Кошка поймала птицу

[Песни из плейлиста Ромы]: ×Владимир Высоцкий — Тот, кто раньше с нею был ×Градусы — Режиссёр

– Что? — сердце на мгновение сбилось с ритма, отозвавшись колющей болью. – Как это уехал? Почему? Рома, казалось, был сбит с толку таким волнением Антона и осторожно сказал: – Написал, что очки разбил на речке и поехал купить новые. Здесь, я так понимаю, оптики поблизости не наблюдается. Антон, не сдержавшись, облегчённо выдохнул и откинул голову на спинку скамейки, подставляя волосы приятно прохладному ветерку. На последние слова Ромы блондин сдавленно посмеялся. Естественно, всё это не могло не вызвать у Ромы вопросов. И уж точно от его пронзительного взора не укрылись мелко подрагивающие пальцы, вцепившиеся в досочки с облезшей краской. – Раз уж мы заговорили о Руди, — ожидаемо и всё равно для Антона обременительно заговорил Рома. – Я всё ещё жду обещанных разъяснений. Позволив себе перевести дыхание, Антон сокрушённо кивнул. Обещал — значит, расскажет. Ещё с утра об этом думал, но сам начинать не спешил, потому что делиться подобными историями было как-то неправильно. Но внутреннюю борьбу с собой он уже проиграл, так что в последний момент отступать не имело смысла. Отчего-то ему казалось — или он сам себя старательно в этом убеждал, – что Рома не желает Руди зла и жаждет узнать действительно искренне. Да и то, с каким рвением Рома это делал, ещё больше склоняло Антона к такому выводу. В противном случае, ни для кого не было секретом ни происхождение Руди, ни его жизнь в деревне, так что требовать хранить несуществующий секрет не придётся. Так оставалась хоть какая-то иллюзия непричастности… Если Рома не добился бы ответов от него, с большой долей вероятности добыл бы нужную информацию со временем и от кого-то менее расположенного к юноше. Страшно представить, каких эпитетов о Руди он бы наслушался… Рома не торопил его, даже не смотрел в его сторону, вместо этого разглядывая у расположенных совсем рядышком клумб шумно летающих пушистых шмелей. Наверняка недавнее наваждение ещё не сошло с него, да и складка меж бровей до сих пор не разгладилась. Что ж, услышанное им вряд ли поднимет настроение. Но Антон, собравшись с мыслями, негромко сказал: – Ты уже догадываешься, наверно, что Руди не здешний, — Антон опасался, что Рома будет недоволен такой формулировкой, но тот только чуть качнул подбородком, по-прежнему смотря на жужжащих насекомых, тем самым призывая продолжать. – Так вот… Я говорил тебе, что Руди не немец. Точнее, не полностью. Как сказать-то… Смешанная кровь у него, в общем… — Антон внутренне кричал от того, какую херню он стал нести из-за волнения и перестал говорить, как нормальный человек, но всё такой же кивок Ромы помог ему немного успокоиться. Ладно. Главное, что Рома, похоже, понимает, что он пытается донести. – Он родился в Германии и жил там до десяти лет. Из семьи у него отец, мать, старший брат… От одного упоминания этой незаурядной фигуры его передёрнуло. Рома, к счастью, этого не заметил. – Брат этот сводный. Отец Руди после смерти первой жены вскоре нашёл себе другую. Но Руди… Его родная мать больше тяготела к старшему, своему пасынку. Между братьями разница небольшая, четыре года. Руди говорил, его брат и не знал, что мама ему неродная до определённого момента, первая жена умерла при родах, так что он, конечно, не мог знать… Ему чуть больше года было, когда отец второй раз женился. – Как зовут-то его? — прервал Рома. – А? Кого? Антону показалось, что Рома глушит улыбку, но увидеть это, увы, не представлялось возможным. Повернувшись-таки к нему лицом, Рома уточнил: – Брата этого. – А… — Антон почувствовал себя невозможно тупым, но крохотная надежда сохранять невозмутимость не покидала его. – Хейн, — Антон по привычке назвал того первым именем. Рома удовлетворённо промычал, останавливая взгляд чуть выше головы Антона. Честно говоря, это было куда лучше, чем если бы они смотрели друг на друга, потому что мысли блондина и без того путались, перебивая одна другую, отчего и рассказ Антона звучал несколько разрозненно. – Что я говорил… Мама Руди уделяла Хейну куда больше внимания, носилась вокруг него, на разные кружки записывала. Он оставил хоккей не так давно, насколько я помню… А Руди с детства ни ростом, ни здоровьем не отличался. У него аллергий много, со зрением худо, да и выносливости нет совсем. Он говорил, что… — перед следующими словами Антон тяжело сглотнул, – … что мама называла его позором семьи, знаешь, и все такие прелести. Отец его играл в сборной Германии по футболу, Хейн — в молодёжной хоккейной лиге… У Руди со спортом разговор короткий был. И, конечно, семье это не понравилось. В конечном итоге он со всеми переругался и попросил отправить его сюда, к дедушке по маминой линии. У них на каком-то киселе там русские корни имеются, дедушка Руди вот обосновался здесь. С родителями, как он мне говорил, почти не общается и в Германию возвращаться не хочет. Но если с дедушкой что-то серьёзное случится, жить ему тут будет не с кем… Других родственников в России у него нет, а не то что… Ему и так еле-еле позволили остаться, чтобы ухаживать за стариком… – Погоди-погоди, — остановил его Рома, выставляя ладонь и хмурясь. – Если у него тут никаких родаков больше нет, в какой «город» он вообще поехал? В Германию, что ли? – Нет. В N-ск, — Антон надеялся, что такой сухой ответ Рому устроит, но да, конечно, куда там… – К кому он поехал тогда? Антон не мог заставить себя говорить. И Рома ясно понял это по его поблёкшим глазам. – Впрочем, я, кажись, и сам уже понял, — как-то зло проговорил Рома, вперившись в Антона таким пронизывающим взглядом, что он мог ощущать его почти физически. – К нему, да? То, с каким явным выделением Рома произнёс это слово, сомнений не оставляло — Рома знает. Но откуда?.. Когда?.. Как?.. Свою ошарашенность Антон даже не пытался скрывать. Рома же, глядя ему прямо в глаза, хмыкнул сам себе, словно убеждаясь в чём-то, и, точно распознав панику Антона, пояснил: – Руди сам мне рассказал. Полагаю, нет смысла мусолить эту тему, если мы оба понимаем, о чём речь. – Как много… он тебе рассказал? — вопрос выскочил из Антона сам по себе. – Достаточно, — криво улыбнулся Рома. И всё же Антон был в некультурном шоке. Это просто не поддавалось объяснению… Как Руди мог ему