Субботы врача и пациента.

Звонок отцу: голос уставший — много работы. Ровно семь часов утра. Картинка предстала с эффектом блюра по кругу, в который не входило тело, уже остывшее. Лицо, как ни странно, вмиг истощилось, кожа облепила кости, щëки впали. Зачем ты открыл дверь? — Ало, пап, она умерла. — Интонация чистого пофигизма: ещё не принял. Ноги не подрагивали, дышалось как обычно, в глазах не мутнело. Но… что же случилось? — Фил, не надо так шутить, пожалуйста, я и так измотался, а домой ещё нескоро. Столько работы. — Мужчина очень устал. Парню даже казалось при разговоре, что у отца в горле всё пересохло, как в пустыне, а глаза, наверное, были такие же впавшие, как у Оксаны. — Филипп? — Она правда не дышит. — Даже не стал проверять пульс: ярко-голубые трупные пятна сказали всё за всех. — Приезжай скорее. Черных просто сбросил трубку и вышел из комнаты. Что изменилось? Было как-то непривычно сидеть на кухне в полной тишине и не слышать болезненных стонов матери. Сколько бы ей ещё осталось? Месяц? Два? Филипп ещё не думал, он просто пытался нарисовать в разуме их семейный портрет и вычеркнуть оттуда мать, может, от этого прольëтся хоть одна слезинка? Её правда нет. Но разве это не так, словно она вышла прогуливаться по магазинам? Стакан с водой приземлился на стол с той самой клеëнкой, которую Оксана купила лет пять назад. Хорошо сохранилась. Парень потянулся и подумал, не нужно ли вызвать скорую, полицию? Он толком не знает, что надо делать в таких ситуациях. Мысли ещë в беспорядке. Почему сердце не выпрыгивает из груди от отчаяния, где темь перед глазами, голова, словно в вакууме, где же? Захотелось мороженого, холодного и шоколадного. В морозилке был пломбир с шоколадной крошкой, который Фил не любил, но обожала Оксана. Заплакал ли он, если бы съел его? Руки сами оттолкнулись от стола, увлекая за собой и ноги. Открыл морозилку. Достал мороженое. Поставил упаковку на стол и пошёл за ложкой. Снова сел на стул. Кадрами и только кадрами ловил протекающую вокруг него жизнь. Состояние неопределённое, непонятно, что будет сейчас, а что будет потом. Приедет всё-таки папа? Будет ли Черных плакать? «Может, что-нибудь посмотреть? — подумал Филипп и мысленно дал себе пощëчину. Он не настолько мудила. — Нужно умыться. Точно!» *** Пальцы прошли сквозь плотный напор воды. Зеркало отражало в глазах пустоту, показывая её Филиппу и его мозгу. Никаких чувств. Стеклянная поверхность стояла ровно, но парню казалось, что она подрагивает. Или это он шатается? — Да что со мной не так! — Совершенно тихо. Он словно пытался соскрести из сердца хотя бы мелкое чувство сожаления, горя. Да почему нет слëз? Знали все, кроме него самого. Надежды не было, прошедшие недели забрали из Филиппа её всю. О чём уж говорить. Прошедшие месяцы. Было страшно признаваться, но ему стало спокойнее, когда Оксана их покинула. Он знал всё. Он понимал, насколько ей было больно. Насколько органы и кости ломало, как они горели, были все в гное. Это страшно. Это, чëрт возьми, страшно увидеть и прочувствовать девятилетнему ребёнку! Как бы ни шаблонно, как бы ни красноречиво это сейчас ни звучало, но ему, правда, ничего не оставалось, как все эти ужасающие вещи осознать полностью. Даже не ему, никто не давал ему право выбора. Так получилось. Так получилось, что маленький ребёнок ухаживал за своей больной матерью, пока отец был на работе. Он забыл. Он приходил из своего офиса и засыпал. Просто засыпал. Черных водили по больницам. Зачем это надо было ребёнку? Зачем? Его не спрашивали. Он всегда стоял в кабинете врача и слушал. Слушал и впитывал. Впитывал и впитывал, как губка. Знал всё, что было с мамой и что с ней должно было стать. Вода всё лилась, а напор был настолько сильный, что кран дребезжал и издавал громкий, режущий слух звук. Черных потянулся, чтобы выключить его, побоявшись, что от такого шума проснëтся мама, но картинка мëртвого тела остановила ладонь. Филипп от усталости забрался в ванную, даже не раздеваясь. Мальчик смотрел на душ, который свисал и глядел точно в глаза Черных. Тогда-то слеза скатилась по его щеке. До