Невинность и янтарь

      — Чаевые! Сегодня я сорвала мини-джекпот.       Я потрясла оранжевую коробочку, и та, открывшись, глухо упала на широкий журнальный столик, где возле сложенных старых газет под планшетом покоилась невысокая стопка университетских учебников по современной архитектуре. Карл торопливо прибрал их к себе, тем самым освобождая пространство для моей спонтанной идеи скрасить вечер.       — Представляю вашему вниманию гиганта настольных игр — «Диксит Одиссея»! — воскликнула я, разворачивая пронумерованное картонное поле.       Запах новой бумаги смешался с теплым уличным воздухом, который, словно подражая размеренным волнам недалекого океана, проникал в комнату второго этажа через распахнутые двери балкона, заставляя тонкую тюль танцевать плавное танго. Вместе с тем с перил доносилось нежное воркование трех белых голубей.       Беззаботное настроение витало в воздухе с тех пор, как мы вернулись домой после матча. Тогда, два дня назад, иллюзия спокойствия втерлась в изголодавшееся по гармонии сознание. Она пьянила, отрывая от терзающей реальности, и даже не казалась хрупкой, каковой на самом деле являлась. Вместо того чтобы запираться в комнате, Карл стал проводить время с отцом. Ужины в этом доме стали совместными, еда домашней, тишина больше не сдавливала перепонки, а разговоры… Ну, они появились.       Например, я узнала, что Карл усиленно готовится к грядущим экзаменам и что из-за сессии он намерен вернуться в Манчестер. Честно признаюсь, поначалу я и представить себе не могла, что у нас с Карлом хоть когда-нибудь получится построить диалог. И нет, он не превратился в открытую книгу, не рассказывал ничего, что принято считать личным. Просто после бейсбола он как будто перестал смотреть на меня с недоверием. По утрам мы теперь здоровались, а ночами прощались. Прямо как нормальные люди.       Мадс так же читал утренние газеты, занимался на открытом воздухе, пил мате, смотрел свое серьезное документальное кино пока готовил что-нибудь на ужин, однако только слепой бы не заметил изменения в его жестах, в голосе и настроении. Вчера, когда я помогала Мадсу с готовкой карбонары, он пересказал мне последний просмотренный эпизод сериала о самураях, после этого тема воинов плавно дошла до амазонок, а там каким-то образом перетекла к истокам феминизма. Мы и правда разговаривали обо всем подряд. Тень насущных проблем стала ничтожно блеклой.       На руку нашему тихому театру спокойствия сыграло то, что за эти двое суток ни разу не объявился Моррис. Адвокат исчез из поля зрения: он ни звонил, ни наносил визитов, а мы словно позволили себе воспользоваться этим. Очевидно, что осознание сложности ситуации и постоянная работа над ней — самое правильное решение. Но упиваться самообманом, будучи не в состоянии терпеть причиняющую страдание реальность, оказалось грех как вкусно.       Вот и в тот вечер все было точно так же, как и в два предыдущих: роль беззаботности примерена, занавес все еще притянут за ненадежный трос.       Расправив поле в самом центре стола, я достала карты с картинками. Мадс соскользнул на край дивана и присмотрелся к причудливым иллюстрациям.       — Гиганта, говоришь? Я ни разу не слышал об этой игре, — предъявил мне Карл.       — Мои слова — это лишь субъективное, но надежное мнение заядлого игрока в настолки, — я отшутилась и достала из коробки таблички и маркеры для голосования.       Мадс помотал головой.       — Карл будто сам играл во что-то кроме шашек и «Уно».       — А как же «Монополия»? — спросил парень.       — О, не напоминай, — Мадс небрежно махнул ладонью и драматично закатил глаза.       — Что-о?       — Да чтоб я еще хоть раз в жизни сел с тобой за эту чертову игру!       — Ну ты тоже хитрый, конечно. Хотел выторговать улицу, при этом имея все железные дороги и офигеть какой заработок с построек. Отелей, если ты не забыл.       — Мы застряли на месте, Карл, и я сделал тебе весьма неплохое предложение.       — Неплохое, чтобы выиграть? Мгм, щас.       Я перетасовывала колоду, с интересом поглядывая то на Мадса, то на Карла. В нелепом споре они стали похожи друг на друга как две капли воды.       — С тобой невозможно заключать сделки. Ты упертый. И в этом ты, к сожалению, весь в меня, — сказал Мадс. — Иногда эта черта характера не сулит ничего хорошего.       «Факт», — в голове пронеслась неоднозначная мысль. Я продолжила мешать карты и невольно повела бровями. Этого, кажется, никто не заметил.       — У-у-у, режим папа-философ включен, — Карл приподнял руки и пританцовывая покачался в разные стороны.       Мадс иронично вскинул одну бровь.       — Сложно насладиться игрой, когда она длится четыре гребаных часа, не кажется?       — Кто в итоге выиграл? — поинтересовалась я.       — Угадай, — кинув подушку на пол, Карл легко приземлился на нее и хитро улыбнулся. — Как считаешь, кто гнул свою линию до талого? Подсказка: тот, у кого рога больше.       — Нашел чем мериться, — Мадс влепил сыну шутливый подзатыльник.       Я, наконец, отложила колоду на край стола и с прищуром посмотрела на Мадса.       — Честно, я понятия не имею, но все же чуйка мне подсказывает, что победителем оказался Мадс.       — Ха! Бинго! — Карл достал из прозрачного пакетика деревянного кролика и обратился ко мне. — А это, как я понимаю, фигурки?       — Да, их всего двенадцать, и каждый должен выбрать себе одного по цвету на свое усмотрение. Будем ими ходить.       — Посмотрим, что тут есть… — он перевернул пакетик, и град из разноцветных кроликов звучно рассыпался по столу. Карл на несколько секунд притих, рассматривая фигурки, потом заявил: — Я с вами позависаю где-то с часик и пойду к себе. Надо еще пройтись по некоторым вопросам и изучить комментарии к курсовой.       Ладонь Мадса опустилась на плечо сына. Его глаза засияли, а губы расплылись в довольной улыбке, такой, какой способен наградить только родитель, чьи ожидания и надежды оправдались на все сто.       — Я горжусь тобой и рад смелому решению довести дело до конца. Ты поступаешь мудро.       — Видишь, — парень похлопал отца по руке, — помимо упертости, у меня есть и другие качества.       — Об обратном и речи не шло.       Услышав воодушевляющие слова, Карл поджал губы. Решение вернуться в университет далось ему не так просто, как могло показаться с первого взгляда. Даже не знаю, что бы сделала я, оказавшись человеком, который вне зависимости от собственных поступков грязнет в пучине мнений. Сын известной личности. Однокурсник, чья фамилия все никак не перестает светиться в заголовках прессы. Успешный студент, а хороший ли он человек или таковым просто кажется? В университете сплетни доносились из каждой открытой двери, преследовали его по пятам, вызывая приступы тревожности. Поэтому Карл сбежал из Манчестера в Лос-Анджелес. Надо быть дураком, чтобы думать, что в столь короткие сроки градус напряжения спал. Все же, несмотря на трудности, Карл решил закончить семестр. Это заслуживало как минимум восхищения, я посмотрела на него с неподдельным восторгом.       — Не будем терять времени! — его палец крутился над кроликами, пока он не прижал зеленого, чтобы придвинуть к себе. — Какие у нас тут правила?       — Все очень просто, главная задача: задействовать фантазию и логику. Смотрите…       Я достала случайную карту из середины колоды и показала им изображение. Мадс пододвинулся еще ближе, а Карл ссутулился над карточкой.       — Так много вопросов и так мало ответов, — сказал он.       — Очень абстрактно.       — Или абсурдно?       — Двери в песке, римские цифры и… — Мадс нахмурился. — А это что? Змея?       — В этом вся суть! — я щелкнула пальцами. — Ситуация следующая: какую карту ни возьми, сложно сказать конкретно…       Звук входящего звонка не дал мне договорить.       Дзынь. Дзы-ынь.       Мадс вытащил сотовый из кармана. О боги, лучше бы это оказался мой телефон, телефон Карла или какого-нибудь соседа, забывшего во дворе свой гудящий на весь квартал сотовый.       Дзынь. Дзы-ынь. Дзынь.       Рингтон все больше играл на нервах, но Мадс продолжал пялиться в экран, не решаясь принять вызов сразу. Он словно задумался над тем, можно ли отложить разговор на потом.       — Что-то срочное? — обеспокоенно спросил Карл.       