Telaraña

Система здравоохранения - место злачное и на психоз, и на преждевременное облысение на почве все того же нервного срыва, и на другие психические расстройства. Что уж говорить о постоянной сухости рук, доводящей экземе, с радостью плодящейся под слоем резиновых перчаток, мерных подергиваниях глаза и хроническом недосыпе. Черт побери, еще на 2 курсе, после посещения больничного морга, многие из группы, куда с таким трудом попал Паладинайт, просто забрали документы. - Сунь руку в таз. Ищи на ощупь, - уже изрядно облысевший преподаватель пихнул белый контейнер ногой. Внутри звонко булькнуло об стенку. Парнишка окинул мутно-красную жидкость глазами и сухо сглотнул, опускаясь на корточки. - А что... искать? - Фиброзно-мышечный орган ищи, - старичок глухо хохотнул, тут же собирая белесые брови в хмурую складку. - И поторапливайся. Вас, желторотиков, тут еще с десяток. Я богу душу отдам, пока проссытся каждый. Сунь и живее. Наступило гробовое молчание. Такое несоизмеримо давящее, хотя несколько часов назад их блок общежития гудел, рассыпаясь в шелесте пластиковых стаканов. Если уж и пить для ободрения, то из них, чтобы можно было быстро швырнуть в окно, когда "царица" снова придет трясти, подтверждая общепринятый синдром вахтера. Нет, чтобы и дальше свои турецкие сериалы на телике пялить, так она по блокам ходит. И ходит как мышь церковная, ни шороха, ни звука. Такой вот общажный ниндзя, так и норовящий выселить непокорную молодежь на улицу в одних лишь шлепанцах. А ведь они были почти образцовыми, неизменно падающими замертво на кровать, когда добирались до комнат. Всегда подбиравшими, кинутую в испуге, тару по утрам. Правила есть правила, но они искренне не понимали, почему царице разрешалось расхаживать по этажам, разнося спиртное амбре, а им, пережившим очередную адскую сессию и культурно собравшимися с бутылочкой тоника - нет. Несправедливо, черт возьми. - Ну? - преподаватель выжидающе качнулся. - Виктор... давай, - ободряюще зашептали сбоку. Паладинайт в очереди был удачливо седьмым, но даже издалека отметил крайне белое лицо одногруппника. Витек медленно закатал рукав халата, сглотнул, погружая в жидкость по треть фаланг, дернулся и согнулся пополам. Народ шарахнулся в ужасе. Тошнило бедолагу знатно. То ли тоником, то ли утренней запеканкой, купленной в университетской столовой. Но все содержимое желудка отправилось в злополучный таз. Парнишка прополоскался и осел на пол, объезжая прямо на руки приятелей. Кто-то позади коллективно зашелестел пакетом, но, благо, пока просто в него дышал. Преподаватель побагровел и выровнялся, окидывая перепуганную группу. Или выставит вон, красочно обматерив перед начальством, или утопит в нем же. - Так, - он плотно сомкнул губы, втянул воздух и зарокотал. - Эту амебу на койку. Следующий живо сюда. Народ уставился в немой мольбе. Жаль, в бога верить перестаешь довольно быстро. На их факультете уж точно. - А вы... вы не... - Таз не сменю. Вы, паршивцы, сами нагадили в реку из которой собирались пить, - кто-то громко сглотнул. - Так что живо сюда и руку в таз. Фиброзно-мышечный орган. На каждого даю по минуте. Потом вышвырну всех к чертовой матери. Первый ряд ошарашенно потеснил позади стоящих. Студенты поглядывали то в содержимое емкости, где уже ясно были различимы кусочки чужого завтрака, то на покрасневшего от злости преподавателя, яростно скрипящего зубами. Даже по средством тихих пинков, к тазу никто подходить не хотел. Мужичок растер влажный лоб и прочесал их неловкое сборище глазами. - Окулярик, - он скривил губы, но тут же выдал подобие улыбки. - Ты на вид самый адекватный. Проссышься или таки уважишь старика? Все обернулись к нему. Так уж вышло, что в очках он был единственный. Паладинайт молча кивнул, опускаясь на корточки. Его секрет был прост. Горсть валерьянки и пустой желудок. Блевать ему было нечем. Желудок все равно стянуло в спазме, когда рука закатала рукав. Замерла на мгновение и рывком опустилась на дно, принимаясь шарить среди мягких органов. Рот тут же наполнился желчью, но он имел еще один козырь. Просто нужно представить, будто собираешься готовить ужин. Вот печень, немного маслянистая на ощупь и глянцево гладкая. Ее не перепутаешь, если частенько разделываешь, чтобы пожарить с морковью и луком. Вот почка. Она тоже гладкая и чем-то похожа на небольшое сердечко в привычном романтизированном смысле. Селезенка напоминает печень. Но значительно меньше, чем гордость заядлых алкоголиков. Легкое также отличить не сложно. Мягкий ребристый мешок. Вторая почка... и... Паладинайт замечает, что дыхательный ритм наладился. Он больше не слышит оглушающий бой в ушах, только громкие вздохи позади. Ухватывает цель и вынимает, вопросительно поглядывая на преподавателя. Мужчина обнажает ряд желтоватых зубов и весело цокает. - С крещением тебя, желторотик. Далеко пойдешь, если к концу учебы не загнешься. Были у меня на практике знатоки, шарящие в тазу добрых 5 минут и все равно вынимавшие невесть что... Как звать? - Леорио. - Ась? Орел? По кабинету проходит искренний, но крайне сдавленный смех. Паладинайт немного морщит нос, опуская пропуск обратно к остальным. - Леорио. Запеканку он есть не сможет долго, как и остальные присутствующие. - А?

- ЛЕОРИО!

Паладинайт вздрагивает. Обшаривает потолок глазами, затем тихо клацающие настенные часы и наконец лицо напротив. Ох, любимое лицо. На самом деле, лучшее, что можно увидеть утром, даже когда его обладатель заметно злится, постукивая чайной ложкой о край кружки. В легкие тут же забирается манящий аромат свежесваренного кофе. Продолжительная супружеская жизнь подсказывает, что его он не получит, пока не окажется за кухонным столом. Курапика был, эм... очень требовательным по части еды в постели. Но какой же он очаровательный в этом песочном халате. - Доброе утро, лучик, - брюнет утыкается в подушку затылком, выдавая широкую и крайне обезоруживающую улыбку. Парень болтает ногой в тапке, заметно смягчаясь в чертах. - Лучик будил тебя 10 раз. У нас минут 40 до их прихода, а ты хотел приготовить запеканку для Киллуа. Ммм... Мужчина медитативно растирает веки. - Я, наверное... что-то другое... но тоже творожное. - Почему? - Куруто упирается в матрас, удивленно изогнув бровь. Паладинайт облапывает чужой изгиб взглядом и все же