него наконец что-то дошло. Мама умерла, хотя по сути её никогда и не было. Черных не хотел кричать, потому что в другой комнате находился родной человек и его не хотелось пугать. Пусть она и мëртвая он даже не пискнул, впиваясь зубами в кожу пальцев. Она мëртвая, признай! Он всё равно извивался в ванной, кусая пальцы, запястья, и молчал как партизан, рыдая навзрыд. Когда Оксана могла дышать, её нельзя было тревожить громкими звуками, потому что она просыпалась, поэтому Филипп не хотел нарушать её сон, хоть и навеки вечный. Ноги бились о ванную, сознание наконец вернулось, когда Черных отбросил эти реальные рассуждения о том, что она бы всё равно умерла! Ему хотелось, чтобы она выжила, эта надежда всё равно осталась где-то там внутри, угасая, но не исчезая полностью, как ему казалось. Он просто был ребëнком, который по итогу с самого рождения был один. Ты всегда пытаешься переиграть разум, быть холодным к произошедшему, но по итогу истеришь и боишься всего. Всего, что произошло, оно ведь не должно было! «Как же так получилось, почему именно я?» — Эти мысли всегда оставались где-то под коркой мозга, но лучше бы уходили, не напоминая о своём и больном. Нужно признать, отпустить, порыдать на кровати и уснуть, забыв об этом завтра, и не идти на эти чëртовы похороны с гвоздиками и жалкими сожалениями о том, что упустил возможность быть с ним. Ничего не должно запомниться, растворись в чём-то, но не запоминай, иначе ты умрёшь. Тебя не излечат мысли, они губят. Филипп посчитал нужным запомнить, оставить этот след в себе и сломался, потеряв человека ещё роднее, чем мама — себя. *** Звонок отцу: голос пьяный — вновь напился с дружками. С того дня он не отходил от бутылки ни на секунду. Только делал, что пил и пил, утопая в алкоголе. Приводил других женщин домой, называл их новой мамой Филиппа, а на следующий день гнал их с квартиры и тянулся за бутылкой. Это было циклично. Женщины, алкоголь, друзья. Алкоголь, женщины, друзья. Женщины, друзья, алкоголь… мама. Он часто сидел в своей комнате и говорил со своей мëртвой женой, уверяя, что он её очень любит и никуда не отпустит. Сергей сошëл с ума, перестал ходить на работу, забил на всё, не замечал никого, кроме своей любимой, а самое главное, совсем позабыл про сына. Живого и здорового сына, который потерял не только мать, но уже и отца. Черных-старший, как и в детстве, приходил домой, здоровался с Филиппом и шёл в свою спальню, трезвея. Тихие его приходы домой бывали редки, обычно завязывались драки с сыном, где побеждал, естественно, Сергей, а после, побив свое отродье, он довольно шёл к себе и также сладко засыпал. Его не заботило здоровье сына. А зачем? — Пап, тут опять к тебе пришли. — Черных-младший потянулся рукой к шее, зевнул в трубку и прислушался к его пьяному голосу и словам, которые он произносил с трудом. — Говорят, скоро долг будешь отдавать, лëжа в гробу. Залез по горло в долги, всё продолжал веселиться, не соображая, что он вообще творит. Он не смог ничего забыть и это потянуло его на дно. Как жаль. — Слышь, ты… нахрена их пустил, ой блядь. — Что-то упало наземь, крякнуло в трубку, и послышался довольный смех Сергея, счастливого до умопомрачения. — А, похрен… Колян, эт, заводи драндулет свой… Домой короче, ну ты чё, Колян, трезвячком же был. Фил глянул в коридор, слегка высовывая голову из-за двери в свою комнату, чтобы разглядеть двух верзил, ждущих свои деньги. Они это не особо показывали в лице, но были жутко злы. Фил в этом был уверен. — Пап, лучше отсидись где-нибудь, пожалуйста. — Последнее слово было сказано совсем тихо, так, что сам Черных не услышал, что произнёс его. — Чего говоришь? Колян, выруби свою тарантайку, о, не, оставь, моя любимая пошла, — послышались громкая музыка и голос отца, подпевающего в такт мелодии. Дела обстояли плохо. — Мы ща приедем, ахах, Колян, подрезай его давай, козëл какой, съел да!.. Чë сказал-то, а? Не слышу, давай… На этом послышались какие-то шумы в динамике у Филиппа, а после звонок сбросили. Черных-младший громко сглотнул, осторожно выходя в коридор к своим гостям. — Он сейчас