Мне хочется плакать от боли

      Утро как обычно не задалось с самого начала. Лучи солнца пробивались сквозь, покрытое инеем, стекло двухметрового окна и нагло светили в лицо, заставляя веки дергаться, а ресницы трепетать, как крылья весенних бабочек. Осень все ярче давала о себе знать, а моя хандра становилась всё ощутимее. Я не люблю это время: всё вокруг напоминает о детстве.       Иногда кажется что вот-вот вернется мать, накроет ужин и оставит меня одного на крохотной старенькой кухне, где едва ли будет комфортно находиться двум членам семьи, в таком ограниченном пространстве, излишне заваленным утварью и бытовыми «излишествами». Я как обычно поковыряюсь, в предложенной мамой тарелке, не потому, что привередлив, а потому, что эта каша круглый год на завтрак, обед и ужин: повезет, если будет немного соли и хлеб — считай праздник. Под ночь придет и отец, а там, в лучшем случае, я останусь лишь с синяками и следами от ремня, в худшем — остаётся тихо, наедине, зализывать раны и счищать с себя следы насилия. Эти мысли окучивают меня всё чаще, а оттого и настроения нет, от слова совсем. Нет желания вставать с кровати и идти на занятия. Я уже пропустил две недели и постоянно пребывал в прострации. Волосы спутались в колтуны, а под глазами очерчивались глубокие серые мешки, такие, что их можно иронично сравнить с густыми тучами, а посиневшие венки и капилляры выглядели как искры молний среди раскатов грома. Я сам себе напоминал жалкую амёбу, ну или нечто бесформенное, несуществующее и бездыханное.       За все время бесконечного лежания в кровати, у меня было несколько депрессивных эпизодов. Которые резко сменялись маниакальными фазами. Я чувствовал себя беспомощным и жалким, и я мечтал умереть не своими руками: это могло быть что угодно, но лишь бы не я, мне бы просто не хватило сил осуществить это. Но был тот, кто вызывал во мне все чувства сразу, я мечтал убить его, насладиться им, изувечить его, затем себя, чтобы кровь наша стала единой, чтобы она соединилась и смешалась в одну, скрепила нас перед лицом смерти и подарила нам обоим вечный покой.       Я проснулся раньше обычного. Валяться в постели мне надоело, и впервые за две недели я ощутил прилив энергии и сил. Расчесал наконец спутанные волосы, более менее привел в порядок лицо, по крайней мере мешки стали меньше и не такими темными. Достал идеально выглаженную форму, рубашка с изумрудной окантовкой и серебряными пуговицами точно подчёркивала мою принадлежность к хитрым змеям и предательски напоминала о вражде между нами и гриффами.       Случилось то, чего я боялся. Пока шел мимо сквера все смеялись мне в след и перешёптывались, те, кто борзее, жестами изображали отсос и фапающие звуки. На душе стало мерзко и страшно… Джеймса нигде не было. Я неоднократно оглядывался, надеясь поймать его взгляд, но всё бестолку. Насмешки и издёвки сопровождали меня прямо до дверей аудитории. Я приземлился ближе к передним рядам, потому что на задних восседали «хулиганы». Но и это никак не обезопасило меня. В течении всего занятия в меня прилетали клочки бумаги, угрожающие записки и всё, что могло прилететь. Профессор не замечал всего этого, потому что был увлечён своим предметом, ну или не хотел замечать. Злосчастный звонок оповестил об окончании урока. Я не спешил вставать из-за парты. Мне почти тут же прилетела ладонь на плечо. Это был Питер.       — Красавчик, я и не знал, что ты настоящая шлюха. Может и меня обслужишь? — Он издевательски наматывал мою прядь волос на палец и специально говорил громко и медленно, привлекая внимание.       Я был загнан в угол, бежать было некуда. Толпа росла и уже полностью окружила нас. Люпин дал мне подзатыльник и всей пятернёй ухватился за волосы, с силой оттягивая голову назад. Мне пришлось выглядывать из-под век, чтобы хотя бы соображать, не прилетит ли удар откуда-нибудь со стороны или очередная пощечина.       