садится. - Практика снилась. - Ох... - он коротко смеется, болтая ложку, протягивает под удивленное оканье и тут же склоняется, вжимаясь в щеку губами. - Я понял, о чем ты. Сделаем пудинг. Но нужно вставать, хорошо? - он подкрепляет свои слова кивком, явно ожидая такой же кивок в ответ. Паладинайт прихлебывает из чашки и довольно подставляет щеку. - А можно еще? - Еще кофе? - блондин смеется, постукивая по ней пальцами, снова прижимается в нежном жесте и встает, сосредоточенно хлопнув. - Поторопимся. Гон - парень пунктуальный. Паладинайт согласно пьет быстрее. Они были в разных группах. Пересекались на лекциях, но никогда не разговаривали. Он неизменно сидел впереди. Такой сосредоточенный и невообразимо ровный в спине, будто под аккуратно заправленной рубашкой был затянут плотный корсет. Слишком правильный, как сначала подумалось Паладинайту. В тот день он впервые смог рассмотреть его лучше, ведь задние ряды были заняты полчищем сонных зомби, тихо прихлебывающих из термокружек. Потому опустился через проход и был основательно удивлен, приметив в его ухе небольшой красный кристалл, мерно качавшийся в такт, когда парень склонялся к конспекту. Блондин заправил прядь, сурово сомкнул губы и вскинул руку, вновь уточняя сказанное преподавателем. Леорио отвернулся, весело настукивая ластиком об стол. У пай-мальчика пробиты уши. Забавно. А ведь их трясли словно липку за любой лишний атрибут. Впрочем, как выяснилось позже, парень украшение носил не просто так, потому легко парировал на все укоризненные высказывания. Традиции семьи. Против них не попрешь. Его отец носил такие же. Они бы и не заговорили вовсе. Слишком разные в плане характеров. Слишком далекие друг от друга, хотя жили на одном этаже. Лекция закончилась. Все стали подниматься, чтобы перейти в другую аудиторию. Было бы слишком легко, если б вся начитка материала происходила в одном помещении. Большая часть уже вышла в коридор. Паладинайт неторопливо поднялся, не имея дебильноватой привычки толпиться в узком проходе. Обернулся на неожиданно громкий голос со стороны и... Наверное, он просто хотел, наконец, заговорить с ним, ежедневно наталкиваясь в дверях общей кухни. Хотел, но их первая беседа... - По твоему гомеопатия это выход?! - Это допустимо, - Леорио лязгает портфелем об крышку стола. - Если пациенту ничего не угрожает! - Это обычный сахар! - Пациент этого не поймет! - Тогда какой в них смысл?! - Лечение возможно, если человек будет настроен на благоприятный исход! - Чушь! - Чушь - отрицать подобную альтернативу!!! Парень шумно втягивает воздух через нос. Пусть сам Паладинайт вклинился в его спор с другим человеком, но все же не смог оставить свое мнение при себе. Полностью отметать подобный способ лечения было неправильно. Ипохондрики, порой, готовы сожрать пол аптеки, и если бы не гомеопатия, давно бы забили все палаты больниц. Уж лучше тогда скормить им аскорбинку под видом тяжелой артиллерии и пусть дальше рыщут в поисках своих болячек. Все зависит от случая. - Потому что это ложь! Врач просто кормит пациента пустышками! - Пациент может нуждаться именно в этих пустышках! Блондин стискивает зубы. Бледная кожа обтягивает линию челюсти. Если бы не его обычно спокойный нрав, Леорио бы решил, что тот вот-вот кинется на него с кулаками. Чего он вдруг так рьяно отрицает подобное? Им ведь даже на лекциях рассказывают об альтернативной медицине. - А если человек продолжает принимать лишь пустышки, хотя серьезно болен? Если считает, что это кара божья? - Бредятина какая-то. - Придурок. Паладинайт давится возмущением, разглядывая его абсолютно ровное лицо. Затем отстраняется, когда тот поднимается рывком, подхватывая сумку, и протискивается мимо. Обжигает бедро и исчезает в толпе. Брюнет растирает след тепла на ноге. Божья кара? Черт, он и сам исправно посещал церковь будучи младше. Мог часами стоять на проповеди, тоскливо переминаясь с ноги на ногу, ведь голени неизменно начинали ныть. Послушно зачитывал маме выученные главы Ветхого Завета, бережно листая пожелтевшие страницы. Та книга была старше его лет на 40. Такая ароматная и потрясающе старая, впитавшая тысячи мягких прикосновений. Он любил ее больше, чем коробку жестяных солдатиков или новенький грузовик. Он испытывал что-то сродни проведения, когда подводили к иконам. В храмах даже пахло по-особенному. Такое не передать словами и не забыть. Дрожащее осознание собственной слабости перед чем-то великим и необъятным. Таким величественным и строгим. Но они были под защитой. Так говорила мама. Он верил. А потом его повело в сторону, когда пробегал школьный марафон. Сложило, словно старенькую гармонь и кто-то из старших детей отволок на траву. Стали брызгать водой и тыкать нашатырем. Потом приехала скорая. Врач принялся проминать его живот, пришлось хвататься за его мохнатые кисти содранными руками, задыхаясь от слез. - БОЛЬНО! МНЕ БОЛЬНО! - Давно тебя так крутит? - он надавил мягче, но перед глазами снова заискрило. Переносица взмокла и очки болтались, готовые шлепнуться на пол. Он не знал, что спасать первым: их или собственные внутренности, так и норовившие вывалиться через рот. - Биб... - А? Я говорю, давно тебя так крутит? Сколько раз рвало? Он понял не сразу. Белая футболка услужливо впитала почти всю его утреннюю трапезу. Совсем скромную. Ему с трудом удалось проглотить лишь несколько ложек пресной овсянки. Мама сказала, что это обычное волнение перед субботней проповедью. Он и правда не мог дождаться субботы, влекомый желанием поскорее ткнуться в икону лбом. Живот крутило уже неделю. Молитвы не помогали, как и натирание святой водой. Волнение сделало его таким?.. Пальцы нашарили серебряный крестик под влажным воротником, принялись мять, но его снова согнуло пополам. Врач угрюмо хлюпнул носом и вскинулся. - Парни, реще. Боюсь, до больницы не дотерпит. Врубайте люстру. - Би... - Дыши, пацан. Уж не знаю, куда смотрели твои родители. Но если решил испортить мне статистику под конец месяца - наваляю по первое число. Он улыбнулся совсем беззлобно, хотя звучал до нахального грубо. Протянул пакет и изумленно вскинул проредевшую бровь, когда малец отпихнул его руку, булькнув при вдохе. - НЕТ! - Чо нет то? Блюй в пакет, зачем пол орошать. - Я НЕ ПОЕДУ В БУЛЬ...