Последний сын

Рокэ двадцать, и это больше, чем когда-либо было любому из сыновей Алваро. Никого из них он не видел двадцатилетним. В Рокэ всë ещë угадываются по-подростковому изящные черты, привычная манера заправлять прядь волос за ухо. Нет никакого рубежа, который можно было бы ощупать рукой, словно редут, и объявить себе — именно здесь мальчик становится молодым мужчиной. Нет никакого решения, которое перевернуло бы всë. Выстреливший в собственного генерала, Рокэ продолжает коситься на отца из-под ресниц, словно непокорная лошадь, ищущая возможности взбрыкнуть. Стал ли он старше? Когда он стал старше? Или, может быть, Рокэ давно прошёл эту границу, но без его руководства. — Я должен объясниться? — Нет. Я выслушал Вольфганга и вполне доверяю его словам. Твоë мнение не требуется. — Даже осуждённым обычно дают право на последнее слово, — взбрыкнуть ему всë-таки удаётся. Гордо вздергивает подбородок, словно и правда представляет себя на суде. — Ты ведь не думаешь, что мы здесь для того, чтобы устроить над тобой трибунал? — Алваро достаёт пистолет, уперев рукоятку в грудь Рокэ. Тонкие пальцы машинально принимают оружие. Лошади, видя, что люди остановились, принимаются флегматично щипать траву. — Тогда я не понимаю, — хмурится Рокэ. — Если мы не собираемся говорить про Карлиона, то про что? — Мы будем говорить, о чем захочешь, и уйдём отсюда после того, как ты сделаешь выстрел. Ствол пистолета, до того направленный Алваро в грудь, моментально уходит в сторону. — Лошади, — догадывается Рокэ. Ничего не подозревающие животные продолжают жевать траву, стегая себя по бокам хвостами. — Пока я ехал сюда, — Алваро останавливается, подбирая слова, — пока я читал письмо фок Варзов, я почти поверил, что ты научился выбирать. И хочу убедиться — выбирай. — В чëм они виноваты? — А в чëм был виноват генерал Карлион? — Его решения были несвоевременными. — А твои продиктованы сентиментальными чувствами. — Время? — Зависит от того, насколько сильно ты хочешь, чтобы я поскорее уехал. Думаю, что достаточно, чтобы мы не простояли здесь до вечера. — Я могу задать вопрос? — Рокэ отворачивается от него, прикипев взглядом к лошадям, не чувствующим опасности. Пистолет бесцельно смотрит в землю. — Сколько угодно. — Как зовут лошадь? — Иволга. Она досталась мне у бергеров. — Спокойная. Матери бы понравилась. — Наверное. Не помню, чтобы она когда-то особенно любила прогулки на лошадях. — Не прогулки. Она часто разговаривала с ними... Но не со всеми... Отец. — Спрашивай. — Она меня... — Рокэ замирает на секунду, словно не желая говорить при нëм слово, которое, по его мнению, Алваро будет просто непонятно. — Как никого из твоих братьев. Не представляю, что заставило тебя сомневаться. Рокэ неожиданно тонко усмехается. Это горькая злая усмешка, до странного меняющая его лицо. — Слишком много рябины в доме. Везде, кроме моей комнаты. Алваро не представляет, что ответить. Ему всегда казалось, что он успел отправить Рокэ в Талиг вовремя. Достаточно рано, чтобы он не услышал о себе ничего из того, что... Но отвечать и не требуется. Улыбка гаснет, и Рокэ оборачивается к нему, пристально глядя в лицо. — Та женщина в длинном платье и с синими глазами. Вы ведь тоже её видели? — Видел. Только в ту ночь. — А мама? Она видела? — Я никогда не спрашивал. — Значит, только мы двое, — заключает Рокэ, сжимая губы. — Карлион был плохим генералом. Фок Варзов ценнее. Птицу на горизонте Алваро замечает первым. Привычка целыми днями смотреть вдаль, ища подсказку в расположении вражеских орудий. Поэтому действия Рокэ он предугадывает на шаг вперëд. Интрига заключается только в том, сумеет ли сын сбить птицу из чужого непристрелянного пистолета. У него получается. — Я выполнил условие. Выстрелил и убил. Спасëнные лошади нервно прядают ушами, втягивая ноздрями раздражающий пороховой запах. Алваро отрицательно качает головой. — Ты не смог выбрать. Это всë, что я увидел. *** — Ну? Что ты от него узнал? — Вольфганг кажется недовольным, но Алваро знает его достаточно, чтобы