Кажется, пока Мадс метался в раздумьях, точные причины которых были понятны только ему, мир медленно погружался в хаос. Кроме сомнений, исказивших его до сих пор улыбчивое лицо, не существовало ничего, что пророчило бы печальный финал нашей короткой пьесы о спокойствии. Но вот Мадс поднялся с дивана, и чуткие пернатые гости на балконе встревоженно взмахнули крыльями. Они разлетелись в разные стороны, оставляя взору лишь заходящее солнце, цвет которого приобрел окрас багрового пламени, готовящегося сжечь созданную нами маленькую домашнюю сцену дотла.       — Алло?       Короткий акт, он же завершающий, несущий конец мирному времени.       — Hej, — Мадс переключился на датский.       Он приложил палец к губам в просьбе сохранять тишину, и мы замерли. Легкая улыбка вроде бы значила, что все в порядке, переживать не нужно. В то же время его глаза говорили о том, что сейчас ему меньше всего хотелось получить этот звонок.       Долгую минуту на той линии бесперебойно бубнили. Взгляд Мадса то и дело бродил то по окнам, то по стене, то по полу, но ни разу не остановился на Карле или на мне. Если бы Мадс не поздоровался, то можно было предположить, что он выслушивает навязчивую речь оператора колл-центра. К несчастью звонившего, терпение датчанина оказалось не резиновым, он прекратил словесную лавину резкой фразой, а потом, кажется, выругался. Во всяком случае, по повышенному тону показалось именно так.       Самому Мадсу тоже не дали договорить. Он спрятал сжатый кулак в широкий карман бриджей и, развернувшись, направился к себе в спальню. Не до конца закрытая дверь позволила нам услышать, как громкие восклицания сменялись шепотом и наоборот. Я не понимала ни единого слова, но было совершенно точно ясно: ни о чем хорошем разговор не шел. Я слушала и слушала, сердце бешено колотилось, останавливалось, потом снова барабанило по груди.       Беспокойство затрещало в голове буйными искрами.       — Карл.       Я позвала его, но тот лишь хлопал глазами, устремив взгляд сквозь стену. В спальне снова стало тихо. Но ненадолго.       — Карл, что он говорит?       А в ответ тишина. Не будь он таким настороженным, я бы сочла молчание за грубость. Карл продолжил слушать, как будто никто не окликал его по имени.       «Ох, это ужасное чувство, когда кажется, что ты единственная на всем белом свете не понимаешь, что происходит».       Стиснув края подушки, я подмяла ее под себя, затыкая зарождающуюся пустоту в груди, и спросила настойчивее.       — Что случилось?       Он наконец-то повернулся в мою сторону и, выждав несколько секунд, прошептал:       — Сказал: «Приговор еще не вынесен».       Снова раздался недовольный, грозный голос Мадса. Я уже перестала выглядывать комнату, где происходило непонятно что, и смотрела на Карла как на спасательный плот в море недоразумения.       — Контракт, — добавил он, растерянно потерев мочку уха. — С ним разорвали контракт.       — Контракт? Неужели…       — Верно. Никаких съемок в следующем году.       — Твою ж… — пальцы плотно сдавили толстую ткань, — судебный процесс ведь и правда…       — По-моему, это мало кого волнует, — прервал меня он, будто не желая слышать ничего столь очевидного.       — Это не конец. Мы будем бороться за правду до победного.       — Знаю. Попробуй сказать это ему.       Внезапно из спальни послышалось четыре разъяренных удара. Первый. Второй сильнее. Третий заставил меня вздрогнуть, по коже пробежали колкие мурашки. После четвертого показалось, что мебель под кулаком разнеслась в щепки. Нестерпимая утрата решительно разрывала Мадса на части, пока мы испуганно наблюдали, как то, что он возводил годами, рушится и ломает его на части.       В ушах встал сплошной белый шум. Сказать Мадсу было нечего, ведь правильных слов не находилось — их попросту не существовало. Момент тоже казался неподходящим. Как бы я не постаралась поддержать его именно в эту трудную минуту, все будет неправильным, несвоевременным и ненужным.       Как плохо. Дьявольски плохо.       Карл глубоко вздохнул, и я прижалась губами к подушке.       — Черт…       — Черт.       