Печать Агнца

Вторая неделя весны.

Цветение лилии — проклятье для провинившихся перед высшими и нижними силами Регакенцев. И это вовсе не цветок. Лилия — дочь Смерти, владеющей всеми силами и распоряжающейся людскими жизнями. Смерть забирает души, прокладывает им путь в ад или рай и никогда не проявляет милосердие. Она жестока, радикальна и бесчувственна. Она — отражение всего самого злого, что существует в этом мире. Её обязанность — убивать нечестивых и тех, кто посмел пойти против Него и её дочери. Она не родила Лилию. Девушка была выведена из цветка Отца человеком, но не обладала речью. Вплоть до своего совершеннолетия она молчала до тех пор, пока её Отец не снизошёл и не одарил свою дочь речью и небывалой красотой. Лилия была рождена, что проложить дорогу к неизбежному року — к смерти нечестивых, что осквернили святость. Среди тех, кого они осквернили была Лилия, принёсшая своим рождением засыхание почвы и осушение священного Иордана. Те, кто рискнул искупаться в Иордане — умирали. Когда на полях жителей стала расти белая лилия — все умирали от удушья. Лишь некоторые, кто не имел сельского хозяйства, выжили, и стали ненавидеть дочь Смерти. Когда она спускалась на порочный город Регакен босыми ногами и умертвляла землю, озлобленные стали пытаться её схватить. Они разрушили мечети и отказались от религии, веря лишь в то, что не Отец, а они сами преобразят мир, если соберутся силами. На вторую неделю цветения весны Лилию поймали и повесили на крест. В подреберье ей вонзили копьё, руки и ноги были прибиты гвоздями, а под ногами стояла серебряная чаша, в которую капала её белая кровь. За мучениями девушки наблюдали апостолы, неизвестные в белых мантиях и архангел Михаил — один из последователей Отца. Палач Лили не скрывал лица — это был Назар — префект Регакена. — Пусть её кровь очернит череп Евы, ежеле она рискнёт двинуться. Её конечности уже посинели. — Сегодня гибель Лилии! Смерть той, что город умертвляет! — поддержал кто-то префекта, и тот поднял руку, требуя тишины. — Сегодня она погибнет, завтра — воскреснет. Аще она бессмертна, зачем казнить её? — не понял один из двенадцати апостолов и молился, чтобы девушку сняли с креста. — Вонзив копьё ей в сердце и убить. Пока она жива. Как конечности все посинеют, так и вонзит Залман копьё ей прям в грудину, абы намучилась, как мой простой народ. — Сами знаете, на кого руку подняли... да вас же Отец великий не помилует, — возразил архангел, пытаясь воззвать префекта к уму разуму. — Не великий он для меня. Я сам себе Отец Регакену. Так пусть народ мой торжествует, что осквернитель падёт, — настоял на своём префект и кивнул Залману, чтобы тот вонзил копьё Лили в грудину. Череп Евы уже полностью почернел. Префект взял его и передал помощнику, а тот достал череп Адама и соединил с ней. Черепа брата и сестры будут переданы префекту на сохранение в личный архив. Залман замахнулся на Лили копьём, но неожиданно вонзил его себе в сердце. Великий префект потерял дар речи. Залман истекал чёрной кровью, а по лицу его растянулись белые полосы. Люди Назара погибли мгновенно, взглянув на убийцу Залмана. Архангел Михаил моментально сообразил, чьих это рук дело. Апостолы, предвидев смерть помощника префекта, расступились, расстилая дорожку всаднику. Лошадь его была белой, в руках всадник держал лук, а светился он жёлтым. — Чума... — понял префект и попытался убежать, но Чума поразила его стрелой. Префект не умер, а упал Лилии прямо под ноги. Черепа Адама и Евы смотрели на него, и префект заметил испуганные черты. — Даве я приходила к тебе, префект Назар. Не осознал ты... сам же осквернителем и являешься. Тронуть дочь Отца — грех. — Чума вооружилась на него луком, но префект дерзнул встать и взять в руки копьё. Он не успел подойти к Лилии, как оказался прижатым к земле белой лошадью. — Не осознал... — вздохнула Чума и пустила в префекта усыпляющую стрелу. Лишь когда Назар уснул, всадница слезла с лошади и направилась по расчищенной дороге к уже почти не дышавшей Лили. Стрелами она освободила Лили и положила на лошадь. Архангел Михаил рискнуть задать вопрос всаднице: — Разве не Смерть должна была явиться за своим чадом? — Сначала миру является Чума. Смерть — в последнюю очередь, перед агонией, — ответила Чума и умчала с девушкой по воздуху, направляясь в великую цитадель. Архангел и его апостолы улетели следом. В день, когда Лилия должна была умереть, умерли лишь те, кто её ненавидел и своими силами поймал. Ступившая на землю всадница лжеправедности заставила всех людей молиться тому, кто не принесёт миру благодать, а уничтожит его. В тот день перевёрнутые кресты на грудях всех жителей сгорели. В цитадели старались обходить всадницу стороной. Она несла благодать, но пугала своей жестокостью и презрительным лицом. Кто-то думал, что она избавиться и от прислужников, но напрасно. Чуме не были интересны простые рабочие, когда в седле её любимого коня лежала наследница самой опасной всадницы, которую ей было поручено оберегать.