доверить подобное?.. Почему они вообще заговорили об этом?.. И как Антону, блять, спокойно воспринимать тот факт, что Рома теперь посвящён в настолько личные подробности его друга?! Ха, и он ещё боялся, что Руди будет опечален, когда узнает о сегодняшнем их разговоре… А он, оказывается, уже и сам выложил Роме невесть какие вещи о себе! Антон действительно не мог в это поверить, поэтому, вопреки просьбе Ромы, переспросил: – Неужели Руди сказал тебе про… – Да, — уже с рыком отрезал Рома. – И, поверь, я был в диком ахуе, когда это услышал. Именно поэтому я хочу знать, что происходит. Видя ничем не прикрытое недоверие в глазах Антона, Рома, пропустив воздух сквозь зубы и шумно выдохнув, сказал куда спокойнее: – Я знаю, что у тебя нет никаких весомых причин верить мне сейчас. Мне и не нужно, чтобы ты мне верил. Но я скажу так: на Руди мне не плевать. И я хочу хотя бы попытаться что-то сделать. А для этого мне нужно точно знать, какая хуйня творится с его жизнью. Если бы лишиться дара речи было и вправду возможно, Антон продемонстрировал бы это в данный момент. Он ожидал услышать многое, но точно не это… Скорее, он никак не предполагал, что Рома выскажется так прямолинейно. Следом за первой волной шока его как будто накрыло ещё одной, и он окончательно потерялся от того, что попросту перестал воспринимать происходящее. Одно-единственное обстоятельство несколько успокаивало его душу: Антон убедился в том, что Рома беспокоится за Руди. Хм, прекрасно, спору нет. Но что теперь с этим всем делать, Антон не имел ни малейшего представления. Наворотили эти личности делов, а бедному Антону Петрову выступать неким посредником оставили. Замечательно события складываются, просто сказочно. Среди прочего в голову пробилась и провокационная мысль о том, что… Даже если предположить, что Руди потянуло на откровения, он не мог поделиться чем-то таким без причины, значит, каким-то образом парни завели об этом разговор… Антону Руди в своё время рассказал эту историю несколько туманно, но общий смысл был понятен. А последние выясненные детали наконец раскрыли Антону глаза. И пускай они ещё не обсудили это с Руди, Антон в своих заключениях был кристально уверен. Заключения эти не предвещали ничего хорошего, и как вообще снова подвести Руди к тому, чтобы поговорить об этом, блондин пока не придумал. Впрочем, сейчас не об этом. Если Руди объяснил ситуацию Роме так же, как и ему когда-то, то даже так беспокойство Ромы было вполне обосновано. Но если допустить, что Руди мог… Мог признаться в том, что… И рассказать о своих отношениях с тем парнем в таком же ключе, как рассказал Антону вчера… Короткое, но настойчивое прикосновение к плечу вывело Антона из некого транса, в который он погрузился, уже не замечая ничего вокруг. Рома смотрел на него с тенью ухмылки, но лицо его оставалось серьёзным. — Ты опять слишком много думаешь, — сказал брюнет, когда Антон-таки сосредоточил на нём своё рассеянное внимание. – И я в душе не ебу, о чём. Но, на всякий случай, могу тебя заверить, что обсуждать это я не хочу, потому что по отношению к Руди это будет подло. И всё. Это было ясно, но… Главный вопрос для Антона оставался открытым. Что именно Руди рассказал Роме?.. Конечно, спрашивать в лоб он не решится. Во-первых, это и вправду будет ужасно невежливо по отношению к Руди, ведь трепаться о таких вещах без его прямого участия очень некрасиво. Ну, а во-вторых… Услышать ответ Ромы, каким бы он ни был, Антон боялся. Так что Антон заставил себя затолкнуть это зудящее желание выяснить всё здесь и сейчас и, с усилием выдавив из себя утвердительный кивок, пробормотал: – Да, прости, просто… Я совсем не ожидал, правда… – Оно и видно, — чуть хмыкнул Рома. – Если что, из Руди я ниче не вытягивал, — Рома затих на мгновение, словно подбирая слова. – Пока не знаю, имею ли право говорить тебе то, что сказал Руди. Хотя вы ж друзья-товарищи, но всё-таки мало ли. Бля, просто потом поговорите вдвоём, а то вас хуй поймёшь тоже. Из Антона вылетел непроизвольный смешок. М-да, может статься, что это Роме пришлось стать каким-то посредником, ведь он случайно — или нет? — оказался втянут в чужие проблемы и теперь искренне хотел помочь едва знакомому человеку. Антон и без того заметил, как Рома трепетно относился к Руди, но теперь всё это обрастало захватывающими подробностями. Рома наверняка проникнулся историей Руди, раз захотел разобраться с этим… Да и сам Руди вызывал трудно объяснимое желание оберегать его от всего на свете… А могло ли быть так, что… Рома увидел в Руди что-то, напоминающее ему себя, и поэтому… От таких нескромных предположений Антон вздрогнул всем телом, переводя на Рому явно ненормальный взгляд, потому что тот нахмурился сильнее. Антон каким-то немыслимым образом выбросил столь абсурдную мысль из головы и помотал головой, соглашаясь: – Ты прав. А то не по-людски получается. Если Рома и хотел спросить, что стало причиной такого выражения на его лице, то промолчал, подыгрывая его ненавязчивому отходу от этой темы. Как развивать разговор дальше, был, конечно, вопрос хороший. В голове Антона творился такой кавардак, что теперь он не был уверен в том, что способен строить адекватные предложения. К его первоначальному волнению добавилось что-то окончательно мозговыносящее, и в данный момент времени язык точно будет его подводить. Да и не только язык, если он не в состоянии даже остановиться на какой-то одной мысли, выделив её среди кучи других… – Почему к нему так относятся здесь? — первым подал голос Рома, уводя диалог в другое русло. Антон поначалу не понял, о ком вообще речь, но сумел вычленить остатки чистого сознания, чтобы поддержать разговор. Пусть и соображал Антон сейчас, как тормознутый... – Руди хоть и не чистый немец, немецкие корни у него имеются. Да и в Германии он жил с самого рождения, так что… Понимаешь? – Не совсем, — ответил с заметным недоумением. – Дело только в том, что он немец, что ли? Или в том, что «чужой»? — на последнем слове Рома специально сделал акцент. – Его прадед служил Третьему рейху, — с трудом выдавил Антон, опуская голову. – Не знаю, как кто-то узнал… Но об этом сразу заговорили, как только Руди приехал сюда. И тогда… Всё было намного хуже. – Сейчас, можно подумать, стало лучше, — едко усмехнулся Рома. – Если это всё брехня? – Не