Далее пошли лишь унижения и оскорбления. Питер подставил свой пах прямо к моему лицу, нарочито задевая меня им, которое Римус специально удерживал, чтобы я не имел возможности отвернуться, и начал изображать, будто трахает меня в рот. Когда я оттолкнул его от себя, тот взбесился и влепил мне кулаком в челюсть, я прикусил язык и щеку и сплюнул кровью. Всё это время Сириус был в стороне и не вмешивался, как это для него типично. Когда все увидели кровь, то толпа стала рассасываться, а Питера оттолкнул от меня Джеймс.       Я был счастлив видеть его, возможно, если бы на месте Петтигрю был он, я бы оттягивал этот момент и наслаждался нашей косвенной близостью, но он лишь бодро тряхнул друга и отправил отсюда прочь. Одного взгляда на Римуса хватило, чтобы тот убрал от меня руки. Сам Джеймс наклонился ко мне и взглянул мне в глаза. Мне не понравилась его ухмылка. Он вытащил меня из-за стола, держа за воротник и, не отпуская, потащил с собой из кабинета на лестничную площадку.       Далее мы куда-то в спешке торопились, а потом оказались в женском туалете второго этажа. Он запер дверь изнутри и толкнул меня к раковинам, я ударился позвоночником и упал на четвереньки. Джеймс не спеша подошёл ко мне, присел на корточки.       — Ты вроде не тупица, но твоё поведение говорит об обратном. Если уж ты решил подрочить, то проверяй двери. Не переживай, дрочат все, скоро про косяк забудут, есть кое что поважнее. — Тон Джеймса стал ниже.       — Не смей больше рисовать меня, понял? Ещё хоть раз увижу, одними синяками не отделаешься. Он поднялся и развернулся, намереваясь уходить. Но я не хотел его отпускать. Моя дурость взяла верх над действиями. Я покряхтел и достал тот самый, смятый портрет, впитавший в себя мою сперму. Джеймс повернулся.       — Да, сука, ты издеваешься? Думаешь я с тобой нянчиться буду? — Крепкая рука шибанула по лицу, я упал на пол. Он несколько раз пнул меня, дал под дых, присел рядом, подтянул за воротник моё лицо, пристально всматриваясь. В тот же момент я, сам того не ожидая, дал кулаком в щеку, отчего он на пару секунд забылся, потом это уже стало всё больше напоминать драку. Он сел сверху, постоянно лупил по лицу, разбил мне губу.       Я пытался брыкаться, но в голове появлялись лишь наши с ним сцены секса. Я представлял как он так же жёстко трахает меня, дерёт как сучку, а я захлёбываюсь под ним слезами и бесконечно кончаю под ним, у него всё сильнее от злости закипает кровь, он уже не стесняется шлёпать меня и кусать, нарочно зажимать мой член, чтобы я не мог кончать, и продолжал стонать под ним и плакать.       Тело обдало жаром, я почувствовал как кровь стала приливать к низу живота. Молился, чтобы, сидящий на мне гриф, не почувствовал этого. Но блять, всё всегда не в мою пользу. Он оторопел, удары прекратились.       — Ебать, у тебя, что, встал?! Ты реально конченный извращенец, сука!       Последнее ругательство он почти прорычал и мигом слез с меня. Стояк ушел так же стремительно, как появился.       — Держись от меня подальше! Понял? Он так быстро ушел, а говорил, что дрочат все, и постыдного в этом нет…       Из-за Джеймса я стал грязно ругаться, чего никогда не делал. Он плохо на меня влияет, а наши отношения разрушают меня. Если бы я только мог поцеловать его, сплести наши пальцы при соприкосновении, погладить его по волосам, ощутить нежность кожи. Я медленно начинаю сходить с ума, он прав, я настоящий помешанный извращенец, но ведь это он сделал меня таким?! Его ненависть и чувства породили во мне любовь и безумие. Я так хочу чтобы он был в моей власти, чтобы страдал и думал лишь обо мне…       Через несколько дней я снова появился на занятиях. Поттер был прав, насмешки почти прекратились, большая часть учеников уже не обращала на меня внимания, и я снова стал для всех пустым местом. Часы тянулись очень медленно, я ощущал себя амёбным одноклеточным организмом, подвергающимся пытке временем. За окнами уже красиво растекался по небу багряный закат с градиентами синего и пурпурного оттенков. Я скучающе смотрел вдаль и ни о чем не думал, так было проще. Листья уже полностью осыпались, а ветер с каждым днём становился сильнее и пронизывающее. Наконец занятие по зельеварению закончилось, я радовался этому всеми фибрами души. Эта рутина прекратилась, и я неспешно стал собирать свои вещи в портфель.       