//--//
Спросите любого, и он скажет вам именно это: Дин Винчестер — не тот человек, который любит не торопиться. Он живёт так, как делал это всегда: любит всем сердцем, ненавидит со всем оставшимся в нём огнём и переживает каждое событие с таким чистым и необработанным чувством, что это отражается даже в том, как он просто стоит. Однако Дину нравится думать, что он старается ради Каса. Это то, о чём они договорились: не торопиться, жить вдвоём, не вмешивая в это других. Делать что-то друг для друга, без давления со стороны окружающих. Но это трудно, потому что всё, чего Дин хочет — жаждет, на самом деле — это быть с Касом, окончательно, бесповоротно. И всё-таки он пытается укротить своё желание, пытается замедлиться, хотя бы на минуту. Он возвращается к Бобби и Эллен на два дня, сохраняя в тайне ото всех то, что произошло между ним и Касом, за исключением разве что Джо и Чарли. Если его приёмные родители и понимают, что ему стало гораздо лучше, то они ничего не комментируют, и за это он им благодарен. Он снова приступает к работе, как будто ничего не произошло, и только рассказывает Бенни о том, что они с Касом «пытаются снова». Бенни ничего особо не говорит, кроме того, что советует Дину быть осторожным, потому что он до сих пор не полностью доверяет Касу. Дин не винит его — если бы роли поменялись местами, он знает, что отреагировал бы так же. Бенни — его лучший друг, и это правильно, что он проявляет такую заботу, даже если осознание того, что его дружба с Касом, по сути, угасла, разбивает сердце Дина. Во вторник он переезжает обратно. Он как раз закончил свою рабочую смену в гараже, его дорожная сумка и два чемодана были упакованы и ждали в машине. Только Бенни мог понять видимое волнение, которым Дин был охвачен весь день, и он не стал говорить об этом, только посмотрел на Дина и попросил «Не делать глупостей», прежде чем уйти. (Дин попытался отшутиться, сказав «У тебя дурацкое лицо», но Бенни лишь послал ему один из своих многозначительных взглядов, от которого Дин закатил глаза так сильно, что, как он уверен, это могла видеть вся округа). «Пройдёт много времени, прежде чем Бенни и Кас снова станут друзьями», — понимает Дин. Но Бенни в любом случае поддержал его выбор, и это самое главное. Остальное придёт постепенно. Каса нет дома, когда Дин проходит через парадную дверь, используя свой собственный чёртов ключ, чтобы войти внутрь. Он смутно помнит, как его муж ворчал, что сеанс физиотерапии в этот день был назначен на довольно позднее время, поэтому он просто поднимается в комнату для гостей и устраивается там. Только через полчаса он слышит, как открывается входная дверь, и ему достаточно сказать «Я здесь», чтобы услышать шаги Каса на лестнице. Он уже наполовину обернулся, чтобы посмотреть на дверь, когда Кас хватает его, и они падают на кровать, как два глупых озабоченных подростка. — Привет, — со смехом говорит Дин, позволяя Касу перевернуть его на спину. Он выглядит прекрасно, его волосы в дурацком беспорядке и всё ещё влажные от пота после сеанса. Дин не хотел бы, чтобы было иначе. — Здравствуй, Дин. — Это уже устарело, — фыркает Дин. — Ты предпочитаешь «добро пожаловать домой»? — спрашивает Кас, на его лице появляется ехидная ухмылка, брови забавно сдвинуты, и Дину хочется целовать его до тех пор, пока ни один из них не сможет нормально дышать. Он чувствует, как его сердце легко и ровно бьётся о грудную клетку. — Да, — кивает он, прежде чем поцеловать Каса, совершенно глупо, как он и хотел. Дин дома. Но это не просто здание, не просто комната. Это то, как Кас улыбается ему, тяжесть его рук, прижимающих его к себе, то, как Кас целует его, словно это — единственное, что имеет значение. «Дом — это Кас», — говорит он себе. Это всегда был Кас. И всегда будет. И он не помнит, когда в последний раз чувствовал себя настолько живым.//--//
У них первое настоящее свидание с тех пор, как они снова сошлись, в четверг вечером, как это всегда было раньше. Дин заказал им столик в ресторане в соседнем городке, и это должно быть очень романтично. Кас не знает, почему он так переживает по этому поводу. Они знакомы со времён колледжа, столько лет, что он сбился со счёта. Они уже давно женаты. Они столько раз ходили на подобные свидания. Он не понимает, почему сегодняшний вечер так волнует его. Ладно, это ложь. Кас знает, почему он напряжён, он просто не хочет признавать, что напуган до смерти. Но правда в том, что он напуган до смерти. Они оба начали ходить на терапию накануне, и завтра у них запланирована терапия для пар. И Кас сходит с ума. Что, если их психотерапевт только взглянет на них и сразу решит, что они не подходят друг другу? Что, если ничего не получится, и их отношения уже не исправить? — Эй, — рука Дина, мягко сжавшая его бедро, внезапно возвращает его в реальность — уют и тепло Импалы, и его муж за рулём рядом с ним. — Куда ты пропал? Всё в порядке? Кас качает головой, пытаясь сосредоточиться на сегодняшнем вечере — это их вечер, первый с тех пор, как они дали себе шанс. Кас не хочет всё испортить, просто отказывается. — Да, я лишь… — Ты боишься. Это не вопрос, и здесь нет места для возражений. Дин просто знает. Кас не понимает, почему он удивлён. Несмотря на многие вещи, которые разрушила его огромная ошибка, то, что Дин безошибочно знает Каса и может читать его так легко, словно находится у него в голове, остаётся таким же неизменным, как в первый день их знакомства. Впрочем, это работает в обе стороны. Именно поэтому, когда Кас оглядывается на Дина, он видит то же самое выражение, отражённое в зелени его глаз. — Да, — кивает он, его голос удивительно тих. Его рука накрывает руку Дина на его собственном бедре. Он не знает, ищет ли он утешения, или пытается утешить в ответ, или и то, и другое. Он просто знает, что нуждается в Дине так же сильно, как Дин, похоже, нуждается в нём сейчас. — Я тоже, ты знаешь, — говорит Дин, его ладонь всё ещё надёжно лежит на ноге Каса. Он смотрит прямо вперёд, на дорогу перед ними, но Кас может определить выражение его лица даже по тому, как тот сидит. — Я знаю, — просто говорит он и чувствует, как рука Дина слегка сжимается. Молчание не тяготит и даже не вызывает дискомфорта. Он догадывается, о чём Дин думает, начиная с того, как он сидит, и заканчивая тем, что он не напевает вместе с играющей песней Led Zeppelin. Поэтому он не удивлён, когда Дин внезапно поворачивается, смотрит на него и говорит: «Давай изменим наши планы». Он не удивляется, когда Дин заезжает на парковку Тако Белл и исчезает за дверью. И уж тем более он не удивляется, когда, получив заказ, он везёт их в парк Фолс и достаёт из багажника плед, чтобы они могли расположиться в тихом месте. И только когда они усаживаются с видом на водопад и реку Биг-Сиу, пузырь опасений в его животе лопается, и его вдруг охватывает такая волна облегчения и благодарности, что он чуть не плачет. — Эй, — говорит Дин, сразу почувствовав перемену и притягивая Каса ближе. — Эй, эй… Он находится в надёжных объятиях Дина, когда срывается, и ненавидит себя — за то, что изменил их планы, снова разрушил что-то хорошее. Дин прижимает его к себе, одна его рука выводит узоры на ткани рубашки, в которую одет Кас, и он просто отчаянно рыдает, зарывшись лицом Дину в грудь. — Отпусти это, милый, — шепчет Дин ему на ухо, и Кас никогда не желал любить его больше, чем уже любит, но, блять, он любит его так чертовски сильно, что не хватает никакого места, чтобы это вместить. Это продолжается какое-то время. Кас даже не понимает, почему он плачет. Он просто знает, что ошеломлён, напуган и в полнейшем восторге, и эти слова плохо сочетаются друг с другом, но когда в жизни Каса хоть что-то имело смысл? Когда он наконец успокаивается, буррито, вероятно, уже остыли, а красивая тёмно-зелёная рубашка Дина мокрая от его слёз. — Мне жаль, — говорит Кас, и он так чертовски несчастен. — Я, блять, не хотел всё портить, и всё равно испортил. — Эй, нет, ты ничего не испортил. Дин отказывается отпустить его, даже когда Кас хочет отстраниться, чтобы дать ему пространство. Дин просто продолжает удерживать его, притягивая Каса обратно в свои объятия, и когда Кас, в конце концов, позволяет ему, он