В... БЛЬ... Мужчина тяжело вздохнул, все же ухватывая за волосы на затылке, пока его смачно выворачивало в подставленный целофан. - В больнице подлатают и будешь дальше скакать. Не ссы. Там тетки добрые. И мамка следом прискачет. - Н... НЕТ! ДАЙТЕ... Д... - Что дать? - фельдшер склонился, цепляя его едва державшиеся очки на место. Нащупал кисть и сдавил, прослеживая шальной пульс. - Биб... - Машинку? Паладинайт вывернулся из захвата и завопил. - БИБЛИЮ! ДАЙТЕ МНЕ БИБЛИЮ! Чужое лицо вытянулось, словно край пергамента. Сделалось красным и влажным, но он проглотил слова. Отвернулся, снова подгоняя водителей. Затем полез в карман, долго шаря наощупь и выудил небольшую икону, прижимая к его груди. Мальчишка всхлипнул, подбирая колени. Всмотрелся в хмурое лицо и беззвучно зарыдал, когда прихлопнули сверху, вкрадчиво кивая. - Есть только это, малыш. А теперь дыши. И он стал дышать. Глубоко. Сжимая чужую мокрую ладонь, словно глянцевый переплет. Крутило, но легкие наконец разжались. Когда стали выносить на носилках, попытался вернуть образок, но тот лишь сипло хохотнул, придерживая металлический край. - Отдашь потом. Когда подлатают. Паладинайт кивнул, запоздало понимая, что даже не узнал его имя. Снова начало мутить. Лампы мелькали слепящим калейдоскопом. Пахло терпко и химозно. Стал бить озноб. Он держался за согревшийся силуэт, иссушенно повторяя молитву. На все вопросы просто кивал, надеясь, что мама вот-вот появится в дверях и заберет домой. Но той все не было. Девушка в медицинском волокне склонилась, успокаивающе гладя по сжатым рукам, попросила дышать в пластиковую маску и считать до 20. Паладинайт вдохнул, но продолжил молиться про себя. Затем провалился в небытье. Такое тягучее и сладкое. Без слез и раздирающей боли внутри. Словно кто-то завернул в мягкое одеяло. Когда разлепил глаза, за окном стало темнеть. Затылок мерзко ныл, но внутренности больше не просились наружу. Он скользнул под простыню, ощупывая живот, наткнулся на край марлевой повязки и глубоко вдохнул. Что же он натворил... В коридоре кричала мама. Почти истошно, будто птица, приготовившаяся заклевать врага. Ей вкрадчиво вторили более глухие голоса. Паладинайт повернулся набок, намереваясь притвориться спящим. Он почти не боялся кожаного ремня, но так боялся, что в храм его больше не возьмут. Может, если бы он... Строчки молитвы запрыгали в голове словно мячики для пинг-понга. Он зацепился за "Отче наш...", заметил блестящий край на тумбочке и тут же ухватил рукой. Поднес к лицу, собираясь приложить к губам и замер. С серебряного образка смотрело не привычное распятие, а здание с резными шпилями наверху. Витиеватая луна со звездой. Красиво, он такое раньше не видел. Огладил выступы и перевернул, надеясь прочесть название храма, но увидел лишь россыпь рельефных завитушек. Вздрогнул, когда заскрипела дверь и спешно сунул его под простыню. Коренастый мужчина широко улыбнулся, огибая его койку. Уселся рядом и довольно хмыкнул. Леорио моргнул, вдруг, испытав непомерную радость. - Это вы... - Как пузо твое? Не болит? - Нет... Он довольно кивнул, пришлепывая себя по ногам. - Молодечик. Как швы заживут, сможешь бегать аки козлик, уж поверь мне. Штопают у нас будь здоров. Леорио всмотрелся в ряд желтоватых, но ровных зубов. Кивнул, замечая, что тот поднимается и спешно вытянул руку. - А как вас... - Нурберген. - Нур... - Нурберген. Можно просто Нурик. - Леорио. Можно просто Ори. - Ха, прикольное! Его ладонь крепко пожали. Совсем по-мужски, как жали его отцу. Паладинайт не сдержал благодарной улыбки. Опомнился и нырнул под простыню, вытягивая чужую драгоценность. - Спасибо. Мне вас сам бог послал. А что это за храм? Такой красивый. Мужчина неловко почесал заросшую щеку. - Аль-Харам. - А он далеко? Я бы хотел посмотреть. - Далековато... Саудовская Аравия. Только самолетом можно. Мальчишка сполз по подушке, расстроенно закусив губу. Самолеты дорогие. Даже сложив все подаренные деньги на билет не хватило бы. Но может позже. Когда устроится на подработку. Он стал проговаривать название храма шепотом, чтобы запомнить. Нурберген удивленно охнул. - Малыш. - А? - Какую библию ты просил? Паладинайт смолк, потирая повязку. - Христианскую. - Вот как... - А вы видели его? - М? - Ну, этот храм. Какой он? - Огромный, - мужчина вздохнул, поднимая взгляд к потолку. - Невероятное место. В нем чувствуешь себя рожденным заново. Будто сам Аллах вдыхает в тебя желание жить. Мальчишка отрывается от мигающей лампы и изумленно размыкает рот. Нурберген тихо смеется, похлопывая по койке. - Мир большой, малыш. Больше, чем ты можешь себе представить. Они проговорили до поздней ночи. Кажется, обо всем... Кажется... и о том, чего послушный мальчик знать не должен. Об Аллахе, о людях, хороших и плохих. Об аппендиците, который пришлось удалить из-за воспаления. Что врачам пришлось прогнать его маму, ведь та заявила, что заберет его до выписки. Что ударила медсестру по лицу... О том, что бог един, но везде такой разный. О том, что не всегда слышит чужие молитвы... Что порой человеку может помочь только человек. И показалось, будто родился заново. Будто стал видеть больше, ведь теперь понимал и знал... За вопрос о чужой религии дома выпороли так, что больно было сидеть. Хотя продолжали твердить, что сделали это из-за того, что Леорио отдалился от бога. Паладинайт подумал, что наоборот стал ближе. Стал носить чужой подарок глубоко в кармане и прятать под подушку. Сам дошел пешком до больницы, чтобы извиниться за поведение мамы, но смутился и оставил шоколадку на информационной стойке. Стал наконец посещать школьную медсестру, когда одолевали мигрени, ведь в их семье "сатанинские пилюли" не приветствовались. Стал, вдруг... стал дышать свободнее, хоть и понимал, что все меньше понимает родных. Таких любимых, но порой... жестоких?.. Когда в 16 признался маме, что хочет пойти учиться на врача, та зарыдала. Когда собирал вещи, собираясь на первый вступительный экзамен, никто с ним не говорил. Чемодан громыхал по бордюрной плитке. Скопленных денег едва хватило бы, чтобы покрыть 3-дневное пребывание в столичном мотеле. Благо он крепко сдружился с соседским мальчишкой, поступавшим в тот же университет, так что все траты поделили на двоих. Перебивались крекерами и коротали бессонные ночи, громыхая дешевым пивом. На двоих поделили и радость, увидев