Вспомни моё имя

      Дзигэн был ходячим противоречием. Он любил почти всё свободное время тратить на то, чтобы лежать на очередном диване, и ворчал, если его оттуда сгоняли, — даже Гоэмон в итоге сдался и позволял стрелку валяться, сколько тому хочется и где хочется. Но стоило врачам заставить его соблюдать постельный режим, как он тут же устроил бунт.       Далеко не с первой попытки, но у него получилось сесть на кровати. Ушибы зажили за то время, что он провалялся без сознания, и единственной проблемой оставалась его голова. Дайсукэ кисло усмехнулся: «Ну да, моя дурная голова всегда мне проблемы создаёт».       Следующим шагом он выклянчил у медсестёр ходунки. Вцепившись обеими руками в рамку, останавливаясь через каждые два шага и борясь с приступами головокружения, Дзигэн вначале освоил два метра дороги от койки до туалета, а потом, поверив в свои силы, начал наматывать круги по палате. Медсёстры, поймав его за этим занятием, всплёскивали руками и ругали его, но не мешали, а только подстраховывали, пока он, наконец, не соглашался снова лечь в постель.       — Мистер Дзигэн, доброе утро.       Дайсукэ сосредоточился, вспоминая, кто это.       — Доброе, Ингрид.       — Вы опять вставали? — она поправила одеяло, сбившееся в ногах. — Как ваше самочувствие?       — Лучше не бывает.       Пухлая блондинка поставила ему капельницу с очередным пакетом с лекарствами.       — Я принесла бритвенный набор. Подождите немного, сейчас принесу тёплую воду.       Когда Дзигэна доставили в больницу, то, естественно, никто особо не церемонился с его волосами — ему обрили вообще всю голову, даже бороду, чтобы ничего не мешалось. Начав ходить по палате, он добрался до зеркала, висящего у двери, и не узнал себя в отражении: исхудавший ещё больше обычного, с запавшими щеками и чёрными кругами под глазами, с короткой неухоженной щетиной и бинтами на голове, прикрытыми сетчатой шапочкой. Да ещё хватающийся дрожащими руками за ходунки, ссутулившийся, в голубой распашонке в мелкий цветочек — точно больной старик.       Но как только ему дали право выбора, он тут же отказался от чужой помощи и сам подбривал бороду, формируя её как раньше. Ингрид помогала ему, держа маленькое зеркальце и подавая то полотенце, то станок.       — Ты узнала, о чём я тебя просил?       Женщина промокнула ему шею, убирая остатки пены:       — Доктор Бергсон разозлился и сказал, что это не моё дело. И не ваше тоже — вы сам больной. Но я узнала, кто за ним ухаживает, пока он привязан к койке. Сегодня это Нанна, я её найду и разузнаю точно, как дела у вашего товарища.       Дзигэн сжал было челюсти, услышав про «привязан», но вовремя остановился и вместо этого сделал медленный вдох, успокаиваясь. Каждое резкое движение, каждое потрясение вызывало теперь жуткую мигрень. Его предупредили, что ближайшее время любой удар, резкая встряска или даже просто большой скачок давления могут стать для него смертельными. Так что он даже разозлиться и поорать не мог — тут же сворачивался от боли как креветка и приходил в себя только тогда, когда прибегающие на вой мониторов медсёстры давали ему дозу седативных и обезболивающих.       Ингрид продолжала:       — Но думаю, что с ним всё хорошо. Я заглянула к нему мельком вчера — сделала вид, что палатой ошиблась. Такая у него кожа красивая. Да и сам он тоже миленький, — медсестра легко улыбнулась. — Девушки же чуть не передрались между собой, когда решали, кому из них за ним присматривать. Он спит из-за лекарств, но выглядит хорошо, уж получше вас, мистер Дзигэн. Вам бы тоже поспать.       Дайсукэ сам был бы не против, но он просто не мог нормально спать. Под действием лекарств он мог провалиться на пару часов в дрёму, но потом их действие прекращалось, и приходили сны. Точнее — сон, всегда один и тот же: он находил Гоэмона, но стоило Дзигэну протянуть к нему руку и коснуться белоснежной кожи, как под его пальцами начинали змеиться чёрные трещины, покрывая собой всё тело самурая, пока тот не раскалывался на части, как фарфоровая ваза.       