утыкается ему в плечо и ничего не говорит. Вокруг них тихо. Дин пахнет опилками, сандаловым деревом, мятой и моторным маслом, и если бы можно было упаковать в бутылку запах комфорта, Кас уверен, что это был бы именно он. Одна из рук Дина начинает перебирать волосы у него на затылке, и Кас, в конце концов, испускает длинный вздох. — Я сделал что-то не так? — тихо спрашивает Дин, его голос срывается, и, чёрт возьми, если это не ломает Каса ещё больше. — Что? Нет, ты ничего не сделал, — немедленно отвечает он, отодвигаясь от плеча Дина ровно настолько, чтобы посмотреть на него. — Ты идеален. А я просто ходячий беспорядок. — Не говори так, — укоряет его Дин, хмурясь. — Мы через многое прошли за последние несколько месяцев. И ты ещё не видел меня, когда я взбесился так сильно, что пришлось вызывать подкрепление. Кас качает головой из стороны в сторону, и это почему-то забавляет Дина, когда он замечает, как широко тот улыбается. — Подкрепление? — спрашивает Кас, осторожно прислоняя голову к плечу Дина и пристально наблюдая за ним. Небо над ними чистое. Единственные звуки вокруг них — шум реки и кузнечиков, и несколько машин, проезжающих по мосту вдалеке. Дин выглядит прекрасно, как и всегда, и это одновременно бесит и возбуждает. Он всё ещё оставляет волосы чуть длиннее, чем раньше, ровно настолько, чтобы они не подходили под определение военной стрижки, которую он делал около двух лет назад. Ему идёт эта причёска, она придаёт ему более расслабленный и более спокойный вид. Дин смотрит на него, и Касу кажется, что он видит его насквозь; как будто он видит его душу в груди, и какого цвета её сияние. Кас чувствует себя обнажённым под взглядом Дина, и вдруг он просто осознаёт. Осознаёт, что вот это, прямо здесь, является свидетельством их отношений. Осознаёт, что никто не может посмотреть на них и решить, что они не в силах исправить то, что сломано. — Чарли. Потом Сэм. Я сходил с ума, думая, что ты не объявишься и снова меня бросишь. Кас чувствует тяжесть в своём сердце, и протягивает руку к щеке Дина, поворачивая его голову к себе. — Дин. Я бы никогда этого не сделал. Дин смеётся, но смех этот влажный, больше похожий на всхлип, чем на веселье. — Да, — говорит он, глядя вниз на плед. — Я знаю. Но мой мозг, он… — В смятении, — заканчивает за него Кас с грустной улыбкой, которую Дин копирует, когда их глаза встречаются. — Я собирался сказать «в полной заднице», но это тоже подходит. Они долго смотрят друг на друга, ничего не говоря. Кас прижимается щекой к плечу Дина, двигаясь только тогда, когда Дин придвигается ближе и нежно целует его. Это хорошо. Дин обнимает его, согревая. Хорошо вот так, с шумом реки рядом с ними и чистым небом над головой. — Ужин скоро остынет, — усмехается Дин, прижимаясь к губам Каса. — Ничего страшного. Я всё равно не слишком голоден, — отвечает Кас, покусывая его нижнюю губу. — Да? — спрашивает Дин, чуть отстраняясь, настолько, что когда Кас приближается для очередного поцелуя, ему приходится на секунду остановиться. Он нежно прикасается носом к носу Дина, и кажется, что они снова танцуют друг вокруг друга. Дин улыбается, и в его глазах появляется искра, которая говорит Касу, что у них всё будет хорошо, что у них всё получится. — Да, — просто говорит Кас, прежде чем поймать губы Дина в ещё одном поцелуе. Им требуется некоторое время, чтобы перейти от поцелуев к поеданию холодных буррито, но когда всё заканчивается, Дин просит его лишь об одном: — Ты расскажешь мне о звёздах? Кас ухмыляется. Устраивается напротив Дина и прижимается спиной к твёрдой поверхности его груди. Дин накрывает их обоих своей курткой, и Кас указывает на первое созвездие. — Видишь большую изогнутую фигуру прямо здесь? Это Водолей. Позади себя он чувствует, как Дин прижимается к пространству между его плечом и шеей, как тяжесть его головы прижимается к его лицу, и ему хочется свернуться вокруг Дина, подобно осьминогу. — Да? Расскажи мне о Водолее, Кас, — просит Дин, его голос едва выше шёпота, предназначен только для Каса. Он улыбается, обводя созвездие пальцем, как будто Дин может видеть. За его спиной Дин обхватывает руками середину тела Каса, прижимая его так близко и крепко к себе, что Кас не может не чувствовать себя защищённым. — В греческой мифологии Водолей представлял Ганимеда, очень красивого молодого человека. Зевс узнал…//--//
Если бы всё было сплошь солнце и радуга, Дин был бы удивлён, если честно. Но он никак не ожидал, что шестой день после его возвращения в дом станет началом их первой ссоры с тех пор, как они снова вместе. Причём началось всё с какой-то глупости. Это толстовка. Простая, тёмно-синяя, дурацкая лёгкая толстовка, которую Дин держал под подушкой, потому что она хранила запах Каса. Он не сказал Касу о ней. По правде говоря, ему даже стыдно, потому что такими вещами занимаются школьницы, а не взрослые тридцатипятилетние мужчины, которые женаты на одном и том же парне уже больше десяти лет. Правда в том, что его режим сна испорчен, и теперь, когда он спит один, он стал ещё хуже. Засыпать с Касом, просыпаться с Касом? Это всегда помогало Дину оставаться в порядке. Эта толстовка была с Дином с тех пор, как он впервые покинул дом, уже больше года назад. Так почему же Кас начал искать её только сейчас? — Дин? Ты не видел мою синюю толстовку? — вбегает он в спальню Дина, как раз в тот момент, когда Дин собрался отправиться в душ. Что означает, что на нём в буквальном смысле слова… только боксеры. Кас не выглядит слишком взволнованным, что справедливо — он видел голого Дина тысячи раз, но всё же Дин немного обижен. Позже он обвинит в этом усталость. У него был сложный день — они с Бенни имели дело с клиентами, просрочившими платежи, и это напомнило Дину старые времена, когда он отвечал на такие звонки вместо Джона. Он вернулся в пустой дом, потому что Кас был на прогулке с Сезаром, и с тех пор всё своё время провёл в своей комнате, выйдя оттуда только для того, чтобы поцеловать Каса, когда тот вернулся полчаса назад. Всё это говорило о том, что Дин в плохом настроении. Именно поэтому он не может как следует оценить ситуацию, прежде чем отвечает: — Нет, Кас, я не видел твоей синей толстовки, — ворчит он, разворачивая свой дурацкий чемодан со своей дурацкой одеждой, потому что он спит в дурацкой гостевой комнате в дурацком доме, которым он по-дурацки владеет. — У тебя есть около двадцати чёртовых синих толстовок, почему бы тебе не взять одну из них? Это сказано с излишним пылом. Хреновое настроение, бла-бла-бла. А Дин даже не смотрит на Каса, поэтому не видит, как мрачнеет его лицо, и продолжает: — Я не грёбаная домработница, почему ты ожидаешь, что я буду знать, где твои вещи? — Я просто… — Это уже даже не мой дом! На этом месте тишина становится оглушительной, и Дину приходится поднять взгляд, потому что, будь оно проклято, он осознаёт, что только что сказал. Когда он наконец поворачивается к Касу, то видит два голубых глаза, широко раскрытых и влажных, устремлённых на его кровать, и лицо, потерявшее всякие краски. Дин, блять, ненавидит себя. — Я не… — Я имел в виду эту синюю толстовку, Дин, — обрывает его Кас, холодный, как грёбаный ноябрьский ветерок в старой доброй Южной Дакоте. Когда Дин оборачивается, чтобы посмотреть туда, куда направлены глаза Каса, он понимает, что оставил его толстовку — ту, в которой он спал почти каждую ночь с тех пор, как они с Касом расстались — валяться на одеяле из-за того, что в спешке пытался найти свою одежду. — Я её не отдам, — шипит Дин, возвращаясь к своему чемодану. Он знает, что облажался. Он знает, что причинил боль Касу. Он знает, что должен что-то сделать, чтобы попытаться всё исправить. Он просто… он так чертовски устал. — Почему ты солгал мне? — спрашивает Кас, его голос звучит обвиняюще. И Дин, ну… Это просто слишком. Он прошёл через столько дерьма, и никто не даёт ему передышки, и Кас уже здесь, готовый снова бросить его, потому что он никогда не сможет полностью доверять ему, даже по поводу дурацкой толстовки, на которую ему наплевать уже несколько месяцев. Поэтому он срывается. — Я ни хрена не врал! Почему, чёрт возьми, ты постоянно сомневаешься во мне, Кас?! Я никогда не лгал тебе за всю свою