свои имена в списке прошедших на бюджет. Его было предпоследним, но все же было. Он смог сам, во многом помогли учителя, торчавшие с ним на дополнительных до глубокого вечера. Помог Нурберген, не раз твердивший, что все получится. Подкинувший их прямо до столицы на своей старенькой тойоте. Оплативший номер еще на неделю из собственного кармана, пока распределяли по общежитиям. Приехавший на приветственную церемонию в немного растянутом костюме и такой неуклюже взволнованный, когда обнимал после. Тайком утирающий глаза и грозно бубнящий, пока тихо хохотали под рукой. Такой родной. Остававшийся рядом, когда было больно и тяжело. Когда его не стало Паладинайт был рядом, но ничего сделать не смог. Затем не мог найти себе место и все заливал алкоголем. Подумывал бросить врачебное дело, но на глаза попался чужой оберег. Проплакал навзрыд до утра, но к учебе вернулся. С семьей после поступления не общался. К родне Нурика приезжал на все праздники. Копал грядки, чинил краны, баловал малышню сладким. Стыдливо вспыхивал, когда щедро хвалили за мелочи. Спрашивал, чем еще может помочь, пока не закончились каникулы. Прощался с тоской и неизменно уезжал с забитым под завязку чемоданом, хотя твердил, что ни в чем не нуждается. Седая женщина лишь недовольно цокала, поправляя платок. - Ай, Оричка, насквозь вижу. Не пропадет. Не пропадало. Никогда. Хотя таких запасов провианта в их блоке больше не имел никто. - Уууу, повезло тебе с семьей, - сосед по комнате неизменно присвистывал, пока Паладинайт наполнял холодильник, кропотливо расставляя десятки банок. Оборачивался под конец и коротко жевал губу, согласно кивая. Семья. Да, они ему как семья. Без них он бы не справился. Для них сделает все, что сможет. А то, что не сможет, все равно сделает, пусть никогда не был силен в починке кухонной утвари. Мир большой. Словно огромный муравейник, где мельтешат миллиарды самых разных людей. И порой чужие гораздо ближе родных. Он почувствовал это, когда снова наткнулся на него в коридоре, но блондин молча прошел мимо. Паладинайт почему-то зол. На себя? На ситуацию в целом? - Да он и с общажными своими ужиться не смог, - приятель по комнате ловко отправляет пустую пачку в мусорное ведро. Свешивается со стула и пожимает плечами. - Парень умный, но дико нервный, - он хохочет. - Это не трогай. Это не бери. Тут не дыши. Как перепелка, ей богу. Тихий, пока не ткнут. - А зачем тыкать? - А жить как? Он ж не один в комнате. Остальные не виноваты, что он такой психованный. Психованный... Паладинайт снова садится через проход, хотя позади есть свободные места. Просто, эм... чтобы лучше слышать преподавателя! Но лекционный материал как-то проскальзывает мимо. Он то залипает в стол, то чиркает на листе. Вскидывается, когда слышит о предстоящем тесте и спешно записывает оставшийся материал. Остальные, такие же полусобранные, тоже начинают шептаться, гневно лопатя страницы. Право слово, тест, утром, в субботу. Как-то не по-людски. Но над ними сжалились и дали целых 15 минут перерыва, чтобы перечитать конспекты. Грустно, однако, что свой Паладинайт оставил в общежитии и теперь писал в другой тетради. Преподаватель грузно направился к выходу. Народ нервно зашуршал. Паладинайт стал крутить головой, прикидывая, к кому можно было бы подсесть, чтобы повторить хоть что-то. Цокнул, понимая, что остальные также перекрикивались, надеясь урвать чужой конспект и замер, прислушиваясь к негромкому чтению рядом. Тот никогда не читал его вслух. Куруто, так вроде. Не удивительно, что тот был чуть ли не единственным, кто оказался полностью готов. Плохой балл, конечно, заставлял скрежетать зубами, но предмет этот был 1-ым с конца по степени важности, оттого и определил наплевательское отношение у студентов. Шамиль назвал его психованным. Хм... что ж, если бы сожители Паладинайта лезли в его вещи, он бы прослыл таким же. Студенты чуть стихли, погрузившись в зазубривание. Леорио подпер щеку и стал слушать вкрадчивое зачитывание чужого конспекта. Емкого, без воды. Понятно, почему тот занимал лидирующую строчку по успеваемости. Красный камень в ухе качался туда-сюда и это, вдруг, стало походить на гипноз. Леорио отмер, лишь когда хлопнула дверь. Тест сдал на 70%, но по сравнению с остальными несчастными этот результат оказался очень неплохим. Они снова столкнулись на кухне, когда парень колдовал над небольшой кастрюлей. Паладинайт уже почти не удивлялся, что тот готовит поздней ночью. Остановился рядом, хотя пришел, чтобы набрать воды и подвис на чужой руке, плавно прокручивающей кашу по кругу. - Овсянка на ужин? Блондин немного дернулся, нагло вырванный из собственных размышлений, повернулся и изогнул бровь. - На завтрак. - А утром... почему не приготовишь? - Когда здесь целая толпа? Не люблю я такое. Паладинайт кивнул, все же откручивая кран. Потоптался, гоняя воду во рту и хмуро потянул носом. Не хотел он пить. Совсем. Просто знал, что тот будет здесь. Они, будто проклятые, все время сталкиваются в коридоре. - Слушай, тогда на лекции... - Я вспылил, - Куруто смотрит перед собой. Рука прочерчивает новый круг, сопровождаемая веселым бульканьем. Паладинайт звякает чашкой об раковину и неловко раскрывает рот. - Извини. Он улыбается. - Это ты меня извини... мне не стоило... Леорио разглядывает протянутую руку, тушуется мгновение и крепко жмет своей. - Я бы предпочел полноценные дебаты, а не грызливую полемику. - Согласен. Леорио. - Курапика. Теперь улыбаются оба. Паладинайт опрокидывает муку в миску, коротко поглядывая на часы. Блондин возится позади, нарезая фрукты. Тонко и аккуратно. Так, как умеет только он. Как делал на всех своих первых десертах, до удушья милых. Нередко переделывающихся ни один раз, пока создатель не оставался доволен. Он был таким во всем. Потрясающе аккуратным. А еще добрым. Очень. Готовым, порой, простить очень многое, хотя некоторые его прощения не заслуживали. На общажной кухне они стали часто сидеть по вечерам. В тот вечер он не пришел, задержался на собрании студ-актива и Паладинайт вышел на улицу, чтобы встретить его у входа. Задумчиво задымил, разглядывая кривовато выкрашенный бордюр у дорожки, услышал громкий смех наверху и шагнул вперед, изумленно открывая рот. Из окна летели вещи. Целое множество. Что-то повисло на декоративной ели, что-то уже