приедет, — осторожно доложил парень, боясь разозлить их ещё сильнее. — Как хорошо, а тебе, мальчик, сколько вообще? — Один из громил усмехнулся и почесал своё большое пузо, другой толкнул его в бок, грозно смотря на Фила. — Четырнадцать. — Филипп мог смотреть только в пол, стены или на входную дверь, боясь, что сейчас она могла распахнуться и в квартиру вошёл бы Сергей со своим другом-алкоголиком. — А сколько папа должен вам? — Мальчик, ты таких циферек даже не знаешь, — подметил тот самый грозный и засмеялся громким басом, подталкивая своего напарника в плечо, чтобы он его поддержал, но даже его друг странно покосился на него. — Много, очень много. Сын этого должника не мог смотреть на дверь, чтобы у него не сжималось кое-что, а вот коллекторы очень даже одобрительно кивали друг другу и разминали свои огромные кулаки. Единственное, что у них сходилось, это невыносимость ожидания Черных-старшего. В какой-то степени Сергея становилось жалко. Несостоявшийся человек, пьяница, должник и вдовец. Но он сам виноват, а не какие-то там «неприятные моменты из жизни». Филипп тоже, не побоюсь этого, испробовал всё это дерьмо бедности и несчастья. Без семьи. Отца у него тоже не было. Просто последний его человек, которого он вытягивал со дна, как мог. Тяжко было осознавать, что ты не сможешь пережить чего-то такого тëплого, как другие ощущают себя за столом с родителями. Отец есть, живой и здоровый, но нелюбящий. Отвратно слышать от одноклассников, что ты выглядишь не так, как они. Может, одна и та же куртка пятый год, может, она мала и с дыркой, потëртые кеды и зимой, и летом. Неухоженный, в одной и той же одежде, ещё и родителей нет. Ты не такой. Ты не должен находиться рядом с нами! Кто бы что ни говорил насчёт того, что не нужно слушать такие слова, это невозможно. С каждым разом ты вслушиваешься и вслушиваешься, смотришь на то, как они хвастаются новыми телефонами и часами, айпадами, айфонами и всяким барахлом, которое в обществе уже создаёт о тебе мнение. Возможно, ошибочное, но самое главное. Ты богат. Ты богат, а значит, интересен людям, но в основном своими деньгами. Черных не хотел быть таким: жадным, злым и гадким — но, чтобы люди говорили с ним, обсуждали других таких же людей и их родителей, друзей, любовников, нужно было быть таким. Черных дразнили, что он беден и сирота, хотя это было не так. Совсем не так, но даже сам мальчик этого не признавал! Где был его отец, когда четверо парней побили его в своём же подъезде, прямо у квартиры?! На помощь пришли соседи сверху, а он отсыпался от очередной пьянки! Где он был, когда Фил, будучи третьеклассником, ждал, когда его папа придёт на день родителей в школу, но он не пришёл… Он снова валялся дома на кровати! Когда он ходил в садик, у Сергея была работа, когда Филипп ходил в школу отец занимался самодушением всей своей упоротой жизни. Зубы сжимались от того, что ты не можешь со всем этим ничего поделать. Абсолютно ничего! За секунду дверь открылась, громко хлопнув о стену прихожей. В квартиру вошёл пьяный Сергей, но без сопровождения своего друга Коляна. Что, решил разобраться сам? Какой же идиот. — Хах, ну здравствуй, сударь, явился. — Пузатый пытался пошутить, но грозного этого не волновало. Черных без особого труда подняли в воздух за грудки и сильно потрясли. — Когда деньги отдавать будешь, а, сукин ты сын! Голос раздался на всю лестничную клетку из-за всё ещё открытой двери. Филипп побоялся, как бы не услышали этого соседи. А они очень любили слушать и шушукаться после, особенно над их семейкой. Поэтому Филипп попытался протиснуться через двух бандитов, чтобы прикрыть дверь, но его остановил пузатый. —Пацан, не лезь. — Мужчина разместил свою огромную ладонь на плече мальчика и отодвинул его подальше от закипающего напарника и его жертвы. Филипп отвëл взгляд в сторону, когда на лицо отца пришлось несколько ударов кулаком. Сергей толком говорить-то не мог, не то что как-то отбиваться. Его пьяное состояние не могло испариться даже в такой ситуации. — Я всё верну, агрх, всё верну, пощадите! — кричал Сергей, заплетаясь в словах от алкоголя в