грёбаную жизнь! Я знаю, что это может показаться невозможным, но не все хотят причинить тебе боль! Его голос настолько сломлен, что он с трудом его распознаёт, но это даже отдалённо не похоже на то, насколько он разбит внутри в этот момент. — Дин… — Кас пытается остановить его, но Дин так зол, что видит лишь красную пелену, и вот он уже в своих дурацких боксерах злится на что-то настолько незначительное, что просто уверен в том, что потом ему будет стыдно. — У тебя неизвестно сколько толстовок, и кто, блять, знает, сколько всего у тебя в этом дурацком шкафу, к которому мне теперь даже прикасаться нельзя! Откуда мне было знать, что ты захочешь ту, с которой я сплю с тех пор как ты, блять, выгнал меня, потому что решил, что если видишь меня с другим мужчиной, то это значит, что я тебе изменяю?! И да, это заставляет Каса замолчать, но теперь он видит боль на лице человека, которого так сильно любит, и он так чертовски зол, ему плохо, и всё болит, и он просто хочет, чтобы всё прекратилось хоть на одну чёртову минуту. Всего лишь ОДНУ чёртову минуту, это всё, о чём он просит. Чтобы мир остановился и позволил ему сделать глубокий вдох. — Дин, почему ты спал с моей толстовкой? — спрашивает Кас, его голос так тих, что Дину приходится замереть, чтобы расслышать его как следует. Он выглядит таким маленьким, в одном носке, своих старых домашних штанах и футболке со времён учёбы в университете, и Дин чертовски ненавидит себя. — Потому что я скучал по тебе, — говорит он, звук такой же надломленный, как старые разбитые часы. — И я не мог заснуть, потому что тебя не было рядом. И до сих пор нет. «Тебя всё ещё нет рядом, когда я тянусь к тебе каждый раз, когда просыпаюсь после кошмара, — не говорит он. — Тебя всё ещё нет рядом, когда мне нужно, чтобы кто-то обнял меня и сказал, что всё будет хорошо, что у нас всё получится». И он знает, что это несправедливо, что Кас не единственный виновник этой катастрофы, что они оба согласились делать это медленно, а не торопить события, как они всегда делали за то время, что они вместе. Но он так неудержимо зол, что даже осознания этого недостаточно, чтобы заставить его остановиться. Кас ничего не говорит в ответ, поэтому Дин берёт свою одежду из чемодана, хватает старую толстовку, лежащую на кровати, и бросает её Касу, когда выходит из комнаты, чтобы пойти в душ, надеясь смыть с себя все эти переживания. — Вот. Можешь забрать свою идиотскую толстовку. Дверь захлопывается за ним, и как только он оказывается под струёй воды, Дин ломается. Он позволяет себе рухнуть, пока не оказывается на полу собственной ванной, рыдая от души, положив голову на руки, а вода продолжает литься на него, словно он попал в чёртов романтический фильм. Всё должно было наладиться. Они должны были разобраться со своими отношениями, и вот Дин уже разбивает всё на части. Он знает, что был несправедлив. Он знает, что он кусок дерьма. Он знает, что Касу нужно от него больше. Почему он так чертовски устал? Почему всё кажется ему попыткой сдвинуть горы?//--//
Кас отправляется на физиотерапию, как он это делает каждые два дня. Он проходит свой сеанс, страдает на самом деле, и никто не замечает в его поведении ничего особенного, отличного от любого другого дня. Но внутри мозг Каса трещит. Впервые с тех пор, как они с Дином решили дать себе ещё один шанс, они поссорились. Конечно, Кас может признать, что почти всё, что Дин наговорил ему раньше, было потому, что у него был плохой день, или плохое настроение, или он просто устал, но… Даже один сеанс терапии смог научить его, что им всё равно нужно поговорить об этом. К тому же, он сказал несколько вещей, в которых, даже если он списывает всё на плохое настроение, Кас не может не уловить долю правды. Дин не чувствует себя как дома. Ему кажется, что Кас держит его на расстоянии, и, если честно, возможно, так оно и есть. «Почему, чёрт возьми, ты постоянно сомневаешься во мне? Не все хотят причинить тебе боль», — сказал Дин, почти прокричал, и он прав. Он прав, и Кас знает, что это несправедливо, знает, что ему вообще не следует сомневаться в Дине, но он пока не может справиться со своей чёртовой спровоцированной триггером реакцией. И всё это из-за дурацкой толстовки, которая не имела никакого значения, которая Касу даже не была нужна. Толстовка, которую Дин держал при себе каждую ночь, потому что плохо спал без Каса. Так что да, возможно, Дин здесь немного виноват, но единственное, что занимает голову Каса, когда он возвращается после терапии, — это желание снова всё исправить. Но как только он входит в дверь, он сразу же всё понимает. Пахнет курицей с пармезаном. Дин на кухне, одетый в тёмно-серые треники и поношенную футболку AC/DC. На нём старые разноцветные носки, и со своего места в прихожей Кас видит, как он готовит. Звучит музыка; Кас узнаёт треск винилового проигрывателя и, конечно, видит обложку своего старого альбома London Calling, который они с Дином нашли в коробке с подержанными пластинками в Сент-Луисе, давным-давно. Дин напевает вместе с Джо Страммером слова песни «Brand New Cadillac», имитируя его ударение на последней строчке, а Кас настолько поглощён любовью к нему, что ему даже не нужно думать дважды. Он сбрасывает обувь и идёт на кухню, не говоря ни слова и не издавая ни единого звука, и просто скользит руками вокруг Дина, когда начинает играть «Jimmy Jazz» группы The Clash. Дин не вздрагивает, когда Кас утыкается лицом ему между лопаток, тонкий материал его потрёпанной футболки мягко прижимается к коже Каса. Кас даже не осознаёт, что раскачивает их в ритм песни, пока Дин не хихикает и не отзывается на прикосновение прижатой к нему щеки. — Подожди, дорогой, мне просто нужно закончить это, а потом я весь твой, хорошо? Кас кивает ему, отмечая полную перемену настроения по сравнению с тем, что было раньше, и согревается, услышав ласковое обращение. Дину требуется в общей сложности секунд десять, прежде чем он убирает свою деревянную ложку и позволяет Касу заняться им. По правде говоря, Кас даже не думал об этом. Он просто хотел, чтобы всё было хорошо. — Прости за то, что было раньше, — говорит Дин, поворачиваясь в объятиях Каса, и наконец-то давая ему возможность впервые взглянуть на своё лицо после возвращения. Его глаза красные. Такие чертовски красные, и Кас ненавидит себя. — О, детка, — шепчет он, обхватывая лицо Дина ладонями. — Мне жаль. Он прекрасен, он сломлен, он — Каса, и Кас не может этого вынести. — Прости, что заставил тебя чувствовать себя не как дома, — начинает он, позволяя своему большому пальцу скользнуть по щеке Дина, следуя линии его скул. — За то, что держал тебя на расстоянии, я… Дин настойчиво льнёт к его прикосновению, и Кас знает, что это значит, знает, что Дин всегда больше всего жаждал прикосновений. Поэтому он целует его в щеку и слышит тихий прерывистый вздох Дина. — Я не знал, что ты хранишь мою толстовку. Я не знал, что ты скучал по мне… — Я скучаю по тебе всё время, Кас, — говорит Дин, и Кас готов умереть. — Я просыпаюсь, тянусь к тебе, а тебя рядом нет. Иногда я встаю, чтобы убедиться, что с тобой всё в порядке… — Дин… — Но я не должен… Я не должен был говорить то, что сказал, — Дин качает головой, выглядя таким пристыженным. — У меня был такой ужасный день, и тебя не было здесь, когда я вернулся, и всё продолжало… накапливаться, и я просто, я… Кас больше не может этого вынести. Он притягивает Дина к себе, и Дин почти рушится на него, такой маленький, хотя он в буквальном смысле выше Каса. — Мне так жаль, любовь моя, — говорит Кас ему в ухо. — Я не хочу, чтобы мы были такими. Я пытаюсь делать то, что правильно, я пытаюсь, но я не могу знать, что тебе нужно, если ты не будешь рассказывать мне об этом, Дин. Дин кивает ему, и Кас заключает его в объятия. Они покачиваются в руках друг друга, посреди собственного дома, и Кас не знает, как справиться со всеми этими осколками их душ, лежащими на полу их кухни. Джо Страммер продолжает петь о том, что Руди не может потерпеть неудачу. — Я знаю, что ты боишься, — продолжает Кас, обнимая Дина, словно что-то невероятно хрупкое. — Я тоже боюсь сделать что-то не так, снова потерять тебя, не быть… Не быть тем, кто тебе нужен. Не быть