покоилось на земле. Толпа зевак повысовывалась в окна, шумно обсуждая происходящее. Шамиль выскочил в трусах, выдавая пораженное: "ОГО!" Паладинайт хмыкнул. - Что? Кого-то за задницу схватили на измене? - Не! - А что это за салют тогда? Парень захохотал, потирая руки. - Это они мстят, что их на совет профилактики отправили! - За что? - За прогулы! Больше 70-ти часов пропустили! - Дохренище... сразу видно - платники. И кому они мстят? Себе что-ли? - Старосте! Это он их не прикрыл! - А как прикрыть, если столько прогуливают?.. Шамиль весело пожал плечами, выхватил телефон и стал снимать. Паладинайт дымил. Он в чужие разборки не вмешивался. А зачем? Люди взрослые, сами знают, что по головке не погладят. За такое могут и выселить к чертовой матери. Фильтр загорчил, он затушил его об металлический поручень и двинулся к мусорному бачку, намереваясь ответственно утилизировать, когда на глаза попалась выброшенная рубашка. Белая, с синим воротником. Аккуратно выглаженная, но теперь наполовину утонувшая в свежей луже. Он бы подумал, что она чья-угодно чужая, но желтый рисунок на горловине узнал бы из тысячи. Шамилю досталось распахнутой дверью. Несколько пролетов мелькнули перед глазами. Затем пальцы впились в ручку двери и, кажется, даже оторвали ее. Одному горе-интригану прилетело в нос, с другим пришлось повозиться, ведь он пьяно размахивал руками. Они изрядно поколошматили друг друга, когда Паладинайта стали оттягивать от кряхтящего парня. Напоследок удалось выкрикнуть что-то грязное на столько, что тетушка Гюльджан неизменно отвесила бы ему полотенцем прямо по сквернословящему рту. Он все же вывернулся из чужих рук, закатал рукава, начиная орать так, что всполошенные девчонки у входа позатыкали уши. Он собирался выволочь побитых придурков на улицу, чтобы собрали все выброшенное, но замер, разглядывая бледное лицо в дверном проеме. Куруто встретился с ним глазами и поджал губы. На кафедре долго спорили об его исключении. Приезжали родители побитых дебилов, намереваясь ускорить процесс. Следом приехала бабушка Сульфия и молча хлопнула дверью кабинета. Через полчаса все вышли неожиданно притихшими. Кто знает, какой неизведанной силой обладала эта умудренная жизнью женщина, но Паладинайт отделался лишь выговором. Потом стыдливо просил прощения, но та лишь качала головой. - Они мудрые люди, Оричка. Они все поняли. Kız arkadaşına zarar verdiler mi? Показалось, будто стыд вот-вот польется через уши. Паладинайт ссутулился, пригвожденный чужим убийственно внимательным взглядом. Растер шею и виновато кивнул. - Hayır, büyükanne. Arkadaşımı gücendirdiler. Она широко улыбнулась. - Хороший? - Очень, - Паладинайт склонился, говоря тише. - Он ответственен за посещение занятий в своей группе. Их отстранили из-за прогула. И они... - Küstah aptallar, - она пожала плечами, поправляя край хиджаба. Приподнялась и быстро потормошила темную макушку. Затем потрясла кулаком в воздухе и заговорила громко и строго. Явно показательно для скучковавшихся в конце коридора растерянных фигур. - Не дерись! Не позорь Гюльджан и меня! Мудрые мужчины все решают словами! - она не удержалась и тихо хохотнула в конце. - Ama aptallar sadece yumrukları anlar... Поговори с другом. Он очень добрый мальчик. Он пытался взять всю вину на себя. Паладинайт кивнул, хотя разговор уже состоялся. Немой, полный лишь шелеста травы, пока поднимали разбросанные в потемках вещи. Сломавший что-то невидимое между ними, когда Леорио утер саднящий нос, вкладывая в чужую ладонь небольшой треснувший кристалл. Он искал его с фонариком до самого утра. Чужие глаза сказали больше, чем можно было бы выразить словами. Они почти не говорили, натыкаясь друг на друга в коридоре. Затем Шамиль ткнул ему в руки в контейнер с овсянкой, когда спешно собирались на пары. Сказал, что забыл отдать, хотя принесли вчера. Оставили на столе. Когда их блок расформировали на лето, то всем выдали листы, в которых можно было бы указать имя будущего сожителя. Шамиль быстро начиркал его имя, снова принимаясь шуршать пачкой чипсов. Паладинайт постучал карандашом и тоже написал. В конце августа катил увесистый чемодан, сонно зевая в ладонь. День рождение бабушки отмечали шумно и до самого утра. Он мечтал оказаться в мягкой кровати, кости ныли, вспоминая почти безумные пляски после целой бутылки Ракы... Он уже протянул руку к двери, но натолкнулся на чужую, непривычно светлую на фоне его собственной. Поднял голову и изумленно вдохнул. Курапика поправил лямку сумки, также неловко кивая в ответ. Они написали имена друг друга. Принялись не спеша раскладывать вещи, изредка наталкиваясь друг на друга в довольно маленькой комнате. Удивительно, что оказались в ней одни. В груди немного ныло и Паладинайт тер саднящее место, пытаясь унять странное чувство. Радость? Тревога? Уживутся ли они?.. Куруто закончил раньше и заслуженно растянулся на кровати, открывая книгу. Леорио оторвался от чемодана, удивленно обводя помещение глазами. Чужой багаж тоже был увесистым, но вещей... их будто не было. Он все их сложил в шкафы. Наверняка и раньше так укладывал по определенной схеме. Чем только мог мешать сожителям?.. - Нужна помощь? Пара носков шлепнулась на пол. Брюнет поднял их, сворачивая комком. У него завешен был даже стул... - Не... а ты... ты точно все из чемодана достал? - Да, - блондин сел, откладывая переплет. - И все... поместилось? - Да. Нужна помощь? - Мгм... Чужой лайфхак оказался прост. Аккуратно складывались даже носки и Паладинайт тихо посетовал, что вряд ли сможет поддерживать такой порядок в дальнейшем. Парень лишь улыбнулся, разравнивая края рубашки на покрывале. - Ничего страшного. Все ведь по-разному это делают. Твой стул может быть и завешен, если тебе так удобно. - На моей части какой-то бардак... - Это твоя часть. - М... Эм... - Да? Пришлось сначала вдохнуть, чтобы слова стали выстраиваться в полноценные предложения. Бабушка передала коробку конфет для друга. Она лежала где-то на дне, под грудой вещей. Помимо ее крайне неловкого вручения, в дальнейшем явно придется делать вещи и похлеще. Черт... - А почему... ты ссорился с прошлыми сожителями?.. Курапика подхватил следующую рубашку, немного ведя плечом. - Как ты относишься к тараканам? - Не очень... - Я тоже. А они у нас были вместо домашних питомцев. Причем