Пасынки Илуватара

Выскочив из последнего вагона электрички, Обломион первым делом посмотрел на небо. Зрелище не радовало — тучи, собиравшиеся с самого утра, теперь угрожали разрядиться дождем, и темнело так, будто дело шло к ночи. Поискав глазами обещанные ориентиры в виде засохшего тополя и трубы котельной и ничего не увидев, он помянул недобрым словом Леху Вереска и пошел искать маневровый путь. К чести Вереска, оный путь нашелся почти сразу. Пройдя до тупика и наконец разглядев трубу, Вовка принялся, следуя описанию пути, петлять между рядами гаражей. Засохшего тополя так и не увидел. Попробовал позвонить Лехе Вереску, но связь была никакая — один хрип и кваканье. Не иначе — помехи перед грозой. В третий раз свернув не туда, он помянул всех сотовых операторов недобрым словом и, ориентируясь на трубу, по возможности пошел напрямик. Блуданув среди гаражей еще раз и перебравшись через стихийную свалку, он выбрался-таки к бетонному забору. Теперь вдоль забора нужно было пройти «метров сто», только непонятно, в какую сторону. Пораскинув мозгами, Обломион поискал ориентиры и обнаружил, что их опять не видно. Тогда, прикинув приблизительно, где бы они могли быть, он пошел в ту сторону, какую посчитал правильной и через полсотни шагов обнаружил в заборе ржавую, криво сваренную дверь. Подергал — не заперто. Тогда, решив для себя, что все тропы тут могут вести только к садовому товариществу, Вовка открыл дверь, перелез через высокий выщербленный порог и очутился по ту сторону забора. За забором был действительно лес. И тропинка действительно наличествовала. Темень в лесу стояла непроглядная. Обломион шел все дальше и дальше, но лес цинично не собирался кончаться. Да и не похож был этот лес на вытоптанные дачниками лесопосадки возле железнодорожной станции. Не лес, а прямо-таки какая-то пуща беловежская. Вовка вытащил мобильник — а вдруг связь очнулась? Надо было всё-таки позвонить Лехе Вереску, чтобы узнать, куда его, Вовку, к Саурону, занесло и как из этой чащобы мирквудской, к Морготу, выбираться. Но мобильник был занят тем, что искал сеть. Тогда, решив выйти обратно к забору и оттуда искать правильную тропинку (говорил же Леха, что нужная тропа идет от дыры в заборе, а не от двери невнятной), Обломион повернул назад. И через полчаса ходу понял, что заблудился окончательно и бесповоротно. Забора не было. Зато была какая-то река, не указанная на карте, которую Вовка таки удосужился посмотреть перед выездом. Тропа же, по которой он пришел, бесследно сгинула. Обломион еще раз вытащил телефон. Тот продолжал поиск сети. «Во влип… — подумал Вовка, запихивая его обратно в карман. — И добро бы в тайге какой заблудился, а то ведь в поганых посадках. И мобильник не ловит, словно где-нибудь у черта на рогах, а не в сорока километрах от города. Похоже, до утра точно выбраться не получится. Переночую здесь, а утром буду выход искать. Может быть, после грозы и мобильник прочухается». С такими мыслями Обломион надрал охапку папоротника, в изобилии росшего вокруг, и, устроившись под кстати подвернувшейся упавшей елкой (а может быть — и пихтой, Вовка в таких вещах не разбирался), приготовился коротать ночь до утра. Прежде чем заснуть, он несколько раз выключил и снова включил телефон (а вдруг заглючил и сейчас сеть найдет?), но только понапрасну потратил заряд. Утро принесло с собой влажную промозглость поднявшегося над землей тумана. Гроза, похоже, прошла стороной. Обломион продрал глаза и начал оглядываться, выбивая дробь зубами. Окруживший его со всех сторон лес походил на около-дачные лесопосадки только тем, что и там и здесь росли деревья. Ничего похожего на армейские шеренги полудохлых елок здесь не было и в помине. Вовку окружали соборными колоннами громадные, в три-четыре обхвата деревья, о названиях которых он ни малейшего понятия не имел. Землю покрывали пышные подушки зеленого мха и заросли папоротников, в которых, даже не пригибаясь, можно было скрыться с