достаточно хорошим для тебя. — Я просто так устал, милый, — шепчет Дин между всхлипами, пока Кас гладит его по волосам. — Я всё время измотан. И мне страшно, и я просто… я хочу… — Я знаю, детка. Кас не уверен, насколько долго это продолжается, просто прижимается к Дину, слегка покачивая их, пока крутится пластинка The Clash, бормоча столько ласковых слов, что теряет нить разговора. Когда Дин, наконец, кажется, успокаивается, когда он выплеснул все слёзы, которые у него накопились, а его курица с пармезаном ещё не подгорела, Кас воспринимает это как хороший знак. — Ты помнишь, о чём я попросил тебя на прошлой неделе? Когда мы были у Чарли и Джо? — спрашивает он серьёзно. Дин кивает, всё ещё крепко держась за Каса, его рука скользит с того места, где она до треска сжимала его рубашку, на спину. — Мне нужно, чтобы ты говорил мне, когда у тебя плохой день. И мне нужно, чтобы ты говорил мне, когда чувствуешь слишком много, Дин. Дин снова согласно кивает, но Касу нужно от него больше. Он отклоняется настолько, чтобы поймать его взгляд, и когда он это делает, то оказывается едва ли на расстоянии дыхания от губ Дина. — Обремени меня. Помнишь это? Ты не должен оставаться один, когда это слишком тяжело. Ты не… Я знаю, что это чуждое тебе понятие, и это даже не твоя вина, так тебя воспитали, — говорит Кас, их глаза встречаются и удерживают друг друга. — Но ты не должен проходить через всё это в одиночку. Я здесь ради тебя. Я всегда буду здесь, о чём бы ты ни попросил. — Что, если это окажется слишком много для тебя? — спрашивает Дин, его глаза закрываются, когда его лоб касается лба Каса. — Этого никогда не произойдёт, Дин, — мягко говорит Кас. — Мы очень давно в браке. Что твоё, то и моё, включая хорошее и плохое. Мне нужно, чтобы ты обременял меня. — Хорошо. — Хорошо? — Да, — говорит Дин, и Кас видит, как его взгляд опускается вниз, к губам, а затем снова возвращается к глазам. И снова. И снова. На третий раз Кас срывается. Просто… Он старался не торопиться, хотел, чтобы всё шло медленно, но так трудно держать Дина на расстоянии от себя теперь, когда он знает, насколько сильно они оба хотят друг друга. Целовать его таким образом — это что-то совершенно естественное, так легко погрузиться в комфорт его рук, уже пробравшихся под рубашку, так легко потерять себя в его губах, что Кас с готовностью поддаётся, и Дин тонет вместе с ним. Обещание «не торопиться» летит к чертям, когда Кас толкает Дина к столешнице, целуя его, и оно уже окончательно забыто, когда он запускает руки в штаны Дина. — Кас, — задыхается Дин, когда ладони Каса касаются его задницы. На нём нет нижнего белья. Потому что, конечно же, Дин Винчестер не большой фанат нижнего белья. Как будто он был создан специально для того, чтобы будоражить все кинки Каса одновременно. — Милый, ты сказал, — начинает Дин, но Кас обрывает его, целуя, прежде чем стянуть штаны, и, боже, он уже наполовину возбуждённый. — Ты сказал, что хочешь не торопиться. — Ага, — кивает Кас, пристально наблюдая за Дином, а потом со знанием дела обхватывает одной рукой его полутвёрдый член. — Ну как, достаточно медленно? Дин хнычет, когда Кас начинает плавно двигаться вверх-вниз по всей длине. — Блять. — Ммм, — бормочет он в ухо Дину, целуя его прямо за ним, когда начинает двигаться немного быстрее. — У нас ещё есть смазка в том ящике? Тот ящик — это секретный потайной ящик, который никто не может найти, если не будет знать, где он находится — на самом дне другого широкого ящика, который виден только в том случае, если ты действительно знаешь, где его искать. Поначалу это вызывало у них смех, но вскоре они нашли применение для этого тайника. Дин кивает, без лишних слов открывает ящик и тут же наливает немного в ожидающую ладонь Каса. — Чёртов бойскаут, — бормочет он, снова закупоривая бутылку, пока Кас согревает смазку на своих пальцах. Не то чтобы он не ожидал этого, но он настолько сосредоточен на Дине, что когда Дин хватает его за бёдра и одним движением спускает штаны и боксеры, Кас едва успевает опомниться за несколько секунд до того, как рука Дина находит путь к его собственному твёрдому члену. Они стонут в унисон, прижавшись друг к другу с головы до ног на своей кухне, позволяя себе брать и отдавать впервые за несколько месяцев. Как же хорошо вот так. Так скользко, влажно и жарко, и, чёрт возьми, как же Кас скучал по этому — скучал по Дину, по его рукам на нём; по тому, как он стонет, когда Кас ускоряет темп вокруг него, как сбивается его дыхание каждый раз, когда Кас делает пальцем то особенное движение, что всегда заставляет его скулить вдвое сильнее; как тяжела и горяча его рука вокруг Каса, как он начинает разговаривать всё грязнее, по мере того, как приближается к своей кульминации. В какой-то момент Дин отталкивает ладонь Каса от своего члена и обхватывает одной рукой и Каса, и себя. — Позволь мне, дорогой, — говорит он в губы Каса, прежде чем поцеловать его, сжимая их обоих вместе, давление их твёрдых членов друг на друга в сочетании с рукой Дина посылает искры по всему телу Каса. — Боже, я так скучал по тебе. — Я тоже, — шепчет Кас, задыхаясь между поцелуями, полностью отдаваясь на милость Дина. — Чёрт, Дин, детка… Он так хорош в этом, и Кас не может поверить, что когда-нибудь забывал об этом — как Дин заботился о нём, знал обо всех его предпочтениях, мелочах, которые его заводят. — Шшш, я держу тебя, милый, — бормочет Дин прямо в рот Касу. — Думал ли ты обо мне вот так, когда трахал себя до одури ночью в собственной спальне? На лице Каса должно быть написано удивление, потому что Дин ухмыляется ему в губы, замедляя движение бёдер, навязывая им болезненно низкую скорость трения. Кас закрывает глаза, за веками вспыхивают искры удовольствия. — Ты слышал это, да? — вздыхает он, пытаясь сдержать себя, чтобы не кончить слишком быстро. Прошло уже несколько месяцев, а он так сильно этого хотел, что никак не может кончить, пока они не достигнут отметки хотя бы в десять минут. — Да, так и было, — с улыбкой говорит Дин, медленно проводя большим пальцем по чувствительной головке, заставляя Каса стонать так сильно, что будет удивительно, если это не услышит весь район. — Ты ведь хотел, чтобы я заполнил твою тугую дырочку, а не эти твои игрушки, не так ли? — Да… Хотел. Дин… Дин, блять… — Уже близко, милый, — ухмыляется Дин, наконец, снова ускоряя темп вокруг них обоих, и глаза Каса закатываются. — Тише, я держу тебя. — Ты… Ты трогал себя, когда слышал меня, Дин? Ты… чёрт возьми, Дин… Ты наполнял свой распутный красивый рот, думая о том, что это мог быть мой член, затыкающий тебя? Он больше чувствует, чем слышит, приближение кульминации Дина — по тому, как сбивается его дыхание, как лениво он целуется. По его стонам — хриплым, исходящим из глубины его горла — Кас понимает, что Дин уже близок. Он проливает горячую жидкость на твёрдый член Каса, дополняя месиво из смазки, предэякулята и пота, и, возможно, кому-то это показалось бы неприятным, но не Касу. Боже, только не Касу. Если уж на то пошло, это лишь возбуждает его ещё больше. — Этот твой грёбаный рот, — Дин тяжело дышит ему в губы, отпуская свой собственный член и тут же возвращаясь к заботе о Касе. — Ты чёртов мастер. — Заткнись и заставь меня кончить, — с ухмылкой огрызается Кас, прежде чем зажать нижнюю губу Дина между своими и слегка потянуть. Дин издаёт так много приятных звуков, когда он в таком состоянии. Даже полностью истощённый и измотанный первым за несколько месяцев оргазмом с Касом, он заботится о нём лучше, чем кто-либо другой. Он использует все возможные и известные ему уловки, но именно когда рука Каса присоединяется к его руке, всё ещё скользящей по члену Каса; именно когда он скользит пальцем по промежности Каса, чтобы покружить у его дырочки, Кас окончательно теряет голову. Он не помнит, когда в последний раз его оргазм был настолько сильным, что он почти потерял сознание, но этот должен быть занесён в список лучших. Он покрывает спермой ладонь Дина и свою собственную, и позволяет Дину поглаживать его некоторое время, пока это не становится больше похоже на слишком-чувствительный-чтобы-продолжить, чем на так-хорошо-не-останавливайся, и ему приходится оттолкнуть