Ориентация Север

Когда в комнате был погашен свет, и Север с Югом улеглись в постель, Серёга по уже сложившейся привычке обнял Юрку, который свернулся калачиком, дрожа и пытаясь согреться. — Где тебя носило, что ноги совсем ледяные? — Умываться ходил, — парень вжался в теплое тело Серого. — Хорошо как… — А босиком нельзя было не стоять на полу? — Север натянул на них сверху еще и пушистый плед. — Ну уж как вышло, — тихо вздохнул Юг, чувствуя: холод отступает и в объятиях любимого становится совсем-совсем уютно. Ему была приятна забота со стороны Севера, ведь уже одной ею можно было согреться. Каждый вечер Юрка с приятным чувством в груди понимал: оказывается, он ждал этого момента весь день, когда можно будет раздеться и прижаться к Серёге, разделяя с ним на двоих умиротворение и уют их маленького мирка. — Расскажи еще что-нибудь про нас, — попросил Север, касаясь губами плеча Юрки. — У тебя очень хорошо получается. — Про что хочешь послушать? — улыбаясь, спросил Юг. — Что-нибудь осеннее, — Серёга крепче прижал уже расслабленное тело парня к себе. Юркина улыбка стала шире: он уже знал, какую историю будет придумывать сегодня. * * * Широкий двор барской усадьбы засыпало золотой листвой облетавших берёз. С неба слышался пронзительный лебединый клич: благородные птицы летели в нависающем сером небе длинным, расходящимся клином, прощаясь с родными местами до грядущей весны. Две милые барышни, занятые сбором разноцветных кленовых листьев, синхронно обернулись на звук хлопнувших дверей, чтобы увидеть, как по широкой лестнице сбегает на подъездную дорожку молодой помещик — красивый темноволосый юноша, одетый лишь в бриджи для верховой езды, свободную рубашку да жилет. Следом за господином спешил комнатный слуга, Максим, державший в руках теплый редингот. — Барин! Барин, да куда ж Вы?! Да без завтрака?! Да не одетый! — Дай сюда, — рявкнул молодой хозяин, выхватывая из рук настырного крепостного одежду. — Прочь ступай, не твоего ума дела, куда господа ехать изволят! — Да как же, — не отставал Максим. — Маменьке Вашей что сказывать, коли спросит?! Вы три дня изволили меланхольничать, а теперича вдруг собрались куда? — Матушке скажи, еду голову проветрить, засиделся дома. К обеду буду. И пусть коня седлают, да поживей! — Доброе утро, Юрий Павлович, — приветливо махнула ярким букетом осенней листвы старшая из барышень. — Доброе, Мария Сергеевна, — юноша поклонился, явно смутившись, что кто-то еще стал свидетелем его взвинченного состояния. — И тебе доброе, Натали. Маменьке скажи, чтобы не беспокоилась. Скоро вернусь. Душно дома, мочи нет — душа воздуха осеннего требует. — Так поезжай, — Наталья Павловна, подобрав юбки, вприпрыжку подбежала к брату, чтобы, пригладив ладошками его растрепавшиеся каштановые кудри, заправить за ухо маленький кленовый листочек. — Только к обеду будь, непременно, назад: Мария у нас останется до вечера, мы домашний бал хотим устроить, а кавалеров, кроме тебя, нет… А, может, позовешь Сергея Сергеевича? Вы же часто вместе выезжаете, он тебя послушается… Юрий лишь головой мотнул, отводя глаза: не мог он никоим образом горю сестры помочь. Натали еще в начале лета соседа молодого заприметила, а после с сестрой его дружбу свела, надеясь так ближе с князем Яснецким сойтись, вот только не баловал столичный гость своим вниманием простенькое имение Мещерских… — Натали, мне надобно ехать, — Юрий сжал пальцы девушки, а затем перевёл взгляд на её подругу: сводная сестра князя Яснецкого не могла похвастаться такими же светлыми локонами, какие были у её старшего брата, но зато имела миловидное личико и приятный нрав. — Прошу прощения за утреннюю вспышку, Мария Сергеевна. Располагайтесь у нас, как у себя дома. Обе барышни проводили взглядами удалявшегося в сторону конюшен парня. Тот шел быстро, словно бы и хотел побежать бегом, но сдерживался, ведь барину не пристало бегать, будто какому-то крепостному. — Что же Юрий Павлович совсем на меня не смотрит? — со скорбным вздохом спросила у Натали гостья. — Разве только вежливость проявляет, как положено гостеприимному хозяину… — Да что ты, — поправив капор, Наталья Павловна присела, чтобы подобрать с пожухлой травы еще один яркий лист. — Братец просто скромен сверх меры: смущается. Ничего, впереди зима, дороги заметёт, будешь оставаться у нас на подольше, вот и слюбится у вас. Маменька рада будет, ежели Юрий наш тут себе невесту найдет, ей столичные модницы не по нраву. Говорит, больно капризны и жеманны… А мне бы так хотелось в Петербург… хоть бы разок на большом балу побывать… — Скукотища там смертная, — пожала плечами Мария. — Чахотка да дуэли… Натали не стала переспрашивать, ведь все в губернии прекрасно знали, отчего Сергей Сергеевич Яснецкий в родовое имение сослан — замечен был в дуэли, проведенной несмотря на царский запрет. Вот теперь до особого позволения столичный князь в уездной глуши сиднем сидел, развлекая себя то охотой, то скачкой по окрестным полям, то стрельбой по мишеням, ежели совсем скука одолеет. А потом как-то незаметно сдружился Сергей Сергеевич с её братом, да и маменька все дочери выговаривала — смотри, какая партия превосходная! Ласковее гляди, улыбайся, ты невеста видная, а князь до сих пор холост. Юрий же спешил на конюшню, борясь с собой, чтобы не дать слабину: ежели такая странность приключилась, то надобно это разрешить, объясниться, а после вытравить из сердца все, о чем думалось последними долгими ночами. Письмо с признанием лежало в нагрудном кармане жилета, калёным железом прожигая плоть до самых рёбер. Но, разве не говорят французы «Aimer n’est pas sans amer» — любви не бывает без горечи? Юрий мучался, сгорал каждое мгновение, что был вынужден проводить вдали от своего счастья, но и рядом быть не мог, терзаемый искушением и чувством вины. Вскочив в седло, Мещерский пришпорил коня, срываясь в галоп. Стремянной шарахнулся в сторону, чтобы не попасть под копыта, и замер, недоуменно почесывая затылок: чёй-то с