Child of Darkness

      В кабинете свет не горит. Через высокие узкие окна, устремляющиеся заостренными рамами в четырехметровый каменный потолок и выходящие на Зимний Сад, падает тусклый свет, освещая край рабочего стола, комод и темно-зеленые, тяжелые на взгляд шторы. Такого же цвета родовой гобелен висел над рабочим столом. В комнате горят только свечи в двух канделябрах, стоящих на незажженном камине. Напротив него же расположились два глубоких кресла с широкими спинами, обтянутые бархатом. На паркете у их ножек раскинулся небольшой коврик, выполненный в виде волчьей дубленой шкуры, на котором стоял низкий деревянный столик, предназначенный, видимо, для чайного сервиза.       Люциус не сидел ни в одном из этих кресел, ни даже за своим письменным столом. Он, нахмурившись, изваянием замер напротив массивной входной двери в кабинет, сверля потемневшим от напряжения взглядом дверную ручку.       Драко, как и Нарцисса, уже давно в кроватях, спят. Прежде, чем покинуть столовую после общего ужина, женщина обернулась к Люциусу, и взгляд ее был тверд и мрачен. Она прекрасно понимала, что оставшийся сидеть во главе стола мужчина не отправится спать вместе с ней, сколько бы поздний час не показывали часы. Так же хорошо она знала и то, что скоро в поместье появится гость.       Малфой сложил руки за спиной в бессмысленной попытке придать себе более уверенный и спокойный вид хотя бы внешне.       Драко очень расстроится, когда узнает, что не смог повидаться с крестным.       Деревянная ручка дернулась и опустилась, отворяя дверь и впуская в кабинет еще одного человека. Воздух в комнате всколыхнулся и наэлектризовался от появления в атмосфере чужой взбудораженной магии.       Человек, одетый в черные одежды и черную же мантию, закрывает за собой дверь, следом запирая ее на замок. Люциус чувствует, как замыкается многоуровневый круг из запирающих чар и чар конфиденциальности. Герб Малфоев, вырезанный в дереве, мягко вспыхивает, сигнализируя о полной изоляции кабинета. Этот знак действует на Люциуса успокаивающе: напряженные плечи расслабляются, задержанный воздух со свистом вырывается из легких, позволяя сделать новый вдох, а складка между нахмуренными бровями чуть расходится.       Люциус чувствует себя намного лучше.       — Наконец-то, — совсем немного недовольным голосом сообщает он, почти срываясь на шепот. Во всем доме стояла гробовая тишина, и Люциус еще не был готов ее нарушить.       Северус Снейп ступает в круг света, позволяя свечам осветить его ожесточенное лицо, окрасив то в яркие желтые и красные тона.       На первый взгляд кажется, что мужчина злится, но Люциус видит, что это не так; замечает он и то, как резко очертились скулы зельевара с их прошлой встречи, как запали и помутнели глаза, и в лучшие времена не отличавшиеся особенной выразительностью, что кожа уже не просто бледная, а желтоватая, похожая на воск. И свет от канделябров не добавляет Северусу ни свежести, ни силы, ни доброты в стальном взгляде.       — Что случилось? Ты говорил, это связано с Драко. Я могу чем-то помочь?       Люциус медленно качает головой в неопределенном жесте.       — Лучше сядем. Думаю, новости, что я принес, могут тебя несколько... удивить.       Люциус отворачивается, направляясь к креслам. Он не обращает внимания на то, что Северус впился ему между лопаток своим темным прищуренным взглядом, на дне зрачков которого бесновалась раздраженная тьма.       Люциус садится в одно из кресел и призывает домового эльфа, приказав подать чашку кофе и черный чай. Чуть подумав, добавляет в заказ еще и бутылку огневиски. Все-таки планы нужно исполнять.       Молодой домовик, зовущийся Добби, исчез в беззвучной вспышке аппарации, до этого едва не расшибив лоб об пол перед Малфоем, когда раскланивался, сумбурно пища: «Будет исполнено, Хозяин!». Пару мгновений спустя, стоило Снейпу опуститься в соседнее кресло, столик оказывается полностью сервирован. Две чашки — одна с кофе, другая с крепким Эрл Греем, — небольшой заварник, сахарница с щипцами, блюдце с нарезанной тонкими ломтиками дыней, два стеклянных шота и хрустальный графин с заказанным Люциусом алкоголем.       Северус снова окидывает Люциуса красноречивым взглядом, а после тянется к кружке своими руками, пальцы которых настолько длинные и тонкие, что всегда напоминали Люциусу пауков. Впрочем, это не отменяло того факта, что Снейп ими пользоваться умел. Любое движение предплечий, кистей или пальцев было настолько изящным, что было трудно оторвать от них взгляд. И если в зельеваре что-то и привлекало женщин, так именно эти пальцы.       Люциус же пауков не любил. По молодости наткнулся в Запретном Лесу на небольшое гнездо акромантулов и все, как отрезало. Поэтому, порой, при виде Северуса за работой Малфоя даже передергивало.       — Итак, — начал Снейп, отпив из своей кружки, — ты собрался с мыслями?       Нет, не собрался. Но начинать как-то надо было, и поэтому Малфой спрашивает:       — Скажи мне, дорогой друг, что ты знаешь о Гарри Поттере?       Рука зельевара замирает, не донеся чашку с чаем до рта, чтобы сделать очередной глоток. Мгновение спустя Северус просто ставит ту на место и интересуется обманчиво равнодушным тоном:       — Что за вопросы, Люциус? Мне показалось, в письме ты сказал, что у тебя и Драко появились проблемы. Какое отношение к этому имеет Поттер?       — Самое прямое, — Люциус, наконец, берет в руки свой кофе. Пару раз глубоко вдохнув насыщенные запахом зерен пары от горячего напитка, он сообщает: — Сегодня, во время посещения Косого Переулка, Драко встретил юного Поттера. Если не ошибаюсь, в магазине Малкин.       — И как ты мог допустить нечто подобное?! — неожиданно зло шипит на него Снейп, раздраженно взмахнув руками, и Люциус смутно радуется, что тот предусмотрительно отставил чашку с чаем на столик.       Бесстрастность зельевара, которая была с ним еще в начале встречи, как ветром сдувает.       — Для тебя не секрет, какие планы у Дамблдора на мальчишку! Драко — твой единственный сын, мой крестник, ты должен понимать, какая опасность ему угрожает! Хоть водится он с Поттером, хоть не водится.       К концу тирады Северус обессиленно роняет руки на колени, даже голос его, кажется, теряет стержень, ломается.       — У тебя, вижу, последние дни выдались очень тяжелыми, — тихо, аккуратно говорит Люциус, с толикой сочувствия в глазах глядя на то, как исчезает безупречная осанка и сгибается спина Северуса, как всегда высоко поднятая голова устало клонится к груди.       Снейп ядовито ухмыляется, мазнув по другу язвительно-раздраженным взглядом.       — Поттер, знаешь, повсеместная проблема. Хогвартс, в котором я все еще работаю, не исключение, Люциус.       Малфой невольно подбирается, смерив Снейпа, снова потянувшегося к своей кружке, крайне внимательным взглядом.       — Так... что сказал Дамблдор? Это очень важно, Северус.       Снейп, отпив чай, недоверчиво фыркает.       — Серьезно, Люциус? Не замечал раньше за тобой особого рвения участвовать в конфронтациях со старым ублюдком.       — Дело в том, что Драко привел Поттера ко мне, — негромко поясняет Малфой, отпивая кофе. Напиток горчит на кончике языка, и обычно мужчина потянулся бы за сахаром, но сейчас это даже хорошо. — Под предлогом познакомить с родителями, как друга. Мы втроем посетили лавку Олливандера...       На этом моменте Люциус запнулся, звонко стукнув донышком чашки о блюдце. Он не был уверен в том, стоит ли посвящать Северуса во все нюансы этого их променада. Ведь Малфой до сих пор даже предположить не мог, почему магия лавки Олливандера решила убить мальчишку.       И еще одно. Хоть Гарри Люциус и сказал, что не успел проверить как следует, сейчас он был абсолютно точно уверен, что сердце ребенка остановилось.       Поттер умер в лавке Олливандера. На пару мгновений, но умер. А потом пришел в себя. Как будто просто задремал на время, убаюканный чужой магией.       «А мистер Поттер и не эмпат. Просто он находится по ту сторону. Там, куда нам с вами ход закрыт, мистер Малфой...»       Фраза, сказанная Олливандером, снова всплыла в голове. Люциус прекрасно знал, что слова, произнесенные волшебником, который не один год своей жизни потратил на изготовление магических артефактов и взаимодействие с волшебными существами, нельзя было просто проигнорировать. Олливандер был чудаком, очень странным чудаком даже по меркам магов. Он любил говорить загадками — оттого большинство людей считали его сумасшедшим. Потому буквально понимать слова артефактора не стоило.       Но, даже если Люциусу все же показалось, и в «потере сознания» Поттером не было на самом деле ничего странного — Малфой не колдомедик все-таки, так, слышал мельком, что мозг после остановки сердца еще продолжает некоторое время функционировать, — все еще оставался вопрос о том, почему именно на него так обозлилась магия лавки. Если бы она так агрессивно реагировала на большее количество детей, то Олливандеру запретили бы держать ее.       Но это самый крупный прецедент. В юном Поттере и без него было множество странностей. И все они Люциуса не то чтобы пугали, но напрягали.       Возможно, стоило оставить эти моменты вне обсуждения до тех пор, пока Снейп сам не познакомится с мальчиком. Люциус все равно не сможет передать всех своих эмоций, и даже покажи Малфой воспоминания — зельевар все равно не смог бы почувствовать то, что ощущал сам Люциус во время общения с Поттером. Это надо было просто пережить.       Мордред подери, Малфой сам сейчас не был до конца уверен в том, доволен ли столь ранним знакомством с Поттером или нет. Он не знал, стоит ли опасаться его, как Героя Света и марионетку Дамблдора, или Гарри сам себе на уме? А, если уж на то пошло, что из этого хуже?..       И напугала ли Люциуса та чертова усмешка или нет?       «...разумеется, сэр. Надеюсь, этот момент останется между нами?»       «На мгновение я словно снова оказался в Гонт-Холле...», подумал Люциус, чувствуя, как его начинает немного мутить. Он отказывался признаваться себе в том, что не мог сохранять хладнокровие, когда разговор заходил о Пожирателях и милорде, но, наверное, в чем-то Нарцисса все же была права, и у Люциуса есть какая-нибудь легкая форма посттравматического синдрома.       Еще и эта палочка... к юному Поттеру странности так и липнут. Люциус был уверен, что нестандартный проводник привлечет к ребенку много внимания. Оставалось надеяться, что никакой Альбус Дамблдор не сочтет гениальной идею разорвать связь мальчика с артефактом и поменять рунную палочку из темной древесины и сердцевиной из пера мифического Синего Феникса на что-то более слабое и простое.       Ясно как день, что старику не нужен сильный, осознающий себя в мире Гарри Поттер. А еще этот старик далеко, далеко не глуп, и мальчишке придется очень сильно постараться, чтобы обвести этого старого лиса, поднаторевшего на поедании себе подобных. Чего только Грин-де-Вальд стоит.       — ...он был?       Моргнув, Люциус перевел взгляд на Снейпа, выжидающе глядящего на него, и нахмурился:       — Что?       — Кто его сопровождал, спрашиваю? — повторяет Снейп несколько взвинченно. Свой чай он уже допил, и пальцы-пауки теперь, ничем не занятые, напряженно постукивали по коленям зельевара. — МакГонагалл, знаешь, не особенно разговорчива, когда я интересуюсь Поттером. Как будто я в Хогвартсе вообще не работаю и в этом их чертовом Ордене не состою.       — Хагрид. Они послали за ним мордредова лесника, Северус, — мрачно отвечает Люциус, поморщившись. Комментарий Снейпа насчет Ордена Феникса еще больше испортил ему настроение. Только этих фанатиков им здесь не хватало. — Но его не было с Поттером, когда Драко его привел. Мальчик сообщил, что тот отправился по своим делам.       — Чушь, — фыркнув, отмахнулся Снейп. — Либо мальчишка соврал тебе, либо полувеликан — мальчишке.       — О, дорогой Северус, я так не думаю, — возражает Люциус, покачав головой. Кофе в его кружке уже начал остывать. — Мне кажется... после того, какое впечатление на меня произвел юный Поттер, я думаю, что тот вполне мог сделать так, чтобы лесник сам его оставил.       Снейп смотрит на Люциуса недоверчиво, но внимательно. Во взгляде все еще тлеет раздражение, но Малфой понимает, что Северус сосредоточенно обдумывает его слова.       — Он, драккл подери, не имел права оставлять ребенка одного... — наконец бормочет зельевар себе под нос, тряхнув головой. Запутанные почти в колтуны волосы упали ему на лицо.       — Я сказал то же самое.       Некоторое время они молчали, пока Снейп снова не заговорил:       — И... что ты о нем думаешь?..       В голосе Снейпа Люциус слышит смутную неуверенность. Кажется, зельевар сам не верит, что задает этот вопрос. Не став акцентировать на этом внимания, Люциус отвечает:       — Он умен. И хитер, думаю, тоже. Драко мельком упомянул, что у Поттера есть все шансы попасть на Слизерин, — сообщая это, Малфой невольно пожалел о том, что вообще открыл рот. Разумеется, такой исход событий едва ли может существовать во вселенной, где директором Хогвартса является Альбус Дамблдор. Нечего даже надеяться.       — Если это произойдет, старик с него не слезет, — почти рычит Снейп себе под нос, подтверждая сомнения Люциуса. Зельевар дерганным движением убирает волосы назад и откидывается на спинку кресла, безвольно свесив предплечья с подлокотников. Взгляд его блуждает по убранству кабинета, не задерживаясь ни на чем подолгу. — Мальчишке прямая дорога на Гриффиндор. Дамблдор не допустит, чтобы он оказался на другом факультете. Даже Хаффлпафф под запретом.       — Он давал тебе какие-то инструкции? — интересуется Люциус, снова делая глоток. В итоге он решает, что остывший горький кофе допивать не будет. С некоторым сожалением косится на графин, но решает не торопиться.       Снейп отвечает далеко не сразу. Лицо у него расслаблено настолько, насколько позволяет сложившаяся ситуация, но эта расслабленность апатичная, так что Люциус зельевара не торопит.       — О Поттере, — вдруг подает голос Северус, и Малфой усилием заставляет себя не дернуться от того, насколько громко прозвучал хриплый голос мужчины в тишине кабинета. — Я рассказывал тебе, что Дамблдор заставил меня принести Непреложный Обет после ночи восемьдесят первого... — Снейп тяжело вздыхает и трет пальцами переносицу. Люциус смотрит на него внимательно, не совсем понимая, почему Северус вспомнил об этом именно сейчас. — Он заключался в том, что я буду защищать мальчишку ценой своей жизни, приму сторону Ордена Феникса и стану шпионом в рядах Пожирателей, когда лорд вернется. Взамен Дамблдор обещал отмену приговора на пожизненный срок в Азкабане и сохранение тайны о том, что... ты понял. Я... только спустя года понял, что поступил чертовски глупо. Но лорд исчез, и Пожиратели в итоге разбежались, кто куда, как крысы. Кого-то поймали и посадили в Азкабан, как Лестрэнджей, Долохова и Крауча-младшего, кто-то смог откупиться, как ты, а кто-то просто исчез без следа. Как Фенрир со своей стаей. Вся организация развалилась до основания за одну чертову ночь.       — Все были в ужасе, — согласно кивнул Люциус, глядя в пол. Его снова начали затоплять неприятные воспоминания о том темном времени, когда не было известно, доживет ли он вместе с женой и маленьким сыном до следующего утра. — Я был правой рукой лорда, он доверился мне, а я не смог ничего сделать. И в итоге Пожиратели исчезли с лица Магической Британии. Как оказалось, все держалось только на милорде. Как же сейчас... — мужчина замолк, пытаясь подобрать мало-мальски подходящее слово. — ...мучительно вспоминать это. У нас был кодекс, были силы, дисциплина и цели... и мы уверенно шли к ним. Но стоило появиться чертовому пророчеству...       Снейп согласно кивнул, глядя пустым взглядом на то, как свет от свечей преломляется в граненых боках стаканов для огневиски.       — Милорд в последние года перед исчезновением практически полностью утратил рассудок. Единственное, к чему он тогда подходил настолько рационально, насколько был в состоянии, так это Поттеры и пророчество. И, если честно, в те времена я думал, что лучше бы он действительно пошел в Министерство и устроился там работать, нежели стал Темным Лордом.       — Он был более рассудителен и умен в двадцать, чем в сорок, даже когда у него были просветления, — соглашается Люциус и устало трет лоб. Что толку теперь вести эти разговоры. Волдеморт сошел с ума из-за темных ритуалов, что проводил над собой, пытаясь достичь бессмертия, безграничной силы и всевластия, и в итоге его жадность и гордыня искупали его самого и всех Пожирателей в озере бессмысленно пролитой крови. Как своей, так и чужой. — Если честно... я не знаю, что буду делать, когда Он вернется. Если Он не сможет хотя бы частично преодолеть свое безумие, это противостояние погубит всех нас.       — Да, погубит, — соглашается Северус. — Мы словно застряли между наковальней и занесенным над ней молотом. С одной стороны Светлый Лорд, замысливший большую игру, длящуюся года, и преследующий неизвестную нам цель; с другой — жестокий Темный Лорд, обезумевший от своей же магии. Вопрос только в том, кто быстрее нас угробит.       В голосе Снейпа слышалось мрачное веселье, но Малфою было совсем не до смеха.       — Я не хочу продолжать эту тему, — отрезал Люциус, все же потянувшись за мозолящим ему глаза графином. — Вернемся к Непреложному Обету и Поттеру. Тебе налить?        Северус махнул рукой, мол, валяй. Налив каждому на два пальца, Люциус отставил графин в сторону и сделал глоток. Алкоголь обжег горло так сильно, что ударило даже в нос, заставив Люциуса раздраженно фыркнуть. Кажется, поторопился он глотать. Как малолетка, прости Мерлин.       Подумав, Люциус потянулся за ломтиком дыни.       — Летом восемьдесят пятого, прямо в день рождения мальчишки этот обет слетел, — тем временем сообщил Снейп прежде, чем одним глотком осушить шот. И ведь не поморщился даже, в отличие от Люциуса. — Этот день въелся мне в память намертво.       