Все уже удалились из кабинета и преподаватель в том числе. Не знаю, что заставило меня задуматься, когда я стоял у огромного окна и смотрел в глубину красок. Нежное прикосновение со спины вызвало во мне дрожь, я почувствовал его дыхание, теплоту тела, мягкость волос, он прижался ко мне и слегка навис, вдыхая запах моих кудрей. Я боялся шелохнуться и посмотреть на него и всё так же продолжал смотреть. Он наклонился ближе, провёл своей щекой вдоль моей, уткнулся носом в висок и лишь дотронулся губами так, будто это ничего не значит, будто это обыденность. Он продолжал прижиматься ко мне ближе, а я утопал в экстазе от его касаний, пока его руки не легли мне на ключицу, прощупывая через рубашку, и живот. В тот момент я вздрогнул. Больше он ничего не делал. Мы стояли так, словно каждый из нас знал, что если пошевелится или обернётся, это мгновение закончится. Комната и мы были озарены оранжевым тёплым светом, я провожал, сбегающее от нас, солнце.       — Я не хочу тебя отпускать, мелкий. — Он впервые сказал мне что-то нежное, что-то лёгкое. Я торжественно и тяжело выдохнул и медленно повернулся к нему лицом.       — Такую романтику испортил, милый Северус. — Он усмехнулся, но отходить не стал.       — Я не знал что нравлюсь тебе. — Еле смог выдавить я, тяжело сглатывая образовавшийся ком.       — Нравишься? Хм,. Нет, я ненавижу тебя, мелкий. — Джеймс сказал это без издевки, совершенно спокойно.       — Тогда почему ты сейчас со мной, трёшься об меня и боишься пошевелиться? — Только с ним я мог набраться храбрости и дерзить. Он закусил губу и глубоко взглянул мне в глаза.       — Я ненавижу то, что ты со мной делаешь, глупый. — С этими словами он отстранился и стал отходить. Я успел ухватить его за ладонь и остановил его.       — Нет. Сделай то, зачем пришел… То, что хотел. — Я вынуждающе и нагло посмотрел на него, бросая вызов.       — Я сделаю, но не хочу, чтобы ты питал надежды. Я не педик, как ты, я не буду делать с тобой то, что ты себе фантазируешь. — Он быстро сократил дистанцию между нами, взял меня за подбородок и потянул к себе.       Его нежные губы легли на мои, он жадно проник языком, ласкал меня и грубо кусал губу в месте трещины, металлический привкус крови смешался со слюной на наших языках. Он ухватил меня за голову и прижимал всё ближе к себе, толкаясь глубже и ненасытнее. Ноги подкашивались и я думал, что теряю сознание, пока он удерживал меня второй рукой за талию, сжимая пальцами верхнюю часть ягодиц. Его похоть и страсть становились всё неукротимее. Он приподнял меня и усадил на ближайший стол, оперевшись руками, нависая надо мной. Затем он резко развернул меня к себе спиной, прижал к столешнице, шепча мне на ухо грязные вещи, сжимая руками мои ягодицы. — Я не знал, что ты такой развратный, боюсь представить, как сексуально ты стонешь и рыдаешь, когда тебя жёстко берут во всех позах. — Он прорычал мне это в ухо, в миг отпустил и толкнул в стол. — Я хочу разнообразить твои фантазии, хочу, чтобы ты кое что увидел. — Джеймс изогнул одну бровь и ухмыльнулся. — К полуночи приходи к центральной гостиной, хочу показать тебе ночи в приватных комнатах.       Весь вечер я ждал, когда наступит долгожданная ночь, истрепал себе все нервы и волосы от назойливого ожидания. Метался из стороны в сторону, а когда соседей по кроватям достали мои беспорядочные скитания, и они пригрозили, пришлось сидеть и тупо пялить в стену, проклиная любимого Джеймса, за разлуку, за дурацкие чувства, за страсть, за сегодняшний поцелуй, разбитые и искусанные губы. Я несколько раз подходил к зеркалу, чтобы оценить внешний вид. Нервничал как подросток перед первым сексом, невзначай вспоминал прошлое, случайно задел комок воспоминаний об отце.       