брехня, — возразил Антон. – Мне Руди потом показывал фотографии, наградные штуки всякие… Сказал, что это правда. – А до этого ты не верил? Почему-то от этого вопроса по телу Антона прошла волна дрожи. – Не верил, — подтвердил он, на мгновение возвращаясь в те далёкие времена, когда Руди был для него всего лишь незнакомым мальчиком, которого презирали все, кому он попадался на глаза. – И что, что-то поменялось, когда узнал, что всё так и есть? — продолжал напирать Рома, отчего Антон несколько терялся. – Для меня — нет. Но я был очень удивлён. Обычно, как бы сказать… Слухи рождаются из чего-то правдивого, но потом искажаются до невероятного. А тут слухи не врали, — подумав с минуту, Антон добавил, почти шепча: – Я хотел доказать всем, что это неправда, чтобы от Руди отстали, но… – Да какая, блять, разница? — прорычал Рома, чуть не скрипя зубами. – Прадед, Антон. Прадед! Какое отношение Руди к нему имеет? Чуть ли не вся Германия служила Третьему рейху, — эти слова произнёс нарочито дурашливым голосом, в то время как глаза его загорелись не на шутку обжигающей злостью, – и что теперь, всех немцев теперь надо чморить до конца времён? – У нас сложилось такое отношение к немцам, тут уж ничего… — неуверенно пролепетал Антон, но Рома не дал ему закончить. – Ебёт меня это отношение, — всё так же рычал брюнет. – Они не нашли, на ком лучше выместить свою истерику, кроме как на ни в чём не виноватом ребёнке? Охуеть, не встать. – Истерику? — это часть сказанного Ромой блондину сильно не понравилась, и он не мог это просто пропустить мимо ушей. – У людей погибли родные на войне, у кого-то разрушилась вся жизнь, а ты говоришь… – Лучше заткнись, — Рома посмотрел на него такими потемневшими глазами, что Антон невольно оторопел. Голос Ромы опустился до пугающего тона, который предельно ясно говорил о том, что его обладатель пребывает в ярости. – Ты думаешь, те самые родные, бывшие на войне, были бы благодарны за это? Блять, это не имеет смысла, потому что от травли ребёнка никому лучше не будет. Так на кой оно надо, скажи мне? – Ты так говоришь, будто я сам его травлю, — ощетинился Антон, стараясь сохранять голос на прежней громкости. Если они оба сейчас заведутся, неизвестно, во что это снова выльется… – Я просто пытаюсь объяснить тебе, почему Руди здесь не приняли и не примут. Никогда. И делать что-то с этим бесполезно. Всё, что было в моих силах, я постарался сделать. – Не принимают — в пизду. То, что я на речке видел, это как называется? Это пиздец, по-другому не скажешь. Так память предков принято здесь чтить или что? – Рома, не переиначивай мои слова, — не беситься, главное, не беситься, боги, дайте ему сил. – Про всякую шпану, что издевается над Руди, потому что во всех семьях говорят о том, что он потомок фашистов, я уж думал, ты сам сообразишь. Но вот, я говорю тебе: эти субъекты просто полные мрази, которые сами не понимают, за что его чморят, им это в радость, вот и всё. Доволен? – Ты не представляешь, как. – Ну вот и не кидайся на меня! – А ты послушай, что ты говоришь, — Рома чуть наклонился, упираясь руками в колени и сжимая пальцы до побеления. – Неужели на всю округу на найдётся здравомыслящих людей, которые объяснят другим, что они творят полную хуйню? – На словах всё просто, — всё хорошо, главное, не беситься, и тогда не надо будет ругаться. – Дети, по большей части, кроме всякого говна, его и не трогают. Но у них и не может сложиться другого мнения о немцах, если всем с детства об этом рассказывают, понимаешь? А Руди, к тому же, прямой потомок немецкого военного… Тут по-другому попросту и не могло быть. И взрослые, особенно дети или внуки погибших, очень негативно относятся к немцам, значит, и к Руди. Ну не могут они иначе. Это мне уже не понять, какого им пришлось… А для них Руди олицетворяет тех, кто стал причиной смерти их родных… – Вот об этом я и говорил, — в очередной раз перебил Рома. – Они нашли себе, на ком выпускать гнев, хотя Руди, блять, здесь просто жертва своего происхождения. – Может, и так, — решил согласиться Антон, в котором слова Ромы внезапно нашли сильный отклик. Но такая манера речи Ромы всё равно его обижала, поэтому он добавил: – Ты мне это сейчас высказываешь, как будто я их оправдываю. – Почти так и звучит, — едко усмехнулся Рома. Антон раскрыл рот от удивления и как будто получил удар в грудь. – Да пошёл ты! — процедил блондин, после чего вскочил со скамейки, вставая тем самым к Роме спиной. – Ты просил — я рассказал. Остальное, будь добр, оставь при себе! Если ты не понимаешь, то это твои проблемы, знаешь ли… – Я понимаю. Повинуясь непонятному порыву, Антон развернулся, сталкиваясь взглядом всё с такими же тёмными, но словно потускневшими глазами. В один миг Антон осознал, что уже видел этот взгляд, тогда, на кладбище… – Понимаю и то, что я не должен ненавидеть один народ за то, что кто-то из его представителей убил моего отца, например. От такого откровения Антон чуть не присел на месте, так как его колени почему-то подогнулись. А ещё он совершенно не представлял, что следует ответить — и следует ли вообще, — судорожно перебирая в голове подходящие слова. Почему Рома поделился с ним этим, не хотелось думать. В мыслях уже не осталось свободного места… Так что он просто молчал, хлопая глазами и беззвучно шевеля языком. – Один человек не отвечает за всех. Как и все — за одного, — следом произнёс Рома, глухо посмеиваясь. – Отвечать за чужие поступки — гиблое дело. И искать виноватых в ком-то другом — тоже. Замолчали. В вечерней тишине проснулись кузнечики, стрёкот которых заполонил всё пространство. Антон вслушивался в него, пытаясь переварить всё, что только что услышал. Но размышлять не получалось совсем, вместо этого он то и дело переключался на сбившееся с ритма сердце, отсчитывая его прерывистые удары. – Прости. – Прости. Синхронно проронили парни, синхронно переглянулись — и так же синхронно прыснули. Видя незамысловатое движение пальцев Ромы по свободному месту рядом с собой, Антон, не сдерживая облегчённой улыбки, сел обратно, отчего-то стесняясь смотреть на брюнета. М-да, опять повёл себя, как неуравновешенный дурачок. Да сколько можно-то? Вот как Роме это удаётся: он вроде и злится и при этом не скажешь, что выходит из себя. А Антон как всегда… – Прости, меня просто всё это злит пиздец