Сам Малфой нахмурился, напряженно обрабатывая информацию и пережевывая фрукт.       — Подожди... — сглотнул он, — ...если обет был завязан на юнце, то слететь он мог только при условии... — поняв, что именно имел ввиду зельевар, Люциус помотал головой, отказываясь воспринимать эту мысль. — Мальчишка жив, Северус!.. Абсолютно точно жив, я говорил с ним сегодня, Мордред и Моргана, я даже касался его...       «...он находится по ту сторону. Там, куда нам с вами ход закрыт...»       — Он не может быть мертв, — соглашается Северус, кивнув. За графином на этот раз тянулся он, чтобы налить по второй. — И не был, иначе бы Дамблдор поднял бучу, ты сам это прекрасно понимаешь. К тому же, он с той самой ночи поселил поблизости сквибку, Фигг, чтобы та следила за семейкой магглов, в которую определили щенка Поттеров. Мальчишка жив. И это единственный факт о его жизни, к которому меня допускают.       — Тогда что произошло? Не мог же старик сам освободить тебя от клятвы.       — Не мог, конечно, — фыркает Снейп, беря в руку свой шот. — Он, как я понял, и не освобождал. Я следил за ним какое-то время после этого, как и за Книгой Хогвартса. Дорогой Директор не любит возиться с ней и с учениками, так что ответственность за рассылку сов студентам скинул на нас с МакГонагалл. Мы с ней обычно по очереди следим за первокурсниками, а факультетскими занимаются их деканы. Книгой Хогвартса пользуются в итоге только для того, чтобы составлять списки новых студентов, в остальном же она пылится в кабинете Дамблдора без дела. У деканов есть списки и характеристики каждого студента с первого по седьмой курс, потому что каждый раз таскать этот толстый огромный талмуд из кабинета Директора никому не сдалось.       — Так что с Поттером, Северус? — нетерпеливо вставил Люциус, постукивая носком туфли по ковру.       — Как ты знаешь, мальчишка поступает в этом году — 1992, — а в Книге Хогвартса на каждый год отведена своя секция, в которой и находятся списки заявленных первокурсников. Как ты понимаешь, ни мне, ни МакГонагалл, что уж говорить о Дамблдоре, не уперлось никуда проверять всю Книгу из года в год. Поэтому и на секцию девяносто второго обратили внимание только сейчас. И Поттеру следует поблагодарить Бога, Вселенную, Мерлина или в кого он там верит, что этот год достался мне.       — Только не говори, что... — не верит Малфой.       Бледные губы Северуса растягиваются в насмешливой ухмылке:       — Именно, Люциус. На том месте, где раньше стояло имя «Гарри Джеймс Поттер», теперь стоит совершенно другое.       Люциус залпом осушает свой шот перед тем, как задать вопрос:       — И какое?..       Голос хрипит.       — В целом, практически ничего не поменялось, — пожимает плечами Снейп, водя подушечкой указательного пальца по краям своего пустого стакана. — Разве что фамилия пропала. Такое обычно случается, когда ребенка отлучают от Рода.       — Но никто не мог его отрезать! Только если...       Северус согласно кивает.       — Если только Род сам его отверг. Думаю, именно поэтому — и потому, что имя сменилось, — Обет и пропал. Я клялся защищать сына Лили, Гарри Джеймса Поттера, но Гарри Джеймса Поттера теперь не существует. В списках первокурсников стояло только имя, первое и второе: «Гарланд Джеймс». Без фамилии. Но магическая подпись никуда не исчезла — значит, мальчишка действительно жив и все еще должен поступить в Хогвартс.       — Но Гарланд и Гарри — совершенно разные имена, Северус.       Снейп от опасений Люциуса отмахнулся.       — Невелика проблема. Те же опекуны могли имя поменять, или оно сменилось из-за того, почему Род отверг мальчишку. Мерлин знает, но это неважно. Главное — индивидуальная магическая подпись, которую Поттеры занесли в реестр Книги Хогвартса после того, как у ребенка случился первый магический выброс. Она, как я уже говорил, никуда не исчезла. Я собрал все бланки, заполнил их от лица МакГонагалл, потому что заместитель директора у нас она, и разослал. Разве что...       Люциус хмурится, чувствуя, что Снейп недоговаривает нечто очень важное.       — Разве что... что, Северус?       — Я переписал имя. Снова подписал «Гарри Джеймс Поттер», — выдает Снейп и с недовольством смотрит на пустой шот, а потом, вздохнув, переворачивает его вверх дном.       — Ты сделал что?..       — Как преподаватель Хогвартса, заключивший с замком и директором магический контракт при трудоустройстве, я могу менять содержание Книги, если Дамблдор не закрыл доступ для моей магии. А ему, как ты знаешь, особого дела до управления Хогвартсом нет, — Северус пожимает плечами так, будто бы сказал совершенно очевидную для всех вещь.       — Реестр Книги можно переписать?.. — переспрашивает Люциус, впервые слышащий о таком.       — Можно, — недовольно кивает Северус. — Это прописано в Уставе Хогвартса, составленном еще Основателями. Удивительно, но когда-то Хогвартс был более приличным заведением, чем сейчас. В нем учились королевские особы, в том числе и наследники королевств магических существ, и на случай необходимости сохранить настоящее имя в секрете и была добавлена такая возможность — менять имена в реестре. Дамблдор об этом знает, конечно, а вот МакГонагалл — не уверен. Книга с Уставом сейчас не нужна никому еще более, чем Книга Хогвартса. Видимо, я один идиот, который всерьез озаботился вопросом работы в магической школе и изучил все документы.       — Мордред побери... — тихо выдыхает Люциус, тоже переворачивая свой шот. — Знаешь... юный... Поттер упоминал, что был в «Гринготтсе». И его магия... была несбалансированной. Бесновалась, хоть мальчишка и мастерски ее сдерживал.       — Думаешь, он принял другой Род? — нахмурился Снейп.       