руку Дина. Они оба задыхаются, полуголые, посреди кухни, разделив первый совместный оргазм за полтора года, перемазанные потом и спермой друг друга, и едва ли Кас променял бы это на что-нибудь другое. Затем Дин с лукавой улыбкой подносит руку ко рту и начинает слизывать оставшийся на ней беспорядок. Дыхание Каса учащается, его истощённый член мужественно дёргается (Кас на мгновение оплакивает свои двадцать лет и то, что тогда он мог бы пойти на второй раунд, но ему уже за тридцать, и ни за что на свете). Он даже не задумывается, прежде чем протянуть Дину свою собственную ладонь и дать ему попробовать. И поскольку они оба — отвратительные человеческие существа, у которых есть грёбаные извращения, когда Дин заканчивает с этим бардаком, он решает создать ещё один. Он целует Каса, как сумасшедший, делясь их вкусом с помощью своего языка, и Кас смеётся ему в рот, потому что это… это тот Дин, которого он знает и любит. Это Дин, за которого он вышел замуж, все эти годы назад. — Ты отвратителен, — притворно жалуется он. Дин смотрит на него с широкой улыбкой, его глаза блестят. — Да, но ты меня любишь. Кас кивает. — Действительно люблю. Целиком, до нелепости. Он его, навсегда. — Я тоже тебя люблю, — бормочет Дин в губы Каса, прежде чем наконец немного отстраниться и взять кухонное полотенце, чтобы вытереть их. — Хорошо, — отвечает Кас, целуя его шею в ответ. Всецело. Невероятно. Открыто. Любящий Дина.//--//
— Ты знаешь, что мы делаем с мальчиками, которые не слушаются, Сэмми? — голос Джона, густой от напряжения, режет кожу Дина, как бритва, как только он входит в комнату. Сэм стоит перед отцом, всё ещё в пижаме, и смотрит на Джона тем вызывающим взглядом, который он так ненавидит. — Папа? Что происходит? Джон не двигается. Кажется, он даже не слышит голос Дина. Он просто не сводит глаз с Сэмми. — Мальчики, которые не слушаются, получают выговор, Сэм. Ты знаешь, что это значит? — Папа! — Это не твоё дело, Дин, не вмешивайся. Но Дин не может. Не может, правда. Вместо этого он подходит к пятилетнему Сэму, всем своим телом чувствуя, что если он этого не сделает, то через несколько минут его младший брат получит удар от грубой руки отца. Дин предпочёл бы принять это на себя. По крайней мере, он привык к этому. Сэмми — нет. «И даже не должен привыкать», — думает Дин. — Ты его не тронешь. — О, да? — говорит Джон, в его голосе звучит сарказм, когда он начинает расстёгивать ремень. Дыхание Дина учащается, но голос не дрожит. Может, ему всего восемь, но он уже не боится отцовского ремня. — Да. Сэмми, иди в ванную. — Но… — Иди! Когда первое прикосновение отцовского ремня задевает его кожу, Дин закрывает глаза. Второе прикосновение — самое худшее, от которого у него перехватывает дыхание. На пятом Дин сосредотачивается на том, чтобы больше ничего не чувствовать. Он видит глаза младшего брата, наблюдающего за ним через небольшой проём в двери ванной. «Ты делаешь это ради Сэма, — напоминает он себе, пока отцовский ремень бьёт, бьёт и бьёт. — Ты защищаешь Сэма». Мир исчезает.//--//
Дин просыпается, задыхаясь, и проходит целая минута, прежде чем он вспоминает, что он больше не там, а в реальности. Спина не болит, но он как будто чувствует фантомное жжение в том месте, где все эти годы назад его бил отцовский ремень, и ненавидит его со всем пылом, оставшимся в его душе. Какой же чёртовой катастрофой должно быть то, что единственное, что у тебя осталось от того, кто когда-то был твоим отцом, — это воспоминания о том, как он избивал тебя, которые настолько отпечатались в твоём подсознании, что спустя десятилетия тебе продолжают сниться кошмары об этом? Дин встряхивается и выходит из состояния, в котором он находится, слегка дезориентированный, его сердце всё ещё бьётся слишком быстро в груди. Несмотря на своё состояние, первое, что он делает, это тянется к другой стороне кровати. Не найдя Каса, он вспоминает, где находится. Комната для гостей. Дом на Черри-лейн. Это всегда плохой момент, даже если он длится мгновение. Всегда ужасно просыпаться и тянуться к кому-то, кого нет рядом. И даже если Дин теперь знает, что это не навсегда, что через пару недель, может быть, месяцев, Кас будет рядом с ним, всё равно чертовски хреново просыпаться без него. Особенно после такого кошмара, как этот. Особенно в ранние утренние часы. Ему не нравится видеть сны о Джоне. Ему не нравится думать о том, что Джон мог бы сделать с Сэмом, если бы его не было рядом, чтобы остановить его. Часы на столе показывают, что сейчас едва ли пять утра, и хотя для Дина это слишком рано, он не может удержаться. Он достаёт свой телефон и отправляет Сэму сообщение. [Дин]: Ты в порядке, Сэмми? Затем он встаёт. Делает это бесшумно, почти на цыпочках, чтобы избежать скрипа половиц под ногами. Когда он доходит до двери, он делает вдох, прежде чем слегка приоткрыть её. Достаточно, чтобы увидеть, что Кас там, спит и находится в безопасности под одеялом. Он всё ещё спит на «своей» стороне — правой, потому что Дин давно занял левую — и обнимает то, что, должно быть, является подушкой Дина. Волна тепла охватывает его, и Дин не может сдержать улыбку, которая появляется на его лице. Это трудно, да. Пытаться восстановить себя, и как супружескую пару, и как людей с травмами и недостатками — это чертовски трудно. Иногда Дину кажется, что это бесконечный труд, что сколько бы он ни работал над собой, он никогда не сможет избавиться от того, что призрак Джона Винчестера оставил после себя своему старшему сыну. Иногда он смотрит на Каса и задаётся вопросом, удастся ли им когда-нибудь починить те вещи между ними, которые были разрушены. Но сейчас пять утра, обычная среда, и Кас в безопасности в постели, обнимая подушку Дина, а Дин наблюдает за ним за пределами их комнаты. Просто потому, что может. Просто потому, что хочет. Просто потому, что ему это нужно. Он закрывает дверь после последнего взгляда на своего мужа и возвращается в постель — ни один здравомыслящий человек никогда не должен вставать раньше пяти утра, это, наверное, где-то есть такое правило. Он проверяет свой телефон и улыбается, когда видит, что Сэм ответил, несмотря на то, что сейчас буквально рассвет.____________
[Сэмми]: Да, я в порядке. Думал о тебе. У тебя все хорошо? [Дин]: Отлично. Что ты делаешь? [Сэмми]: Готовлюсь к делу. [Дин]: Ты в кровати Ровены, не так ли? [Сэмми]: ;) [Дин]: Фу.____________
Дин снова погружается в сон с небольшой улыбкой на лице.//--//
Кас старается вести себя как можно тише, пробираясь в гостевую комнату и ныряя под одеяло, но спустя минуту после того, как он свернулся калачиком вокруг тела Дина, уткнувшись лицом в его шею, Дин начинает шевелиться. Он просыпается со стоном, и Кас не может сдержать улыбку, которая трогает его губы. В ответ он лишь крепче сжимает талию Дина. — Что ты здесь делаешь, детка? — спрашивает Дин через некоторое время, его голос глубокий и грубый от сна, и от этого по позвоночнику Каса пробегают искры. Его ладонь скользит по спине Каса и оседает там, прижимая его невероятно близко. Кас плотнее жмётся к шее Дина и глубоко вдыхает. Это начинает казаться безумием, то, как ему удалось убедить себя, что он сможет оставить всё это — Дина, его руки вокруг него, то, как он заставляет его чувствовать себя защищённым и окружённым заботой, просто крепко обнимая его — позади, даже на мгновение. Он нежно целует Дина в шею, чтобы отвлечься от этих мыслей. — Просто решил заглянуть, — говорит он, голос приглушён из-за того, что он плотно прижат к горлу Дина. — Я соскучился по тебе. Дин хихикает, уткнувшись в его макушку, его смех — тёплый гул сна и солнца. Кас хочет окунуться в него. — Я был всего лишь через одну дверь дальше по коридору, а ты скучал по мне? Он так самодоволен, но Кас не находит в себе сил даже слегка разозлиться из-за этого. Он просто целует Дина под челюстью, прежде чем немного отстраниться и впервые взглянуть на своего проснувшегося мужа. Он выглядит чертовски великолепно: зелёные глаза сверкают в лучах утреннего солнца, которое только сейчас заглянуло в спальню, чуть длинные светлые волосы в беспорядке, потому что он лёг спать сразу после душа прошлой ночью, и улыбка на губах. Как он вообще мог подумать, что