молодым барином приключилось? Широкая подъездная аллея быстро осталась позади. Юрий промчался мимо стайки дворовых девок, возвращавшихся с кузовками, полными ярко-алой клюквы. Крепостные проводили всадника поклонами, а после, заливаясь румянцем и хихикая, понялись наперебой вздыхать, как пригож собой Юрий Павлович: молод, строен, кучеряв, а глаза, что зелена трава, когда тень на неё падает. *** Хорошо в осеннем лесу. Тихо, покойно. Привязав коня к балюстраде беседки, Юрий вошел внутрь, уселся на скамью, спрятал лицо в ладони, пытаясь выровнять дыхание. Где-то в черно-рыжей чаще перекликались сойки, а совсем рядом стучал и стучал по стволу хлопотливый дятел, отыскивая себе прокорм. Сырой воздух сам лился в грудь блаженной прохладой, такой упоительной после яростной и даже отчаянной скачки. Зачем так гнал коня, молодой помещик и сам бы не мог сказать: то ли хотел убежать от себя, то ли спешил скорее покончить со всем разом, признавшись в чувствах и тем самым обрубив концы этой странной дружбы, что началась всего несколько месяцев назад. Судьбоносный летний вечер снова встал перед глазами Мещерского, словно это случилось лишь вчера: в имении Львовых давали бал, куда съехались самые сливки общества Н-ской губернии. В большом зале было многолюдно, уже звучала музыка и кавалеры приглашали дам, а сквозь широко распахнутые стеклянные двери виднелся темный сад с облаками благоухающей сирени. Натали нервно теребила книжицу, где были расписаны танцы: несколько пустых строчек безмерно огорчали девушку, поэтому Юрию пришлось занять одну из них, галантно поклонившись и предложив сестре руку. — Ты только взгляни, — шепнула та, едва они оба вышли на паркет. — Вон туда, Юрий! Неужто это князь Яснецкий?! — Яснецкий? — юноша нахмурился, вспоминая, где слышал эту фамилию. — А, сосед наш! Его имение выше по реке, за Синим лугом. — Да что ты, не помнишь: зимой новости столичные были, так говорят, что князя за дуэль в родовое имение государь лично сослал! Натали танцевала вполне сносно, но сейчас то и дело ошибалась, поглядывая в сторону высокого блондина в идеально сидящей военном мундире. Светлые, почти белые волосы князя странным образом сочетались с довольно темными и пронзительными глазами, что сияли грозовым светом на его строгом и даже надменном лице. — Юрий, он такой красивый, — мечтательно вздохнула Натали. — К тому же богат и пользуется влиянием при дворе! Вот бы хорошо тебе с ним познакомиться, по-соседски… И зачем Юрий тогда согласился?! Наверное, хотел порадовать сестру, поспособствовав её поиску выгодной партии… Да к чёрту! Вскочив со скамьи, Мещерский заметался по беседке, которая стала местом их дружеских бесед: белое изящное строение находилось ровно на границе двух имений, не принадлежа ни одному из них. — Сергей Яснецкий, — представился тогда юноше незнакомец, протягивая бокал шампанского. — Ваш сосед. Соболезную утрате. — Благодарю, — Юрий принял из рук мужчины прохладное игристое вино, недоумевая: кто уже успел сообщить новому жителю губернии о том, что Павел Алексеевич Мещерский недавно почил, оставив сыну все заботы о матери и сестре. — Юрий Мещерский к Вашим услугам. Новое знакомство, завязавшееся на балу, постепенно переросло во взаимную симпатию, а после и в крепкую дружбу, по крайней мере, Сергей говорил об этом так. Все лето оба молодых аристократа коротали досуг в далеко не аристократических радостях, на почве любви к которым они внезапно сошлись: в далёких верховых прогулках, охоте и купании в реке, а после — в долгом изнеженном отдыхе под солнцем, после которого кожа становилась смуглой, как у черни. Юрий был приглашен в дом князя, где играл с хозяином в бильярд, пользовался библиотекой, полной самых редких книг, часто оставался ужинать, засиживаясь допоздна. Их беседы касались всего на свете, и Юрий искренне восхищался обширными знаниями, которыми владел его новый друг, охотно делившийся ими с собеседником. Достав из кармана жилета письмо, Юрий помедлил, решаясь, оставлять ли его в условленном месте. Все три дня, что юноша провел взаперти, он метался в сладком ужасе, осознав, что более не властен над собственным сердцем. Каким-то непостижимым образом Юрий разглядел в князе Яснецком нечто большее, чем дозволяется обществом и правилами приличия. И когда же это случилось? Может, когда они вдвоем наперегонки переплывали речку, чтобы, выбравшись на прибрежный песок, рухнуть на спину, широко раскинуть руки, и долго-долго смотреть в высокое синее небо, отыскивая в облаках знакомые глазу формы? Может, именно тогда Юрий начал любоваться красотой Сергея, сам того не замечая? А может, это случилось на верховой прогулке, когда доводилось ехать бок о бок, обсуждая только что прочитанную книгу, где каждому полюбилось что-то свое… А может, на очередном салоне, где князь изволил, как всегда, сочинять меткие эпиграммы, нашептывая их на ухо смеющемуся Юрию. Само их общение стало для молодого Мещерского неутолимой жаждой, ведь, чем больше он пил из этого источника, тем больше не мог насытиться ежедневными встречами и совместными делами. Юрий провел ладонью по перилам беседки, взвешивая всё в последний раз. Чувства, бушевавшие внутри, всего за три дня превратили его счастливую жизнь в ужасающий кошмар: невыносимый и сладостный одновременно. Строки письма, написанного сегодня поутру, впечатались в память несмываемым клеймом и словно бы просвечивали через тонкую бумагу, обжигая руки. «Сергей, пишу Вам в самом смятённом расположении духа и умоляю выслушать прежде, чем Вы обольёте меня презрением, коего я, без всякого сомнения, заслуживаю. Знали бы Вы, как я боролся с собой, оправдывая собственную порочность! Сколько раз я мыслил всё закончить, но едва лишь ловил Ваш взгляд, как благие намерения рассыпались в бесплотный прах. Я должен был разорвать дружбу с Вами еще летом, но все тянул, надеясь на чудо… Вы человек высокой нравственности и, конечно, осудите меня за признание, которое я собираюсь сделать. И