головой. А еще рядом текла река. Проверив для очистки совести еще раз телефон (тот по-прежнему добросовестно искал сеть), Обломион раздвинул гвардейского роста крапиву, щедро осыпавшую его росой, и увидел белоснежные цветки кувшинок, отражавшиеся, словно в зеркале — настолько тихо и плавно текла темная, холодная вода. «Ведьма-река, — вдруг подумал Обломион. — Все сходится! И дверь сомнительная, и посадки, которые не посадки, и река! Ура! Вот она, долгожданная свобода!» «Начхать теперь на прошлое, теперь впереди целая вечность!» — Обломион буквально чувствовал, как в душе вырастают крылья. Зачерпнув отражение кувшинок, он выпил воду единым махом, мимоходом отметив, какая она вкусная. Прощай, человек Вовка-Обломион, здравствуй, Ломион-эльф! Подхватив рюкзак и закинув его за спину, Обломион беспечно зашагал по первой подвернувшейся тропинке, натоптанной здесь неведомо кем. Солнце постепенно поднималось все выше и выше, разгоняя туман и высушивая отсыревшую одежку, лес перемежался полянами, источающими духовитый аромат цветов и трав, откуда-то издалека ветер доносил обрывки чьей-то песни, то ли птицы, то ли еще кого... А вот под ноги Вовка, как выяснилось, не смотрел совершенно зря. Хруст, треск — и за очередным поворотом он провалился в глубокую, тщательно замаскированную яму со стенками, сходящимися внизу конусом. Все произошло настолько быстро, что Обломион даже испугаться не успел и теперь торчал в яме, как карандаш в точилке — дно было настолько узким, что места хватало в аккурат на глубокий вздох, а глубина ямы на глаз была не меньше трех метров. И какая только паскудина ее здесь вырыла? Вовка попробовал было звать на помощь. Он орал до тех пор, пока горло не заболело, но появиться на его вопли так никто и не соизволил. Да еще и организм начал бурчать брюхом и намекать, что не худо бы в сортир... Вот еще не было печали. Оно, конечно, и у пана Анджея, и у других всяких-разных со вкусом описано, как при трансмутации героев колбасит, но про такую хрень, как понос — ни слова, как сговорились они все. «Политкорректность, мля, — обиженно думал Обломион. — Или так оно и должно быть? Все-таки то, что пишут, оно нетленка художественная, а не медицинский справочник, пишется так, чтобы читать приятно было, а не портить настроение неаппетитными подробностями... А тут жизнь, как она есть... Или действительно сейчас выключит на пару недель, а потом... ага, выключит-то в яме! Это где-нибудь в замке да на ведьмачьей базе хорошо, когда кругом есть все, что необходимо и те, кто при этом нужен, и то при трансмутации кое-кто ухитрялся сдохнуть. А в этой яме его попросту благополучно сожрут, прежде чем он успеет превратиться в кого-нибудь, за исключением разве что протухшего покойника. Не хочу в покойники-и-и-и! Вылезти из этой ямы хочу!» Припомнив смотренные когда-то многочисленные вестерны, Вовка вытащил из рюкзака туристический нож, купленный в свое время в выставочном центре за безумно красивый вид (с сертификатом, гласящим, что данный нож холодным оружием не является), и попытался выкопать ступеньки в стенке ямы. Может быть, будь яма равномерно узкой, а земля более плотной, у Обломиона и получилось бы выбраться. Но все, что у него получилось в итоге — сползти обратно на дно ямы, погнув нож до почти полной непригодности. Между тем время шло. Сидеть в яме оказалось неимоверно скучно, к тому же и смотреть было не на что, разве что на частично закрытый ветками кусок неба над головой. Или изучать стенки ямы прямо перед носом — очень познавательно, если тебе нравятся геология с почвоведением. Ни тем, ни другим Обломион не интересовался. Посему занялся тем, что у него получалось лучше всего — стал мечтать о том, как будет устанавливать себе высокий рейтинг среди аборигенов, когда ему удастся, наконец, вылезти. Тем паче и повод для этого нашелся — смотренный неделю назад «Аватар». Если уж у драного бывшего морпеха получилась серьезная заявка на лидерство, то он, Вовка, и