везде. У вас были тараканы? - Вроде бы нет. А у вас? - Много. Больше, чем хотелось бы. Не могу их винить, - он сипловато засмеялся, разглаживая рукава. - Они приходят туда, где есть чем поживиться. У нас им явно нравилось. - Оу... - Крошки от печенья на полу. Забытые упаковки от сосисок под кроватью. Иногда я находил мусор у себя на полках. Как-то вынул из-под своей кровати недоеденный кусок пиццы. - О... - Зеленой. Будто кусочек мха. - Ымх... - Мягко говоря, - он с усилием вдохнул. - Я был этим недоволен. Молчу уже о том, что они считали нормальным взять что-то из моих вещей и отправиться в этом на пары, ведь свои грязные вещи торжественно везли домой, игнорируя прачечную в подвале. Паладинайт уселся на кровать, почесывая щеку. Блондин помотал головой, прогоняя неприятные воспоминания. - Я бы отселился, но все комнаты были заняты. И никто не захотел со мной меняться, так что... - Шамиль иногда строил из грязных носков домики. Я рад, что теперь мы живем вместе. Слова вырвались быстрее, чем Леорио успел их как следует обдумать. Парень заправил прядь за ухо и широко улыбнулся, пронимая до мурашек. - Я тоже. На удивление, он быстро приноровился складывать все, что нужно. И при этом не чувствовал себя каким-то ущемленным, наоборот. Стал собираться быстрее и не переживал, что костюм на вешалке может пропахнуть чужим пивом или снеками. Привык к овсянке по утрам и стал готовить сам, сразу на двоих, чтобы экономить время и силы. Добавлял туда уже привычный мед и цукаты, ведь так гораздо вкуснее, но не клал изюм, ведь Курапика его не любит. Жизнь потекла спокойно и как-то... уютно. Не приходилось затыкать уши, чтобы повторить материал. Они делали все за пару часов и шли гулять, или по магазинам, покупая все по списку. С финансами тоже стало проще, ведь скидывались на все необходимое. Вскоре подвернулась подработка в поликлинике и часть денег даже удавалось присылать домой. Они много говорили. Обо всем. О некоторых вещах могли не говорить вовсе, уже обтесанные тесным сожительством. О чем-то Паладинайт узнавал случайно. Мог бы и не узнать вовсе, ведь его сожитель неохотно говорил о семье. Но заметил сразу. И ощутил давно забытое чувство почти пожирающей тревоги. Куруто стал носить контактные линзы. Первое время часто ронял их на пол, с трудом приноравливаясь к новому атрибуту. На все вопросы шутливо отмахивался, говоря, что просто часто читает с ночником. Затем в его конспекте он заметил мокрые пятна на страницах и тут же плюхнул им об стол, склоняясь в взволнованном жесте. - Что-то случилось? - М? - Ты плакал? Блондин моргнул, будто фокусируясь на его лице, а затем снова склонился над книгой, неоднозначно взмахивая рукой. - Не совсем. Я был у врача, все нормально. Паладинайт проглотил рассерженный вздох, но плюхнулся на стул рядом. Они играли в волейбол. Готовились к дружескому спаррингу. Куруто играл на редкость хорошо, частенько вырывал чужие изумленные вздохи, метко пасуя с довольно приличного расстояния. И безошибочно целовал пол мячом, пока соперник зло подхватывал его руками, снова подкидывая над собой. В тот день он играл также, только... Только все время тер глаза, из-за чего его щеки даже пошли пятнами. На одном из бросков не успел собраться и мяч прилетел ему прямо в лицо. Матч остановили и он сел на скамейку, неловко отмахиваясь от помощи сокомандников, протягивающих салфетки. По его щекам бежало рекой. Он говорил, что это последствия удара по переносице. Его глаза слезились все время. Иногда он даже не обращал на это внимание, продолжал читать, пока мокрая дорожка убегала в линию светлых волос прямо по виску. Белок покраснел, испещренный множеством сосудов. Терпение лопнуло, когда и каряя радужка пошла красной каймой по краям. Паладинайт наведался к преподавателю по медицинской биологии. Немного не тот профиль, но мужик этот был очень опытным. Паладинайт едва удержал себя на месте, когда тот нахмурился, отрываясь от чьей-то весьма дрянной курсовой. - Я не специалист, но по симптомам похоже на Ирит. Он посещал врача? На прямой вопрос уже в общаге Курапика лишь снова сухо кивнул. Паладинайт почти зашипел, наваливаясь на кровать рукой. - И что он прописал?! - Лекарства. - Какие?! - Леорио. - Какие, черт побери?! Оно становится только хуже! - последнее вырвалось криком. Блондин заметно нахмурился в ответ и отложил книгу, усаживаясь. Они оказались почти вплотную. Чужая радужка теперь была болезненно красной. Что бы ни прописал тот врач, лечение нужно менять и срочно. - Я лечусь. - Чем. - Тем, что мне прописали. - Покажи мне это. Они принялись буравить друг друга глазами. Блондин коротко вдохнул, поднимаясь. - Прежде, чем ты начнешь орать... Я знаю, что это Ирит. Он хронический. Им страдают все в моем поселении. Последствие снежной слепоты. - Снежной... - Не знаю, почему, но мы так и не адаптировалась, хотя живем там поколениями. - Это из-за снега на твоей родине? - Скорее всего. Руки взмокли, их пришлось утирать об штаны, но жест получился скорее напуганным, чем нервным. - Значит, каждый раз, когда ты ездил домой... - Я был в специальных очках. Все мы. Но болезнь возвращается. - А что... родители говорят? Светлая бровь дрогнула и пошла небольшой дугой. Блондин пожевал губу и пожал плечами. - Они считают, что нас когда-то прокляли. Шаманы сказали также. - Ша... ТЫ ЛЕЧИЛСЯ ТЕМ, ЧТО ПРОПИСАЛИ ШАМАНЫ?! - НЕТ! Ты... по-твоему зачем я здесь? - он многозначительно махнул в сторону окна. - Раньше, так и было. Но я привез в деревню антибиотики, затем несколько лет уговаривал людей начать их принимать. И сам их пью! - Тогда... тогда почему не проходит? Он отвернулся, потирая руки. - Я сейчас выясняю. - Я хочу помочь. Бледная ладонь немного дернулась, когда ее ухватили. Курапика помедлил, но сжал пальцы. Кто знает, сколько врачей они обошли. Все разводили руками. Врожденная патология. Может результат кровосмешения, ведь их поселение было относительно небольшим, а чужаки селились редко. С горем пополам они смогли остановить обострившийся Ирит. Но зрение стало стремительно падать. Настолько стремительно, что порой Курапика мог буквально не заметить лишнюю ступень под ногой и его приходилось хватать. Иногда болезненно наблюдать, как тот запинается об что-то на пути. Через ругань, но вскоре хождение под локоть вошло в крепкую