Дзигэн проснулся, тяжело дыша. Сердце гулко билось, разгоняя кровь, давящую теперь на затылок. Он попытался устроиться на подушке поудобнее, ожидая, когда голова прекратит так раскалываться. Часы показывали полтретьего, день был в самом разгаре.       Кто-то быстро прошёл по коридору. Стрелок медленно сел, прислушиваясь.       Дзигэн уже столько лет охотился за разными людьми, что приобрёл необъяснимое чутьё, когда мозг сам находил нужные детали и вёл его к цели почти мистическим образом. Обрывки чужих разговоров, действия людей, взгляды, жесты — всё складывалось в единую картину. Так и сейчас: даже не осознавая до конца — почему, но стрелок знал, что персонал запаниковал и забегал в поисках кого-то. И он знал — кого. Его самурай всё-таки смог убежать.       Это значило, что и ему пришла пора действовать. Он не простит себе, если узнает, что из-за его бездействия Гоэмона снова загнали и стреножили, как опасного зверя.       Стрелок доковылял до лифта, что по ощущениям заняло у него часы. Основную надежду он возлагал на то, что весь заинтересованный персонал сейчас ищет Гоэмона, а его отсутствие заметят не скоро. Двери лифта раскрылись, и на него уставились удивлённые голубые глаза. Ингрид открыла было рот, чтобы то ли закричать, то ли отругать его, но Дзигэн наклонился над ходунками, делая ещё один короткий шаг вперёд:       — Подожди, — он, не отрываясь, смотрел на неё. — Пожалуйста.       Женщина молча закрыла рот и помогла ему зайти внутрь. Она поправила на нём больничную распашонку, затянув потуже завязки, чтобы хоть немного прикрыть его спину и тощие ягодицы:       — Как вы узнали, мистер Дзигэн?       — Почувствовал. Мне нужно на крышу — он там.       Белёсые брови удивлённо поползли вверх, но она нажала на нужную кнопку:       — Я доведу вас.       Гоэмон всегда гордился своей самобытностью и обижался, когда Дзигэну удавалось предсказать его поступки, — стрелку же это не составляло труда. Так и сейчас у него было всего несколько вариантов, что мог сделать освободившийся самурай, и он поставил всё на тот из них, который мог проверить.       Ингрид провела его через несколько дверей, открываемых её пропуском персонала, и ему в лицо подул прохладный ветер с запахом водорослей. Дайсукэ огляделся по сторонам. К зданию больницы вплотную подступали леса и горы, и только с одной стороны открывался вид на узкий фьорд со вздыхающим между скалами морем. Он медленно пошёл в этом направлении, осматривая торчащие на крыше вентиляционные блоки и надстройки. Ингрид осталась стоять у дверей на случай, если он никого не найдёт.       Дзигэн вздрогнул от очередного порыва ветра и опустил голову. Под стеной, прижав колени к груди и спрятав в них лицо, как обиженный ребёнок, сидел самурай. Стрелок замер, чувствуя, как его начинает захлёстывать паника — вдруг его ночной кошмар получит продолжение в реальности. Холодный ветер заставил его поёжиться, в затылок воткнулась раскалённая игла, и он рискнул, убеждая себя, что это был просто сон. А если нет, то край крыши был заманчиво близок.       — Гоэмон.       Самурай пошевелился и сквозь спутанные волосы сверкнул чёрный глаз.       — Гоэмон, это я, — Дзигэн сделал ещё один шаг к нему. — Я нашёл тебя.       Самурай поднял голову, и Дайсукэ издал вздох облегчения, не увидев ни малейшего намёка на трещины ни на его лице, ни на груди. Ночные кошмары сложили свои крылья и развеялись морским бризом.       Колени дрогнули, и стрелок в ужасе округлил глаза, цепляясь уставшими уже руками за ходунки. Как же глупо, пройти весь этот путь и погибнуть, просто упав.       