будете сотню раз правы, сделав это. Более того, я умоляю Вас меня осудить, как осуждаю я себя сам! Я пользовался Вашей благосклонностью, чтобы состоять с Вами в близких дружеских отношениях, чтобы видеть Вас каждый день, как требовало того мое сердце. Я люблю Вас, Сергей… Люблю не так, как полагалось бы любить близкого друга, и от этого мне невыносимо более хранить сию тайну. Как человек чести, Вы не должны отныне относиться к мне с расположением, Вам следует разорвать со мною всякие отношения, ведь только так я смогу выбросить Ваш образ из мыслей, что всякий час является мне искушающим видением. Молю, не приезжайте ко мне в имение, не подавайте мне руки при случайной встрече, а я пообещаю Вам справиться со своей безумной страстью. За сим прощайте Ю.» Вытащив из кармана узкую бархатную ленту, Мещерский привязал ею письмо к перилам, надёжно закрепив его в недосягаемости для мелкого осеннего дождя, время от времени срывавшегося с хмурого неба. Сергей, должно быть, только-только заканчивает завтрак, а значит, приедет к беседке к условленному сроку. Письмо не пролежит долго: князь увидит его, лишь только взбежит по ступеням внутрь… На мгновение юноша ощутил болезненный укол в сердце, понимая — всё кончено. Этим летом они оба начинали день отсюда, из беседки, ставшей местом их встреч, и здесь же всё завершится… Больше не будет сладкой близости, когда от одного присутствия князя кружится голова, сердце колотится в груди, а щеки озаряет шальной румянец, который легко списать на жар от быстрой скачки. Или на солнечный загар… или духоту в бальной зале, или ещё на что иное… Не будет более широкой улыбки Сергея, когда он, завидев на подъездной аллее долгожданного гостя, выбежит на крыльцо с громким воплем: «Мещерский! Да неужто?!» Вскочив в седло, Юрий пришпорил коня, спеша умчаться отсюда прочь прежде, чем предмет его преступных воздыханий сам явится в условленное место. Нельзя малодушничать! Пусть все уже завершится, пусть северная сторона реки станет теперь для него недоступной, пусть скорее отболит, жизнь вернётся на круги своя… если такое вообще возможно, ведь светское общество губернии так или иначе обречено встречаться на приемах и праздниках, которые дают в каждой крупной усадьбе… Так сможет ли Юрий сдержаться, не показать, как ноет его грешная душа в разлуке? Обратный путь сквозь лес давил на плечи стылым отчаянием. Темнеющие ели стояли вдоль дороги молчаливыми осуждающими стражами, а золотые берёзки осыпали одинокого всадника листьями, словно обвинениями в непозволительном. Мещерский чувствовал, как к горлу подкатывает вязкий ком горечи, и зрение изменяет ему, туманясь от подступивших было слёз. Однако, выехав на широкий тракт, юноша придержал жеребца, чтобы раскланяться с четой Палеевых, проезжавших мимо на новенькой двуколке. — Доброго утра, Дмитрий Александрович, Аглая Фёдоровна… — Доброе, Юрий Павлович, — с улыбкой отозвался пожилой помещик, когда-то водивший дружбу с отцом Мещерского. Пришлось некоторое время изображать живой интерес к беседе, пока хозяйка имения в красках расписывала грядущий литературный вечер, а также выражала надежду, что драгоценный Юрий Павлович всенепременно приедет сам, не забыв передать приглашение матушке и сестре. — И Сергея Сергеевича, друга Вашего, разумеется, пригласите, — от улыбки и без того маленькие глазки Палеева сузились до крошечных щёлок. — Уж не огорчайте нас, Юрий Павлович, пригласите! — защебетала Аглая Фёдоровна, кутаясь в подбитый мехом плащ. — Вы же совершенно неразлучны, князь Вас послушает! Мещерский внутренне дёрнулся, не понимая, что это сейчас прозвучало: неужто по губернии уже пошли слухи… но нет, позвольте! Откуда бы им взяться, ежели он сам только недавно понял: Сергей ему куда больше, чем хороший друг, с которым весело и приятно проводить долгие часы безделья… Но, может, кто-то догадался прежде?! Может… Нет, немыслимо… для всех прочих эта дружеская привязанность почти что ровесников, выглядела более чем приемлемой: ведь князь всего-то на пару-тройку лет старше самого Мещерского, а что выглядит взрослее, так ведь и княжеский титул требует сызмальства гораздо большей ответственности, чем у простого поместного дворянчика… Распрощавшись с супругами Палеевыми, Юрий потянул за узду, сворачивая с дороги на тропу, что вела в обход: встречаться более ни с кем не хотелось, ведь все это время нутро разъедал щипучий страх услышать за спиной дробный перестук копыт, а затем, обернувшись, увидеть знакомую фигуру всадника, чью гордую офицерскую посадку не перепутаешь ни с чьей другой… Этот страх был ужасающим и приятным одновременно, но дорога по-прежнему оставалась пустой, лишь в отдалении маячила изрядно удалившаяся двуколка. *** — Максим, — двери хлопнули, когда юноша ворвался в дом, пребывая в самом смятённом расположении духа. — Да где ты, остолоп?! — Да, барин? Туточки я! — слуга выскочил навстречу, кланяясь и протягивая руки, чтобы принять сброшенный с плеч господина промокший редингот. — И где ж Вас носило-то?! В такой дождь! Маменька Ваша уже трижды изволила спрашивать, когда обед накрывать! — Пусть накрывают, я у себя обедать стану, — Мещерский понимал, что за общим столом ему просто не под силу будет скрыть грызущую тоску, а ведь к сестре еще и гостья пожаловала… — Дык, барин, а что ж… понял! Молчу! Как есть молчу! Юрий стремительно прошел через широкий холл, рванул ручку двери, стремясь скорее оказаться в уединении отцовского кабинета, ставшего теперь его личной территорией, куда входить строжайше запрещалось всем, даже членам семьи — правило, заведенное много лет назад, неукоснительно соблюдалось и теперь. И только там, в одиночестве, Мещерский сможет оплакать потерю, прийти в себя, а после как-нибудь изобразить душевное спокойствие перед всем миром. Но сначала… — Юрочка! — Лилия Алексеевна устремилась навстречу сыну, протягивая юноше руки. — Юрий… Ну что ты, разве запамятовал: нас княжна изволила порадовать визитом… Ты здоров ли? Бледен