привычку. Паладинайт подставлял руку. Куруто оплетал пальцами, игнорируя косые взгляды. Линзы помогали, но каждая медицинская комиссия приносила все более и более отвратительные новости. Курапика будто перестал переживать по этому поводу. Смеялся, ухватывая за руку и натягивал солнечные очки. Вечером терпеливо сидел, когда профилактически закапывали глаза. Леорио стал в этом заядлым профессионалом. Он мог бы и сам, но... Наверное, просто позволял ему этот маленький жест заботы. Они уверенно шли на красный диплом. Уже выбрали клинику для долгожданной практики. Хотели податься вдвоем, слишком привыкшие к присутствию друг друга. Но в один из вечеров, особенно трудных, ведь сессия грозовой тучей маячила на горизонте, Куруто подсел рядом, ухватывая за ладонь. Не так, как обычно. Слишком мягко и от этого мерзко заныло под лопаткой. - Я забираю документы. - Ты... Притормози. Ты вполне можешь!.. - Не могу. Ты это понимаешь. Это прекрасно понимаю и я. Не с нашей спецификой направления. Я буду бесполезен. Навсегда застряну где-нибудь в доврачебном кабинете. Буду делать больничные выписки и это неплохо, но... - Курапика... - Но это не то, чего я хочу. Обстоятельства изменились. Папе плохо, он практически не видит. Он попросил приехать на выходных. Я знаю, о чем он попросит. Я соглашусь. В глазах закололо, но Паладинайт сдержался, стискивая чужую руку. Угрюмо вдохнул носом и захрипел. - Ты вернешься на родину?.. Будешь... будешь лечить людей там? - Там уже есть замечательный врач. - Тогда... Будешь водить людей в горы?.. - Заманчиво, - блондин весело пожал плечами, улыбнулся и вздохнул. - Нет. У моих родителей небольшой кондитерский в соседнем городе. Семейный бизнес, перекочевавший вслед за мной. Я, как единственный наследник, стану его владельцем. - Звучит... неприкрыто богато. Они расхохотались. Затем долго молчали, задумчиво оглаживая руки друг друга. В ту ночь впервые уснули на одной кровати, хотя Куруто не терпел кого-то рядом, когда спал. На утро сказал, что в деканат пойдет один. Через несколько дней стал паковать сумку. Он все решил. Он, кажется, принял это. Отказался от совместной мечты и даже успел позвонить семейному бухгалтеру. Сказал, что так даже лучше, ведь сможет приглядывать за родителями. Их квартира находилась на втором этаже. Весьма удобно. Паладинайт заявил, что будет терроризировать его своим присутствием и дальше. Неловко обнял, провожая до такси, и удивленно охнул, когда словили за выглаженный воротник. Сухие губы ткнулись в его собственные. Мазнули в бок и снова расползлись в убийственной улыбке. Он не нашел подходящих слов и тоскливо стиснул в объятиях. - Я, кажется... я, черт побери, уже скучаю... - Магазинчик в часе езды отсюда. Я буду рад тебе в любое время. - Тогда... могу я поехать с тобой сейчас?.. Блондин удивленно моргнул. - В домашних тапках?.. - Да. - Эмх... нет уж, давай ты переоденешься. - А такси? - Подождет. Мир большой. Но они как-то смогли найти в нем друг друга. Порой, в это даже не верилось... Как и не верилось в то, что в тот вечер он поцеловал его еще раз. Леорио не знал, куда деть руки... Курапика сказал, что все понял гораздо раньше, но просто устал ждать, когда тот наконец перестанет "мяться словно грешник в церкви". Паладинайт был оскорблен до глубины души, но быстро приноровился к этой новой константе в их жизни. Константе, весьма естественной, учитывая все обстоятельства. Они продвигались весьма плавно. Никуда не торопились, вдоволь смакуя свой конфетно-цветочный период. Счастливые и почти обустроившиеся на новых рабочих местах. Однако жизнь привнесла свои коррективы. Они закупались в супермаркете. Собирались праздновать его первый день практики. Он прошел ужасно нелепо, но даже его необходимо было как следует обмыть. Тогда Паладинайт впервые за множество лет встретил маму. Такую непривычно ссутуленную, будто сверху давили руками, перебиравшую коробки с крупами на полке. По спине побежало градом. Будто не было всего: его совершеннолетия и первой щетины. Будто так и остался забитым ребенком, терпеливо ждущим очередной порки ремнем. Он попытался уйти. Избежать этой встречи, но Курапика обернулся, подхватывая наконец найденную бутылку. - Ори, это? - Да, - он просто пошел к нему, хотя каждой клеткой кожи ощутил чужой прощупывающий взгляд. Перенял стекло и опустил в тележку, кивая на соседний отдел. - Что еще? - Папа попросил оливки. Они двинулись дальше по проходу. Куруто по привычке нашарил его руку. Паладинайт сжал, наконец вдыхая чуть глубже. Казалось, что даже ему. Такому родному и близкому было стыдно и страшно рассказать о прошлом... Он познакомил его с семьей. Он не рассказал о них. Они паковали пакеты, когда судьба ущипнула его повторно. - Ори... это ты? Он бы сбежал. Теперь он делал это прекрасно. Гораздо лучше, чем в детстве, начиная со старта задыхаться на 20-ти метровке. Наверное, он бы даже соврал. Убедил ее в том, что она просто обозналась, лишь бы избежать грядущего разговора. Курапика обвел ее глазами, обернулся к нему и коротко закусил губу. Он понял сразу же, ожидая сигнал хоть к какому-то действию. Он знал и раньше, что Паладинайта растили другие люди. Они с мамой были как две капли воды. Он немного дернул за рукав, готовый просто дать деру при необходимости. Леорио не смог подавить сдавленный смешок, понимая, что бежать ему, в общем-то, нет никакого смысла. Наверное... где-то глубоко внутри он ждал этого дня. - Привет, мама. - Ори... - они окинула его глазами, будто не веря, что тот и в правду мог вырасти. - Ты так... - Вытянулся, да. - Сколько тебе?.. Как, должно быть, странно слышать подобный вопрос от собственной матери. Паладинайт, вдруг, почувствовал себя немного пьяным, хотя не пил почти месяц. - 26. - И ты?.. - Я врач. Хирург. Прохожу практику в больнице, - прежде чем она разомкнула губы, намереваясь произнести давно забытое, он опередил ее. - Не надо. - Пророк учил... - Я помогаю людям, как когда-то помогли мне, мама. - Поможет только... - Человеку порой может помочь только человек. Как папа? Она опустила глаза, принимаясь невнятно бормотать себе под нос. Куруто невообразимо спокойно разглядывал ее сухое чтение. Но с титаническим усилием пытался удержать скользящую вверх бровь. Его семья чтила духов леса. Порой Паладинайт просто заслушивался его