — Не, при Ломионе лучше «Ля-ля-ля». Он язык знает с серединки на половинку, возьмет и спросит у кого не надо. Помнишь, как Мышке влетело! — Забей на Мышку. Поем, девчонки! — Кипучая, могучая, никем не победючая, Страна моя, Москва моя, столица зло... скребучая! — Купала-Купала, а завтра Купала! — пропела на мотив гимна России Дафна, возникая в дверях. — Купала, Купала! — заверещали девчонки. — Поедем на Оленьи озера, как в том году! — А помните, как Мышка чуть не утопла? «Ормаловские» девчонки суетились и визжали. Остальные энтузиазма не проявляли. Ломион привычно пробежался по чужим мыслям — нет, ни на обычную вылазку на Бермуды, ни на игровой выезд это похоже не было. — Ломион, поехали с нами! Весело будет! — А Один поедет? — уже привычно спросил Ломион. Оставлять Одина без присмотра было никак нельзя. — Да чего он там забыл? — вмешался реконструктор Михаил. — Я тоже не поеду. Чего я там не видал? Как девки голышом через костер скачут и в озере макаются? Бабы вешаться будут, оно мне надо? — Как мышь в холодильнике? — уточнил Ломион. — Ну, ты и приколист! — заржал Михаил. — Надо ж такое ляпнуть. Сразу видно — иностранец. Нет, девки на шею будут вешаться. Ну, приставать. — Зачем? — не понял Ломион. — Обычай такой. Языческий. — А почему голышом? У вас же не принято ходить без одежды. — В купальскую ночь в лесу — можно. Но я не советую. Нормальному человеку там делать нечего. Давай лучше в клубе модель доделаем. И Одина зови. Поработаем спокойно, без бабья. Но до «Бригантины» в тот вечер Ломион с Одином не дошли. Сидящая на корточках возле забора компания неопрятных, похожих на вастаков людей, которых в городе называли странным словом «гастарбайтеры», в сумерках походила на стаю ворон на помойке. Обычно они мели улицы или торговали на рынке, а если не были заняты работой, то собирались группами и сидели на корточках без смысла и цели. Проходя мимо, Ломион уловил противный, едкий и сладковатый запах дыма — тот самый, что преследовал Одина в кошмарах. «Ш-шакалы!» — поймал он злую мысль Одина. Холодная ненависть и готовность убивать. Ломиону следовало бы насторожиться, но он привык, что Один всегда так думает, когда видит этих. Обычно же внимания на них никто не обращал. Основной составляющей их мыслей и чувств была трусость, и казалось, что опасности они не представляют. Да и к обманчивому спокойствию микрорайона Ломион тоже привык. На этом пустыре между двумя заборами обычно никогда ничего не происходило, разве что кто-нибудь выгуливал собак. Но в этот раз было иначе. Они напали первыми. Всей стаей. Неожиданно, с резким гортанным граем на чужом, непонятном языке. Животная, неосмысленная ненависть ко всякому, кто не похож на них, вперемешку с трусливой злобой. Мерзкая вонь немытых тел, смешанная с едким запахом курительного зелья. Нет, это были не люди. Те самые полуорки-полувастаки, живьем вылезшие из чужого кошмарного сна. «Черт, один я отбился бы или ушел. Скорее всего, вообще бы сунуться побоялись. А тут этот мажор — приманка для шакалов…» — еще успел поймать Ломион раздраженно-обреченную мысль Одина, прежде чем скулу обожгло болью и земля ушла из под ног. Извернулся, вскочил, получив еще несколько ударов... Ближний бой никогда не был сильной стороной его народа. А врагов было много... Человеческую ненависть в душе Одина вытеснила звериная ярость, полоснувшая, как клинком. Нанося удары сам и уворачиваясь от чужих кулаков, Ломион увидел, как Один, стряхнув с себя очередного орка, выхватил откуда-то длинный нож, тускло блеснувший в густеющих на глазах сумерках. Восприятие двоилось. Под человеческим обличьем метался, силясь порвать цепь, дикий разъяренный зверь. Выхватив свой кинжал, Ломион встал с Одином спина к спине, прикрывая слепую сторону. Продолжая галдеть, орки откатились. Они вовсе не собирались никуда уходить, кружа словно падальщики, намеревающиеся взять еще живую добычу измором. Неожиданно завыла сирена проезжающей милицейской машины, и по бурьяну и кустам пустыря пробежал свет фар. Полуорки-полувастаки бросились врассыпную. — За мной. Живо, — велел Один. Они примчались в