как! Не послать ли за доктором? — Маман, я здоров, — Мещерский коснулся поцелуем пальцев матери, давая понять: дальнейшей беседы не будет. — Просите за меня прощения у княжны Марии, скажите, дела неотложные. Легкий поклон, и можно закрыть двери, пресекая любые вопросы. Сокрушенно покачав головой, Лилия Алексеевна вышла вон, так и не решившись спорить со своим повзрослевшим сыном. Кабинет при молодом хозяине претерпел некоторые изменения: алая обивка стен сменилась на зеленую, напротив камина установили новый диван, а вот кресла остались прежними, разве что Юрий распорядился их перетянуть, чтобы соответствовали общему настроению помещения. Максим деликатно приоткрыл двери, впуская внутрь двух девок с подносами. — Вот, барин, всё как просили: обед. Изволите откушать? — Тут поставь, — юноша подошел к окну, что смотрело в притихший пожелтелый сад. — Дров в камин подбрось и поди прочь. — Да, барин, — слуга споро отправил в угасавшее было пламя пару сухих поленьев и щепу. Юрий дождался, пока вновь останется в одиночестве, и лишь тогда осмелел настолько, чтобы обернуться. Негоже давать челяди понять, что господа не в духе… да и причина какова — не расскажешь, не объяснишь никому, вот даже хоть маман… О подобных чувствах Мещерский за истекшие трое суток прочёл, казалось, все, что сыскал в библиотеке: многих прекрасных юношей любил златокудрый Аполлон… Громовержец Зевс, обернувшись орлом, похитил молодого царевича Ганимеда, забрав того на Олимп… великий Македонский имел связь со своим лучшим другом Гефестионом и темнооким Багоасом, а непобедимый Ахиллес питал нежную привязанность к юному Патроклу… Все это будоражило, и кровь вскипала в венах при одной только мысли, что губы князя Яснецкого однажды могут коснуться губ самого Мещерского: сначала мягко, а потом смелее, и… Нет, невозможно, немыслимо! Почувствовав, что бриджи вновь становятся тесны, Юрий распахнул окно, высунулся наружу, поглощая сырую прохладу рваными захлебывающимися вздохами. Пальцы с такой силой сжимали раму, что костяшки побелели от напряжения. — Нельзя и думать об этом, — простонал юноша, кое-как совладав с горьким возбуждением. — Все кончено… а я дурак, что вообще мечтал… С отчаянной злостью он рванулся к столу, одним махом смёл на пол все отобранные книги, а после со стоном опустился в кресло, пряча лицо в ладонях. Зачем? Почему это случилось с ним? Отчего не юные прелестные барышни, отчего в мыслях все одно — Яснецкий? Север… холодный и надменный князь… со всеми таков, а с ним совсем другой: умный, улыбчивый, щедрый на шалости и проказы… — Барин! Барин, матушка Ваша приказала за Вами послать, — за дверями деликатно кашлянул Максим. — Гости к Вам… Сергей Сергеевич приехать изволили, с сестрицей повидаться! Яснецкий?! Яснецкий тут?! Ледяная волна восторженного ужаса прокатилась по телу Юрия, вынуждая закусить губу, чтобы не ахнуть в голос. Но зачем?! Отчего?! Разве он не ясно изложил всё в том пронзительном письме?! А, может, Сергей просто не был сегодня в беседке? Может статься, конверт так и остался нетронутым, храня внутри страшную тайну сердца Мещерского?! — Скажи, что сейчас же буду, — вскочив с кресла, крикнул юноша. — И бегом назад, поможешь мне переодеться! * * * Стараниями влажного гребня, непослушные тёмные кудри Мещерского были укрощены и теперь сбегали по обе стороны его бледного лица в идеальном порядке, однако ни благопристойность прически, ни новенькая белая рубашка с галстуком, завязанном по последней моде, не придали молодому хозяину усадьбы никакой уверенности. Остановившись у дверей в гостиную, юноша смотрел и смотрел на улыбавшегося князя: тот развлекал дам светской беседой и, кажется, выглядел весьма довольным… Неужто, и в самом деле, не видал письма?! Облегчение накатило волной, позволяя немного расслабиться и даже улыбнуться. Что же, еще один вечер вместе, а завтра… завтра уже поздно будет что-то менять… И вечер, действительно, оказался весьма неплох. Князь Сергей обычно не особо жаловал собственную сестрицу Марию, ведь та приходилась ему родней лишь по отцу. После смерти в родильной горячке первой супруги, Яснецкий-старший вскорости женился второй раз и оставил сына на попечение тётки, где тот и рос, вдали от родного гнезда. Мария же жила с отцом и матерью в княжеском имении, пользуясь всеми благами, данными княжне по рождению. Приняв титул от почившего папеньки, Сергей Сергеевич вернулся в родовое имение и установил там собственные порядки, включавшие в себя опеку над осиротевшей Марией Сергеевной. Отношения брата и сестры были натянутыми, но не враждебными, скорее оба старались избегать общества друг друга, чувствуя себя неловко. Но сегодня Янецкий вел себя как никогда мило, шутил, рассказывал анекдоты из столичной жизни, а когда матушка Юрия села за рояль, пригласил на танец Натали, и та зарделась, счастливая от такого внимания. — Юрий, а ты что ж? — обернулся Сергей, и под длинными светлыми ресницами хитро сверкнули грозовые глаза. — Мария будет рада составить тебе пару. Мещерского бросило в жар от одного этого взгляда. Знает! Прочёл! Или все же нет?! Тогда, отчего столь яркая перемена?! Танцевать Юрий не особо любил, а вот князь, побывавший на множестве балов, что давали в Петербурге, вёл легко и непринужденно, как, впрочем, делал всё: скакал верхом, стрелял, плавал, читал на французском и латыни, запоминал множество фактов, а после пересказывал, с легкостью вспоминая мельчайшие детали… Кажется, полагалось завести с княжной лёгкую светскую беседу, но Юрий не мог ничего придумать, кроме как говорить о погоде: осень в этом году выдалась сырая, тёплая и затяжная… И никто не замечал, как всё переворачивалось в груди, стоило лишь поймать взгляд Яснецкого: пристальный, внимательный и словно бы насмешливый — отчего? Сердце колотилось в рёбра, Юрий раз за разом терял нить беседы, отвлекался, краснел и зло заправлял за ухо непокорный каштановый локон, стараясь выглядеть максимально небрежно и расслабленно, как