рассказами о горных богах. Он повстречал очень многих людей за прошедшие годы. Воспитанных в подобных христианских семьях. Но его семья отличалась от них. Мама была болезненна в своей вере. По другому он это назвать не мог. И эта вера будто отняла у нее кусочек жизни, угнетала, заставляла чувствовать себя виноватой во всем и винить других. Сам Паладинайт был прекрасно подкован в этой области. Он так и остался порядочным христианином. И был твердо уверен, что подобное, результат скорее расколотого жизненными трудностями рассудка, чем последствия святого проведения. Бог жил в каждом. Бог жил вместо его матери. Проживал ее жизнь. За все годы, они ни разу не попытались хотя бы связаться с ним. Просто забыли о его существовании, вычеркнув как что-то ненужное. Не признавали его присутствие до сих пор. В груди стянуло, но он поборол это чувство, нашаривая чужую руку. Женщина закончила и обратила внимание на Куруто. Улыбнулась сухо и почти измученно, будто долгие дни обходилась без воды. - А вы его?.. - Он мой молодой человек. Она обернулась так резко, что ему почудился хруст тазобедренного сустава. Впрочем, он бы не удивился. Вряд ли с его уходом что-то изменилось. Они так и остались заперты в клетке. Ее лицо иногда снилось ему. Такое испуганно-гневное, с обнаженной линией зубов и серым языком. Искаженное первобытным ужасом, будто он совершил что-то абсолютно непотребное прямо на ее глазах. Съел младенца или вроде того... Что ж. Наверное, с возрастом и правда начинаешь смотреть на мир иначе. Он выровнялся сейчас. Улыбнулся, ухватывая немного онемевшего блондина за талию и махнул рукой, тут же подхватывая пакет. - Передавай папе привет. До свидания, мама. Они пошли к выходу. Он ожидал гневной тирады вслед. Громких слов о собственной безбожности, а возможно и прямые угрозы. Он обернулся в дверях, влекомый чем-то по-детски трогательным. Он любил их. Все равно очень любил. Она плакала, закрыв лицо руками. Непомерная жалость. Вот что осело на языке. Когда-нибудь это должно было случиться. Возможно, так даже лучше. Так, они вычеркнут его полностью. Больше не подойдут и не заговорят с ним. Да, так лучше. Он все равно разрыдался в чужое плечо, когда добрались до дома. Куруто гладил по голове, умощенной на его колени. Гладил и что-то шептал. Что-то теплое, но как не пытался, не мог вспомнить теперь, сетуя на крайнюю перегрузку нервной системы. Он, видимо, снова вывалился из реальности, потому что отмер лишь на дверном звонке. По ту сторону уже вовсю гневно пыхтели, утопая в шелесте пакетов. Из-за большого картонного было видно лишь вздыбленную светлую челку. Киллуа немного запнулся при входе и картинно забасил. - Доставочка. Распишитесь. Курапика хохотнул, перенимая увесистую ношу. Следом в дверях появился такой же нагруженный Гон и хозяева квартиры изумленно вздохнули. - Куда... столько?.. Вы к нам на месяц? - М? Там вкусняшки, - Золдик кивнул на гору целофана и принялся стягивать кроссовок. - Винчик, погрызушки всякие... эээ... - Всего по мелочи, - Гон по армейски разулся стоя, просто стягивая ботинки носком, а затем снова подхватил за шуршащие ручки. Киллуа переживал, что тяжело, но для него подобное было дополнительной тренировкой, хотя каждый раз приходилось сначала отбить большую часть у светлой макушки, тут же мелькнувшей сбоку. Они расположились на кухне. В ходе веселого разбора выяснилось, что часть пакетов забита домашней выпечкой. Киллуа усердно практиковался и к новому увлечению относился крайне дотошно. Куруто, понимавший его в полной мере, лишь согласно кивал головой, когда тот показывал очередной свой среднячок. - Я... я столько не сожру. И Гона этим пичкать не могу. - Но я не... Киллуа, я говорил тебе... - У него спортивное питание. Куда ему столько мучного. - Киллуа... - И... выбросить жалко... - Хочешь, чтобы выбросили мы? - Паладинайт захохотал, но звук просел на середине, сломленный о меткий локоть в боку. - Умх... Шучу, я шучу! Я, черт побери, съем все. Мы редко готовим что-то сложное дома. - Сначала... сначала попробуйте. Если совсем плохо, мы заберем. Бледные руки сцепились в замок, но тут же подтянули контейнер. Мужчины переглянулись, подхватывая по кусочку, и медленно зажевали, принимая вид истинных ценителей. Чужая взволнованная моська стоила всей отыгранной театральщины. Вишневый тарт был немного переслащен, но сделан на редкость хорошо. Правда Курапике с трудом удалось доказать явное наличие чужих успехов по части готовки. Золдик пыхтел и булькал чаем. - Ладно-ладно... Но остальное не очень! Паладинайт поймал отрицательное и крайне уверенное мотание темной макушки позади и картинно всплеснул руками. Очаровательные чудики. - Ну, это мы выясним утром. Ты обеспечил нас отличными завтраками минимум на неделю. К слову, останетесь у нас на ночь? - Да, - Фрикс кивнул, пододвигая сахарницу. - Но к 2-ум выдвинемся в город. Киллуа хочет новые плавки. Блондин, имевший странную, но милую привычку просто сыпать сахар прямо из тары, кажется, сильно переборщил с его количеством, отвлекшись на чужие подвижки сбоку. Впрочем, согласно кивнул, и стал мешать ложкой ночной кошмар стоматолога. - Ага. Пора бы. А то старые только сжечь. Мы как-то плавали в серном источнике и местная водичка решила внести свою изюминку. Хотя... просто качество ткани, наверно, было плохое... - Изюминку? Окрасила? - Наоборот... растворила пигмент... Я в них был будто голый... Пришлось везде ходить, завернувшись в полотенце... - Источник же? Там и голым можно. - Это стыдобища... в 30 такое недопустимо. Сзади снова несогласно мотнули, но стыдливо осеклись. - Хе-хе. Кстати, - Паладинайт довольно щелкнул. - Уже решили, где проведете медовый месяц? Фрикс медленно кивнул. - Да, я попросил Киллуа выбрать место. Любое, которое он захочет. - Оооо, - Леорио уперся в стол, задорно блестя глазами. - Италия? Франция? Испания? Фрикс неловко покрутил головой, выуживая крайне удивленный вздох со стороны. Золдик звякнул кружкой об стол и весело подпер щеку. Он решение принял быстро, но почти неделю уламывал несговорчивую половинку. Впрочем. Эхехехехе. Рычагов давления у него было предостаточно, чтобы выйти абсолютным победителем. - Не. - Что-то... эм... экзотическое выбрали? - Куруто подхватил новый кусочек. Киллуа довольно заблестел зубами. - О, да. Я выбрал Кубу.