как, — первым пояснил Рома, больше не пронзая его острым взглядом, что теперь был направлен куда-то в пустоту. – Я не хотел на тебя наезжать. – Да брось, — пролепетал Антон, давая себе мысленный подзатыльник. Соберись, тряпка! – Я тоже не хотел так… себя вести. Когда Рома сдавленно прохрюкал себе в кулак, Антон от души толкнул его в плечо. – Ну хули ты опять ржёшь?! – Смешно мне, блять! – Не ржи надо мной! Я больше ничего тебе не скажу, понял? – Да я не над тобой, блондинка. – А на над кем? Но в ответ Рома задушенно прохрипел, и Антон понял, что ничего путного из него не вытянет. И вновь смутился, потому что ему показалось, что именно его слова развеселили брюнета. Ну и ладно! Подумаешь… – Не дуйся, обиженка, — Рома вернул ему толчок, но куда слабее и плавнее. – Ты слишком смешно выглядишь, когда твои глаза бегают туда-сюда. Вау… Антон и не замечал такого за собой… Он что, реально так делает?! – Я, между прочим, душу тебе открываю, а ты… — притворно обиженным тоном протянул Антон, описывая глазами полукруг, словно бы закатывая их. Как он и рассчитывал, Рома залился новой порцией смеха. – Хорош, блять! Я щас задохнусь… Что ж, похоже, инцидент между ними был исчерпан. Если он вообще был… Но Антон, на всякий случай, уже успел накрутить в голове развитий событий, где они снова срутся и всё возвращается на круги своя… Но Рома вновь спас положение, правда, весьма необычно, просто выбив у Антона весь воздух из лёгких. Естественно, Антона разрывало от желания узнать, что случилось с отцом Ромы. Но он знал, что они недостаточно близки, чтобы о таком расспрашивать. Может быть, Рома выпалил это на эмоциях и теперь ругает себя за несдержанность? Насколько это тема болезненная для него, чтобы Антон случайно не ляпал о таком? Хотел ли Рома что-то услышать в ответ? Как бы Антон ни хотел, он не мог найти в себе решимости. Оставалось уповать лишь на то, что, возможно, Рома как-нибудь сам к этому подведёт… Антон вгляделся в резкие черты роминого лица, но от былой злости там не осталось и следа. Словно Антону их недавний разговор просто приснился. Когда Рома перестал посмеиваться, то изогнул губы в привычной ухмылке и поймал взгляд Антона. – Мне показалось, или ты называешь Руди как-то по-другому? — неожиданно спросил Рома, отчего Антон вновь на секунду провалился в недра сознания. – А… — глубокомысленно изрёк он, запуская руку в волосы, словно это могло помочь его извилинам соображать быстрее. – У него же три имени. У немцев может быть несколько имён. – И как оно звучит? — глаза Ромы загорелись неподдельным интересом. Антон догадался, что Рома имеет в виду его полный набор имён и фамилию. – Рикерт Рейн Руди Кёлер. – Нихуя, — так же глубокомысленно присвистнул брюнет. – Значит, Рикертом ты его называешь, — Рома кивнул сам себе и подложил кулак под щеку. Это выглядело так мило, что… стоп. Мило?! Антон молился высшим силам, чтобы румянец не залил его щёки. Это что ещё за мысли такие?! Они смутили его едва ли не сильнее тех вещей, что снились ему под пологом ночи… – Ага, — выдавил Антон, скорее уводя глаза в сторону, чтобы всякая чушь вновь не полезла ему в голову. И без того дела у него там плачевные, имейте совесть! – А Кёлер — фамилия? — не подозревая о его внутренней борьбе, продолжил интересоваться Рома. – Ага. - Мм. Так почему ты называешь его Рикерт, а не Руди? Собравшись, Антон смог-таки родить нормальное предложение, а то его односложные ответы точно бы насторожили Рому, что сейчас было бы совсем некстати: – Обычно принято называть по первому имени, что я и делаю, — вдохнув поглубже, чтобы привести бушующие мысли в относительное подобие порядка, Антон продолжил. Спасибо, что на его заметные заминки Рома никак не реагировал, а то Антон бы в скором времени провалился под землю от стыда. – Раньше я называл его Руди, потому что это имя среди прочих мне нравилось больше, но… В какой-то момент Руди попросил этого не делать. Это имя дала ему мать, и… В общем, с этим именем у него связаны не самые приятные воспоминания. Так что я стал обращаться к нему первым именем, то есть как Рикерт. Но привычка называть его Руди осталась. – Мне Руди тоже больше нравится, — коротко хмыкнул Рома. Антон вдруг ощутил прикосновение к своей щеке и на этот раз не сумел удержать тело: вздрогнул, поворачиваясь к Роме, и посмотрел на него, осоловело моргая. Рома замер, осторожно отводя руку и встряхивая пальцы. – По тебе жук какой-то полз, — сказал Рома, неуверенно приподнимая уголки губ. – Чё ты так пялишь? Думал, приставать буду? — на этих словах брюнет изогнул бровь, а губы растянулись в ехидную улыбочку. – Я… Я не… Ты... Наблюдая за потугами Антона связать речь, Рома добродушно рассмеялся. – Да расслабься ты, господи. Тронуть тебя нельзя, неженка. Пальцы непроизвольно потянулись к тому месту, где ещё несколько секунд назад находились чужие тёплые пальцы. Жук… Так вот, чем было это странное щекочущее ощущение… Или ему только показалось?.. Да нет, Рома точно не стал бы… – Твоё выражение лица бесценно, блондинка, — насмешливо протянул голос сбоку. Нет, вот теперь точно можно закапываться заживо. Какая стыдоба-то, боже… И что теперь Рома может подумать?! Ворчливый зов деда Карпа, зовущего Рома потрапезничать, расценивался Антоном как манна небесная. Мысленно воспевая ему благодарности, Антон, теперь уже точно знающий, что раскраснелся аки майская девица, с придурью во взгляде посмотрел на Рому, как бы провожая. Рома же как ни в чём не бывало встал, похрустев пальцами, и невозмутимо попрощался: – До завтра, — и, усмехнувшись, добавил: – Раз уж Руди нет и заняться тебе больше нечем, сочту за честь, если ты заглянешь в наш скромный огород. Дед наказал мне там поработать, так что рассчитываю на тебя, блондинка. Словно пребывая в трансе, Антон медленно кивнул, хотя смысл слов доходил до него с сильными задержками. – Спасибо, что рассказал, — сказал Рома, уже находясь на приличном расстоянии и стоя вполоборота. – Я это ценю. Вот теперь стало по-настоящему тихо, и громкий стрёкот отдавался даже будто изнутри. Антон, не в силах сдвинуться с места, прибитый всем, что он сегодня услышал, просто устало опустил голову, утыкаясь ею в сомкнутые ладони. Руди уехал в город… Рома знает что-то об отношениях Руди и того парня… Рома почему-то захотел помочь Руди… Отца Ромы кто-то