угадывать за этим небывалое волнение. — Что мой сын питает некие сентиментальные чувства к моей лошади, которую видит впервые в жизни. — Тебе кажется, что сейчас время для шуток? Алваро оглядывается по сторонам, но не находит в кабинете фок Варзов ничего, кроме графина воды. — Знал бы ты, как я не люблю Торку, Вольфганг... И что в ней только находят. — Не увиливай. Выпьем, если хочешь, но сначала объясни нормальными словами, что решил насчёт парня. — Одолжи мне перо и бумагу... Подпись на чистом листе выходит неожиданно размашистой, как будто самодовольной. Но Алваро, поморщившись, решает не портить ещё один лист. — И как это понимать? — Вольфганг всë-таки выставляет перед ним рюмку, наполненную чем-то тёмным. В местные алкогольные изыски Алваро старается не вникать со времён юности — легче выпить и не задавать вопросов. — Ты ведь дожидался моего возвращения не для того, чтобы потребовать ужесточить его наказание? — Наоборот, — признает Вольфганг. — И всë ещё собираюсь отговаривать тебя, если ты вдруг... — Тогда бери, — Алваро подталкивает к нему чистый подписанный лист. — Моя подпись под любым твоим решением. — Алваро... — Ты в любом случае не поступишь строже, чем мог бы я. И ничего не сделаешь ему во вред. — Хорошо, — вдруг соглашается Вольфганг. Резким жестом опустошает свою рюмку и наливает заново. — Давай хотя бы напьёмся, пусть щенок до утра промучается в ожидании решения. — Давай, — разрешает Алваро. — Она так часто говорила, что я к нему несправедлив, что я запоздало начал этому верить, Вольфганг. Ты знаешь кого-то, к кому я был несправедлив? — Конечно, знаю. К себе. У настойки вкус рябины, тревожный и горький, настойчиво напоминающий о непоправимом. *** Рокэ двадцать два, и Алваро надеется оставить его в Талиге. Уже не под присмотром Арно, конечно же, но хотя бы будучи точно уверенным, что обо всех выходках сына будет от кого узнать. Напрямую в письмах друг другу они, кажется, не обсуждали ничего, кроме здоровья Долорес, а позднее — ничего не значащих распоряжений. Арлетта проходит сквозь небольшую толпу гостей, словно воинственный линеал, разгоняя их пышными волнами бордового платья. — Это твой цвет. Я видел много красивых девушек на островах, но никому он не был бы так к лицу, — Алваро принимает в ладонь её тонкие холодные пальцы. — Я надеялась, что ты заменишь мне на этом приëме Арно, раз уж он опаздывает, но не ожидала, что ты так же плохо будешь делать комплименты. — А он опаздывает? — цепляется за самое значимое Алваро. — По традиции. Поэтому я и хотела призвать на помощь одного из вас. Рокэ не будет злиться на меня, издали, в силу своей близорукости, я не отличила бы вас одного от другого, но его синий камзол и моë платье... Позволим плодить безвкусицу другим. — Я всегда готов одолжиться из гардероба Лионеля, если вы потребуете вас сопровождать, — паршивец Рокэ склоняет голову ниже необходимого, а потом бросает на Арлетту смеющийся взгляд. — Не вздумай... Хотя и правда, найди Лионеля, я уверена, что его уже взяли в оборот ушлые девицы, а мне не хотелось бы так быстро обзавестись невесткой... — Я найду его и верну под ваше руководство до конца вечера, — Рокэ всë-таки тоже удостаивается снисходительно протянутой руки, которую выразительно целует. — А Эмиль? — Эмиль достаточно предсказуем, чтобы его не требовалось искать, — Арлетта кивает в сторону кучки громко спорящих молоденьких офицеров. Эмиль, вероятно, предполагается где-то в её центре. Рокэ моментально отправляется туда, уже позабыв про Лионеля или решив собрать рядом с собой как можно больше Савиньяков. — Я буду вынуждена вернуть твой комплимент, — Арлетта перехватывает Алваро под локоть. — В чёрном ты производишь потрясающее впечатление. — Не такое, как мне хотелось бы. — Надеялся, что приведëшь сына, и все алчущие взгляды переметнутся в его сторону? — Это было бы логично. У него пока нет невесты. И репутация не настолько... — Нет, Алваро, Рокэ бесполезно ловить... Он выберет ту, кого захочет сам. Как в легендах про Рамиро. Алваро