коммуналку. И Ломион сразу почувствовал изменившееся отношение к себе. Как будто после этой драки его статус сильно вырос. «А ты не струсил. Боец». По очереди умылись над старой щербатой раковиной. Тихо прошмыгнули в комнату. Один повернул ключ в двери. Ломион ощупал свое лицо. Ничего страшного. Глянул на Одина. Хмыкнул, совсем как тот. Легко поднялся со своего места в углу. Уловил молчаливое удивление: «Этому хлюпику положено сейчас пластом лежать. А он ничего — скачет. Все-таки свой. Странный, но свой». — Видел я у вас на Бермудах одну травку. Схожу — соберу. Приложим. — Погоди. Совсем стемнеет — пойдешь. Не пугай народ. — Как скажешь, — покладисто согласился Ломион и вытащил из шкафа мешочек с обрезками Мышкиной ткани. Кинжалом отхватил широкую длинную полосу, свернул и через плечо швырнул сидевшему на койке Одину. Тот поймал. — Запястье перетяни, напарник. А то завтра руку не разогнешь. Не то. Левое. «Ты что — до сих пор боли не чувствуешь?» «У тебя что — глаза на затылке?» «Ты мне ответил?! — дёрнулся к нему Ломион. — Ты свой?» Тишина. Как не слышал — так и не слышит. Пока не стемнело, Ломион при молчаливом одобрении Одина резал Мышкину ткань на мелкие полоски. Потом подхватил армейский котелок и шагнул к двери. — Я пошел. Не запирай — вернусь. Пока Ломион дошел до Бермуд, пока набрал нужных растений, пока сходил к роднику за водой, пока развел костер и сделал отвар — начало светать. Он делал все, не торопясь, как привык дома. «Настоится по дороге». Неслышно войдя в комнату, он облепил лицо листьями со дна котелка, намочил в травяном отваре обрезки ткани и растолкал Одина. — Эй, напарник! Приложи. — Сгинь, нечистый! Рассыпься! — пробормотал Один, разглядев в рассветном полумраке облепленную травой физиономию Ломиона. — А, это ты... Какого... Я спал уже! Это ты у нас зверь ночной. — Приложи, — настаивал Ломион. — Лучше будет. Гляди, как у меня. Ломион слукавил. Он прекрасно знал, что у его народа раны заживают гораздо быстрее, чем у смертных. — Ну, черт с тобой. Давай. Шипя и морщась, Один облепил ссадины мокрыми обрывками тряпки. — Хорошо, — сказал Ломион. — Теперь можешь досыпать. До подъема не высохнет. — Отраву — в холодильник, — велел Один. — Завтра пригодится. — Есть отраву в холодильник, — моментально снял правильный ответ Ломион. Опять мысленное касание: «Ты — свой?» «Валар великие, да как же ты мне надоел!!! Первым идешь на контакт — и молчишь! Да кто же ты, в конце концов?» Но снова шарить по мыслям напарника Ломиону совсем не хотелось. К тому же он вымотался так, как даже в первые дни не выматывался. Весь следующий день напарники не выходили из дома. Один лежал, уткнувшись в стену, и от него исходили только усталость и равнодушие. «Ничего не надо, отстаньте». От еды отворачивался. Попытка прощупать сознание ничего не дала — Ломион впервые наткнулся на глухой блок. Эльфу стало страшно, как в первые дни. Он опять ничего не понимал. «Да чтоб тебя, — рассердился он наконец. — Умеешь ведь закрываться! Зачем же тогда меня дергаешь все время?! Ты человек или кто?» Ломион вдруг вспомнил наставления Видящего: «Медведь никогда не забывает предательства. Но и никогда не забывает сладкого угощения. Его нельзя приручить, можно только добиться доверия». И тут Ломиону пришла в голову замечательная идея. «А что, если попробовать угостить медведя?» Он отлично знал, что напарник сладкого не любит. Так одно дело — пироги и лепешки, а другое дело — мед. «К тому же это просто нужно. И ему, и мне. Мы оба на грани». Мед у них был всегда. Ломион сам опустошал банку за банкой, когда распутывал клубок кошмаров Одина. Эта работа требовала слишком много сил. Надо восстанавливаться, и быстро. Во-первых, основная работа с кошмарами еще впереди. А во-вторых, как бы в «Бригантине» не подняли панику. Он смешал мед с остатками вчерашней каши, добавил сушеных фруктов, попробовал — пожалуй, вышло то, что требовалось. «Сытно и сладко». Ломион сунул миску безразличному ко всему напарнику. — Ешь. Надо. Усталость, равнодушие. Даже обычной настороженности — «На кой лях?» — не было. Но поел — уже хорошо. В себя они