Чума отнесла девушку в чьи-то покои и потребовала, чтобы её опоили чем-то, что способно залечить глубокие раны. Лили слышала лишь детский голосок и постоянный смех. Если бы у неё была сила, — она бы открыла глаза и посмотрела на своего спасителя. Лекарь же желанием смотреть на Лилию не горел — боялся, что привлечёт внимание её отца. Лилия проснулась через несколько часов. Её тело прикрывали лишь бинты и тонкая кремовая ткань. Лежала она в мягкой постели совершенно незнакомого ей существа. Стоило ей подняться и осмотреться, как к ней подбежал одиннадцатилетний мальчик с разноцветными крыльями. Метис, который мог жить и в раю, и в аду, потому что его родители принадлежали к разным кастам. Чуть поодаль младшего метиса в белом кресле сидел метис постарше, видимо, его брат. Лили знала о двух братьях метисах. Их мать была серафимом, а их отец демон времени — великий Аскара, который сумел войти в доверие двенадцати и архангела Михаила. Слава отца сделала прославленными и его любимых сыновей. Самаэль одарил Аскару титулом высшего демона, а его мальчиков — рыцарями. Они служили и поклонялись одновременно и Самаэлю, и Отцу. — Гарон, посмотри, как она прекрасна! Ежели красива она, значит мать — создание Афродиты! — Мать её — Смерть. Красива она или нет — нельзя сказать. И шёл ка бы ты от неё подальше... кто ж знает эту Лилию, — заволновался старший и подозвал к себе брата. Мальчишка же назло сел на кровать поближе к Лилии и подпёр подбородок кулаком. Только сейчас Лили заметила маленький шрам на его нижней губе. — Полоумный, — в шутку оскорбил его старший, но мальчик никак не ответил. Лили старалась как можно сильнее прикрывать бюст, думая, что бинт вот-вот её обнажит. Кто ещё видел её обнажённое тело, и не сделали ли с ней ничего греховного? — Кто принёс меня сюда? — спросила Лили, смотря на старшего метиса. Он сидел со скрещёнными на груди руками и спокойным выражением лица, но Лили ощутила себя неловко, стоило только взглянуть ему в разноцветные глаза. — Владыка Чума. — Метис встал, подошёл к постели, схватил брата за шкибот и аккуратно поставил на мраморный пол. Мальчик был недоволен, но, взглянув на Лили, тотчас успокоился и снова улыбнулся. — С кем имею честь? Знаю я только то, что вы сыновья Аскары. — Моё имя Гарон, я рыцарь и мечник, служащий как Самаэлю, так и Отцу. Моего брата зовут Миралиан, он учится летописи и стрельбе из лука. Лили вспомнила Гарона. Однажды она встретила его в Эдеме, где он читал книгу, играл в речке и наблюдал за павлинами. Лили в детстве часто гуляла по Эдему, когда ей хотелось побывать в одиночестве. Её не воспитывали ни мать, ни отец. Лишь ангелы, прислужники отца, да и те не успевали следить за неугомонной на тот момент девочкой. Гарон и Лили подружились. Что произошло, что тем пришлось перестать дружить — одним только им известно, но те ничего не сказали. Известно лишь, что после их ссоры до Эдема дошёл дождь, и с тех пор в сад запрещено ходить. Ещё через день после ссоры на мосту было обнаружено вспоротое тело матери Гарона. После смерти той женщины у статуи перед Эдемом закровоточили глаза, а вскоре она разрушилась. Гарон повзрослел и стал мужчиной. Если раньше Лили позволяла себе назвать его полоумным, то сейчас она боялась сказать что-то не то. Гарон был крепкого телосложения, при себе он всегда носил меч, но пахло от него всё так же — жасмином. — Тебя едва копьём не проткнули. — Гарон снял с пояса серебряную флягу и дал её Лили. — Там вода, выпей, тебе полегчает сразу же. Сколько нужно было влить, всё не влезло — ты плевалась. — Спасибо, Гарон, — улыбнулась Лили, и взгляд Гарона смягчился. — Раны такие глубокие были... я обмотал. Грудь у тебя красивая, — признался Миралиан, и Лили засмущалась. — Мал ты ещё на дам заглядываться, — напомнил Гарон. — На такую прекрасную даму грех не взглянуть! Сам вон оторваться не можешь! А её бледная, как моя накидка, кожа! А её очаровательные фиолетовые глаза! Были бы у меня