Чёрный волк

      Шон не мог уложить детей минут двадцать, хотя, обычно у них не возникало с этим никаких проблем. Аран подложил ему настоящую свинью, сказав сегодня утром по телефону, что будет дома пораньше и уложит их спать. Естественно, новость о возвращении отца зарядила обоих на весь оставшийся день, даже Шон приободрился, но вот он в очередной раз посмотрел на настенные часы, которые показывали время 21:15, оторвав от них взгляд и взглянув на скачущих по комнате детей, Шон понял, что сегодня они точно уже никого не дождутся. Он знал, какие на то есть причины, но как объяснить это детям?       Аран и раньше подолгу не появлялся дома, но в этот раз переплюнул самого себя. Семья не видела его уже больше недели, Шон прекрасно понимал причину, но от этого легче не становилось. Его перестали радовать и их короткие телефонные разговоры, ограничивающиеся банальным выяснением, как у кого дела, и заканчивающиеся каждый раз одинаково – на словах: "Всё, мне пора!". За семь лет подобное может и надоесть, но Шон не давал себе думать о плохом и винить Арана. Он знал о том, чем тот занимается, знал для чего он это делает, и как это опасно, однако в его голове уже давно крутилась мысль, о которой Шон старался не думать. Ему безумно хотелось поговорить об этом с Араном, но всякий раз останавливал себя,стоило им остаться наедине, что теперь происходило ещё реже. Шон просто боялся его потерять, и так же, как и семь лет назад, этот страх просто пожирал его изнутри, не давая во всём и до конца быть откровенным.       В отличие от детей Шону была известна причина, по которой их отец не ночевал дома, но от этого легче не становилось. Они ждали его и совсем не думали о том, что папа может не вернуться. Шон тоже старался не думать об этом, поддерживать иллюзию, что их папа Аран просто много работает. Ему бы было проще, не знай он правды, как и они, о том, что Аран – это Чёрный Волк, охотящийся на преступников, и что в любую секунду его могут пристрелить. Шон отдал бы всё за то, чтобы не знать этого или навсегда забыть. Порой он даже задумывался о том, что было бы, начни Аран жить тихой размеренной жизнью, но затем на опережение била другая мысль: "Где Аран, а где нормальность?". Слово "норма" – это точно не про него, и Шон знал об этом, как никто другой.       Говорят, что после выпускного из колледжа жизнь делится на "до" и "после", но у Шона она разделилась значительно раньше. До той перестрелки в школе, до того, как он узнал, во что на самом деле ввязался Аран, что он чувствовал всё это время и какой тяжёлый груз в тайне ото всех в одиночку нёс на своих плечах.       Для Шона всё изменилось в тот день, когда он впервые увидел его. Но кто сказал, что жизнь не может измениться дважды? Или трижды. И с того дня, когда Шон выбрал для себя с кем хочет провести остаток своих дней, всё вокруг него начало меняться с фантастической скоростью.       Он не пришёл на выпускной, потому что был занят, скрываясь с Араном от "Волков". Был объявлен пропавшим без вести, потому что хотел скрыться от родителей. Навсегда покончить с той прежней жизнью. Затем их нашли, почти арестовали Арана, родители Шона пытались удерживать сына и даже увезти, но он в итоге сбежал, отца Арана чуть не убили "Волки", а затем сам Аран сбежал из-под стражи и вызвал Хэнка на поединок, в котором одержал победу, став тем, кого сейчас боялись все.       Столько произошло. Всего сейчас и не вспомнишь. Им обоим тогда только исполнилось восемнадцать, но никто и не думал, что взрослая жизнь наступит так скоро, и что их жизни так резко изменятся. И дело даже не в том, что Шону пришлось разорвать все связи с семьёй, а Арану возглавить целую группировку, охотящуюся за самыми важными шишками преступного мира. Дело было в другом. — Пап! Я хочу пить! — сонно протянула Вивьен. — Сейчас, милая.       