убил… Рома прикоснулся к его щеке и… Блядство! Конечно, среди всех потрясающих во всех смыслах открытиях, его мысли норовили вернуться к последнему: самому яркому и ещё совсем свежему. Почему это так на него подействовало, Антон уже отдалённо имел соображения, но всё равно… Прикосновение было таким быстрым, лёгким, почти невесомым, но вот вспышка какого-то странного ощущения пронзила Антона, как шальная пуля. Оно не было похоже на волну возбуждения, прежде бегущую по всему телу, не взорвалось вереницей пошлых картинок перед глазами… Только дошло до сердца, заставляя его затрепетать. Всего на секунду, которая показалась Антону бесконечной. И вот это Антона заставило облиться холодным потом. Причину этому он не знал, и это незнание очень его напугало. Это определённо было что-то другое, но что именно — вопрос риторический. Было бы куда проще, правда, если бы столь нежное прикосновение вызвало у него уже знакомые «симптомы», Антон бы ни капли не удивился и вскоре принял сие, как должное, но… Никто и никогда не прикасался к нему так. Что в этом было особенного, Антон не мог разобрать, но чувствовал, что в этом крылось что-то с его стороны… Нормальные люди ведь не подпрыгивают от каждого прикосновения, да?.. Рома не придал этому значения и наверняка решил, что он просто смутился физического контакта, и даже не стал — почти, — подшучивать над ним по этому поводу. Ему, пожалуй, и в голову не могло прийти, как сильно он смутил Антона этим незамысловатым жестом. Хотя Рома точно ничего в это действие не вкладывал и уж никак, наверно, не предполагал, что Антон отреагирует, как девчонка на первом свидании… Желание зарыться головой в песок плотно лидировало… Дабы не сидеть без дела, просиживая штаны, Антон схватился за грабли и отправился на задний двор, он же огород, и погрузился в работу, отдаваясь на растерзание своим мыслям. О том, что Руди уехал в город, волноваться не приходилось. Руди делал это неоднократно, и ничего страшного не происходило. И пусть Антон раньше не знал, какого именно рода связь была у того парня, у которого юноша останавливался в городе, и Руди, но знание того, что однажды Руди вернулся оттуда с фиолетовыми синяками на запястьях, было достаточно, чтобы Антон устроил ему настоящую взбучку. Однако Руди заверил его, что ничего подобного больше не случится, потому что, цитата: «Я со всем разобрался». Когда надо, этот засранец мог быть жутко упёртым и при этом мило взмахивать ресничками, чтобы у собеседника не осталось никаких шансов возразить его словам. Антон не хотел да и не имел права запрещать что-то Руди, так что ему просто-напросто пришлось поверить. С тех пор всё было и вправду хорошо, и Антон не видел смысла возвращаться к тому случаю. Впрочем, зная новые детали, Антон очень бы хотел побеседовать с другом на этот счёт. Вернуться он должен был на днях, вот как раз и времечко подходящее выпадет… Рома занимал во всей этой истории теперь далеко не последнее место. Но гадать насчёт того, что, зачем и почему Руди ему рассказал, Антону категорически претило. Всё равно это было бесполезно. Пусть и очень заманчиво. В этот раз Антон решил довериться течению судьбы и, опять же, расспросить Руди об этом при встрече. От предположения, что Рома мог бы знать о том, что Руди — по мальчикам, Антон почувствовал жжение в груди. Но это было насколько оправданное предположение, настолько и беспочвенное. Сотрясать воздух было рано… И всё же… Антон не мог отделаться от этой мысли. Какие выводы из этого, если бы сие предположение подтвердилось, можно сделать, он тоже пока не знал. Без Руди это всё равно невозможно выяснить, вот и хватит ерундой маяться! По этой же причине бессмысленно было пытаться понять, почему Рома захотел ему помочь. Причины здесь как могло не быть вовсе, так она могла быть связана и вовсе не с тем, что Антон успел себе надумать. Можно было только надеяться на то, что Руди прольёт свет и на это. Что случилось с отцом Ромы, тоже был вопрос довольно занимательный, конечно. Но Антон, как последний мямля, постеснялся о таком спрашивать, ибо понятия не имел, как Рома отреагирует. Может, надо было брать быка за рога, пока Рома сам разоткровенничался с ним? Но теперь что уж — поезд ушёл. С другой стороны, незачем ему вообще о таком знать. Рома сказал, что сказал — и этого хватит... Рассказал сейчас, возможно, потом расскажет и чуть больше… И всё же мысль о том, что мрачность Ромы от песни о полковнике и это происшествие связаны между собой, не покидала его голову. Когда Антон очнулся от размышлений, нашёл себя уже за столом, чинно жующим вафельку. Оля что-то щебетала о своём походе к пруду, где они кормили карасей хлебом, и прочие детские придумки… Антон слушал её вполуха, чтобы она не обижалась на полное отсутствие внимания с его стороны, но особо вникать в её россказни сейчас совсем не хотелось. Ещё она привязалась к нему с вопросами о Роме — как назло, спасибо, — но Антон многозначительным молчанием или редкими неохотными ответами дал ей понять, что находится явно не в духе. Ближе ко сну папа поблагодарил его за добротную работу — ну, ещё бы, Антон вычистил за день всё скошенное, — и пообещал, что поговорит с мамой о его наказании. Это Антона несказанно обрадовало. Но лёжа в кровати, тщетно пытаясь заснуть и не зацикливаться на немеющих руках, он вспомнил, какой завуалированной просьбой одарил его Рома перед своим уходом. Работать завтра не было никакого желания. И Роме он совершенно ничего не был должен, ведь это Рома, на минуточку, расплачивался с ним своей помощью. Но разве мог Антон отказать Роме? Нет. Вот и весь сказ. Следующие два дня протянулись за рутиной и посиделками после обеда у Антона дома. Пожалуй, это наказание было самым приятным за всю его жизнь. Утром Антон шёл к Роме, ожидающего его в огороде, и вместе они возились там добрых три часа, поливая цветы и очищая многочисленные грядки. Кажется, Рома погорячился, когда сказал, что огород «скромный». Покойная жена деда Карпа была большой любительницей цветов, и старик старался поддерживать её любимые клумбы в относительном порядке. Пускай огород не выглядел таким же благоухающим, как прежде, но всё ещё был ухоженным, а пышные цветы по-прежнему украшали участок и источали ароматные запахи. Теперь же, когда приехала свежая рабочая сила, дед Карп