больше никогда не сможет обладать им, — Кас не в состоянии понять. — Привет, — улыбается ему Дин сквозь полусонные глаза. — Здравствуй, Дин, — отвечает Кас, прежде чем придвинуться ближе и медленно поцеловать его. К чёрту плохое утреннее дыхание. — И да, это так, — говорит он, отстраняясь и глядя прямо на него. — Я тоже плохо сплю без тебя, если уж на то пошло. Прошла примерно неделя с момента их ссоры. Прошла неделя после их маленького приключения на кухне. Ничего подобного больше не повторилось, потому что они всё обсудили и теперь движутся в своём темпе. Но Дин жаждет, любит, наслаждается. — Оу, милый, — улыбается он. Он целует бровь Каса, затем нос, и, наконец, просто прижимается губами к его губам. Кас закрывает глаза и снова вдавливается в тело Дина, тёплое и твёрдое. Они лежат вот так, не разговаривая, на несколько мгновений между ними воцаряется комфортная тишина, прежде чем Дин снова начинает говорить: — Ты переживаешь из-за возвращения на работу? Кас не открывает глаза. Крепче сжимает бёдра Дина. Невероятно глубоко погружает своё лицо в успокаивающее тепло его шеи. — Да, — говорит он наконец, слегка пожимая плечами. — С твоей ногой всё в порядке? Кас быстро оценивает состояние своего тела, как он научился это делать за последние несколько месяцев, прежде чем кивнуть. Нога в основном в порядке, плечо тоже, поэтому ему наконец-то разрешили вернуться на работу. Его рука также функционирует нормально, но пока что ему не разрешено возвращаться к хирургическим операциям, хотя это и произойдёт. — Ты справишься, ты же знаешь, да? — говорит Дин, прерывая внутренние мысли Каса и поворачиваясь настолько, чтобы поцеловать его в макушку. Боже, все эти прикосновения. То, как Дин использует их для того, чтобы выразить то, что он не может сказать словами. Абсолютное знание того, что ему не может быть плохо, когда Дин обнимает его. Кас не знает, сколько раз ему придётся ущипнуть себя, чтобы убедиться, что это не сон. Что они действительно дают друг другу второй шанс. — Ты отвезёшь меня? — спрашивает он через некоторое время, его голос едва слышно шелестит напротив кожи Дина. — Ты действительно хочешь этого? — спрашивает Дин, звуча так, словно он совершенно поражён тем, что его спросили. Кас хочет пнуть себя за это. Однако он просто кивает, всё ещё полностью поглощённый Дином, не в силах даже подумать о том, чтобы отпустить его. — Хорошо, тогда, конечно, я это сделаю. Конечно, он сделает. Конечно, будет, потому что Дин именно такой человек. Он настоящий, с огромным сердцем и бесконечно прекрасной душой, и он настолько откровенно искренний, что Кас чувствует, как его следующие слова ускользают от него ещё до того, как он успевает их обдумать: — Я хочу, чтобы ты вернулся в нашу спальню. Он чувствует, как всё тело Дина замирает, как он удивляется всего лишь через секунду после того, как слова вылетают из его рта и попадают в их маленький пузырёк. И почти сразу после этого он ощущает, как внезапное напряжение в конечностях Дина ослабевает. — Я думал, ты хочешь не торопить события? — Дин усмехается. — Прошло едва ли две недели. Кас пожимает плечами, стараясь выглядеть непринуждённо, лицо всё ещё спрятано на шее Дина. — А что, если я был неправ, что тогда? Всё-таки, похоже, я много в чём ошибался. — Эй, — прерывает Дин, отстраняясь, чтобы посмотреть на Каса. — Не надо этой ерунды с самобичеванием. Мы обещали друг другу. Они сделали это во время первой встречи с новым психотерапевтом. Джоди Миллс очень рекомендовала Донна, медсестра Каса, которая стала их хорошим другом. Она отзывалась о ней с такой любовью и гордостью, что Дину и Касу потребовалось лишь мгновение, чтобы согласиться позвонить ей и назначить первую встречу. Им понадобилось десять минут, чтобы понять, что Джоди и Донна на самом деле вместе уже много лет, но это история для другого дня. Дело в том, что они были на сеансе у Джоди всего два раза, но это уже помогло им построить что-то более прочное. — Хорошо. Вернись в нашу спальню, пожалуйста? Дин улыбается ему, прежде чем приблизиться и захватить рот Каса в поцелуе. Он чувствует, как его губы кривятся в улыбке, когда они целуются, и тянется за губами Дина, когда тот отстраняется для второго поцелуя, который Дин — к счастью — ему позволяет. — Ладно, — соглашается Дин, отстраняясь, слегка запыхавшись. — Я разложу свои вещи, пока ты будешь на работе. — Хорошо, — говорит Кас, не в силах оторвать взгляд от его сияющего лица. Боже, он такой чертовски красивый, что это даже несправедливо. — Хорошо, — повторяет Дин, ниже, почти с благоговением. — Хорошо, да. Это не только радуга и бабочки. Новый психотерапевт Каса, Каин — он один из тех, кого ему рекомендовал Сезар, и он проводит сеансы в больнице несколько дней в неделю, что облегчает Касу еженедельный приём — предупредил его заранее: это будет долгий путь, пока Кас снова не сможет полностью доверять себе и другим, и он должен дать себе время. Он также придерживается девиза «Не обесценивай себя», и Кас старается следовать ему. Когда Кас впервые встретился с ним, он вынес из сеанса две важные вещи, которые нужно было забрать с собой и записать, чтобы запомнить навсегда. Первое: повреждённое не значит сломанное. Его отношения с Дином были повреждены без тени сомнения. Кас до сих пор видит это по тому, как Дин не до конца расслабляется, всегда выглядит так, будто Кас вот-вот заявит, что больше не любит его. Он ненавидит это, но ему приходится признать, что он именно так и поступил с ним, и что именно он должен приложить все усилия, чтобы восстановить это. Он может быть повреждён, но это не значит, что он сломан. Его можно починить, и Кас готов отдать свою жизнь за это, если придётся. Он сам, как личность, невероятно повреждён. Это началось с его семьи. То, как его мама и папа использовали его как прикрытие друг перед другом и окружающим миром. То, как его постоянно принижали до степени значимости комнатного растения, если только ему не нужно было покрасоваться в церкви как «младшему из детей Новаков» или как сыну пастора. То, как его выгнали на улицу без оглядки, едва ему исполнилось шестнадцать, только потому, что он имел наглость любить свободно, кого хотел, не обращая внимания на их половую принадлежность. Он не знает, возможен ли обратный путь. Он также не знает, готов ли он посмотреть на это более пристально. Он не общался с родителями уже несколько десятилетий и не испытывает в этом особой потребности. Он точно знает, что хочет позвать Габриэля и рассказать ему о том, через что ему пришлось пройти, потому что, несмотря ни на что, Габриэль этого заслуживает. Габриэль был рядом с ним и в плохое, и в хорошее время. И хотя они видятся не так часто, как раньше, Кас знает, что может рассчитывать на своего старшего брата, и он достоин хотя бы шанса узнать, через что пришлось пройти его младшему брату. Второе, что он вынес из первого сеанса с Каином: поиск не означает потерю. Он всегда знал, даже в свои тридцать пять лет, что всё ещё ищет что-то — что угодно — что могло бы объяснить его предназначение в этом мире. Он так и не нашёл ответа, и, если быть честным, эта мысль до сих пор не даёт ему спать по ночам. Каин сказал ему, со всей серьёзностью мира через свои толстые очки и ясностью своих пронзительных голубых глаз, что это нормально — продолжать задаваться вопросами, даже после тридцати лет. Это не означает, что Кастиэль теряет себя, если он продолжает искать. Кас всё ещё в поиске, прямо сейчас, глядя на Дина. Он прослеживает линию от горла Дина до его бедра, где находится одна из его старых татуировок — падающая звезда со словами «Свобода воли», написанными тонкими буквами — всё такая же идеальная, как в первый день, когда он вернулся с ней домой из тату-салона. Он всё ещё ищет, что правильно, а что нет, но одно он знает точно. Он не потерян и не сломлен, а Дин по-прежнему рядом с ним, держится за него. «И это главное», — думает он. Это самое главное.//--//