имел обыкновение выглядеть сам князь. Выходило плохо… Юрий все время думал лишь об одном: отчего Сергей приехал именно сегодня? Разве он не просил не делать этого? Разве не умолял забыть о дружбе, раз для одного она стала значить слишком уж много? Так зачем князь здесь? Зачем мучает его, Юрия, своим присутствием?! Зачем смотрит так, словно хочет что-то сказать, но молчит?! Ужин промелькнул единым мигом, настала пора распрощаться с гостями. По случаю жарко натопленного камина пришлось приоткрыть двери в сад, и теперь оттуда тянуло свежей сыростью и прелой опавшей листвой. — Позвольте Юрия Павловича на два слова, — галантно поклонившись матери Юрия, князь ухватил юношу за локоть, увлекая за собой в темноту. Мещерский уже не сопротивлялся, он чувствовал себя так, словно падал куда-то вниз, как в дурном сне, и знал, прекрасно знал — там его поджидает погибель. Что бы не сказал сейчас Яснецкий, всё будет верным: их дружба была ошибкой… их лето было ошибкой… и чувства тоже… были… ах! В спину ударила белая гладкость колонны, в которую Сергей впечатал Мещерского, нависая над ним хищной птицей. Свет, что лился из окон, ложился по обе стороны каждой из четырех колонн, уходя во мрак длинными жёлтыми лентами. А вокруг стояла редкая тишина, нарушаемая лишь шелестом дождя в почти облетевших липах. — Я прочёл. Вот и все… Набатом ударило в груди, а затем тягуче засосало под ложечкой: пути назад уже нет и не будет. Голос Сергея звучал тихо и хрипло. — Тогда зачем приехал? — Юрий вскинул на него отчаянный взгляд. — Я же просил оставить меня и более никогда… Пальцы князя коснулись губ собеседника, призывая к молчанию. Мещерский вздрогнул: это было так интимно, так удивительно-близко, что нарушало все правила приличия. — На рассвете у запруды, — князь говорил так, словно не сомневался: Юрий придёт, куда бы тот ни позвал. Между ними оставалось так ничтожно мало места, что, казалось, вдохни Мещерский чуть глубже, и его грудь коснется груди Яснецкого, а после… Юрий вцепился пальцами в щербатую поверхность позади себя, лишь бы не поддаться искушению… Долгий взгляд глаза в глаза тянул из юноши всё, что до сих пор скрывалось под маской беспечной праздности: мучительная потребность прикоснуться, податься навстречу, втиснуть собственное тело в чужое — сильное, поджарое, мужское… — На рассвете, — повторил князь, отступая. Шаги стихли в ночи. Юрий остался стоять один, рвано всхлипывая от безумных чувств, чуть было не вырвавшихся на волю. О чём ещё говорить?! Разве мало было сказано вот так, молча, когда любому стало бы ясно: Мещерский готов был скулить, как сука, лишь бы ему досталось хоть немного ласки… Высмеет ли его завтра Сергей? А, может, за оскорбление, вызовет на дуэль? Что же, это был бы лучший для всех исход, ведь не любить Юрий уже не мог. * * * Нужно ли говорить, что Юрий всю ночь не сомкнул глаз, ворочаясь на смятой постели и бессильно утыкаясь лицом в подушки. Грудь жгло от невысказанных чувств, от волнения и страха оказаться осмеянным. Даже возможность быть убитым рукою князя на честной дуэли пугала меньше, чем вероятность услышать от него язвительные суждения, но ведь и тогда Сергей будет абсолютно прав… Мыслимое ли дело: мечтать о другом мужчине, как о возлюбленном… Но Мещерский мечтал, гнал от себя эти мысли, и снова сдавался им, падая в жаркое влажное возбуждение. Воображение в миг нарисовало пальцы Сергея на его губах, и дыхание сбилось, словно бы Яснецкий снова стоял рядом, запрещая Юрию говорить. Если бы достало смелости, если бы он не стоял, как истукан, а вдруг, подавшись вперед, обнял бы князя за шею, подставляясь под поцелуй. Мещерскому хватило всего пары движений рукой, чтобы с хриплым стоном излиться, представляя, как мог бы закончится этот вечер, а затем, когда навалилась блаженная истома и стыд за содеянное, Юрий вдруг подумал: а что бы сделал Яснецкий? Оттолкнул? Оскорбился до такой степени, что покинул бы усадьбу, даже не простившись? И каков же скандал… какая пикантная сплетня… Её с наслаждением стали бы смаковать в каждой гостиной, замолкая при виде виновника, и пряча ехидные усмешки за раскрытыми веерами — каков позор для всего рода Мещерских… Швырнув на пол пропитанный семенем платок, юноша вновь откинулся на подушки, устремив взгляд темноту. Через три часа начнет светать. Подняться сейчас — побеспокоить матушку и сестру, значит, придется лежать, считая минуты до собственной погибели. Наверняка, князь позвал его на разговор, чтобы лично объясниться с распущенным и порочным мальчишкой, посмевшим унизить Его Светлость мерзкими скабрезностями… И это будет больно, больнее, чем что либо еще в мире: стоять перед любимым человеком и слышать, как он презирает тебя, ничтожное создание, посмевшее посягнуть на запретное… И все-таки, Юрий поедет на встречу. Не может не поехать. Вчера после ухода Яснецкого с сестрой, Натали весело щебетала, пересказывая маменьке подробности танца с князем. Матушка кивала, выражая надежду, что драгоценный Сергей Сергеевич вскорости проявит еще больше внимания, а там, даст бог, и изволит испросить руки… — Княгиней быть — это ж какая честь, — улыбалась Лилия Алексеевна зардевшейся дочери. — И счастье. Ты уж мне поверь! Юрий прикусил губу, лишь бы не сказать что-нибудь недостойное и резкое. К чему обижать сестрицу? Она же не виновата в том, что отвечать на ласки Яснецкого ему самому хочется не меньше, чем ей? Но у Натали сбудется вернее… Горечь бесплотных надежд вновь захлестнула, сдавила металлическим обручем грудь, вынуждая хватать воздух пересохшими губами. Отчаявшись заснуть, Юрий зажег свечу, взял с прикроватного столика томик сонетов. Теперь поэзия любви стала для него спасением: в ней он топил собственные запретные чувства, находя в словах многомудрого Шекспира утешение своему горю. «Любовь — недуг. Моя душа больна Томительной, неутолимой жаждой. Того же яда требует она, Который отравил ее однажды. Мой разум-врач любовь мою лечил. Она отвергла травы и коренья, И