Этот кусок дерьма тронул меня и мою невинность. Не позволил мне насладиться, он украл мой первый раз грубо и насильственно. Помимо ненависти к нему, я впервые испытал чувство любви. Когда мать скончалась, отец сильно похудел, его лицо стало в разы выразительнее. Я разглядел в нем острые подтянутые скулы и мощный мужественный подбородок, покрытый мелкой, грубой небритой щетиной, густые брови, окантовывающие глубоко посаженные, глаза, уголки которых были в мелких морщинах. Он стал по-другому укладывать волосы: оставлял косой пробор и зачесывал волосы назад. Стал тише и скромнее. Впервые в жизни я стал ему нужен. Он просил называть его «папочка», говорил, что любит меня больше, чем любил мать, что я лучше нее для него во всём, что я его радость и утешение. Мне грело это душу. Я обожал то, что днем он сдувал с меня пылинки и все время уделял мне, а ночью имел меня до потери сознания и дрожи, он был очень жёстким и грубым, я любил, когда в преддверии оргазма, он начинал меня душить, а затем мощный глоток кислорода насыщал все клеточки тела и дарил мощную разрядку. Бывали дни, когда мы занимались сексом целый день. Он радовался, что все каникулы я проводил дома. Разлука с ним была невыносимой до тех пор, пока не появился Джеймс. Наконец наступила полночь. Я стоял как штык, нервно перебирая пальцы. Появился Джеймс. — Ты должен будешь быть тихим, понял? Ты должен не издать ни звука, иначе ничего не выйдет. Уйти сможешь, когда я разрешу, а сейчас тихо иди за мной. — Джеймс говорил это спокойно, как будто это была игра. Я шел следом и лишь молча смотрел ему в затылок. Мы подошли к большой двери. Джеймс что-то шепнул, и она отворилась. Внутри было очень красиво. Мягкая, обитая дорогой тканью, мебель, огромная кровать в центре, большой шифоньер прямо напротив нее. В углу было расположено зеркало. Он подвёл меня как раз к этому большому шкафу. — Сейчас ты должен будешь залезть внутрь, я оставлю тебе небольшую щель, ты будешь видеть все, что происходит до тех пор, пока я не позову тебя, понял? — Джеймс был уверен в себе, он нежно потрепал меня по голове и усадил в шкаф, как и сказал ранее, оставив небольшую щель. Я был в предвкушении, не знал, что ожидать. Сам Джеймс вышел. Пришлось подождать его около десяти минут. Дверь отворилась. Я услышал женский смех и стал наблюдать.       Это оказалась Лили. Они целовались. Жадно. Жарко. Горячо. Он пожирал ее своим взглядом, трогал ее, нежно облизывал плечи и оставлял поцелуи. Уложил ее на кровать. Сам навис сверху. Он специально расположился ногами к изголовью, чтобы Лили лежала затылком ко мне, а сам он не сводил с меня взгляда. Он дразнил меня, издевался. Я видел, как он одаривал ее лаской, ублажал ее, как он входил в нее. Я слышал его стоны, ее вскрики и смех. Он трахал ее, а пристально смотрел на меня. Я мучился от желания. Штаны стали безумно тесными, я не знал, что делать, но терпеть было не выносимо. Я видел, как у него выступали вены, как разгорячилась кожа, я так хотел быть на ее месте. Он продолжал трахать ее и целовать. Я приоткрыл дверцы посильнее. На этот мой жест он лишь хищно оскалился. Я медленно протянул ему левую руку. Он невзначай вытянул свою, пока Лили, стонала и получала удовольствие. Наши пальцы соединились и руки были связаны замком. Другой рукой я, уже не стесняясь, дрочил, наблюдая за каплями пота на лице Джеймса, взъерошенными волосами и пронизывающим взглядом. Он лишь смотрел и ухмылялся, не позволяя убрать руку. А я закатывал глаза и ощущал приближение точки наслаждения. Всё оборвалось стремительно. Он отбросил мою руку, вынул член из нее. Она поднялась к нему на локтях и задавала вопросы, обнимая и прижимаясь ближе, всё ли в порядке. На что он, лишь ответил       — В порядке… Хочу чтобы ты видел, как у нас с тобой не будет. У нас будет жестче и больнее, мелкий.       — Джеймс, ты о чем? Давай вернёмся к тому, что не закончили? — Этой суке было мало, я ненавидел ее.       — Да, конечно милая, я просто запутался в мыслях, день был тяжёлый. На глазах навернулись слёзы. Он больше не смотрел на меня, лишь улыбался ей, гладил ее лицо, целовал губы и нос, а я закусывал губы и сдерживал всхлипы от предательства.