Шон потянулся к графину, который он заранее наполнил водой и поставил на прикроватной тумбе. Наполнив стакан, он протянул его дочери. — Спасибо! — поблагодарила она, принимая поглаживания по голове.       В памяти Шона чётко отпечатался момент их первого поцелуя, первого секса, он совсем не помнил, как сбегал, скрывался, жил, где попало, старался выжить в мире, в котором родился и рос Аран, но он был абсолютно счастлив разделить с ним всё это. Он никогда не чувствовал себя таким живым. Возможно тогда он и совершил свою главную ошибку в жизни, но эта ошибка привела его туда, где он сейчас, и если ошибиться означало стать счастливым, то Шон точно не жалел о прошлом.       Чтобы не произошло в прошлом, это стало причиной их появления на свет.       Вивьен была старше Дилана буквально на три секунды. Если взглянуть на неё, то сложно найти отличия между ней и Шоном, такие же светлые волосы, глаза, нос, широкая добрая улыбка – всё, как у Шона, но по сути своей она ни разу не была похожа на него. Как верно заметил Шон ещё до того, как Вивьен научилась ходить, а только ползала: "Поверь мне, она совсем как ты, если не хуже". Аран обижался, но в душе у него всё пылало, когда с взрослением дочери он тоже стал замечать, что Вивьен ни капли не похожа на Шона. Непоседливая, боевая, громкая, сам Аран был таким в детстве. Любил риск, опасности, любил помахать кулаками и покричать по поводу и без, за что отец его часто бил. Тогда Аран забивался в угол и мог сидеть там часами, пока отец не устанет и не уснёт, тогда мальчик вновь выбирался из дома и продолжал творить рецидив вместе с друзьями. С возрастом, конечно, его пыл немного поутих, он стал спокойнее, тише, отец добился того, чтобы приструнить мальца, но когда было нужно Аран всегда мог стать тем, кто ударит первым.       Вивьен была такой лишь отчасти, можно сказать, унаследовала только самое лучшее, а самое худшее, как и в Аране, могло пробудить более жёсткое и суровое воспитание, однако Аран не способен причинить малейшую боль этому крохотному существу, которое так просто и безмятежно засыпает у него на руках. Он бы просто не смог этого сделать. Будь его отец рядом, он бы назвал сына тюфяком, и что его дети растут такими же тюфяками, потому что тот с ними цацкается, и что небитый ребёнок – бесполезная трата времени. Действительно для чего ещё нужны дети, кроме того, что они могут ходить для тебя за пивом, когда вырастут и об них можно тушить бычки, если вдруг ваша единственная пепельница разобьётся. — Па-а-ап, — протянул Дилан.       Шон тут же переместился к кровати сына напротив. Его рука сразу же легла на лоб мальчика, чтобы убедиться, что жар спал.       Дилан, в отличие от сестры, не отличался крепким здоровьем, поэтому болел очень часто. Пришлось даже купить обогреватель в детскую, чтобы не давать ему продрогнуть такими холодными ночами, как эта.       Если Вивьен была дикой своенравной и внешне больше походила на Шона, нежели на Арана, то Дилан ровно наоборот. И хоть они и близнецы, они совершенно не были похожи друг на друга. Это словно две противоположности, но при этом они будто и две частички одного целого. Идеально дополняют друг друга и вместе способны на многое.       