Люциус невольно кидает взгляд на родовой гобелен Малфоев, скрытый в полумраке. Свет от свечей не освещал его полностью, но мужчина мог прочитать несколько последних имен, в том числе и имена жены, сына и свое собственное. Также имена давно погибших родителей, Абраксаса и Александры, которую выдали замуж против воли. Люциус почувствовал, как его кольнула мучительная тоска по матери. В скобках, рядом с именем, стояла ее девичья фамилия — Де Бонасье, некогда молодой французский Род, первое поколение которого стало результатом союза мага и вейлы. Люциус смутно помнил, что у нее было двое сестер и брат. Но гобелен Малфоев не хранил имена родственников вошедших в него женщин. Ни родственников его матери, ни родственников Нарциссы. Но, наверное, Люциус был даже рад не видеть на ткани имя «Беллатриса Лестрэндж (Блэк)».       — Или прошел какие-нибудь очищающие обряды, — наконец, негромко предполагает мужчина.       — Скорее уж, мальчишка просто остался безродным оборванцем, — презрительно фыркает Снейп.       — Дамблдор мог повесить на него что-то вроде... — не обратив внимания на комментарий Северуса, продолжал размышлять вслух Малфой. От следующей озвученной мысли его почти передернуло от отвращения и гнева, всколыхнувшегося в груди, — ...блокаторов? Или чего-то наподобие?       — С него сталось бы, — задумчиво тянет Северус, и Люциус чувствует, что тот подавил вспышку злости, отразившуюся на магическом фоне раздраженной рябью. Подобное издевательство над детьми каралось как законами министерства, так и законами Магии. Но, конечно, Дамблдор был достаточно умен и наверняка заставил другого человека провести ритуал, чтобы не получить откат самому. Дамблдор вообще был пугающе умен, иначе у милорда не возникало бы стольких проблем с Орденом Феникса в те времена, когда он еще ходил по земле. — Но я все еще не думаю, что Поттеру позволили бы встретиться с поверенным. Гоблины сами в дела чужие лезть не станут, а Хагриду вполне могли дать инструкции не отпускать мальчишку от себя. А тот слишком предан Дамблдору, чтобы ослушаться.       — Это сработало бы при условии, что Гарри ничего не знал бы о магии и Магической Британии, — качает головой Люциус.       Снейп резко поворачивает к нему голову.       — Повтори?       — Хагрид привел в Магическую Британию не мальчика, по уровню осведомленности равному магглорожденному, — поясняет Малфой, — Поттер уже знал, что он маг, и что Магический Мир существует.       — Откуда ты..?       — Он сам мне сказал. Конечно, попросил...       ...потребовал...       — ...никому об этом не говорить.       — Петунья, сестра Лили, одна из его опекунов, конечно, в курсе о существовании магии, — недоверчиво щурится Снейп. — Но она ее ненавидела. Всеми фибрами своей маленькой, пустой душонки. Из-за зависти к Лили, в основном. Мальчишку ей повесили на шею, так что я не думаю, что она его с распростертыми объятиями приняла. К тому же, Дамблдору было бы невыгодно, чтобы Поттер знал о том, что он маг. Он явно позаботился о том, чтобы Петунья и ее семейка вели себя по отношению к Поттеру должным образом.       Люциус неуютно повел плечами, чувствуя пробежавшие по спине неприятные мурашки. Это «должным образом» звучало жутко. Нехорошо.       — Не думаю, что над мальчишкой издевались. Но знать о магии он не должен. Точка. Однако, раз ты говоришь, что он в курсе...       Снейп пожимает плечами, не став заканчивать мысль.       Подумав, Люциус уточняет:       — А если мальчишка все-таки принял другой Род... его имя снова изменится?       Северус отрицательно мотнул головой, снова расслабленно откидываясь на спинку кресла.       — Нет. Если имя поменял один из преподавателей Хогвартса, меняться оно не будет, пока этот или другой учитель снова его не перепишут. Если бы Поттер таки принял какой-нибудь Род, то изменилась бы только его подпись. Все.       — Дамблдор и МакГонагалл могут догадаться, что ты что-то сделал с Книгой? — настороженно поинтересовался Люциус.       — Точно нет, — отмахнулся Северус, устало прикрывая глаза, под которыми залегли глубокие тени. — Книга Хогвартса тебе не маггловская электроника, которая мониторит все изменения в содержании и записывает даты, когда они были внесены. Так что никто ничего не узнает, пока я сам не признаюсь.       — Отлично, — облегченно выдыхает Люциус, впервые за вечер расслабляясь и тоже облокачиваясь на спинку кресла.       Северус уходит, когда стрелки часов показывают половину второго ночи. На прощание, замерев перед камином в специально отведенной под перемещения с помощью летучего пороха комнате, Снейп оборачивается к Малфою и говорит:       — Я догадываюсь, что ты сказал Драко. Думаю, я сам бы поступил так, если бы он был моим сыном. Все-таки мальчику двенадцать — он несмышленый ребенок. Но, все же, мы не знаем, кто такой Гарри Поттер.       — И Поттер ли он вообще, — бормочет себе под нос лорд Малфой, потирая запястья. Если честно, ему уже не особенно хотелось продолжать этот разговор и, в особенности, выслушивать от Северуса его мнение о том, как он, Люциус, должен воспитывать своего сына.       Снейп согласно кивает.       — Подозреваю, что Драко будет пытаться склонить мальчишку на нашу сторону. Но я не могу понять, почему ты так взвинчен. Несомненно, по возвращении лорд захочет испытать его, это ясно.       Зельевар презрительно скривился, добавив:       — Но Поттеру тоже двенадцать, и к тому же он вырос среди магглов. Особого разума и хоть сколько-нибудь высокого интеллекта я не ожидаю в нем найти. И твоя... несколько параноидальная уверенность в том, что Поттер обвел всех вокруг пальца.... мягко говоря, сомнительна, Люциус. И я не поверю в это, пока сам Поттер не убедит меня в обратном.       — Ты слишком предвзят к нему, Северус, — сокрушенно качает головой Малфой. Конечно, прекрасно зная о любви Снейпа к Лили Эванс, его же крайней ненависти к ее мужу Джеймсу Поттеру в былые и нынешние времена и характер самого зельевара, Люциус не особенно надеялся, что тот постарается вникнуть в его слова и прислушаться.       