не мог не воспользоваться столь выгодным вложением чужих физических ресурсов и наказал Роме как следует всё устроить. Рома смиренно таскал лейки и с дёргающейся бровью выслушивал причитания Антона, решившего, видимо, отыграться на бедном брюнете за все годы упрёков от мамы. – Халтуришь, — то и дело приговаривал Антон, придирчиво осматривая сторону, на которой работал Рома. – Да тут можно до второго пришествия сидеть, если вырывать каждый сорняк, блять! — ворчал Рома, но остервенело дёргал противные травинки. – Ты вырвал петрушку только что. – Сука... В таком ритме грядки были очищены очень тщательно, что удивило даже самого деда Карпа, который никак не ожидал такой прыти от своего внука и уж тем паче от соседского отпрыска. Антон хотя и уставал, как собака, получал от их совместного времяпрепровождения столько счастья, что буквально весь светился. Воздух между ними сотрясался от периодических взрывов хохота или звенел оживлёнными голосами, рассказывающими всякие тупые и не очень истории из жизни. Рядом с Ромой любые волнения отходили на второй план. Стоило болотным глазам приветливо блеснуть в свете знойного солнца, как любые посторонние мысли покидали голову. Рома внимал его историям о разных происшествиях в деревне, в то время как Антон с любопытством слушал о жизни в городе. В личные детали Рома старался не вдаваться, как, впрочем, и Антон, что им и не мешало. Из маленьких кусочков Антон составлял мозаику и сам поражался тому, что запоминал о Роме абсолютно любую ерунду. Вроде той, например, что Рома ненавидит тёмный шоколад и терпеть не может молоко. Имеет прокол на правом ухе, который он по дурости сделал на спор, и считает чёрный цвет поэтически эстетичным. Да много всего: от предпочтений в погоде до шрама на коленке, что остался от падения с велосипеда в детском саду. Конечно, так ведь оно обычно и работает: люди знакомятся, узнают друг о друге разные мелочи и так далее. Но почему-то Антон жадно впитывал в себя всё, что Рома рассказывал о себе, записывая куда-то на подкорки сознания. Какие-то вещи Антон подмечал сам: например, идеальным полукругом изогнутая бровь появлялась у Ромы аккурат тогда, когда он пребывал в недоумении, а ещё Рома обладал умилительный привычкой бормотать себе под нос какую-то неразборчивую чепуху, когда раздражался, но не хотел говорить ничего вслух. Что-то подсказывало ему, что такую привычку он перенял от своего не менее ворчливого деда. А после обеда ребята собирались у него за просмотрами очередных советских фильмов, то хихикая, то напряжённо вглядываясь в экран. Бяша хоть и всё ещё выглядел так, словно готов был задушить Рому голыми руками, стал относиться к нему куда лояльнее и даже снисходил до коротких перебрасыванием фраз, не содержащих оскорблений. Но когда Рома брал в руки гитару, бурятёнок таращился на Рому едва ли не с восхищением, старательно сдерживая рвущиеся наружу восторженные восклицания. Высоцкого Рома ему сыграл, правда, результатом Бяша был не шибко доволен. – У тебя голос слишком высокий, на. А Высоцкий по-особенному поёт, — с видом знатока критиковал Бяша. – Да что ты говоришь, мой хороший? – Я сказал тебе, блять! Ещё одно твоё пидорское прозвище — и я тебя прибью, на! В ответ Рома только глухо посмеивался, а Антон со странным облегчением наблюдал за наливающимися красным ушами друга. Всё это давало Антону маленькую, совершенно малюсенькую, надежду на то, что, по крайней мере, Бяша сможет его принять. Ведь тот так резко реагировал на подобные шутки скорее для приличия, чем из-за реальной злости, но полной уверенности в этом у Антона, разумеется, не было. Вечера же эти Антон честно пытался проводить за чтением «Тихого Дона», взятого в библиотеке, но в буквы он откровенно не вдумывался, читая их чисто автоматически. И сдавался спустя каких-то полчаса, чтобы выскочить на улицу и обязательно увидеть весёлый взгляд, от которого у Антона почему-то на душе сразу становилось хорошо и спокойно. Они всё так же переговаривались ни о чём, срывая колоски и отмахиваясь от назойливых комаров. За эти дни Антон окончательно убедился в том, что Рома изменился в его глазах до неузнаваемости. Его хмурое выражение лица и разные колкости были с ним, как бы, по умолчанию?.. Но привыкнуть к ним Антону не составило большого труда, и вот Рома стал куда чаще смеяться — иногда одними глазами, — а черты лица будто бы разгладились, утратив прежнюю холодность. В эти дни он, признаться, просто решил ни о чём, ммм… Не думать? Звучало так себе, но на деле Антон действительно перестал о чём-либо размышлять, устав от самотерзаний. К тому разговору Рома больше не возвращался, так что и Антон рассудил, что хватит насиловать самого себя бесполезными думами. Всему своё время, а сейчас можно позволить себе отдаться во власть времени и наконец просто проводить время с приятной ему компанией, наслаждаясь необременяющим общением. К удивлению Антона, никаких больше гонений в работе, кроме тех обязанностей, что у него и так были, не прибавилось. А утром пятницы за завтраком папа сообщил вдруг, что мама освобождает его от наказания. Антон на радостях обнял всех в доме и понёсся к Роме, не положив в рот ни кусочка. Рома, услышав завывания кита от его желудка, не без отпирательств Антона, которые были пресечены занесённой в руке скалкой, усадил его за стол и наложил сомнительного вида блинов, которые блондин съел все до единого. Да и вообще, вид перепачканного в муке Ромы со следами теста на тряпичном фартуке затопил его сердце каким-то особенным теплом. Пока Рома чересчур энергично переворачивал блины на сковородке, Антон, чуть не задыхаясь, поделился с ним чудесными новостями и, не сильно думая, предложил: – Не хочешь со мной к друзьям сходить? Рвано выдохнув, Рома кинул на него изумлённый взгляд и начал что-то говорить, наверняка срываясь на ворчливый бубнёж, но Антон пропускал все его слова мимо ушей. Его взгляд намертво приклеился к маленькому кусочку муки, застрявшему в чужих тёмных волосах, и пальцы блондина буквально изнывали от желания убрать его оттуда. Рома выглядел так… По-домашнему, что ли?.. Взрослее как будто… Он ещё был сонным, отчего ворчал в десять раз больше, и глаза его постоянно слипались, делая его лицо таким умиротворённым, спокойным, таким… Особенным… – Ты оглох, блять? — довольно