бедный лекарь выбился из сил И нас покинул, потеряв терпенье. Отныне мой недуг неизлечим. Душа ни в чем покоя не находит. Покинутые разумом моим, И чувства, и слова по воле бродят. И долго мне, лишенному ума, Казался раем ад, а светом — тьма!» Едва только край неба начал светлеть, как Юрий уже одетый, на цыпочках сбежал по лестнице вниз, стараясь не потревожить ни родных, ни спящих в людской слуг. Максим, прикорнувший на сундуке, вскинулся было, заслышав шаги барина, но тот махнул рукой, безмолвно приказывая оставаться на месте. — Да куды ж Вы?! — шепнул крепостной, сообразив: барин никак не желает быть услышанным. — Бессонница мучает, проедусь по холодку, — отозвался Юрий. — Спи себе! Добраться до конюшни было делом пары минут. За ночь подморозило: изо рта шел пар, а пожухлая трава вся сплошь покрылась сверкающим инеем — скорым предвестником зимы. Подняв выше меховой воротник, Мещерский вошел в полутёмное помещение, где, заслышав человека, начали всхрапывать кони. Своего любимца Лиса юноша взнуздал и оседлал сам. Конечно, можно было бы разбудить конюхов, но пока те, позёвывая и почёсываясь, сообразят, что к чему, солнце уже покажется над горизонтом, поэтому он предпочёл заняться Лисом самостоятельно. Гнедой жеребец, чьи бока на ярком свету отливали огненно-рыжим, послушно направился вслед за хозяином к выходу, словно бы предвкушая утреннюю прогулку. Лес поутру еще был тёмен, и потому Юрий ехал рысью, сдерживая норов коня. Под копытами скакуна хрустел первый ледок, за ночь затянувший лужи белёсой тонкой плёнкой, воздух леденил гортань, врываясь в нутро с каждым рваным вздохом. Мещерский знал: назад пути уже нет. Делай, что должен, и будь, что будет… Запруда, о которой говорил князь, находилась в его землях. Чтобы попасть на северную сторону реки, Юрию нужно было проехать сквозь сосновый бор, что раскинулся на высоком песчаном берегу, а затем пересечь надёжный деревянный мост, по которому проезжала и тяжело груженая телега. Летом девки здесь собирали чернику, и из-за высоких рыжих стволов сосен слышались их задорные песни и переклички… А теперь тут стояла пронзительная свежая тишина. Наконец, Мещерский добрался до назначенного места. Привязав Лиса у старого покосившегося сеновала, Юрий прошелся вдоль кромки воды, собирая разлетевшиеся мысли в более-менее связную речь. Нужно будет как-то объясниться с Сергеем… Дробный перестук лошадиных копыт он услышал задолго до того, как на откосе показался всадник. Сердце замерло, а после сорвалось в галоп, откликаясь на звуки, что далеко разносились в утреннем студёном воздухе. Яснецкий держался в седле превосходно, сказывалась воинская выправка и стать. Юрий замер, наблюдая, как белый конь князя спускается в низину, приближая момент истины: Сергей сразу же выцепил зорким взглядом одинокую фигуру недавнего друга, и теперь надвигался — неумолимый и опасный, понимая: бежать Юрию просто некуда. Спешившись, князь закрепил поводья на подходящем металлическом штыре, а затем медленно направился в сторону оцепеневшего юноши, что стоял у самой воды — так далеко и так близко. Мещерский пожирал взглядом объект своих чувств, отмечая и сурово сжатые губы, и чуть нахмуренные брови, и растрепавшиеся светлые волосы, и рваное дыхание, от которого сильно и быстро вздымалась грудь. Яснецкий шел, распахнув длинное тёплое пальто, выдавая тем самым поспешность сборов — шейный платок отсутствовал, равно как жилет, но все это было таким не важным, таким мимолётным… — Сергей, я… Вы не должны были… — Мы снова на «Вы»? — Яснецкий чуть вздернул бровь. — Не знаю… мои чувства должны были Вас оскорбить, верно? — Но не оскорбили, — князь остановился еще ближе к Юрию, чем вчера, у колонны. Мгновения тянулись и тянулись, пока Мещерский пытался понять, что же имеет в виду тот, кто стал для него куда больше, чем другом. Изнутри против воли поднималось дикое и необузданное, то самое, от чего он бежал все эти дни, упорно отрицая желания собственного тела. И сейчас оно грозило сорваться с привязи: голодное, жадное до наслаждения, похотливое — и виною тому был мужчина, стоявший напротив. И уж чего Юрий совсем не ожидал, так это нападения: князь с силой ухватил его за затылок, не позволяя уклониться, а затем… затем… упоительный жадный поцелуй смёл все сомнения, все метания, заставляя Мещерского тихо стонать в терзавшие его губы, сдаваясь и отдаваясь этому безумству. — Я так боялся, что испорчу тебя, — выдохнул князь, чуть отстраняясь. — И это письмо… Оно мне надежду вернуло… — На что? — Юрий никак не мог собраться с мыслями, теряясь в чувствах и желаниях: хотелось еще, хотелось снова познавать вкус чужих губ, хотелось влажно касаться языком языка — так бесстыдно и откровенно, что в паху все напрягалось от удовольствия. — На твою благосклонность, — Яснецкий ухватил юношу за подбородок, глядя на него сверху вниз. — Я хотел тебя с самого начала… но ты был такой невинный, неиспорченный и красивый… И снова Сергей утянул Юрия в поцелуй, но теперь его ладони легли на бёдра молодого помещика, прижимая к себе властно и крепко. Мещерского всего обожгло, едва он почувствовал, как сквозь ткань бриджей его член касается члена князя: напряженного, твёрдого, готового к действию… Предвкушение связало внутри все в тугой ноющий узел. Как это будет? Возможно ли обоим мужчинам получать удовольствие от близости? И кто из них должен первым начать? — Идём, — князь потянул Юрия в сторону сеновала. Внутри оказалось довольно светло: лучи взошедшего солнца проникали сквозь неплотно пригнанные доски, но зато тут было немного теплее, чем снаружи, а еще до одури сильно пахло сеном, которым сарай оказался забит почти до верху. Мещерский ахнул, когда князь толкнул его в ароматную мягкость, а сам тут же навис сверху, вновь вжимаясь губами в губы, телом в тело. Никто и никогда раньше не целовал Юрия: жадно, чувственно, прикусывая губу и задевая языком язык — это походило на настоящее обладание, и это было то самое, о чем