Ранним утром следующего дня Карл, ожидая такси в аэропорт, стоял у порога с двумя тяжелыми чемоданами. Под покрасневшими глазами образовались мешки, и из-за усталого вида думалось, что ночь у него выдалась не из лучших. Наверное, он допоздна готовился к экзаменам, хотя не исключаю, что сон обошел его стороной, так же как и Мадса, чье хмурое выражение лица с восходом солнца замерло как у мраморной статуи. Если еще вчера я видела гнев, разочарование и боль, то сегодня оно не выражало абсолютно ничего. Ни-че-го.       — Такси приедет через минуту. Думаю, можно выходить, — Карл выдвинул ручку чемодана и посмотрел на наручные часы. До вылета оставалось не менее трех часов.       — Да, — подтвердил Мадс. — Я провожу тебя до машины, — сделав пару шагов навстречу, он взял остальной багаж: кожаную сумку, напичканную папками и книгами, и портфель.       — Хорошего полета, — пожелала я, — и удачи на экзаменах.       Я не совсем понимала, как правильно попрощаться с Карлом. Безусловно, мы стали немного ближе, но настолько ли, чтобы приобняться?       Помахав ему, я скрестила руки на груди, и Карл вскинул бровь, будто я сделала что-то не так. Он насмешливо спросил:       — Как насчет рукопожатия?       Я протянула ладонь вперед, словно ни разу не задумывалась над тем, стоит ли так делать.       — Естественно!       Карл схватил меня за пальцы и по-свойски притянул к себе. Сдержать громкое «ох» не получилось, и даже в глазах Мадса промелькнуло удивление. Он почти задел мое ухо кончиком носа. Похлопывая меня по спине, парень очень тихо прошептал:       — Присмотри за ним… пожалуйста.       И я кивнула, а Карл улыбнулся в ответ. Он ни в коем случае не перекладывал на меня ответственность. Он просто хотел еще раз убедиться, что его дорогой отец не останется наедине с разъедающими мыслями. Кто-то просто должен быть рядом.       — Ну все, — произнес он, — пора.       Карл обвел взглядом каждый уголок прихожей. Он подозревал, что очень скоро ему придется непросто, но, похоже, больше он переживал не за себя.       — Пошли. Такси уже на месте.       Напоследок подняв на меня глаза, полные надежды, Карл дернул дверную ручку и скрылся, Мадс вместе с ним. Мои ноги словно приросли к полу, я стояла и смотрела на закрытую дверь в полнейшей тишине, размышляя о том безумии, что своей тяжестью снова продавило крышу этого дома. Так, простояв с полминуты, я решила взять себя в руки и начать этот день хотя бы с чего-то хорошего. Например, черного чая с мятой.       Прошло полчаса. Отдающая прохладной голубизной кухня осветилась первыми лучами солнца, и я все еще сидела там одна. Ароматный чай, заваренный на двоих, успел остыть. Мадс так и не появился. Тогда я поднялась со стула, чтобы выглянуть в окно. Незаметно оттянув шторку, я увидела, что он, закинув одну ногу на скамейку, сидел в уютной беседке и смотрел на далекий горизонт, где светло-синее небо плавно перетекало в сапфировый блеск океана.       Прислонившись спиной к резному столбу, он откинул голову назад и, не глядя на стол, ловко стащил с него пачку сигарет. Вроде бы сутки назад, двое или трое, семь или десять, рутина не давала сбой, все шло своим чередом. И сегодня над водой точно так же свободно кружили чайки, соседская собака лаяла на медленно проезжающие машины, земля растворялась в жарких поцелуях солнца — Пасифик Палисейдс все еще оставался невероятно живописным местом. Тем не менее нельзя было сказать, что порядок не дал трещину. Стоило только присмотреться к Мадсу. Он не заварил себе мате, без которого не начинался ни один его день. Не взял любимую газету, не читал новости в интернете. Просто смотрел, смотрел и смотрел, не отводя глаз от небосвода.       Я приготовила два сэндвича с хамоном, сыром и оливковым маслом, положила их рядом с чаем на кухонную доску, которая лучше всего послужила подносом, и вышла во двор. Прямая тропинка повела меня к деревянной беседке, вокруг которой тихо шелестели густые папоротники. Неподалеку слышался щебет птиц, над кораблями, плывущими вдоль лазурных гребешков океанских волн, скользили перистые облака. Если бы удовольствие от момента не брало свое начало во внутренней гармонии человека, это место могло бы стать настоящим раем на земле. Сомневаюсь, что Мадс мог насладиться видом на безмятежное море, когда в мыслях бушевал проклятый шторм. Хоть ласковый ветер и обдувал его волосы, хоть Мадс и смотрел в морскую даль, красота мира не отзывалась в нем. Ох, если бы только она, эта живописность, могла лечить душу. Стала бы жизнь проще? Как грустно, что этого не достаточно.       