громкий оклик Ромы заставил Антона подпрыгнуть на добрых полметра. – На кой хуй я там сдался, я тебя спрашиваю? – Просто так, — расплавленно ответил Антон и, спохватившись, сказал: – То есть… Я был бы рад, если бы ты пошёл. Казалось, Рома удивился ещё больше, потому что его бровь взмыла до небес. Какого чёрта он творит, Антону было давно неведомо, но брать свои слова назад было уже поздно, да и, будем откровенны, Антон не хотел этого делать. Он приготовился к тираде Ромы, но тот, потрясая теперь Антона — в очередной раз, впрочем, пора бы уже и привыкнуть, — только безразлично пожал плечами, но Антон вполне отчётливо увидел, что на губах Ромы на несколько мгновений расцвела неуверенная улыбка. Но, конечно же, это показалось Антону мороком уже в следующую же секунду, потому что Рома, с хлопком кладя тарелку с горячими блинами на стол, ехидно поинтересовался: – Что, жить без меня уже не можешь, солнышко? Антон подавился воздухом и гневно зыркнул на брюнета, с растущим стыдом чувствуя, как жар растекается по его лицу. – Ты… Ты… – Я, я, — глумливо пропел Рома, запихивая в рот огромный кусок и недовольно морщась. – Как ты это сожрал вообще? Дед говорит, что мои харчи жрать невозможно. Антон уже знал, что Рома готовить почти не умел, а что умел — из рук вон плохо. Сам Рома называл это не иначе как семейным проклятием, говоря, что он тут не виноват. Блины Ромы на вкус представляли собой интересный гастрономический опыт, но Антон не позволил бы себе расстраивать брюнета, поэтому не стал никак комментировать его слова. Да и не до них ему сейчас было… – Прекрати свои похабные шуточки! — воскликнул Антон, стремительно отворачивая лицо. – Ни разу не смешно! – А что я делаю? — с максимально невинным видом поморгал Рома. – Ты сам мне дал полное право дразнить тебя. – Когда это?! – Когда сказал, что хочешь начать всё сначала. – Это… — Антон совершенно точно не задумался о двусмысленности этой формулировки, не-а, – это другое! Блондинка — ладно. Но «солнышко»… Это уже совсем по-девчачьи! – Я просто шучу, не напрягайся ты так. Такой вот юмор у меня… тупой, — ухмылка на лице Ромы сменилась извиняющейся полуулыбкой. – Если хочешь, больше не буду так шутить. Ну почему с этим придурком всегда так?! Почему так просто и одновременно невозможно сложно?! То, что Рома просто шутил, безусловно, улучшало положение дел, да и для Бяши у него было припасено не меньше разных прозвищ, но… Наверно, Антон совсем спятил, если бы хотел, чтобы Рома только к нему так обращался, да?.. Это было глупо. Это было, в конце концов, смешно. Это было смущающе. И… приятно. Самую малость. Совсем чуть-чуть. Антон не девчонка, чтобы млеть от таких слащавых вещей! Да и произносил их Рома со своей извечной издёвкой, а не так, как это там принято, знаете… Но Антон из раза в раз покрывался румянцем, как последний идиот. И уж конечно, он не посмел бы отказаться от этого. Хотя Рома решил уже, похоже, сжалиться над ним, видя, как странно Антон на это реагирует. Эх, знал бы он реальную причину… Да к чёрту! Позориться — так до конца! – Да мне всё равно, — как можно более равнодушно бросил Антон, и в этом ему очень помогали его горящие щёки, да. – Называй, как хочешь, просто… Непривычно. Знаешь, это звучит немного… – По-пидорски? — хмыкнул Рома. Тело Антона предательски вздрогнуло. Он опасливо заглянул в изумрудные глаза, ожидая увидеть там что угодно, но никак не серое безразличие. – Хватит всё усложнять, блондинка, — продолжал Рома, методично отхлёбывая свой кофе, непонятно в какой момент оказавшийся на столе. – То по-девчачьи, то по-пидорски, ты уж определись. Не знал, что у обращений есть какой-то окрас. И я, если тебе так будет спокойнее, ничего в них не вкладываю, так что твоё мужское достоинство не задеваю, — потом Рома, словно вспомнив что-то, как-то коварно улыбнулся, но ничего не сказал. Антон не знал, что говорить. Нужно ли вообще знать, какой переворот случился в нём только что? Ну, вот и забудем. Он был одновременно и тронут, и почувствовал волну облегчения, и уверенность, с которой говорил Рома, придала некой уверенности и ему самому. Переполненный светлыми эмоциями, он благодарно посмотрел на Рому, но тот был всецело поглощён своими пресными блинами, и Антон решил, что так будет даже лучше. Не нужно ему ничего говорить. Всё и так слишком хорошо. – Так ты пойдёшь или нет? — улыбаясь во все тридцать два, позвал Антон. – Да пойду я, пойду, — проворчал Рома, шипя от того, что размазал сгущёнку по всему рту. – Пожрать-то я могу? Антон тихо хихикал в кулак, наблюдая за безуспешными попытками Ромы оттереть сладость со своих губ. В конечном итоге тот выругался себе под нос и забил на это, берясь за следующий блин. Поначалу Антон был жутко смущён перспективой совместного завтрака, потому что он случился так спонтанно и с лёгкой руки Ромы, который точно не понимал, насколько близкими должны быть отношения между друзьями здесь, чтобы делить утренний приём пищи. Конечно, это было не больше, чем давней традицией, но уже прочно укрепилось в повседневной жизни. Однако теперь Антон без раздумий пришёл бы позавтракать сюда снова. Откидывая все предрассудки и сомнения. Еда имела у них большое значение и могла сказать громче любых слов. И хотя на вкус блины Ромы были ужасны, это было второстепенно. Глаза Антона сами вернулись к несчастному кусочку муки, всё ещё висящему в чужих взъерошенных с утра волосах. Как Рома умудрился его так подцепить, было безумно интересно. Но если Антон и хотел об этом спросить, то забыл напрочь, потому что Рома сидел к нему как раз той стороной, где и расположился белый кусочек. Пальцы вновь знакомо закололо. Всего лишь убрать что-то с волос — в этом ведь нет ничего предосудительного, правда? Просто ничего не значащий жест. Рома сделал бы это, не задумываясь о всяких глупостях. И ему нужно так же. Антон поднял руку. Отлично, полдела уже сделано. Осталось только протянуть её чуть дальше. Дело пары секунд. Смахнуть муку — и всё. Рома, может быть, вообще этого не заметит. В этом нет ничего такого. Совсем ничего… Тогда почему сердце Антона забилось, как бешеное?! Не помня себя, Антон преодолел несчастные сантиметры, прихватывая пальцами рассыпчатый скатавшийся кусочек. Чуть дёрнул, пытаясь осторожно смахнуть, но ничего не произошло. Кусочек прочно запутался на