Его тело устремилось вниз, к чёрному покрытию крыши, тогда как серые трепещущие рукава кимоно ринулись вверх, подхватывая его под мышки. Дзигэн повис на держащих его руках, на мгновение дезориентированный, и потянулся вперёд, чтобы обхватить самурая за шею. Он зарылся в ворот кимоно, прижимаясь разгорячённым лицом к белой коже. На этот раз самурай пах лекарствами и немытым телом, но это был его самурай, и он ни за что больше не отпустит его.       — Дурак, что ты вытворял? Зачем ты себя довёл до такого? Почему…       Дзигэн не успел договорить, как небо с землёй поменялись местами, когда самурай кинул его на землю, а сам оседлал стрелка и схватил его за горло:       — А ну, не смей говорить со мной так, будто я в чём-то виноват! Скажешь, что это всё было зря, — и я тебя придушу собственными руками!       Дайсукэ не отвечал, раскидав руки в стороны, и только радостно улыбался, разглядывая нависшего над ним самурая. Гоэмон мог сколько угодно ругаться и сверкать глазами, но его тело уже выдало его: и то, как он бережно придерживал голову стрелка и контролировал все движения, чтобы не навредить ему и очень мягко уложить его на крышу, и то, что хоть его пальцы и лежали на шее Дзигэна, но запястья упирались в изгибы ключиц, опровергая озвученную угрозу. Стрелок проскользил ладонями вдоль «душащих» его рук и обхватил ими лицо Гоэмона:       — Делай, что пожелаешь.       Мягкие губы самурая растянулись и изломались неровной линией, а сам он тут же осунулся, обмяк и опустился Дзигэну на грудь:       — Я устал. Как же я устал.       Стрелок гладил его по спине, ожидая пояснений. Всё тело самурая было похоже на сломанную пружину: сжатое, готовое устремиться куда-то, но в то же время скованное.       — Ничего, всё позади.       Узкая ладонь обхватила плечо стрелка и сжималась после каждого предложения:       — Я все эти годы был рядом и желал разделить с тобой твою жизнь, но вынужден был оставаться всего лишь надоедливым наблюдателем. Знаешь, каково мне было смотреть на тебя и других людей, приходящих в твою жизнь, понимая, что ты не знаешь, не помнишь меня? Видеть, как ты влюбляешься в кого-то ещё и счастлив с ними. Наблюдать, как ты раз за разом страдаешь, не имея права вмешаться. Я боялся, что ты исчезнешь, так и не вспомнив обо мне!       Дзигэн погладил его по спутавшимся волосам:       — Успокойся, мы же ещё там определились, что я не мог умереть раньше времени.       Гоэмон привстал и встряхнул головой:       — Ты не понимаешь, — он вцепился в ткань на груди Дзигэна. — Я так хотел спасти тебя. Спасти тебя от твоей собственной жизни, — он тяжело задышал и снова уткнулся лбом в грудь стрелка. Низкий голос самурая зазвучал приглушённо. — Я нашёл тебя, когда тебе было всего три года, и решил забрать с собой. Я думал, что сам смогу вырастить тебя. Тогда бы ты ни в чём не нуждался и не проходил бы через всё это. Но чем дальше я тебя уносил, тем больше у тебя болела голова. Ты начал плакать. Боги, как же ты плакал! Я всё никак не мог тебя успокоить. А потом у тебя из носа и рта пошла кровь, и ты растаял прямо у меня на руках, — Гоэмон провыл последнюю фразу, содрогаясь в рыданиях.       Дзигэн открыл было рот, но так и остался, не зная, что вообще можно сказать в такой ситуации. Он даже представить себе не мог, какой ужас в тот момент испытывал самурай, который своими собственными действиями уничтожил того, кого хотел спасти. Зато понял теперь, почему тот каждый раз с такой настороженностью и страхом вмешивался в его жизнь — он боялся, что это убьёт Дзигэна, и на этот раз по-настоящему. А ещё стрелок достаточно хорошо знал своего возлюбленного, чтобы представить, как тот решил «искупить свою вину»:       — Только не говори, что именно после этого ты узнал, что и сам не можешь умереть в том мире, а вернёшься снова.       