Но все равно не мог не попытаться поделиться своими мыслями со Снейпом. Они, в конце концов, были друг другу не чужие. Более десяти лет в составе Пожирателей Смерти, чуть меньше во Внутреннем Круге, прямо-таки под крылом у сильнейшего Темного Лорда в истории Магической Британии. Люциус — его распорядитель, публичное лицо и правая рука; а Снейп — двойной агент, предоставляющий исключительно полезную информацию о планах Ордена Феникса и Министерства, чья деятельность во время войны по важности стояла почти что наравне с деятельностью невыразимца Августуса Руквуда. На спинах у них обоих были нарисованы мишени, вынуждающие круглые сутки быть начеку.       Близость смерти будоражила живые души и сближала людей гораздо лучше бутылки огневиски и общих интересов. Именно поэтому сейчас, когда Люциус оказался отправлен на добровольно-принудительную пенсию, а Снейп так и остался членом Ордена Феникса, они все еще старались держаться друг друга.       И это, конечно же, мерзотности характера последнего не отменяло.       — Даже если Род Поттер отказался от мальчишки, — цедит сквозь зубы Снейп, и в глазах его отпечатывается темная жестокость. — Он все еще остается сыном своего отца.       И с этими словами Северус шагнул в камин. Порох взвился в воздух, громко и четко прозвучало название пункта назначения — «Принц-Менор», — и зельевар исчез в огненном зеленом всполохе, оставив Люциуса в одиночестве.

══════⊹⊱≼≽⊰⊹══════

      Гарри роняет раскрытую книгу себе на грудь и устало смотрит в потолок. На дворе середина августа, а он сгорал от скуки. Даже самообразование не разгоняло его мучительную тоску.       Мальчик аккуратно вкладывает закладку в книгу по Законам Магии и откладывает ее на прикроватную тумбочку, сверху на лежащую там стопку из еще пяти или шести учебников. Некоторые из них он уже изучил, некоторые только начал, а парочка еще ожидала своей очереди.       Гарри поднимается с кровати и подходит к своему потрепанному письменному столу, который некогда принадлежал Дадли. На деревянной столешнице, обклеенной наклейками из каких-то комиксов — Гарри не особенно разбирался в увлечениях кузена, — лежал толстый блокнот для записей в черной кожаной обложке, без каких-либо надписей или инициалов. Он должен был стать новым дневником Гарри, поскольку предыдущий уже закончился и был отправлен храниться в той же прикроватной тумбочке, на которой лежали учебники, — там его никто искать не будет. Дадли, может, и был бы рад сунуть в тетрадь свой любопытный нос, но и Гарри, и Петунья зорко следили за тем, чтобы мелкий Дурсль знал не больше, чем ему положено. Для этого на дневник пришлось наложить парочку простых заклинаний. Хотя, в то же время Гарри все же сделал это больше ради эксперимента.       Одно из заклинаний против того, чтобы тетрадь открыл кто-то, кроме Гарри, и второе — санкция против того, кто смог бы обойти первое заклинание, — слабый сглаз, запускающий резкое общее недомогание организма, заставляющее нарушителя потерять сознание на некоторое время. Стоило признать, что Дадли был не так глуп, коим его привык считать Гарри, — кузен догадался испортить рунную вязь, отвечающую за действие первого заклинания. Не то чтобы Поттеру действительно было, что прятать, но любое поползновение на его территорию в считанные мгновения приводили мальчика в ярость. Дань животным инстинктам, являющимися частью природы вампира, что поделать.       Дадли провалялся тогда в постели неделю, даже несмотря на то, что Гарри деактивировал действие проклятья. Оказывается, если его накладывать с таким энтузиазмом, с каким это делал Поттер, то оно перестанет быть таким слабым, каким его описывали в учебниках. Так мальчик понял, что магию иногда необходимо дозировать.       И сейчас перед Поттером стояла очень серьезная задача. Памятуя о детском любопытстве, порождающем желание залезть в чужое грязное белье и показать его всему свету (и далеко не по секрету), Гарри надо было очень хорошо защитить этот блокнот. Если от Дадли Поттеру особо и нечего было прятать, то в категорию опасной информации для сверстников-магов попадало абсолютно все: и дневниковые записи, и мысли Гарри, и все, хотя бы косвенно связанное с его личностью. Проблема была в том, что все его будущее окружение было, в большинстве своем, вполне обученными магами, даже если не брать в расчет наверняка еще более могущественных старшекурсников. Гарри надо было очень сильно извратиться, чтобы придумать что-то такое, что при случае вызвало бы у молодых волшебников трудности с преодолением наложенных им заклинаний.       Но, в конце концов, он был жалким самоучкой против детей, для которых нанимали множество репетиторов, развивающих их ведущие способности и обучающих множеству заклинаний, в том числе и базовым, вроде Темпуса, Алохоморы, Репаро и другим им подобным. Заклинания простейшие, и Гарри мог пользоваться ими без всякой палочки, но у тех детей все равно было одно большое преимущество — опыт. Они родились и выросли в Магической Британии, в отличие от Гарри. У подавляющего большинства из них были родители, обучающие их всем магическим премудростям чуть ли не с пеленок, и снова в отличие от Гарри.       Но все это, благо, было поправимо. Потому что у Гарри тоже были свои преимущества, вычислить которые будет гораздо, гораздо сложнее, чем выведать у Драко имя его любимой плюшевой игрушки.       Возвращаясь к проблемам насущным, прошлый дневник приходилось в основном защищать с помощью рунических цепей, которые отлично показали себя на практике. На самом деле, очень универсальная вещь — руны, и, насколько было известно Гарри, используемая в основном только в Артефакторике и Ритуалистике. Конечно, есть множество нюансов вроде материалов, на которых вырезались рисунки (некоторые руны или рунические связки были очень капризными и отказывались работать, если, к примеру, вырезать их в древесине дуба или ясеня, а не, например, березы), но Гарри это не пугало. Он планировал очень хорошо изучить рунологию, потому что в симбиозе с Сангвимантией она обещала быть очень эффективной. Пугающе эффективной, учитывая, сколько задач с помощью рун Гарри уже мог решать.       