парочке чёрных прядок. Антон задержал дыхание. Рома повернул голову. Блять, Антон и забыл, что в таком положении их лица окажутся слишком близко. Рука, как приколоченная, осталась сжимать проклятую муку. Отдёрнуть бы её, неловко извиниться, нервно похихикать… Но Антон чувствовал себя полностью парализованным под нечитаемым глубоким взглядом болотных глаз. О чём думает Рома? Почему так смотрит?.. Антон мог разве что с моральным падением сказать, что думает о том, что Рома, что он давным-давно признал, красивый. Какой же, блять, красивый… А сейчас, со следами муки в волосах и разляпанным тестом по всей одежде, красивый почему-то просто до безумия. Когда Рома быстро облизнулся, убирая тем самым следы сгущёнки, что придавали его губам едва различимый блеск, Антон перестал о чём-либо думать. Он только с замерзшим пульсом смотрел, как Рома прикрывает глаза, чуть жмурясь, и неумолимо наклоняется к нему. Антон прикрыл глаза следом, уже потеряв любое здравомыслие, и… …услышал трескучий чих. Антон отшатнулся, стремительно приходя в себя. Рома чихнул ещё раз, потирая нос. – Будь здоров. – Спасибо. Антону хотелось размозжить череп о стол. Хотя, желательно, о что-то поострее. Вечность, что они смотрели друг на друга, длилась не больше нескольких секунд. Секунд, за которые, как Антон невесело подумал, он окончательно спятил. Хвала небесам, Рома, как ему и подобает, ничем не выдал своего удивления или каких-либо других эмоций, а это означало, что он попросту не придал случившемуся значения. Потому что ничего, блять, не случилось и не планировало случаться! Антон в очередной раз понял, что он редкостный дебил. От абсурдности ситуации хотелось гомерически заржать, а потом как следует поплакать. – У т-тебя мука в волосах, — с трудом вымолвил Антон, плечи которого затряслись в непроизвольном смехе. – Убрать хотел, но оно… прилипло уже. Рома, цокнув, одним резким движением выдрал муку чуть ли не вместе с волосами. Волосы, что Антон успел отметить, были у Ромы такие мягкие, и… Так, стоп. Хватит! Надо забыть о своём секундном помешательстве. Будто ему и так без Ромы проблем мало… Когда ж его либидо успокоится-то уже?! О том, что его мысли были как никогда далеки от всякой похабщины в их непродолжительный зрительный контакт, Антон тоже хотел забыть. Разбираться в этом было выше его сил… Не подозревая о его душевных метаниях, Рома спустя какое-то время объявил, что с завтраком покончено, и ушёл переодеваться. Антон же ощущал себя так, словно ему шило в задницу вставили. Рома же, вернувшись одетым в косуху — с такой-то жарой, блять! — мигом увёл в его в неторопливый разговор, и все тревоги снова покинул его голову, как по щелчку пальцев. Пожалуй, ни с кем ещё Антон не чувствовал такой лёгкости. Был ли это персональный дар Ромы или просто странная увлечённость Антона, да какая уже разница? Только укрепившись в своем мнении касательно непонятного наваждения, он окончательно успокоился. И почему-то сумел признаться сам себе, скосив глаза на оживлённо что-то вешающего ему Рому. «Ты прав, Рома. Наверно, и правда жить без тебя будет уже совсем скучно». Блондин даже не привернул домой, чтобы забрать телефон, хотя мечтал о своей музыке с самого момента его изъятия. Но, пожалуй, впервые в жизни музыка была ему не нужна. Зачем, когда его персональная музыка опять шла чуть перед ним, напевая что-то своё? – «Я подброшу на удачу. Докурю и пойду дальше»… Антон внезапно для себя с немыслимым нетерпением осознал: «Нарисовать. Я хочу его нарисовать» – «Враг мой, бойся меня. Друг мой, не отрекайся от меня», — Рома, заметив его пристальный взгляд, задорно подмигнул, но вскоре снова целиком погрузился в пение. – «Нелюбимая, прости меня. Любимая, люби меня». Зудящая мысль о том, что он не сказался родителям, была заглушена ещё на стадии зарождения. Они ж не изверги, должны понимать, что он захочет как следует провериться после кислых прогулочек вокруг дома. Правда, эти прогулки были куда ярче с присутствием в них второй фигуры, но об этом им знать совсем необязательно. Да они уж и сами наверняка заметили, что Антон стал вертеться вокруг Ромы, как собачка на привязи… Куда они идут, Антон слегка подзабыл, но быстро вспомнил, что вообще-то звал Рому увидеться с его друзьями. В то, что Рома согласился, было всё еще сложно поверить, но Антон безмерно ликовал. Где сейчас искать банду, вот так сходу сказать было затруднительно, но, к большой удаче, Антон услышал где-то вдалеке знакомый раскатистый голос Лёши и, пихнув Рому локтем, кивнул головой в сторону старого, но большого пруда, где частенько кто-нибудь рыбачил. Рома замолк и послушно последовал за ним, а лицо его стало напоминать восковую маску. Укол вины тут же кольнул грудь. Рассчитывать на то, что встреча пройдёт гладко, не приходилось, но всё же… Ему очень не хотелось бы, чтобы его друзья и Рома оставались в ссоре. Чем ближе они подходили к поросшему ряской водоёму, тем больше теней набегало на лицо Ромы. Лёша, заметив приближение Антона, сначала лучезарно улыбнулся, но тут же нахмурился, а улыбка его быстро сменилась хищным оскалом. Он, наклонившись к замерзшему с удочкой Паше, что-то прошептал ему на ухо, и тот недоумённо повернулся, так же хмуро глядя на шагающих к ним Антона и Рому. Антон обвёл взглядом небольшую полянку перед прудом и понял, что парней там только трое. На наливающиеся красным глаза Пети он из принципа не стал смотреть, невозмутимо держа глаза где-то над головами ребят. Перед хлипкими остатками заборчика Антон остановился, заставляя невольно остановиться и Рому, что встал чуть левее от него. Антон, боясь опускать взгляд, набрал в грудь побольше воздуха, собираясь хотя бы поздороваться для начала, но не успел выдавить и звука, как уловил почти на инстинктивном уровне, как Петя лихо двигается к ним мимо немного затормозивших парней и с сумасшедшим замахом приближает кулак к лицу стоящего рядом. Антон не привык сомневаться в собственной отваге — и слабоумии, — и потому, чуть сместив вбок остолбеневшего Рому, подставился под кулак. Не прошло и полсекунды, как он услышал звон в ушах. А через секунду в его глазах стремительно потемнело, и сознание, здраво рассудив, покинуло его. Перед самым обмороком он почувствовал только, как крепкие руки не дают ему упасть. И боль стала не такой уж сильной.