Кассета, пластырь и кроссовки

— Ну, — сказал Кирилл, опершись щекой о ладонь и вперив свой любопытно-серый взгляд на сидящего напротив Шуру, — и чем же таким я тебя привлек? Саша перестал пить молочный коктейль и опустил холодный стакан с текущим по пальцам конденсатом на стол. Парень провел рукой по синим волосам, зачесал их назад и хитро прищурился. — Знаешь, у книг есть одна особенность, которую мало кто хочет признавать, — ответил он. — Я, конечно, предполагал, что ты можешь начать издалека, но я не думал, что ты обратишься к чему-то почти абстрактному, — хмыкнул Макаров скрестил руки на груди и откинулся на спинку дивана. — Пары по философии заставили тебя преисполниться в познании? Весеннее солнце проникало в небольшое кафе и полосами оставалось на светлых деревянных столиках и красных мягких диванчиках. Пудинг в тарелке Кира поблескивал, а его кусочки немного таяли на ложечке. Макаров ожидал продолжения монолога Шуры, и уже мысленно провел аналогию с Чацким, однако Саша был краток: — Все просто: поначалу человека привлекает обложка, а уже потом — сюжет, герои и слог автора. Мы держим в руках нечто красивое, оцениваем переплет и иллюстрацию. После — пробегаемся по аннотации и многочисленным наградам каких-то там изданий, газет и журналов, что, несомненно, придает книге некоторый вес и статус. — То есть, — протянул Кирилл с усмешкой, — я красивый? Шура посмеялся, подмигнул и помешал трубочкой потеплевший коктейль. — А как еще ты мог меня привлечь на первых порах? Ты высокий, хорошо сложен. Голос у тебя довольно приятный, да и смех красивый. Ты дерзкий, но одновременно мягкий. Но это уже не относится к категории внешней красоты. Все просто и неромантично. Приземленно, я бы сказал. — Согласен, — кивнул Макаров. — Жизнь — это не роман о принцах и принцессах. Сначала мы тянемся к оболочке. — Видишь? — усмехнулся Саша. — Ты меня понимаешь. И это уже другая, более веская причина тебя любить. Мне нравится с тобой разговаривать, детка. О, я вижу, ты покраснел от этого обращения. — Ничего подобного! — фыркнул Макаров и показательно повернул голову в сторону окна, дернув кончиком носа. — Тогда ты бы так не отреагировал. Брови Кирилла сдвинулись к переносице, а щеки надулись, как у малыша, затаившего обиду на взрослых. Но теплый смех Саши растопил лед неловкости. Уже через пару секунд Кирилл улыбался парню и вновь подпирал ладонью щеку, бесстыдно-влюбленно рассматривая юношу. Да, все вышло прозаичнее, чем могло бы быть. Они понравились друг другу внешне, потянулись к идеалу красоты, к этому блеску, ярким лучам, что озарили их жизни. И уже потом долгие разговоры, узнавание друг друга связали запястья юношей крепкой лентой. А наступавшая весна, ручейки на улицах и трели птиц на ветках с набухавшими почками пробуждали внутри Шуры и Кирилла самую настоящую любовь, описанную в многочисленных романах. Обыденность привела их к недостижимому: к чистой и благородной любви. Ответ Шуры нисколько не обидел Кирилла. Наоборот, Макаров был благодарен ему за столь честный ответ. Искренность — вот то, чего желал Кир в отношениях. И это как раз то, что Макаров получал от Саши сполна. — Хорошо, — кивнул Кирилл. — А если бы я тебя отшил? И отшил так, как это делают якобы трушные пацаны на районе? Со всеми оскорблениями и высмеиванием? Что бы ты тогда сделал? — Словесно — сдался. Физически — отбивался. Я не вижу смысла добиваться любви от человека, который этой самой любви со мной не хочет. — Ты опять против стереотипов, навязанных сказками? — Да, — Шура потянул коктейль из трубочки и шумно проглотил. — В отношениях должно быть всем хорошо. Заставить человека полюбить тебя — это значит его неволить и превращать в самого несчастного на земле. Этого никому не надо. Это неправильно. Больше всего на свете мне не хотелось бы делать больно тебе. Если бы ты сделал мне от ворот поворот, никакого кафе, прогулок и ожиданий окончания пар друг друга у нас бы не было. Макарова поражала та откровенность, с которой говорил Саша. И эта честность, неприкрытость стереотипами и смелость показать себя настоящего, а не пускать сухие блестки в глаза партнеру, притягивала юнца и заставляла проявлять к Саше неподдельный интерес, приправленный, конечно, влюбленностью. Те высказывания, что Киру были довольно близки, вряд ли бы сошли с его уст. Но это сделал Шура. Без стеснения. Честно. Не боясь того, что его осудят, хотя осуждать его было не за что. Изредка Макаров ловил себя на мысли о том, что Шура играет. Говорит популярными фразами, чем и располагает к себе. Но такие подозрения сразу же отбрасывались сознанием далеко и надолго (навсегда). Шура не такой. Шура не играется с чувствами. По нему было видно, какой путь он прошел для того, чтобы сейчас говорить о том, что думает. Ни единый звук в его речи не был приправлен фальшью. Все его движения не были скованны цепью лжи. У Шуры не имелось масок, а его взгляд — кристально чистый и открытый. И это Кирилл ценил в Саше больше всего.