Вивьен легко давалось общение, и она была активной, в то время как Дилан больше предпочитал одиночество и тишину, возможность устроиться где-то в отдалённой ото всех тени и спокойно рисовать. Несмотря на чрезмерную активность, Вивьен никогда не оставляла брата одного или в стороне. Всякий раз, знакомясь с новыми людьми, она первым делом представляла себя и брата, словно они неразделимы. Дилан не был интровертным, просто общение не доставляло ему такой же радости, как и его сестре, ему это просто не было нужно. Именно благодаря Вивьен у него были хоть какие-то друзья, и в то же время, когда он понимал, что сестру слегка заносит, он всегда был рядом, чтобы остановить её. Для девочки Вивьен была довольно драчливой и постоянно нарывалась, и с девчонками, и с мальчишками, ей не было разницы кого бить, и в такие моменты её сильно выручал Дилан под маской миротворца, который, казалось, любой конфликт мог решить словесно, не применяя ни к кому грубой силы, как истинный пацифист. И как ни странно, но это работало. Дилан тоже умел драться, но практически никогда и никому этого не показывал, только в крайних случаях, когда либо ты, либо тебя, но все знали о том, что при желании он мог с лёгкостью отделать кого угодно, даже ребят постарше, совсем не напрягаясь. Вивьен тоже была страшна в гневе, но Дилан внушал своим сверстникам настоящий ужас своим ледяным спокойствием и мягкой манерой изъясняться. Он словно постиг, что есть истинная добродетель, однако при желании мог также легко зарядить этой добродетелью кому угодно по первое и по второе число. Его боялись и вместе с тем уважали.       При этом дома он был обычным тихим и хрупким мальчиком, который мог легко заболеть и не любил пить микстуру от кашля, потому что она горькая. — Что такое? — ласково спросил Шон, притронувшись сперва к его лбу, затем к своему.       Порядок. Температуры не было. — А папа скоро придёт?       Порой Шону и самому было это интересно. Он отпускал Арана, зная, что тот непременно вернётся, но чем больше времени он проводил с ним в разлуке, тем больше сомневался не в том, что тот вернётся, а в том, жив ли он вообще. Конечно, жив! Он ведь Чёрный Волк! Гроза преступного мира! Его невозможно убить! Он никогда так просто не сдастся. Он обязательно вернётся. — Конечно, — всё также ласково ответил Шон, поправляя одеяло сына. — Значит, можно не спать? — радостно подпрыгнула Вивьен. — Нет, вы должны спать, — тон Шона стал более жёстким, но при этом совсем не звучал устрашающе. — Ну ладно, ладно, — пробурчала недовольно девочка и вновь легла на подушку, положив руки под голову.       Аран тоже так часто делал, когда был чем-то недоволен и не хотел никому этого показывать.       "Она точно его дочь", — усмехнувшись, подумал Шон.       Однажды во время очередного "откровенного" разговора с матерью, она спросила у Шона: "Если бы ты мог вернуться в прошлое и что-то исправить, ты исправил бы… Это?". Под "этим" она подразумевала то, из-за чего родной отец отказался пускать Шона на порог своего дома. И что тогда, что сейчас, Шон был абсолютно твёрд и уверен: "Нет. Ни за что и никогда".       Рождение ребёнка – сложная штука, особенно когда никто к ней не готов ни морально, ни физически, ни ты, ни твоё окружение. Тебе страшно, тебя терзают сомнения и страхи, ты сомневаешься во всём и думаешь о самом худшем развитии событий. Но когда рядом есть тот, на кого можно положиться, кто несмотря ни на что будет рядом, защитит и убережёт от всех бед, трудности становятся мелочью по сравнению с тем, что тебе и твоему партнёру только предстоит пережить.       Шон помнил все их с Араном совместные моменты, начиная с самого первого дня и заканчивая нынешним, но ни один из них, не их первый поцелуй, не первый секс, ничто так не запомнилось ему, как день рождения их совместных детей. Это был тот самый момент, когда их жизнь изменилась раз и навсегда.       Дилан отвернулся к стенке, сделав вид, что уже уснул, но Шон прекрасно видел, как из уголков глаз начали выступать слёзы.       Глаза Дилана, как и у Шона, как и у Вивьен, небесно-голубые, и на них редко бывает видно слёзы. Шону всегда было легко скрывать от других, когда ему больно, ведь "мальчики не плачут и не должны, как бы плохо им не было". Мама повторяла ему это каждый раз, когда он срывался и начинал плакать рядом с ней. С тех пор он никогда и никому не показывал своих слёз. — Дилан, — обратился к сыну Шон, уложившись рядом с ним на кровати.       