крови и опухшего от ударов лицо. — Хотите, заберите мелкого, только не трогайте меня, прошу! Заберите его, заберите, он мне не нужен! За такие слова в его живот прилетел удар с колена, отчего он прохрипел и сплюнул на пол кровь. — Какой же ты скот, — процедил сквозь зубы грозный. — Сына, блядь, за бутылку водяры готов продать. Пидорас. Ещё несколько ударов, и Черных отключился, не чувствуя своего тела. Какие-то отдалëнные голоса, оскорбления и дыхание близко стоящего человека. Бандюган крепко ухватился за седые волосы мужчины и буквально поволок его по полу в сторону туалета. Пузатый двинулся за ним, уже зная, что будет происходить в дальнейшем. Филипп же этого и не заметил. Всё как-то затуманилось, бульканье и строгий голос людей не был важен для него, даже бедная девочка, смотревшая за этим зрелищем за пределами квартиры, не вызывала у мальчика сострадания и сочувствия. Папа готов был отдать сына этим людям, лишь бы его не тронули. Где-то в подсознании он хотел закрыть дверь квартиры и убежать в свою комнату, но остался на месте, медленно дыша. Специально замедляя дыхание. Больше сосредотачиваясь на мыслях. Он так сказал, потому что пьян или потому что так хочет этого? Бульканье, смывающаяся в унитазе вода, голоса, ничего не осталось в квартире, кроме Черных-младшего. Неужели он правда был готов это сделать? Со своим сыном? Взгляд абсолютно не смог ни за что зацепиться, рука захотела за что-то ухватиться, но даже не знала за что, поэтому Фил плюхнулся на пол, ударяясь локтем о гардеробный шкаф. Было гадко, что ничего не изменишь. Слова не заменишь, не зацензуришь, не сотрёшь, не сожжешь, не выключишь, не отключишь, не убьёшь, не утопишь, не потеряешь где-нибудь в тëмном лесу. С ними ничего нельзя сделать. Все слова, гадкие слова, сказанные Филиппу, нельзя было исправить. Они не были какими-то неправильными. Всё было сказано чëтко и ясно. Сам Черных был неправильным, раз про него так считали. А все действия, которые сделал отец и одноклассники. Испорченные вещи и точка зрения на весь мир и общество. Он считал всех злыми, а себя никчëмным. Зачем вы это сделали? Даже мокрая голова Сергея, его кровавое лицо и оскорбления в его сторону не делали Филиппа счастливыми. Он чувствовал себя виноватым за то, что и не делал. Мурашки по коже заставили его слегка подпрыгнуть. Почему-то полились слëзы, которые он вытер рукавом кофты, и, наконец закрыв дверь прямо перед носом той девочки, ушёл в свою комнату. Черных слышал, как Сергея вновь били и явно о стены туалета. Фил просто сидел на кровати, сложив руки на коленях, а голову свесив. Не хотелось ничего видеть и слышать. Теперь было понятно, что Филиппу больше некого вытаскивать со дна. Сергей ведь сам хотел утопить сына, так пусть и подавится морской солью, чтобы больше он не смог сказать такого Черных-младшему. Что он ему не нужен, когда мальчик сам это знал. Сергею нужен был тот, кто сходил бы на подработку, купил полторашку пива для отрезвления и курицу гриль на просмотр тупого ток-шоу с телека. Ему нужен был тот, кто постирал бы обрыганную футболку и всё простил, а после посмеялся. Других ему не нужно было. После долгих минут кряхтений из соседней комнаты кто-то вышел в коридор, громко ругаясь. Дверь в квартиру открылась и снова закрылась. Ушли. Черных-старший лежал в отключке, весь окровавленный и мокрый. Вонь стояла ужасная даже в спальне у Филиппа. Не смотря в сторону двери, мальчик взял наушники со стола, включил музыку и улëгся под плед. Сергей отлежится, позвонит своим друзьям. Скажет им, что нужно где-то переночевать, пока всё не уляжется, и продолжит пить вместе с Коляном и другими в каком-то старом гараже с еле заводящейся машиной внутри. Пьянки, долги и драки продолжатся. Ничего не послужит ему уроком. Филипп засыпал, пока Сергей приходил в себя. Всё повторится. И слова и действия цикличны. Мрачно светила луна, отражая в себе комнату Черных-младшего, пропитанную безысходностью и страхом. Когда проснëтся Сергей, солнце будет слепить своим счастьем и радостью. А пока квартира затихла, показывая, что в квартире одиноко. Они оба одни.