Временами Поттер даже всерьез задумывался о том, что будет, если вырезать руны прямо на теле и применить какое-нибудь заклинание, завязанное на крови. Конечно, его могло разорвать на части при отсутствии должной аккуратности. Но он подозревал, что когда-нибудь проведет такой эксперимент, если Медвежья Книга не предоставит ему нужной информации.       Наличие палочки, конечно, все упростило бы. Но проблема была еще и в том, что Гарри все равно не умел ей правильно пользоваться, а делать сложные магические плетения без «костылей» пока не мог. И приходилось искать альтернативы, особенно учитывая то, что по министерскому закону за пределом Магического мира было запрещено использовать магию. На проводники несовершеннолетних волшебников так вообще накладывались особые заклинания, отслеживающие даже чертов Люмос. Поттеру очень повезло, что многие заклинания он мог и без проклятой палочки использовать.       И как же все-таки хорошо, что Гарри первым делом от корки до корки изучил законодательство Министерства Магии, а не схватился за палочку, пробуя призвать Сатану. Иначе мог бы загреметь в проблемы с законом уже сейчас, даром что никто — ни Олливандер, ни Гейзенберг (ладно, этому простительно), ни даже Малфои — не предупредили его о том, что палочкой можно будет пользоваться только в Хогвартсе. Наверное, они даже и не вспомнили о том, что Гарри все же не в Магической Британии вырос.       — «Хозяин...» — вдруг слышит Гарри за окном. Кажется, Кэсс пришла его навестить.       Подойдя к окну, Гарри с удивлением обнаруживает змею на ветке дерева, растущего рядом с домом, прямо напротив его окна, а не как обычно — свернутую кольцами на земле и чешуей сливающуюся с насыщенно-бурой почвой.       — Твои таланты меня поражают, — переходя на парселтанг — совсем недавно он таки узнал, как называется его эта способность, — сказал Поттер, распахивая окно настежь. — Может, скоро ты и летать научишься?       Змея сверкнула своими едкими желтыми глазами, проскользив с ветки на протянутые вперед руки к Гарри.       — «Если у меня появятся крылья, — недовольно шипит она, когда Гарри заносит ее в комнату и кладет на специально отведенную для змеи подушку-лежанку, расположенную на письменном столе, — я придушу тебя во сне, Хозяин. А потом, когда ты проснешься, заставлю от них избавиться».       Гарри смеется:       — Некоторые змеи умудряются летать и без крыльев, Кэсс, — уперев руки в бока, он вдруг окидывает свернувшуюся в клубок змею критическим взглядом и в итоге заявляет: — Хотя, знаешь, тебе это не светит. Ты стала похожа больше на полоза, чем на травяную змею, и, думаю, дальше будешь только расти. Пожалуй, мне следует опасаться, не отрастишь ли ты в итоге ядовитые железы.       За года Кэсс значительно подросла, даром что на момент их встречи должна была уже стать взрослой половозрелой особью. Рисунок на чешуе стал более аляповатым, действительно похожим на тот, что носит узорчатый полоз, и коричневые цвета чешуи только усиливали это сходство; бывшие круглыми, зрачки стали более эллиптическими, узкими, а голова вытянулась и заострилась, став более массивной по сравнению с остальным туловищем (Гарри грешным делом подшучивал, что из-за общения с ним Кэсс отрастила себе более человеческий мозг, но теперь ему это шуткой не казалось), которое тоже стало толще и длиннее. Так что да, Поттер теперь всерьез опасался того, что в один прекрасный день, когда Кэсс снова решит с ним поиграться и в процессе случайно укусит — он умрет от анафилактического шока.       Воистину, куда смотрели его глаза. О том, что на Кэсс так влияет общение с волшебным существом и частое магическое облучение (а чем старше становился Гарри, тем больше времени Кэсс проводила с ним вместе), он мог бы догадаться и до того, как ему все по полочкам разложил Меркурий, будь он более внимателен к своей подруге.       Кэсс в ответ на его слова щурит глаза, довольно высунув язык на долю секунды. Видимо, прогноз Гарри пришелся ей по душе.       — «Если я вырасту еще больше и смогу охотиться на более крупную добычу, то смогу помогать тебе, Хозяин. А теперь.... тебе есть, что сказать мне?»       Гарри удивленно вскидывает брови, прислоняясь тазом к столу и задумчиво поглядывая на подругу. Удивительно, но иногда змее удавалось угадывать, что он что-то скрывает или о чем думает. Из-за этого у него в голове все больше укреплялось предположение о том, что Кэсс вполне могла бы стать его фамильяром. На самом деле, крайне хорошее приобретение, особенно если она «выросла», поглощая его магию. Наверное, надо будет попробовать потом установить с ней ментальную связь, не даром же змеиный мозг эволюционировал до почти человеческого.       — Ты права, Кэсс. У меня есть одна очень важная новость.       Подумав, Гарри откладывает все еще лежащий на столе блокнот в сторону — это может подождать, — и забирается на столешницу сам, закинув ногу на ногу. Кэсс настороженно поднимает голову, дернув хвостом, без труда понимая, что эта новость повлияет и на нее тоже. Вся ее поза теперь словно транслировала беспокойство в окружающую среду.       — Ты прекрасно знаешь, что я отличаюсь от других людей, — начинает Гарри сильно издалека. Они с Кэсс никогда не обсуждали тот факт, что Поттер не был человеком, хотя, бесспорно, змея это чувствовала. Для нее он был Хозяином, единственным, говорящим на змеином языке, кого она повстречала больше пяти лет назад, скользнув в чужой сад, по стечению событий оказавшийся в собственности Дурслей, которые воспитывали мальчика. — Именно об этом я и хотел с тобой поговорить.       Вообще, Гарри не имел привычки преувеличивать свое значение в чужих жизнях, но то, что Кэсс оставалась с ним так долго, говорило само за себя.       Помолчав некоторое время, змея отзывается:       — «Я никогда не встречала людей, которые могли говорить на нашем. Но, кажется, я всегда знала, что они существуют».       — Прости, что? — непонимающе нахмурившись, переспросил Гарри.       