Юрий мечтал долгими ночами. Расхрабрившись, он потянулся к князю, обнял его за плечи, прижимая так сильно, как только мог. Наконец-то! Неужели это, действительно, происходит?! — Север, — простонал Мещерский, ощутив, как тот развязывает ему шейный платок, распахивает рубашку, чтобы покрыть поцелуями шею. — Север? — юноша почувствовал, как князь улыбнулся сквозь обжигающие кожу ласки. — Вот, значит, как ты меня называл, предаваясь любовным фантазиям… И как? В фантазиях я лучше? — Сейчас, — ахнул юноша, отзываясь на прикосновение мужской ладони к своему члену. — Наяву… Что ты творишь?! — Хочу тебя любить, — просто отозвался Яснецкий, расстегивая пуговки и сдирая с бёдер Юрия бриджи. — Ты меня так долго дразнил… своим совершенством… невинностью, которую так хочется взять… Юрий вцепился в плечи Сергея, когда тот обхватил пальцами его член: умело и явно со знанием дела. Всего нескольких движений хватило, чтобы между ног все налилось терпкой тяжестью, а затем горячая струя семени плеснула наружу, щедро орошая оголенный живот. — Боже мой… О, Север… о-о-о… — Да, mon ami… Да! Как ты хорош… Тихий стон Мещерского потонул в новом поцелуе, которым одарил его князь. Только что испытанное наслаждение оказалось столь опустошительным и сладостным, что Юрий плавился внутри, словно воск от пламени, раз за разом отвечая на касания языка любовника. Судя по рваным вздохам и движениям, Сергей решил заняться собственным удовольствием. Их первое обладание друг другом получилось быстрым, жадным и упоительным — Яснецкий кончил, и семя обоих смешалось на коже распростертого под князем Мещерского. — Юрий, — шепнул Сергей, почти касаясь губами губ юноши. — Я так этого ждал… В помещении сеновала было довольно зябко, живот холодило от влаги, и, князь, быстро сообразив, что к чему, вытащил из кармана платок. — Я сам, — воспротивился было Юрий. — Позволь мне, mon amour, — мужчина продолжил действо, любуясь обнажившимся телом Мещерского. — Ты прекрасен… Отбросив намокшую ткань, князь накрыл их обоих с головой своим пальто, а затем толчком локтя обрушил сверху еще и сено. Теперь любовники лежали внутри своеобразного кокона, где было тесно и тепло — то, чего хотелось сейчас больше всего. Оглушенный новыми впечатлениями Мещерский блуждал в чувственном тумане, прижимаясь к Сергею и все еще не веря тому, что произошло. Неужели взаправду?! Однако, прикосновение кожи к коже в полумраке, смешивающееся дыхание и нежное слияние губ — все это было самым настоящим и желанным. — И что же нам теперь делать? — едва слышно спросил Мещерский, отзываясь на ласку. — А что бы ты хотел? — улыбнулся сквозь поцелуй князь. — Можем побыть тут, пока не замерзнем, а после поедем ко мне… — Я не об этом, — обнимать другого мужчину было до странности приятно, и Юрий не отказывал себе в этом, впитывая близость с Сергеем всем телом и душой. — Я… я открылся тебе в том письме, ты знаешь, какие чувства томятся в моем сердце… а сегодня… это было лучшее, что я переживал, Север… — Север, значит, — губы князя вновь изогнулись в улыбке: Юрий ее скорее почувствовал, чем увидел, но и этого было более чем довольно. — А ты, стало быть, мой Юг? И как же я без тебя, м-м? Я хотел тебя с первой встречи, но так боялся досадить своими желаниями… И представь, как я был счастлив, получив от тебя весть, что ты тоже — любишь. Хочешь, чтобы не было пересудов, я женюсь на твоей сестре? Ты возьмешь в супруги мою: никто ничего не заподозрит… — Нет! — Юрий обхватил князя за шею, заставляя его вновь прижаться губами к ищущим губам. — Нет… не хочу делить тебя ни с кем… даже с женщиной… пусть это жадно, дурно, скверно, но ты только мой, клянись, Сервер! — Клянусь, — острые зубы Сергея больно прикусили мягкую кожу, разжались, и на смену агрессии пришла нежность. — Но и ты только мой… предложу твоей матушке поехать в столицу вместе с моей сестрой и твоей Натали — юным барышням присмотр требуется… что скажешь, mon chéri? Останемся на зиму только вдвоем? * * * Лежать в объятиях любимого князя было восхитительно. Юрий прижался к Сергею, уткнулся лицом в его грудь, наслаждаясь мгновениями сытой близости. Внутри их убежища было так тесно и так хорошо, что Мещерский искренне желал лишь одного: чтобы все это длилось и длилось бесконечно, чтобы день никогда не наступал, чтобы между ними всегда было так пронзительно-честно и упоительно-сладко. Сергей поддел пальцем подбородок юноши, вынуждая того поднять голову, а затем увлёк Юрия в поцелуй, полный откровенного желания. Ласки становились все смелей, все настойчивей, и вскоре Юрий уже тихонько постанывал в ответ на влажные касания языка, с каждым мгновением снова падая в возбуждение. Но теперь он не стыдился своих чувств, ведь Сергей уверенно дал понять: ему все это нравится не меньше, чем самому Юрию. Холод извне ничего не мог поделать с жаром, который жёг обоих любовников, стоило им лишь соприкоснуться. — Юг… смотри, мой наивный и невинный… только взгляни… Приподняв край пальто, князь впустил в полумрак их уединения луч света: тот, ворвавшись внутрь, обрисовал лицо Юрия, тут же вспыхнувшее краской смущения, ведь он, действительно, увидел… — О, мой бог… ты искуситель, Север… — И бог, и искуситель в одном лице, mon amour, — чувственно усмехнулся Его Светлость. — Тебе нравится? Мещерский больше ничего не мог сказать и только часто рвано дышал, слишком уж порочным было и зрелище, и само действо: Сергей коснулся головкой члена естества Юрия, а затем… затем… князь обхватил оба их члена своей рукой, прижимая один к другому. Юрий судорожно вздохнул, подаваясь бёдрами навстречу. — Еще! Прошу, ещё! — Сколько угодно, mon ami, — Сергей чуть повел рукой, одаривая лаской их обоих сразу. — Я весь твой. Юрий послушно разжал губы, когда князь накрыл их своими, тем самым пленяя возлюбленного целиком. Казалось, будто Север пьет его удовольствие, скользя языком вдоль языка, пока член касался члена в умелых мужских пальцах. Юрий потерял всякое представление о времени, о