фыркает, не сдержавшись, но позволяет провести себя через залу под любопытными взглядами гостей. — Как раз поймать его проще простого — легендами про Рамиро. Как любого безмозглого мальчишку-кэналлийца или марикьяре. Но я тоже должен вернуть комплимент. Уже и не припомню, сколько тебе было лет, когда ты так же плохо лгала. Рокэ улыбается, держа наотлëт наполненный бокал. Он красив, оскорбительно красив. Наверное, настолько, что этого не замечает только младший Савиньяк, совершенно искренне болтающий с Рокэ. Его лицо не омрачается завистью или показным пренебрежением. Мальчишка, схвативший за рукав долгожданного собеседника и готовый смеяться вместе с ним до зари. Это было правильное решение. У Рокэ будет друг — такой же, каким однажды стал для Алваро Арно. — Я предпочёл бы, чтобы он был похож на деда. Или на Салину. Или, может быть... — Или?.. — На кого угодно, только настоящего, а не на церковные витражи. Тем более, что о святости там и речи нет. О том, что витражи для него ассоциируются с синеглазой девушкой, а не с благонравными святыми, Алваро легко умалчивает. — Я не солгала, — Арлетта отпускает его и тут же перехватывает ладонь. — Вы действительно слишком похожи. И не спорь — я еще помню тебя юным, пусть даже на десяток лет старше, чем он сейчас, что с того. — Забудем. Позволите танец, графиня Савиньяк? — Безусловно. Только вот там, ближе к центру зала, иначе, боюсь, что мой вечно опаздывающий супруг не разглядит мой новый туалет во всех подробностях. *** Как ни странно, Рокэ и правда приводит Лионеля. Тот откровенно не понимает, зачем его оторвали от разговора, но галантно предлагает матери руку и уводит её в очередной танец. Эмиль где-то успевает благополучно потеряться, и Рокэ остаётся стоять рядом с Алваро. Их не беспокоят, то ли опасаясь получить двойную порцию хорошо выверенного презрения, то ли просто утомившись достаточно долго уже тянущимся вечером. — Я собираюсь поехать с вами на границу, — набравшись наглости, заявляет Рокэ. — Нет. Это моë окончательное решение, и я говорил, что не намерен его обсуждать. — Я могу поехать не с вами, а с любым другим полком, так даже предпочтительнее. Никто не скажет, что я воспользовался протекцией, а если кто-то и посмеет... — То ты устроишь мне дуэль в расположении армии, и мои офицеры моментально подхватят эту романтическую пошлость. — Я когда-либо позволял вам усомниться в себе на поле боя? — Рокэ разгневанно оборачивается к нему всем корпусом. — Любой другой дворянин, имеющий чин полковника... — Подчинился бы маршальскому приказу и не просил повторять его дважды, — прерывает его Алваро. — Протяни руку. — Что?.. Моментально потерявший запал, Рокэ хмурится болезненно-вопросительно, но протягивает ему раскрытую ладонь. Алваро поворачивает её — пальцы тёплые и сухие, унизанные кольцами. — Которое из них значит меньше всего? Рокэ, всë ещё не понимая, чего от него ждут, снимает одно из колец. — Я выиграл его в карты. На прошлой неделе... Ничего особенного. — Достойное времяпрепровождение. Ему всегда казалось, что придётся подгонять фамильный перстень под слишком тонкую кисть Рокэ, но выходит почти впору. Так же садится и чужое, сменившее уже двух владельцев, кольцо на собственную руку. — Как я должен это понимать? Рокэ похож на вздыбившую шерсть кошку. Эти тонкие пальцы внезапно сжимают запястье Алваро с такой силой, что он с удивлением понимает: вырваться, не привлекая внимания окружающих у него не получится. — Отец? — Ты ведь не надеялся избежать этого момента? — Нет, но... — Рокэ откровенно теряется, не понимая, о чем спросить. — Что-то случилось? Есть что-то, о чем я должен узнать? — Ничего. Ничего не случилось. Главное ты давно уже знаешь. Ты — Алва. *** Тёмная фигурка в капюшоне, надвинутом на лицо, уже ожидает его во дворе, сидя на осёдланной лошади. Миниатюрные женские кисти нервно теребят поводья. Он узнал бы эти пальцы и на смертном одре. — Не играй со мной, — одëргивает Алваро. — Люди не любят видеть нас в истинном облике, — капюшон падает, открывая