вовсе королем станет. Так что корона, считай, уже в кармане, а если еще учесть то, что в рюкзаке лежит... Мировое господство обеспечено, сто пудов. Только бы из ямы вылезти... Но тут, как назло, физиология снова, и весьма недвусмысленно, решила напомнить Обломиону о себе. Прикопать результат с помощью увечного ножа, в общем, получилось, но запашок все равно ухитрялся просачиваться. Мухи запах тоже учуяли. И им, в отличие от Обломиона, он явно понравился. Очень. Вовка только успевал отмахиваться от жужжащих тварей. «Здоровенные, сволочи! Большая зеленая муха знает, на кого садиться!» — вспомнился Обломиону кусок старого анекдота. Огромный шершавый хоботок уже пробовал на вкус капли его пота. — Кыш, зараза! Тут живот снова скрутило, и Вовка едва успел сдернуть штаны. Мухи весело загудели. «Все сюда, все сюда! Глянь, глянь, сколько счастья-то нам привалило! В буквальном смысле!» Мушиные мысли читаются легко. Даже телепатией владеть не надо. Эх, черт, таблеточку имодиума бы сюда... Хоть одну. Да и солнце уже изрядно припекает, пить охота. А с собой даже минералки завалящей нет, только банка кока-колы. Ладно, на безрачье и сам раком встанешь. Обломион откупорил банку и жадно выхлебал сразу половину. Сладкие капли мухам тоже пришлись по душе. А пить захотелось еще сильнее. — Кыш, вы! — Вовка махнул рукой, в которой была зажата банка, — и выплеснул остаток кока-колы на стену и на свой рукав. Радость мух было трудно описать. На запах сладкого слетелись еще и осы, и Обломиону пришлось совсем туго. Избавление пришло только вечером, с наступлением сумерек. Впрочем, Обломион заметил наступление вечера только тогда, когда что-то зацепило его за ворот куртки и бесцеремонно выволокло прочь из вонючей ямы. Лишь оказавшись наверху, он осознал, как же внизу смердело, — пока на дне сидел, успел принюхаться. Рядом обнаружились четверо аборигенов. Судя по всему, они-то его и вытащили. Наиболее вероятно, что ловушка принадлежала именно им. Слегка продышавшись и вновь обретя способность воспринимать окружающий мир, Вовка начал рассматривать своих неожиданных спасителей. Похожи на людей, но не совсем. Даже и не скажешь, что в них «не то», но что не люди — сразу отчего-то ясно. А еще Обломион вдруг обнаружил, что язык, на котором аборигены говорили между собой, как ни странно, ему знаком. Во всяком случае, отдельные слова оказались вполне понятными. Так что же получается? Получается, что из ямы вытащили его... эльфы? Эльфы! Настоящие! То-то язык показался знакомым — это же самый настоящий синдарин, только произношение странное! Свои! Вовка начал спешно припоминать все, что когда-либо слышал или читал про эльфийские языки. Не зря, значит, тратил время на курсы, вот и пригодилось! Обломион поздоровался. Но когда он произнес вежливую приветственную фразу, на него посмотрели, как на лошадь с коровьими рогами. — Друзья, я же свой, я тоже эльф... — попытался внести ясность в ситуацию Обломион — и тут же получил ощутимый тычок между лопаток. Я сказал что-то не то? — пробормотал Вовка. В ответ на это аборигены вытащили откуда-то из недр своих одеяний ножи. Не понтовые кинжалы, украшенные камнями, как много раз представлял себе Обломион, читая книги Профессора, а нечто, подозрительно похожее на вульгарные финки с костяными рукоятками. Да-а, весьма недвусмысленное предложение пройти... Туда, куда ведут. Ничего не поделаешь, хочешь — не хочешь, а идти придется. И Обломион пошел. Пару раз по пути он пытался заговорить со своими конвоирами, но каждый раз ощутимые тычки давали ему понять, что делать этого не стоит. Когда стало совсем темно, путь через лес кончился возле какой-то двери, куда Обломиона втолкнули без всяких сантиментов, предварительно отобрав рюкзак и весьма профессионально изъяв содержимое карманов. Вовка на ощупь (темнота была – хоть глаз коли) изучил место, куда попал. Круглое в плане помещение пять на пять шагов, пол и стены вроде деревянные, гладкие, из мебели — дырка