Я остановилась у невысокого порожка беседки. Заметив мое присутствие, Мадс оторвал взгляд от бабочки, порхающей над нежно-розовым садовым цветком.       — Принесла тебе завтрак, — я вошла внутрь и поставила доску на стол. — Заваривать мате не умею, зато я приготовила вкусный чай.       — Спасибо.       Он благодарно улыбнулся мне, потом без особого аппетита посмотрел на еду и снова отвернулся. На этот жест приходилось только одно толкование, показавшееся верным: Мадсу было необходимо пространство.       Незаметно вздохнув, я сказала:       — Буду в доме. Если понадоблюсь, зови.       Я успела сделать два шага в сторону дома, как вдруг встревоженным голосом он произнес:       — Столько раз я представлял себе…       Замерев на месте, я обернулась.       — А что если? — он вдавил пальцы в ладонь и помотал головой. — Если бы в тот день я остался дома. Если бы вместо того, чтобы идти с Риком на хренову презентацию в хренову «Гран Перлору», я… — Мадс прерывисто вдохнул, — не знаю, согласился пойти в бар. Без шуток, мы действительно думали выпить в одном баре. Февральская ночь, прохладный влажный воздух. После целого дня на площадке мы просто хотели прогуляться и выпить виски.       Мадс протянул пачку сигарет, как бы предлагая не уходить. Даже Marlboro сегодня на удивление были не красные.       — Бар баром, а обижать друга не хотелось. Как никак, он презентовал свой самый первый фильм, — Мадс хмыкнул. — Одно решение обернулось роковой ошибкой. Если бы я только мог вернуться в прошлое, тогда…       Я взяла сигарету и села напротив.       — Что тогда?       — Тогда… — он недовольно фыркнул и медленно развел руками, будто открывая невидимое полотно другой реальности. — Не произошло бы многих вещей. Никакого суда, никаких разбирательств и потерь. Я бы продолжил жить своей жизнью, не подозревая, насколько на самом деле счастлив.       — Да, но…       — Что я имею сейчас? Крупнобюджетному производству невыгодно мое лицо. И правда, кто хочет нести риски? Не они точно, потому и решили закрыть вопрос задним числом. Ведь какая разница, что процесс еще не закончился, — Мадс приложил ладонь ко лбу и зажмурился. — Боже, как же жалко все это звучит... Убогое «если бы, если бы»… Сколько раз я пожалел, сколько думал о том, что если бы не пересекся с ней. Не обратил внимания. Не…       Он замолчал, придавив губы большим пальцем, издал нервный смешок, а затем затянулся.       — Но это случилось, — сказала я.       Выпустив из легких густое облако дыма, Мадс опустил ногу на землю и развернулся ко мне.       — И есть одна заезженная истина, — он зажал сигарету между зубами, — прошлое не изменить.       — Постоянные мысли о нем как тяжелый якорь тянут тебя назад.       Потушив сигарету о дно стеклянной пепельницы, Мадс отвел задумчивый взгляд в сторону.       — Поверь, я знаю. Понимание этого не помогает мне перестать день за днем, снова и снова прокручивать в голове иные сюжеты, которые не приводят меня к тому, чтобы я оказался в полной заднице. Беспомощный и злой, вот какой я.       — Не спорю, это сложно. Но, Мадс…       Он посмотрел на меня, отозвавшись на имя, когда маленькая бабочка, до этого вальсировавшая над ароматными растениями, опустилась ему на кисть. Мадс не согнал безобидное создание с узорчатыми крыльями, в то же на утомленном лице не промелькнуло и намека на приятное удивление.       — Уверена, тебе станет намного легче, если ты постараешься не впускать в свое сердце сожаление. Отпусти его.       Он ничего не ответил, только не шевелясь разглядывал черно-оранжевые крылья насекомого. Зная, что он внимательно слушает меня, я продолжила:       — Еще вера. Важно верить. Рик, я, Карл, все близкие, настоящие друзья, которые не бросили тебя и идут плечом к плечу наперекор трудностям. Думаешь, мы не уверены в том, что справедливость восторжествует?       — Ох, Агнес, — Мадс неосторожно резко повернулся. Бабочка испугалась и вспорхнула в воздух. — Слепой веры недостаточно. Я верю в то, что вижу, а надежда на чудо, как бы сказать… истощает.       — Чудо здесь не причем, — возразила я, — верить надо в первую очередь в себя.       — Даже когда судьба зависит ото всех, кроме тебя самого?       — С чего ты так решил? — я задала вопрос, и единственное, что промелькнуло в голове, было имя. — Все дело в этом Оливере?       Недовольный взгляд Мадса пронзил меня насквозь, как будто я должна была пожалеть о том, что у меня вообще язык повернулся упоминать ресепшиониста. Закралось чувство, что пора уже, наконец, узнать, что за чертовщина творится вокруг.       — Почему он настолько важен? — я облокотилась на стол и придвинулась ближе. — Что он знает такого?       — О-хо-хо, — иронично рассмеявшись, Мадс потряс указательным пальцем, — парень видел все как есть. Оливер был на смене на ресепшене, когда Мисти покинула отель. Однозначно он видел, что та ушла целой и невредимой.       — Разве?       — Мы, в частности Крис, торчим над этим делом, торчим очень долго и понимаем, откуда ноги растут. Все сложнее, чем кажется. Люди, что заварили эту кашу с насилием и судом, гораздо опаснее, чем может показаться на первый взгляд. Сам Оливер вряд ли до конца осознает, в какую жуткую историю оказался втянут, — после сказанного довода он пожал плечами. — Хотя как сказать, он же сразу уволился.       — Раз он такая важная фигура, то почему его не задействуют в процессе в качестве свидетеля? — я чуть ли не возмущенно вскинула руки. — Его показания могут стать решающими, так?       — Все так.       Я закусила нижнюю губу, чтобы не наговорить лишнего, но попытка держать негодование при себе провалилась.       — Моррис, да? — не дождавшись подтверждения, я продолжила. — И чем же крутой адвокат по имени Моррис занимается все это время? Не заметно, чтобы дело двигалось в твою пользу.       — Нет, он проделал большую работу. Феноменальную, если говорить точнее. Без него я бы уже давно валялся на бетонном полу заплесневелой камеры.       — И на том спасибо, — я язвительно склонила голову. — Только почему-то складывается ощущение, что толку от него ноль. Он как будто тянет резину, чтобы продлить твою свободу. Мне интересно, ты никогда не думал, что он просто делает большие деньги на твоем несчастье?       — Агнес.       — М?       — Оставь это.       — Почему? — я сдержанно ударила ладонью по столу. — Он ведь не справляется! Где Оливер и почему он не хочет говорить с твоим адвокатом? На все должны быть причины.       Гнев, ярость, недовольство, ненависть. Одна за другой волны ледяной злобы захлестывали меня, перебивая ровное дыхание. Я прочувствовала переживания, постоянно терзающие его. Мадс не ждал приговора, он уже давно находился в заточении.       — Не заставляй меня пожалеть о том, что я только что рассказал тебе. Если и с тобой что-нибудь произойдет, я себе этого не прощу. Никогда.       Вдох-выдох. Вдох и медленный выдох. Как выяснилось, чем больше я узнавала, тем сложнее было усидеть на месте. Мне жуть как захотелось взять дело в свои руки и тотчас рвануть на поиски Оливера.       — Не будем об этом, — голос Мадса прозвучал так, словно он тысячу раз проклял себя за то, что он приоткрыл завесу над реальными проблемами. — Давай просто выпьем чай. Он с мятой?       — Да…       — Хорошо, — поставив чашки вместе, он поднял заварник с доски. — Потом, если хочешь, можно пройтись по парку, о котором ты говорила. По утрам там должно быть славно.       Я ответила одним словом:       — Ладно.       Когда в голове кишели тысячи других.       К черту парки. К черту бесполезные утешения и временные спасения — бейсболы, игры, вечерние посиделки у винилового проигрывателя. Пусть все, от чего толку не больше, чем от самообмана, катится в чертову бездну.       Ногти до отрезвляющей боли вдавились в деревянную скамейку.       Он сказал: «Если и с тобой что-то произойдет, я себе этого не прощу». Понравится ли Мадсу моя инициатива? Нет, он этого не хочет.       Но смогу ли я когда-нибудь простить себя за бездействие?       Ни за что.