Недели приходят и уходят, с разной степенью успеха. Дин и Бенни ссорятся, и в итоге Дин напивается до чёртиков, в основном потому, что чувствует себя дерьмом из-за того, что сказал Бенни некоторые вещи. Когда он ложится спать той ночью, он остаётся один — Кас снова работает в ночную смену, и Дин думает, что, возможно, это к лучшему. По крайней мере, ему не придётся столкнуться с Дином в таком состоянии. На следующее утро, когда он проснулся, Кас проскользнул в кровать рядом с ним и прижался к его спине. — Здравствуй, Дин, — пробормотал он ему на ухо, уже наполовину погрузившись в сон. В то утро Дин решил, что бросит пить. Он научился разговаривать с Касом. Обременять его, о чём Кас просил его столько раз. Даже когда он думает, что не должен, даже когда думает, что обязан защищать Каса от того, от чего он всегда так старательно пытался его оградить. Это нелегко — научиться открываться, даже человеку, которому доверяешь больше всех на свете. Когда они начинают больше рассказывать о своих личных травмах на парной терапии, Дин видит выражение чистого ужаса на лице Каса, когда тот вникает в подробности того, как именно и какими методами Джон Винчестер воспитывал своих детей. Он узнаёт, насколько хреновыми на самом деле были родители Каса, и почему Кас скрывал это от всех. Джоди, их психотерапевт (и, судя по всему, девушка Донны. Сначала это стало неожиданностью, но теперь, когда они узнали её немного лучше, Дин уже не так удивлён), просто потрясающая. Она слушает и дополняет, когда это необходимо, но в основном она просто помогает им правильно сориентироваться в ситуации. Она успокаивает их, когда они становятся слишком вспыльчивыми, и помогает им понять, как им обоим функционировать, как единому целому и как отдельным личностям. Дин решает, что терапия для пар — это, на самом деле, здорово. Это также помогает увидеть вещи в новом свете. Он никогда не понимал, почему Кас всегда отказывался заходить в церковь. Теперь он знает, что это из-за того, через что его заставили пройти родители. Кас никогда не понимал, почему Дин вздрагивал каждый раз, когда тот в шутку произносил слово «сэр». Теперь он знает, что это потому, что Дин никогда не называл Джона «папой», если только тот не был слишком пьян, чтобы ругать его за это. Это не прогулка по парку, это точно. Но в конце дня, когда Дин ложится в постель с Касом, который всё ещё жив и дышит, несмотря на гигантский шрам, который до сих пор виден на его груди, и который Дин не может не отслеживать кончиком пальца каждую ночь, он знает, что они делают это, потому что это важно. — Ты хочешь детей? — спрашивает Кас однажды ночью, прижимаясь к груди Дина, пока рука Дина перебирает путаницу его волос. Они ничего не делают, просто проводят время, прижавшись друг к другу, потому что даже если они не говорят, прикосновения — это реальный способ их общения. Так было всегда, и это, вероятно, не изменится. Дин на мгновение задумывается, прежде чем ответить. — Думаю, да, — говорит он в волосы Каса. — Ты? — С тобой? Да, — немедленно отвечает Кас. Это заставляет Дина рассмеяться. — Что тебе взбрело в голову? — Что ты имеешь в виду? — спрашивает Кас, и Дину приходится подавить смех, потому что он почти может услышать, как хмурится лицо его мужа. — Я имею в виду, — начинает Дин и отстраняется, чтобы посмотреть на Каса — и, как и ожидалось, он хмурится, и он чертовски очарователен. — Тебе известно о том, что Джон — кусок дерьма, и ты всё ещё думаешь, что я был бы хорошим отцом? Кас смотрит на него, его глаза такие насыщенные и такие чертовски синие, что Дин мог бы утонуть в них и никогда не нуждаться в кислороде. — Я не думаю, что ты был бы хорошим отцом, я знаю, что ты был бы хорошим отцом. — Да? — спрашивает Дин, улыбаясь. В голубом свете океана, смотрящего на него, мерцает грусть, но потом она сменяется гордостью. — Если бы я сомневался в том, что ты будешь достойным отцом и сможешь правильно воспитать детей, это означало бы, что я сомневаюсь в том, что Сэм хороший человек. Сэм — это свидетельство того, насколько ты замечательный. Ты вырастил его. Не Джон. Не Бобби или Эллен, хотя они помогли. Ты вырастил Сэма, и одно это говорит мне о том, каким хорошим отцом ты будешь для наших будущих детей, если они у нас когда-нибудь появятся. Кас дерзко смотрит на него, почти бросая вызов, чтобы он ответил отрицательно, но Дин… Ну, Дин слишком ошеломлён тем, что только что сказал Кас, чтобы даже подумать об ответе. Вместо этого он просто прижимается к лицу Каса и целует его до потери дыхания. — Спасибо, — бормочет он ему в губы. Каждая неделя, которая приходит и уходит, даётся нелегко, но Дину нравится думать, что они проходят через этот путь, становясь сильнее вместе.//--//
Кас думал об этом каждый день с тех пор, как они с Дином снова сошлись три месяца назад. У него не было ни единого сомнения в том, чтобы сделать это. Ни малейшей неуверенности. Он вошёл в салон, изложил свою идею и просто взялся за дело. И самое главное, что это было даже не так больно. Кас полагает, что после того, через что ему пришлось пройти в плане физической боли, игла, вводящая чернила под его кожу, — ничто по сравнению с болью в повреждённых нервных окончаниях, сломанной ключице и ребре, а также разбитом колене. Но вот о чём он не подумал, так это о том, как, чёрт возьми, он собирается рассказать об этом Дину. Он сделал это перед сменой, так что у него есть примерно двенадцать с половиной часов, чтобы всё спланировать. Ещё большей проблемой является то, что никто не знает о том, что они с Дином снова вместе. Они оба хотели сохранить это в тайне, в основном потому, что, когда в их дела не суют нос, легче сосредоточиться на себе. Кас уверен, что когда-нибудь они обо всём расскажут, но пока ещё слишком рано. — О чём мечтаешь? — спрашивает Алисия после того, как Кас не отвечает на её вопрос, когда они оба пьют кофе в комнате отдыха в середине своей смены. — Кто тебя так разволновал, парень? Ты кого-то встретил? Кас хмыкает, пряча улыбку, когда делает ещё один глоток кофе. — Нет. — Может, это связано с той классической машиной, которая подвозит тебя перед каждой сменой, кроме сегодняшней, — говорит Сезар с ехидной ухмылкой, наливая себе кофе и опускаясь на стул рядом с Алисией. О нет. Алисия и Сезар вместе — это рецепт катастрофы, особенно когда они решили объединиться, чтобы сделать жизнь Кастиэля несчастной. — Дин? — спрашивает Алисия в недоумении. — Он подвозит тебя? Кас невозмутимо пожимает плечами. — Мы живём вместе. — Да, и я думал, что это прекратится, когда ты вернёшься на работу, но… Я не знаю, есть что-то в тебе… — говорит Сезар, наблюдая за ним. Кас закатывает глаза, допивает свой кофе и опускает бумажный стаканчик в мусорное ведро. — Хватит говорить о том, что я делаю или не делаю с Дином, и возвращайтесь к работе. Я хочу, чтобы эти заполненные карты были у меня на столе в течение следующего часа, Алисия. Си, пожалуйста, дай мне знать, когда мы получим результаты анализов моего пациента из седьмой палаты. Он знает, что не сможет вечно избегать их вопросов. Они с Дином уже даже говорили о том, чтобы пригласить их коллег к себе, чтобы рассказать им обо всём. Но пока они ещё не готовы делиться всем этим с кем-либо. Кас теряет себя в ритме очередной смены, по-прежнему внимательно прислушиваясь к сигналам, которые подаёт ему его тело. В конце концов, он по-прежнему находится на реабилитации, а ведь ещё не прошёл целый год после аварии. Он всё ещё ходит на физиотерапию, и она продолжает надирать ему задницу. Однако он почти не чувствует боли в рёбрах, где ещё не высохли чернила. Когда он возвращается домой в тот вечер, чуть позже девяти, Дин лежит на диване с книгой, и один только взгляд на него говорит Касу, что у него был плохой день. — Привет, — говорит Дин, когда Кас снимает ботинки и пальто, оставаясь в своей бордовой больничной форме. — Как прошла твоя смена? — Без происшествий, — отвечает Кас, проходя к нему и опускаясь на диван. — Как прошёл твой день? Дин тут же тянется к нему, притягивая его ближе к себе, и Кас одновременно измучен и благодарен, восторжен и напуган. — Дерьмово. Но я рад, что ты здесь, — шепчет Дин ему в шею, прежде чем отстраниться и посмотреть на него. — Ты голоден? Кас качает головой, тут же снова прижимаясь к тёплой коже Дина. Он прошёл путь между больницей и домом (на этот раз без музыки, чтобы не попасть под машину, ну, знаете, всякое бывает), а ноябрь в Южной Дакоте, безусловно, становится