расплескавшиеся по плечам темные тяжелые пряди. Уже мужские кисти держат поводья. Только у Рокэ глаза совсем другого цвета. — Я не собирался смотреть на тебя в любом облике, — неприязненно морщится Алваро. Тёмная волна волос моментально светлеет — лицо юное и миловидное, но неузнаваемое. Лошади неторопливо идут рядом. — Мы зашли слишком далеко. Далеко от нашего дома. — Я вас не звал. — Ты нас не звал, — мягко, словно гитарная струна, звучит голос. — Ты никогда нас не звал, повелитель. Но мы всë равно приходили. Но дальше — слишком далеко. Мы не можем покинуть дом, мы боимся... А ты собираешься уезжать. — Так возвращайся. Зачем вы нужны мне там, где не будет моря? — Не будет моря, — завороженно повторяет за ним девушка. — Зачем ты едешь туда, где не будет моря? Там только смерть, одна только смерть, а мы не пойдём за тобой. Ты знаешь, что эта земля пахнет смертью. Мы тоже знаем. Даже создание, которое ты называешь сыном, чувствует смерть... Она уже пустила корни, но крона отбросит ещё более широкую тень. Она говорит «создание», и Алваро чувствует секундное сомнение. Слабость позволить себе переспросить. Узнать наконец правду. Но только что такое правда, если её преподнесли тебе, словно рубаху с чужого плеча. — Я отдал кольцо. — Что нам кольцо? — удивляется она. Секунду назад казалось — по мостовой ступают две лошади, но эхо начинает множиться, словно десяток коней преследует его по пятам. — Железом играют люди. А мы чувствуем кровь. Возвращайся домой... Твоя кровь и наша сила... Сколько мёртвых кораблей ты хочешь, чтобы рассмеяться? Скажи, повелитель, скажи, и не делай больше ничего, мы всë сделаем сами. — Вы ведь приняли его? Тогда, десять лет назад, — он трогает поводья лошади, заставляя её остановиться. Замолкает оглушающий стук копыт. Бледное девичье личико, испорченное только узкими щелями зрачков, выглядит изумленным. — Мы не осмелились бы ему отказать. Никто не осмелится. — Тогда уходи. Мне вы не нужны. И это всë, что я хотел знать. Девчонка шипит на него рассерженной кошкой, показывая острые как иглы клыки, но тут же, жалобно заскулив, теряет свой облик. *** — Ласточки, ваше превосходительство, — словно бы извиняясь, произносит напуганно-сонный постовой. — Сами не понимаем, откуда столько, налетели, как нечисть на праведника. А вы, стало быть, уже из города? Определить вам в сопровождение двоих молодцов? Они, конечно, может, и остолопы, но не годится, чтобы господин Первый маршал и без эскорта... — Определи, — легко соглашается Алваро. На птиц, горестно голосящих в розовом рассветном небе, он не обращает никакого внимания. На солдат, суетящихся, словно разворошенный муравейник, впрочем, тоже. — Хочет ли молодой господин что спросить у судьбы? — скрюченные старые пальцы касаются было луки седла, но тут же испуганно исчезают. — А судьба ведь уже заготовила путь... — Ах ты, ведьма, куда ты опять лезешь под ноги, — испуганно выскакивает к ним давешний полковник, видимо, наконец разбудивший двух своих молодцов, годящихся в сопровождение. Эти двое маячат у него за спиной. — Оставь её, — приказывает Алваро. — Давно меня никто не называл молодым господином. Старуха беззубо улыбается ему, задрав голову с затянутыми бельмами глазами. — Не обессудьте, господин маршал, виноваты, надо было гнать, но ведь подохнет же за стеной, если вдруг... — Достаточно, — прерывает Алваро. — Сажай своих ребят на коней. Тяжёлое серебряное кольцо звонко звякает о дно пустой кружки для подаяния. — Ты же не послушал! — несётся ему вслед. — Молодой господин, ты заплатил и не хочешь услышать ответ? Старуха от пронзительного крика заходится сначала кашлем, потом скрипучим смехом. Один из солдат просто вцепляется в поводья, другой машинально дёргает рукой к груди нащупать эсперу, но, покосившись на Алваро, поспешно опускает ладонь. — Такое тихое утро, — задумчиво произносит Алваро. — Про такое даже стыдно сказать «одно из многих». Старуха остаётся позади. Чёрные птицы легко растворяются в рассветных лучах, наконец замолкая. И наступает тишина.