Шон сразу понял, что мальчик отвернулся, чтобы не показывать отцу свои слёзы. Дилан накрылся одеялом, но и через него Вивьен с Шоном видели, как он подрагивает под ним. Девочка тут же вскочила с места и подбежала к кровати Дилана, скидывая с того одеяло. Увидев на его глазах выступившие слёзы, сестра тут же кинулась на брата, сжимая того настолько крепко, насколько ей могли позволить её детские ручки. — Дилан, не плачь! Не надо плакать! Если ты будешь плакать, то и я начну! — говоря всё это, она выглядела так, как будто и впрямь сейчас сама заплачет. — Хочешь, завтра я дам тебе порисовать фломастерами на моём белом платье?! Или я дам тебе мой новый альбом?! Я сделаю что угодно, только не пла-а-а-ачь!       В итоге сама разревелась, и теперь Шону и Дилану пришлось успокаивать малышку. Девочка упала в объятия отца, а брат сел рядом и начал медленно поглаживать её по макушке, ласково приговаривая: — Всё хорошо, Ви, я не буду больше плакать. Ты тоже не плачь, пожалуйста. Я просто расстроился, что папа сегодня опять не пришёл.       Их с Шоном взгляды пересеклись. Словно ножом по сердцу от того, насколько ты беспомощен в этой ситуации. Ради них Шон был готов буквально на всё, сотворить чудо из ничего, совершить самый безбашенный поступок, но прямо сейчас им всем для полного счастья не хватало только одного человека, который оставался таким же недосягаемым, как в прошлом, так и сейчас.       Казалось, что они идеальная пара, но Шон понимал, что раньше, что сейчас, Аран по-прежнему никому не доверяет, не сближается, не привязывается, пытается отдалиться, и возможно, став Чёрным Волком, он лишь нашел лишний повод убегать от тех, кому он дорог. Не потому что он не любил их, просто ему было страшно. Шон всегда видел его насквозь, видел, что каким бы грозным и опасным хищником он не был, Чёрному Волку было страшно. Он боялся принять себя, принять людей вокруг себя, не хотел никого подводить и стремился всех защитить. Как всегда, Аран взвалил на свои плечи слишком много, и Шон переживал, что в итоге дорогой ему человек не сможет в одиночку справиться с этим грузом. Он желал разделить абсолютно всё с Араном, но Чёрный Волк никогда не подпускал его к себе настолько близко. То ли от всё того же недоверия, то ли от того, что не хотел перекладывать свою ответственность на других. Даже спустя столько лет Шон всё ещё не мог понять, что же творится у него в голове.       Шон не заметил, как уснул в объятиях детей, которые так долго и упорно успокаивали друг друга, что не заметили, как заснули. Старый добрый проверенный способ – лечь рядом с ними и крепко обнять. Всегда помогало, когда они не могли уснуть. Он кое-как освободился от цепких маленьких лапок и, укрыв обоих одеялом, тихо вышел из детской, слегка приглушив свет. Разъединять сестру и брата по их кроватям было себе дороже, не дай бог проснуться ещё. Раньше, когда они засыпали вместе и Шон пытался перенести их в разные кровати – они просыпались и начинали плакать. Сейчас дети, конечно, выросли, но к чему их понапрасну тревожить.       Оказалось, что они провели в таком положении почти час. В чём точно был уверен Шон, идя на кухню, так в том, что сегодня он абсолютно точно не увидит Арана. — Подлый лжец, — тихо произнёс Шон, выключая везде свет, но как обычно, оставил в столовой гореть одну лампу тёплого света. — Ты обещал вернуться. — Так я вернулся.       Дальше он не помнил ничего, что происходило с ними. Как они с Араном оказались в спальне, как начали стаскивать друг с друга одежду. Шон помнил лишь, как целовал его. Страстно, жадно, так, словно хотел испить Арана без остатка и не оставить ничего. Ни одного живого места. Чтобы он забылся, забыться вместе, отдаться потоку любви и страсти, благодаря которому они были сейчас вместе и просто быть друг с другом так долго, как могут себе позволить быть любящие люди. Вместе навсегда. Не Аран ли говорил ему эти слова?       "Вместе навсегда. Что скажешь, Шон?" — сказал он, уткнувшись лбом в его лоб и взглянув на двоих замечательных малышей на руках у Шона. Что ещё ему оставалось ответить, кроме как "Да"? — Блять… Как давно мы этого не делали? — спросил Аран, проводя пальцем по распухшим от поцелуя губам и принимая в себя самого дорого ему человека, потребовавшего, что хочет войти в него сию секунду. Ну как можно было отказать ему? — Помолчи и дай я уже закончу то, что начал, — потребовал Шон, затыкая Арана поцелуем. — Лжец, — сказал он и вновь углубил поцелуй, навалившись на Арана с новой силой и напором, запустив руку в тёмные волосы. — Ты обещал вернуться пораньше, — проникая всё глубже, Шон желал услышать, как его волчонок сладко стонет под ним, снова и снова доставляя ему удовольствие.       Аран, конечно, был всем доволен, но вовсе не умолял его делать это ещё и ещё. Тогда Шон наращивал темп, но Арану было плевать. Он всё также тепло улыбался и лишь изредко выдыхал на очередном приливе возбуждения. Спокойно, без такого фанатизма и резкости, какие были у Шона. В груди актива что-то неумолимо кололо от того факта, что прямо сейчас он словно не способен удовлетворить своего мужа. Он ведь так старается, но, видимо, недостаточно. — Прости. Возникли… Ммм… Непредвиденные обстоятельства… Ах… А ты, видно, очень скучал…       Конечно, скучал! Больше всего на свете хотелось увидеть его живым и здоровым, здесь, дома, а не на другом конце города в окружении оружия и людей с оружием, каждый из которых отдал всё на свете, чтобы увидеть Чёрного волка мёртвым. Шон скучал по его объятиям, поцелуям, по всему, чем так мечтал в тайне обладать, пока не открыл ему свои истинные чувства.       Шон усадил его прямо, продолжив входить и прижиматься к накалившемуся от жара телу. В такие моменты Шон чувствовал себя эгоистом и собственником. Он уже имеет Арана, во всех смыслах этого слова, как мужчину, как своего партнёра и как спутника жизни, он родил от него двоих замечательных детей, может беспрепятственно прикасаться, целовать и даже удовлетворять, когда пожелает сам, и когда пожелает он. Так почему же ему кажется, как будто это всё не по-настоящему? От того, что Аран не выглядит так, как будто скучал по Шону? Откуда это вообще взялось? Этот необузданный страх, что они могут отдалиться? Он был всегда, но за столько лет ему уже можно и пропасть. Навсегда. Сколько ещё раз Аран должен сказать Шону, что любит его, чтобы он поверил? Пусть просто скажет, что хочет его, что скучал по нему, что всё это время хотел трахнуть, этого будет достаточно.       Наконец, Шон остановился, дав Арану кончить. Параллельно он кончил сам и повиснув на шее любимого, решился спросить его: — А ты? — Что? — сразу же после вырвавшегося оргазма не сообразил Аран, о чём говорит Шон. — Ты скучал по мне?       В этот момент глаза Чёрного волка округлились от удивления.       Ответ и так очевиден. В конце концов, Аран не обязан быть ему верен. Он не обязан возвращаться и отвлекаться от дел, чтобы кто-то вроде Шона трахнул его. Он может позволить себе кого угодно, какую угодно девушку или мужчину, и в этом его не упрекнут. Он может, и он, наверняка, так и делает, иначе, почему сейчас искреннее удовольствие получает только Шон? От того, что просто, наконец, смог обнять, смог прикоснуться, поцеловать, вдохнуть родной знакомый запах. И ради этого он стерпит. Будет делать вид, что ничего не произошло, что угодно, лишь бы не потерять его. — Прости, глупый вопрос…       Шон поспешил встать с кровати, чтобы направиться в душ, но тут крепкая рука вновь потянула его на себя и прижала к кровати. — Спрашиваешь, скучал ли я? — сказав это, Аран без каких-либо предупреждений ввёл в Шона два собственных пальца, нежно лаская и растягивая простату, готовя любимого к быстрому и плавному входу.       