девоньки в классе такие, я бы в любви им признался... — Об летописях нужно думать, а не о девоньках. Забота твоя — учиться, а не в облаках витать. — Михаил сказал — я невероятный писарь! Оттого и отдохнуть позволил две недели. Я ж с греческого на иврит тексты начал переводить, вот он и опешил. Никто ж из нас не способен тексты такие громоздкие переводить на наш язык родной. — Наш родной язык древнедемонический. — Но ты и не писарь... для писаря любой язык станет родным, а я так долго ивриту учился! — Прошу извинить... — прервала братьев Лили. Братья уставились на девушку — старший с недоумением, младший — с радостью. — Разве вы не должны отпустить меня? — Михаил говорил, что ты должна пойти с нами на собрание. Пока Отец не может, а мать твоя не знамо где, ты дела за них решаешь. Работёнка трудная, но Михаил в тебе уверен, — ответил Гарон. — Какое собрание? — не поняла Лили. — Грядут бедствия. Регакен весь в ненависти поплыл, Михаил решает, как наказывать его будет. Проучить решил прокуратора Назарета и префекта Регакена за то, что те против пошли. Михаил бы терпел, если бы не попытка распять тебя, как Понтий Пилат когда-то распял Иисуса. Кроме бедствий в Регакене случилось чудо — родился метис одиннадцать лет назад. Недавно его дар пробудился. Мать ребёнка вспороли публично, отца четвертовали, а девка та одна осталась. Михаилу ребёнок этот нужен. Готов золотые монеты дать — едва девочку ту ему в руки положить, ибо дар ребёнка — ясновидение. Что должно было случиться, чтобы в Регакене родился метис? Неужели среди людей был тот, кто пошёл против учреждённой идеологии, а вскоре половая связь с бессмертным стала для него погибелью? Регакенцам будет недостаточно смерти изменника — убьют и дитя, ведь у него грязная кровь и прорези на спине. Такие жить в Регакене не должны. Минутное молчание нарушил Миралиан. — Есть хочешь? У нас есть малауах вкусный! Воды одной недостаточно же... — Заладил со своим малауахом! Совсем он не вкусный! — Да тебе ничего не вкусно, Гарон! Халва сырая, хамин солёный, шакшука подгоревшая! У тебя ни вкуса, ни желания еду есть! Разве проживёшь на одной воде и душах грешных? Пока бессмертные не начали от еды вкусной помирать, значит есть я не перестану! — Обжора... чревоугодие — грех, Мирали. Накажет тебя Самаэль — спасать не буду. — А ты Самаэлю не говори, что я еду Назаретскую люблю. — Мирали ехидно улыбнулся, выводя Гарона. — Так хочешь есть? — вернулся он к Лили. — Если твой брат будет не против, — согласилась она, и радостный Мирали на тарелке принёс ей малауах с оливковым маслом и измельчёнными помидорами в мисочке. Блин из маргарина действительно оказался вкусным, как говорил Мирали, и Лили поблагодарила его за перекус. — Напишу летопись о том, как Лилию чуть не распяли, а на Регакен Чума снизошла... — вдохновился Мирали и замечтался о будущей славе, боясь, что этого может не произойти. Однако он пообещал приложить все усилия, чтобы стать великолепным писарем и любимым учеником Михаила. Стать таким — долг перед его убитой матерью, которую он совсем плохо знал. Пока Лили уплетала блин, а Мирали мечтал, сидя рядом с ней, Гарон искал одежду девушке. Из женских платьев только белые и голубые блио матери. Она была такой же худой, как и Лили, отчего Гарон не раздумывая дал ей голубое платье. — Я надену своё. — Пойдёшь к Михаилу в грязном? Немыслимо. Он грязь и кровь не любит, посему бери, что даю. — У мамы нашей такие платья... бери, ты даже нас обрадуешь! — Это вашей мамы?! Убери, немедленно! Испорчу — ещё запомнишь надолго! — Попробуй только испачкать... — пригрозил Гарон и кивнул на платье. Лили поняла, что пререкаться бесполезно, отчего приняла платье, попросив мальчиков отвернуться. — Я уж грудь твою видел, красивая! Чего ж отворачиваться? — не постыдился Мирали, и Лили смущённо опустила голову. — По голове как дам! — замахнулся Гарон, и Мирали послушно отвернулся. Блио легко село на нагое хрупкое тело девушки, его даже не пришлось поправлять. Руками она расправила волосы, посмотрела под ноги и, не увидев мокрых пятен, разрешила метисам повернуться. Мирали не скрыл радости оттого, что блио его матери оказалось на не менее красивой девушке, а Гарон, сам того не понимая, назвал Лилию невероятным цветком. По какой-то причине он стал рассматривать её не как дочь Отца, а как в Эдеме — подругу. После, Гарон и Мирали сопроводили в Великую цитадель, ничего друг другу не сказав. Молчал даже неугомонный Мирали, чему Лили удивилась.