Гоэмон, всё ещё вздрагивая, скрючился у него на груди, словно в ожидании наказания. Стрелок попытался смягчить углы:       — Я всё понял, Гоэмон. Я не хочу и не имею права осуждать тебя. Поверь, у меня бы яиц не хватило сделать что-нибудь подобное. Даже ради тебя, уж прости. Да и такой самурайской магией я тоже не владею. Скажи, — он подцепил лицо самурая за подбородок и чуть приподнял, — ты правда заключил договор с Идзанами?       Гоэмон вывернулся из его пальцев:       — Ты действительно сильно стукнулся головой, раз задаёшь такие странные вопросы.       — Это нормальные вопросы. Я тоже знаю эту легенду. И нет, не ту версию, что ты скормил Люпену, — самурай напрягся и подобрался, будто для прыжка или побега, настороженно глядя на стрелка сквозь завесу волос. — Я долго не мог понять, почему она кажется мне такой знакомой. И потом вспомнил. «Имя — это ключ».       Он и правда вспомнил эту легенду — это была мрачная история с не менее тёмной моралью. Дзигэн не понимал её в детстве, когда его мать рассказывала её. И вот сейчас, имея много свободного времени, он сумел вспомнить её. В давно забытые времена благородный даймё лежал ни жив, ни мёртв, и лекари были бессильны. Никого это не волновало, и только молодой самурай решил спасти своего господина. Он спустился в подземное царство и заинтересовал вечно скучающую повелительницу загробного мира. Они заключили договор: если даймё вспомнит имя самурая, то они оба вернутся в мир живых, если же нет, то самурай может вернуться один, ведь он помнит имя своего господина, а имя — связь с миром живых. Даймё ничего не вспомнил, и молодой воин отдал своё право на жизнь, чтобы вернуть того, а сам остался в царстве Идзанами. И имя самурая не вспомнил больше никто среди живых, забыв о том, что он вообще существовал.       Дзигэн снова подхватил лицо Гоэмона под подбородок:       — Ты правда готов был пожертвовать собой ради меня?       Гоэмон выпрямился, всё ещё сидя на бёдрах Дзигэна, и посмотрел на него сверху вниз. Стрелок глядел на него во все глаза, чувствуя, как сердце начинает стучать быстрее: «Боже, какой же ты… Так, стоп, Дайсукэ. Держи себя в руках, такую нагрузку ты сейчас точно не переживёшь». Он сделал пару вдохов:       — Ты хотя бы подумал, как бы я себя чувствовал, если бы узнал, что ты пожертвовал собой ради меня? Я бы себя считал виновным в твоей смерти. Зачем мне такая жизнь?! — Дзигэн остановился, поняв, что снова начал от страха отчитывать Гоэмона. Он ещё раз глубоко вздохнул и протянул руки вверх, чтобы притянуть его к себе. — Забудь, что я сейчас наговорил. Мне просто стало страшно, как только я представил, что мог остаться без тебя, — он стиснул Гоэмона в объятиях. — Спасибо. Вот, что я хочу тебе на самом деле сказать. Спасибо, что вытащил меня. И спасибо, что был всё время рядом — в одиночку я бы не смог ещё раз прожить свою дерьмовую жизнь и остаться в здравом уме, — Гоэмон лежал на нём, согревая своим телом, и внимательно слушал. — Ты же помнишь, что обещал мне?       Самурай повернул голову, и его дыхание приятно пощекотало Дзигэну шею:       — Конечно. Я обещал тебе, что всегда буду рядом.       — Ага. Не забывай об этом. Не оставляй меня одного.       Гоэмон чуть приподнялся, уперевшись руками в крышу с двух сторон от головы Дзигэна, и с сосредоточенным видом наклонился к его лицу, касаясь его своими нежными губами цвета персика.       — Ой-ёй, Гоэмоша, остынь. Или ты хочешь, чтобы у Дзигэна давление подскочило? Ему пока такое нельзя.       — Привет, Люп. Как ты нас нашёл? — стрелку было в пору злиться за то, что их отвлекли, но он действительно был рад возвращению старого друга.       Люпен сидел рядом на блоке вентиляции и смотрел на них, довольно улыбаясь, уперев локоть в колено, а кулак разместив под головой. Он выглядел уже намного лучше, чем как когда уходил из больницы.       — Твоя подружка-медсестричка подсказала.       — Тогда забери нас обоих отсюда. Ещё пара минут в этой грёбаной больнице — и я с катушек съеду, честное слово.