Кэсс повернула голову, глядя на него одним из своих огромных едко-золотых глаз, цвет которых смутно напомнил Гарри тот, которым светились глаза Гейзенберга, когда старик использовал свое диагностирующее заклинание.       — «Не знаю, как это описать, Хозяин. Я ничего не знаю о том, кто ты такой, и почему чем дольше времени я провожу с тобой, тем больше меняюсь. Но меня это никогда не пугало, словно бы все было правильным».       — Правильным... — глухо отзывается Гарри, переводя взгляд на окно, которое так и не закрыл. Из-за него доносился шум листвы, тревожимой ветром, и гудение моторов проезжающих мимо машин.       «Может ли быть так, что животные знают... и ведь Статут о секретности на них не распространяется. И если существует змеиный язык, почему не может существовать, скажем, лисьего или птичьего языка? Парселтангом обладает лишь Род Слизеринов. Но почему они? И почему именно змеи?»       Гарри не знал, есть ли ответы на эти вопросы. Возможно, он просто иногда слишком много думал. Но не могло ведь оказаться так, что разумом, способным поддерживать коммуникацию с людьми, обладали лишь змеи? Может, ему снова следует обратиться к событиям у Истоков Времен, которые могли бы объяснить этот момент, но это потом, все потом...       — Ладно, с этим мы разберемся позже, — вздохнув, мотает головой Гарри. Он аккуратно гладит Кэсс по голове, за что получает наполовину довольный, наполовину настороженный взгляд. — Дело в том, что ты меняешься потому, что я обладаю магией. Это такая... особая способность. Она помогает мне, например... — Гарри закусил губу, ощущая себя молодым учителем, объясняющим основы органической химии детсадовцам. Глупо и беспомощно. — ...например, это.       Он щелкает пальцами, и на кончиках скрещенного указательного и большого вспыхивает огонь. Змея завороженно наблюдает за ярко-красными всполохами пламени и шипит:       — «Оно теплое».       — Да, теплое. Это пламя, но обычно его называют огнем. Так проще. Другие люди, в отличие от меня, не могут добывать его таким образом, потому что он их обжигает, — Гарри перекрывает поток магии и гасит пламя.       — «Я прекрасно понимаю, что это, Хозяин. Видела, как люди жгли этот твой «огонь», — неприязненно шипит змея, решив, что на шее у Гарри ей нравится больше, чем на подушке. Скользнув по предплечью мальчика, она оборачивается вокруг чужих плеч, свешивая хвост и продолжая шипеть ему прямо на ухо: — Они вредили. Трава горела, деревья горели. Все умирало, и другие животные тоже. Кому-то удавалось убежать, а кому-то нет».       — Это... — Гарри сглатывает. В голосе Кэсс слышалась неподдельная боль и ненависть. — ...просто отвратительно. Но я никогда не поступлю так намеренно. Я знаю, насколько опасна природа и ее явления. Особенно, если они вызваны искусственно.       Змея смотрит на него необычно проницательным взглядом.       — «Это так, Хозяин. Но ты должен помнить, что и без... этой «магии» можно творить зло. Как это делают другие люди».       Гарри не нашелся, что на это ответить. Кэсс тоже молчала. Подобная откровенность для них обоих была в новинку, и потому Поттеру казалось, что сейчас происходило нечто очень важное.       — Так вот... — инстинктивно стремясь избавиться от этого тревожного предчувствия, кашлянул Гарри. — Есть и другие дети, обладающие магией. Они учатся в специальных школах, где их обучают ей пользоваться. Через две недели я уеду учиться в одну из таких школ, и приезжать буду только на неделю зимой и на лето.       Кэсс, видимо, пропустила большую часть его слов мимо ушей, спросив о том, что имело для нее первостепенное значение:       — «Они действительно такие же, как ты? Все до единого?»       Гарри некоторое время молчал. Кэсс, конечно, возвела вопрос в абсолют, который для Поттера не имел особого значения. Он был бы рад, если бы во всей школе нашел хоть одного, кто смог бы понять его. Кто стал бы его другом на той стороне. Драко, к сожалению, не мог взять на себя эту роль, оставаясь неотъемлемой частью мира магов. К миру Гарри он не имел никакого отношения.       Мальчик тяжело вздохнул и произнес, решив не отрицать очевидное:       — Нет. Ни один из них не похож на меня.       Гарри очень сильно сомневался, что сможет найти среди учеников Хогвартса вампиров. Сколько бы их там не училось, вампиризм — это не то, что можно легко скрыть и легко контролировать. Да и никакой вампир, находящийся в здравом уме, не стал бы обращать ребенка. К тому же, Гарри не думал, что кого-то вроде него допустили бы до обучения с сотнями обычных детей, если бы внезапно выяснилось, кто он. Нет, как бы априори лояльно Гарри не относился к своим собратьям, он понимал, какую опасность они (и он в том числе) представляют для магического общества. Особенно, если вампиры эти не считали магглов и магов за тех, кто достоин жизни, придерживаясь мнения о том, что они рождены, чтобы стать их едой.       Хотя, следует признаться, тут Гарри немного лицемерил. Что магглы, что маги — все были их, вампиров, пищей, как лягушки для Кэсс, — это факт. И от него никуда не сбежать.       Кэсседи молчала, не отрывая от него своего пронзительного взгляда. Гарри не мог понять, о чем она думает и какие эмоции испытывает.       — Не хочешь поехать со мной? — вдруг спрашивает он, сам не до конца осознав уместность этого предложения. Все-таки в Хогвартс нельзя было привезти животное, отличное от крысы, жабы или совы. С другой стороны, Гарри обязательно нашел бы место, где мог спрятать Кэсс. Лишь бы был хоть кто-то, с кем он мог быть максимально откровенен, кроме чертовой тетради, на которой будут висеть сотни защитных заклинаний и проклятий.       Только теперь мальчик осознал, что весь разговор был затеян именно ради этого вопроса.       Кэсс отвечать не торопится. Гарри старается не смотреть на нее, давая возможность все спокойно подумать. И когда он слышит змеиное шипение, оно звучит, может, и немного снисходительно, но ласково:       — «Если Хозяин хочет, чтобы Кэсс была с ним, я не могу ему отказать. Кэсс поможет Хозяину всем, чем сможет».