в полу (которую Обломион обнаружил, наступив в нее) и куча не то сена, не то соломы. Потолок — черт его знает, где потолок, темно. Это что же, получается, кутузка местная? А дырка в полу, стало быть, санитарные удобства. «Ну, попал...» — Обломион уселся на кучу сена, надо полагать, заменявшую здесь нары или топчан. Эльфы. Дивные, прекрасные, бессмертные... А на поверку — какая-то помесь хиппи с готами, дохлые, с востроносыми мышиными рожами и все на полголовы его, Вовки, ниже ростом. Попадись такой на улице — и внимания сразу не обратишь. И откуда еще байка про острые уши пошла — уши бы пооборвать тому, кто ее пустил. У этих ушей вообще под гривами не видать, зато гривы такие — любой волосатик обзавидуется. «Не та в реке оказалась вода, — думал Обломион. — Ни хрена никуда не переменила. Или река не та попалась». Обломион провел рукой по лицу — ладонь колола отрастающая щетина. Да и от одежки явственно пованивало. Не Ломион-эльф, а Вовка-Обломион. Никаких сомнений. — И что вы думаете делать с этой, так сказать, добычей? — Видящий с нескрываемым омерзением рассматривал принесенный охотниками незнакомого покроя вещевой мешок, источающий странные запахи. — И с ее хозяином? — Мы хотели узнать, откуда он взялся, — охотники не знали, куда девать глаза. — Возле реки как из воздуха возник. Эльворн, да он и натворить-то ничего не успел, сразу в кабанью яму попался... — Это «ничего» обозначает только то, что ловушку вам придется копать заново. После того, как там побывал этот ваш трофей, никто живой не подойдет к ней ближе, чем на стаэ(3), — голос Эльворна был почти спокойным, но мысли, что слышались за этим спокойным голосом, сильно напоминали смазанное медом лезвие ножа. — Это адан. Повторяю для невнимательных и неразумных — АДАН. Смертный. Причем не местный, а откуда-то издалека. — На местных не похож... Мысли местных просты, ясны и прозрачны. А у этого в голове каша, мысли совсем непонятные и ни одна не додумана больше, чем наполовину. И он почему-то себя нашим родичем считает. Вот, послушай… — Он не понимает, кто он такой. И речи не знает, ни нашей, ни адани, хотя почему-то думает, что знает, — Эльворн поморщился от мыслей Обломиона, переданных охотниками по осанвэ. — Феа его, похоже, заблудилась, с адани это бывает.. И начинает адан считать себя не-собой и подбирать разную дрянь. Все его вещи тёмные насквозь. Даже хуже. Поглядите внимательно — их не создавал никто. Охотники вытряхнули содержимое Вовкиного рюкзака и стали рассматривать. Похоже, Эльворн был прав. Все вещи были неправильными. То, что на первый взгляд могло показаться едой, источало резкую, ни на что не похожую вонь и съедобным быть никак не могло. Одежда странного покроя была сшита из такой ткани, что ее противно не то, что надеть на себя, а даже потрогать. Еще имелся погнутый нож из редкостно дрянного металла, такой, что кто угодно из живых в руки взять побрезгует, не то, что пользоваться. А маленькая плоская коробочка, стоило взять ее в руки, открыла большой светящийся глаз, жалобно пискнула и умерла — у мобильника окончательно сел аккумулятор. — Вот что, — подвел итог Видящий, решив, наконец, сжалиться над охотниками. — Завтра в деревне адани ярмарка. Возьмете свой... трофей и отдадите смертным, пускай они решают, что с ним делать. А все его вещи — вынести из леса и закопать поглубже. Утро не принесло Вовке-Обломиону ничего хорошего. Вещи ему так и не вернули. Из кутузки не выпустили. На завтрак сунули под дверь миску с чем-то, подозрительно напоминавшим овсяную кашу, которую Вовка с сопливого детства терпеть не мог. А на стук и ор просто не реагировали. Во всяком случае, Обломион наорался до хрипоты без всякого видимого результата. А вечер оказался еще хуже утра. Во всяком случае, вывели его из кутузки только затем, чтобы связать руки, напялить на голову мешок и запихать в какую-то утлую калошу, наполненную непонятными тюками и свертками. Так начался путь Вовки-Обломиона в неизвестность.