весьма холодным. — В холодильнике есть кое-что на потом, если хочешь. Лосось и паста. — Мой герой, — говорит Кас с улыбкой, закрывая глаза, наслаждаясь теплом объятий Дина. Некоторое время они просто лежат так, прижавшись друг к другу на диване. Кас никогда не чувствовал себя в такой безопасности, как в руках Дина, и за последние три месяца это чувство стало только сильнее. Он не знает, потому ли, что в какой-то момент он потерял это, но сейчас он не может насытиться прикосновениями и заботой Дина. — Я кое-что сделал, — говорит он после долгого мгновения, когда они оба молчат, просто дыша вместе. Он чувствует, как сердце Дина мгновенно ускоряется, и внутренне проклинает себя. — Что? — спрашивает Дин, отодвигаясь назад настолько, чтобы видеть лицо Каса. Боже, Кас готов себя пнуть. Вместо этого он просто качает головой, вставая. — Нет, это не… подожди. И прямо здесь и сейчас, посреди их гостиной, через три месяца после того, как они снова сошлись, Кас начинает снимать с себя больничную форму. — Не то чтобы я не любил стриптиз, милый, но что ты… — начинает Дин, но резко останавливается. — Ни хрена себе, Кас. Кас улыбается, глядя на совершенно потрясённое лицо мужа, и в этот самый момент он понимает, что поступил правильно. Дин подзывает его ближе, и Кас без раздумий подходит, наслаждаясь теплом ладони Дина на коже своего бедра, садится к нему на колени и позволяет Дину полюбоваться свежей татуировкой, которая теперь украшает его левое ребро, прямо под тем местом, где находится сердце. — Как… почему, — начинает Дин, прежде чем снова посмотреть на Каса широко раскрытыми глазами. — Кас, милый… Кас видит, как блестят глаза Дина. Ему даже не нужно ничего говорить — Кас может читать его, как открытую книгу. Это видно по тому, как дрожит его нижняя губа, когда Кас говорит: — Ты был нужен мне на моей коже, чтобы я мог носить тебя с собой каждый день и не бояться упасть. В том, как он притягивает его ближе для поцелуя и не отпускает, пока они оба не начинают задыхаться. В том, как он говорит «Я так тебя люблю», когда крепко обнимает Каса, поднимает его с дивана и несёт по лестнице в их спальню. В том, как он прикасается к каждой частичке тела Каса, когда раздевает его — медленно, благоговейно, словно даёт клятву. В том, как он целует его, пока его пальцы дьявольски медленно двигаются внутри Каса, подготавливая его с осторожностью и такой любовью. В том, как каждая мышца его спины двигается вместе с ним, когда он толкается в него впервые за столько месяцев, и Кас почти теряет рассудок от того, насколько это приятно. В том, как он хнычет, когда Кас прикасается к нему, щиплет за сосок, и в том, как он, наконец, хватает член Каса, который был нетронутым и твёрдым, как камень, между ними последние пятнадцать минут. В том, как он смотрит на Каса, разбирая его на части, трахая его так сильно, что Кас, вероятно, даже не сможет ходить прямо на следующий день. В том, как легко он отпускает себя в объятиях Каса, когда кончает с именем Каса на губах, прижавшись лицом к его вспотевшей груди. В том, как он не останавливается, пока Кас не выплёскивается в его ладонь, и даже тогда, когда он становится мягким, и они оба потные и покрытые спермой, он не сдвигается с места. Это проявляется в том, как он осторожно, чтобы не коснуться, целует татуировку парашюта, совсем новую на коже Каса. В том, как он засыпает, прижавшись к Касу. В том, как он говорит ему, что любит его, прямо перед тем, как сон овладевает им. И Кас не сомневается. Кас не сомневается. Кас не сомневается. Кас знает. Кас доверяет. Кас верит. И это самая большая победа.//--//
Дин просыпается от солнечных лучей, заглядывающих в комнату, и от того, что рука Каса пробирается под воротник его футболки. — Привет, — говорит он хриплым и всё ещё сонным голосом, когда ладонь Каса ложится ему на сердце. — Доброе утро, Дин, — шепчет ему на ухо Кас, прижимаясь к его спине. — Доброе утро, милый. Хорошо спал? Кас усмехается. — Хорошо. Ты вымотал меня достаточно, так что да. Дин ухмыляется, его глаза закрываются, когда он позволяет себе погрузиться в комфорт этого момента. Только он и Кас, обнимающие друг друга на фоне восхода солнца. Только он и Кас, и татуировка прямо под его сердцем с тем, что Дин сказал ему в ту роковую ночь несколько месяцев назад. Только он и Кас, впервые за более чем год занявшиеся любовью прошлой ночью. Только он и Кас, каким-то образом более сильные и влюблённые, чем когда-либо. Если бы кто-нибудь сказал ему всё это несколько месяцев назад, когда он лежал без сна в своей постели и был уверен, что Кас просто разлюбил его, он бы, наверное, рассмеялся им в лицо. Он не слышит, как звонит телефон, возможно, потому, что он находится на полпути к фазе между сном и бодрствованием — он ничего не может с этим поделать, руки Каса такие чертовски удобные — но он прислушивается к Касу, когда тот отвечает. — Алло? О, привет. Почему ты звонишь так рано? … Я думал, ты в Лос-Анджелесе на этой неделе? … Да? … Прости, что? Это вырывает Дина из полусонного состояния, и он оборачивается, чтобы посмотреть на Каса, который только что отстранился от его спины и принял сидячее положение. Затем Кас… Кас просто начинает смеяться. Он смеётся так, как Дин, возможно, никогда не слышал раньше. И он прекрасен, когда делает это. Он смеётся всем телом, его синие глаза искрятся чем-то, чего Дин ещё не понимает. Он смотрит на него и смеётся, и это самый восхитительный звук, который Дин когда-либо слышал. — Бальт, мне придётся тебе перезвонить, — говорит он в трубку, его глаза не отрываются от глаз Дина. — Что происходит? — спрашивает Дин, когда Кас швыряет телефон куда-то (Дин уверен, что слышит, как он ударяется о что-то в левом углу их комнаты). — Я… — начинает Кас, глядя вдаль, туда, куда он бросил телефон, а затем поворачивается обратно, чтобы посмотреть на Дина с неопределённой улыбкой на лице. — Мы официально развелись. — Что? — Я не знаю! Ты… ты когда-нибудь подписывал бумаги? О, чёрт. — Я… да, я… Чёрт, Кас. Когда я вернулся из поездки с Сэмом, я подписал, но уже в следующий час я был с тобой у Чарли и Джо, мы вместе всё уладили, и теперь мы здесь, но я никогда… — Ты никогда не посылал их. Это сделал Сэм. Дин на мгновение чувствует себя преданным, но потом вспоминает, что его брат не знает. Это очень эффектно обернулось против них. — Чёрт. — Детка. Всё в порядке. Мне всё равно. — Тебе всё равно? — Нет. Перевернись. Кас отказывается говорить, пока они не возвращаются в прежнее положение, и Дин позволяет ему — вероятно, потому что ему это нравится, и в его мозгу сейчас всё перепуталось. Он ощущает себя не в своей тарелке, зная, что они больше не в браке. Он чувствует себя преданным собственным братом, но понимает, что это несправедливо, потому что Сэм не сделал ничего плохого. Кас, должно быть, чувствует, что он переживает что-то внутренне, потому что он осыпает поцелуями его плечо, шею и позволяет своей руке вернуться туда, где она лежала на сердце Дина. — Дин. — Что? — Я люблю тебя. Дин тает, потому что он сопливый сукин сын, подайте на него в суд. — Я тоже тебя люблю. — Выходи за меня замуж снова. Дин уверен, что ослышался. Не может быть… — Дин. Ты должен сказать «да» или «нет». Он чувствует, как Кас берёт обручальное кольцо, которое он до сих пор носит на цепочке, покоящейся у него на груди, и возится с ним, ожидая, пока Дин возьмёт себя в руки. — Да… Да, конечно, я выйду за тебя, Кас. Он ощущает улыбку Каса, когда тот впивается поцелуем в его шею. Конечно, он выйдет. Конечно, выйдет, потому что Дин именно такой человек. Он из тех, кто любит и живёт с такой страстью, что это становится частью его самого. Он из тех, кто в одно мгновение снова выходит замуж за Каса, через несколько минут после того, как узнаёт, что их развод окончательно оформлен, через несколько недель после того, как они решили работать над восстановлением того, что разрушилось между ними. — Ты уверен? — спрашивает Кас, явно ошеломлённый. Дин кивает, потрясённый, испуганный, совершенно обескураженный тем, что только что произошло. — Никогда не был так уверен, милый. И там, в безопасности своей спальни… Дин и Кас находят дорогу друг к другу. Они дома.