пришли только к вечеру. В очередной раз сунув Одину миску с медовой кашей, Ломион услышал вдруг привычное: «На кой лях?» — Ну, если так, то все нормально, — улыбнулся эльф. — Я пошел. — Куда собрался? — По делам. — В «Бригантину» с такой мордой не суйся. Хай поднимется. — А к Дафне можно? — В гости? Можно. Она привычная. — У меня к ней дело. А ты ешь. Надо. Ломион забрал свои рисунки и отправился в гости. — Лоомион! — воскликнула Дафна, впуская его в квартиру. — Где ж вас носило столько времени? Мы уже соскучились. Тьма Всесильная, а что у тебя с лицом?! Ну-ка, иди к свету. Ме-ель-кооор акба-ар... — выдохнула она, разглядывая сходящие синяки и рассеченную скулу. — Вы что, подрались? — Да, — невозмутимо ответил Ломион и пояснил: — С этими... Которых Один терпеть не может. Полуорки-полувастаки. — Тьма Всесильная... Во что он тебя втравил?! Теперь Дафна вошла в роль доброй тетушки. — Я сам встал рядом. Мы бились вместе. — Тьм-ааа Всесильная... — в третий раз повторила Дафна. Такого поворота событий она не ожидала. — Ну-ка, покажись! Ох, и ни фига себе! Давай «Спасателем» смажу. Ломион отстранился. — Не надо. Я уже сделал все необходимое. И для себя, и для напарника. Дафна с неудовольствием отметила про себя слово «напарник». «Совсем от рук отбились. Оба!» — Может, чайку? — с надеждой предложила она. — Со льдом. И с лимоном. — Спасибо, не надо. «Черт!» — Я по делу. Дафна навострила уши. Это был совсем другой Ломион. Не очаровательный безобидный чудик, а взрослое, серьезное существо. — Вот, погляди, — Ломион протянул ей пачку рисунков. — Ты знаешь эти растения? Где их здесь можно добыть? — Интересно-интересно... — Дафна перебирала рисунки, одновременно заглядывая в какую-то книгу. — Это на Бермудах есть, но ему сейчас не сезон. Этого я вообще не знаю... И этого тоже... Это, кажется, не у нас. Это третья зона. Это — шестая, она южнее. Здесь не растет. А остальное я сейчас посканю и в гугль загоню. Из ее слов Ломион понял лишь то, что нужных растений ему не достать. Это могло свести на нет все планы. — Угу... ага... — бормотала Дафна, нажимая кнопочки на клавиатуре. — Ясненько... Значит, Москва и «Салон Нэн Катти Сарк». Далековато. Слушай, Ломион, а тебе срочно надо? — Позарез. — Пару дней дело терпит? Пока закупят да пока с оказией привезут. На почту полагаться нельзя. Они на улитках возят. Вот так, — и она показала на экране картинку: улитка, волокущая сумку с надписью «Почта России». — Кстати, а тебе для чего такой хитрый набор? Приворотное зелье варить собираешься? — Мне кошмары напарника мешают. Хочу с ними разобраться. — А что, это от этого помогает? — мгновенно сделала стойку Дафна. — Пожалуй, тогда я и себе закажу. Рецептик дашь? — Дам. — И что, вот совсем-совсем всё уберет? — Приглушит. На время. Пока принимает — будет действовать. «А это идея! Можно уменьшить дозу, расфасовать по мешочкам и продавать как обереги от подкроватных монстров», — Дафна своей выгоды никогда не упускала. — И как ты собираешься ему это скормить? Я ж его знаю. Не будет он никаких отварчиков пить. — В еду подмешаю. — Да в тебе гениальный отравитель пропал! Ломион пожал плечами. Шуточки Дафны не всегда были ему понятны. Он очень устал, и на расспросы сил уже не оставалось. Когда Ломион собрался уходить, Дафна, порывшись в тумбочке, вытащила автомобильную аптечку. — На, держи. В хозяйстве пригодится. Погоди, я тебе еще отдельно бинтов и ваты положу. Один постоянно дерется. Для меня загадка, как он вообще умудряется жить без самого необходимого? Вот моей аптечкой можно от грабителей отбиваться и в случае чего даже отравить кого угодно. Придет твой заказ — дам знать. Ломион вернулся в коммуналку. — На. Дафна нам аптечку отдала. — На кой лях? — Говорит — пригодится. — Гулять пойдешь? — Нет. Устал. Ломион и сам не понимал, откуда взялась эта тяжелая усталость. И только между сном и явью пришло осознание. «Кажется, в той драке Один потратил слишком много сил. Эта вспышка, почти превращение в зверя... Я нечаянно снял часть последствий. Стянул на себя. Если б не стянул — ему было бы гораздо хуже. Жаль, что я не целитель».