Шон не мог сдержать необузданного горячего стона. Казалось, что ещё немного и все его органы попросятся наружу, однако, желание принять в себя член Арана было сильнее. Конечно, ему нравилось брать его, но принимать не менее приятно. — Ах… Помедленнее, Аран… Прошу… Ах… — Спрашиваешь, скучал ли я? — повторил Аран, начав одной рукой вводить по два пальца, растягивая мягкий проход Шона, а другим неистово сжимать его талию, затем бедро, а там и до самого сладкого было недалеко.       Словно слова давали ему некий вызов, брали на слабо. Аран неизбежно принимал все на свой счёт и нещадно хотел доказать Шону, как он скучал. Это было правдой.       Что бы то ни было, ему всегда не хватало его. Этого тепла, этих стонов и этого желания в глазах, в конце концов, ему не хватало именно этого человека, который мог трахнуть его, несмотря на свою омежью суть. Иногда Арану казалось, будто бы Шон хочет сильнее, чтобы Аран забеременел от него, нежели он сам. Настолько сильно он вдавливал его в кровать, прижимал к себе и отчаянно брал. Никто не позволял себе быть с Араном таким, кроме него, но и он не смел давать своему супругу спуска.       Когда мягкое тело под ним продавливалось и смело принимало, в ответ на ласки ещё больше старалось задержать, Аран понимал, это его настоящие чувства. Это то, чего Шон желает, но по какой-то причине никогда не говорит.       Пружины под ними так громко скрипели, что Аран боялся разбудить детей, но в какой-то момент Шон сам остановил его, сказав: — Аран… Прошу… Давай будем… Ах… Ха… Потише… Там ведь… Ах… Дети… — Хорошо, — отвечал он и вместо того, чтобы снова грубо и резко войти, плавно отстранялся, целуя губы, глаза, нос и плечи.       Хотя бы теперь Шон мог быть уверен в том, что по нему точно скучали не меньше, чем он. Его волк. Его страстный Черный волк лёг рядом, словно могучий косматый зверь, перед этим нежно лизнув и поцеловав мочку уха. Такие звериные повадки ему всегда были свойственны, что приводило в ещё больший восторг и трепет. — И ты ещё спрашиваешь, скучал ли я, — произнёс Чёрный волк, мягко целуя тыльную сторону ладони своей истинной пары, своего любимого, своей жизни.       Шон был для него всем, и Аран всегда стремился показать ему это. С самого первого дня, когда понял, что тоже не видит своей жизни без него. — Я просто думал, что надоел тебе, — неуверенно говорил Шон, перебирая пальцами шелковистые тёмные волосы, приятно пахнущие сосновым лесом и понимая теперь уже, как после всего нелепы и глупы его слова и мысли.       Разве человек, который не любит тебя, будет вести себя так?       Аран в бессилии рухнул на Шона и уткнулся носом в мягкую шею, где пахло всем тем что он так любил: любовью, нежностью, сладким какао. Шоном. Всё это было Шоном. — Никогда так больше не говори и не думай даже, понял? — сказал Аран, нависнув над ним и состроив своё угрожающее выражение, которое он применял всякий раз, когда кто-то делал что-то, что ему не нравится.       Запугивал, заставлял врагов дрожать и бежать в страхе, но для Шона это выглядело, словно в чём-то провинился маленький безобидный щенок, или его чем-то обидели и теперь он готов весь день дуться, лишь бы услышать слова извинений. — Понял, — сказал Шон, прильнув к нему и снова уложив в кровать.       Он почувствовал, как влажный тёплый язык снова скользнул по шее, затем как не менее горячие губы прижались крепко-крепко. Шон в свою очередь зарылся в тёмные волосы, словно никак не мог насладиться этим запахом, этой мягкостью. Ему было мало этого мужчины, которого он так любил и хотел любить до самой смерти. Ему его всегда будет мало.