том, кто он и где находится, ведь единственно важным было лишь присутствие рядом Сергея. И удовольствия, которое князь ему дарил. — Сергей… ах, Север… еще… Юрий и хотел бы продлить это дольше, но сдерживаться он уже не мог. Изнутри прокатилась жаркая волна наслаждения, опоясала поясницу, тяжело ударила в самый низ живота, а после выплеснулась наружу несколькими мощными толчками. Юрий кричал в губы князя, толкался в ласкающую ладонь, задевая членом о член, и от этого снова изливаясь последними теплыми каплями. Было так запредельно хорошо, что в голове все мутилось до тумана. — Теперь дай мне на тебя полюбоваться, — голос князя звучал глухо от возбуждения. — Не прикрывайся… Юрий покорно отвел в сторону руку, открывая жадному взору любовника всего себя, как есть: обессиленного, с белесыми каплями на животе, со спущенными бриджами и распахнутой рубашкой, с еще твердым членом — все это нравилось Сергею до хриплого стона. Смотреть, как князь ласкает себя, как его напряженное естество то скрывается в кулаке, то показывается наружу, краснея влажной головкой, было сладко до мучительного восторга, что отдавал томлением за грудиной. Юрий облизнул губы, наблюдая за сим пошлым действом: впервые он ощущал себя настолько желанным, настолько необходимым — и кому — Сергею, мужчине, которого он сам хотел до безумия. Север со вздохом запрокинул голову, переживая пик опустошения, а после опустился сверху на Юрия, отыскивая губами его губы — в этот раз нежно и очень чувственно. Не хотелось ни шевелиться, ни думать, а только бесконечно долго целоваться, перемежая ласки признаниями в любви — всего того, чем было полно сердце, вдруг познавшее взаимность. * * * Однако, покидать убежище все-таки пришлось. Почуяв близкий снегопад, заволновались привязанные кони. После теплого уюта сеновала снаружи молодых помещиков поджидала студёная свежесть предзимья. Юрий торопливо одевался, глядя, как Сергей тоже приводит себя в порядок, улыбается, вытаскивая из волос запутавшиеся соломинки. — Или сюда, mon amour, — велел князь, натянув пальто и подняв меховой воротник. — Ты тоже весь в траве, дай отряхну… и… представляешь, это ведь та самая трава, которая помнит наше лето, когда мы еще не смели признаться. — Ты правда меня хотел? — Юрий искоса глянул на возлюбленного. — Хотел, обожал, умирал каждый вечер подле, ведь не смел прикоснуться так, как хотелось, — Север обнял зеленоглазого парня за талию, притянул к себе, чтобы их бёдра соприкоснулись, отчего Юрий вновь залился краской. — И представлял, как было бы хорошо, если бы ты тоже возжелал меня, полюбил и позволил научить всему, что я знаю. — У тебя был опыт с другими мужчинами? — Юрию было сложно задать вопрос, но не задать его он не мог. — Верно? — Верно, — просто отозвался князь, ласково отводя в сторону темный локон и заправляя его за ухо юноши. — Но ни с кем я не хотел этого, как с тобой. То было другое: вожделение, жажда удовольствий, поиск лучшего, а с тобой… я хочу тебя для себя. Вместо ответа Юрий подался навстречу, вжался в губы, чуть прикусил, словно ставя отметину: помни, ты мой. Сергей не остался в долгу — запустил пальцы в буйство каштановых кудрей, не давая Юрию уклониться. Поцелуй становился все глубже, жарче, сбивая дыхание и снова заставляя хотеть близости, но кони вели себя беспокойно, поэтому пришлось замереть, прижаться друг к другу, успокаивая зачастившее сердце. — Поедем к тебе, обрадуем Лилию Алексеевну с Натали? — Север потянул Юрия за руку к выходу. — Думаю, нескольких дней всем хватит, чтобы собраться. А потом я жду тебя к себе, Юг. Хочу, чтобы ты приехал и остался. — Приеду, — тихо отозвался Юрий, не представлявший, как теперь станет вести себя с матушкой и сестрой, будто бы ничего и не случилось, но при этом случилось всё: весь мир его перевернулся и рухнул в счастье, которому нет и не может быть конца. — Я приеду, Север. * * * В усадьбу они ворвались, лишь на пару минут опередив начавшийся снегопад. Бросив поводья подоспевшим конюхам, Север и Юг рванули вверх по ступеням, прямо в тепло натопленного барского дома, а позади уже набирала силу первая метель. Юрий улыбался, искоса поглядывая на Сергея, которому удивительно шли снежинки в волосах и на вороте пальто: он казался юноше чудесным неземным существом, волею случая ворвавшимся в его скучную размеренную жизнь. Князь тоже смотрел на Юрия чуть иначе, чем обычно: смотрел с утверждением в обладании, с чувством, будто Юрий всецело принадлежит только ему одному. И это нравилось, не могло не нравиться, ведь это было настоящим. Разумеется, и матушка, и сестрица с изумлением и восторгом встретили предложение Его Светлости отправиться в столицу, а уж когда драгоценный Сергей Сергеевич предложил дамам остановиться в его доме в качестве дорогих гостей, то Лилия Алексеевна, не сдержавшись, даже всплакнула, прижимая к уголку глаза вышитый цветами платок. — Да полноте, — рассмеялся князь в ответ на благодарности. — Мне совсем не хочется, чтобы Мария, которой положено выезжать, провела зиму в глуши вместе с опальным братом. А с Вами, дражайшая Лилия Алексеевна, я буду уверен, что сестра под надёжным присмотром и… в хорошей компании сверстницы. На этот раз взгляд Сергея в сторону Натали ничуть не разозлил Юрия, который сидел в кресле у камина, вытянув ноги и наблюдая за собравшимися в комнате. Уже подъезжая к дому, Юрий приметил легкий экипаж, принадлежавший княжне Яснецкой. Стало быть, все очень удачно складывается, раз Мария Сергеевна решила, как обычно, навестить подругу, и теперь новость не придется повторять дважды. Княжна Мария, расположившись с томиком стихов у окна, в книгу даже не взглянула и не обернулась на радостные возгласы Натали с матушкой, вся обратившись в камень. Возможно, испугалась буйства метели, ударившей в стёкла с неистовой силой — кто разберёт? — Ну, раз все улажено, то мы с сестрой откланяемся, надобно собраться в дорогу, — Сергей галантно прищёлкнул каблуками. — Не вздумайте никуда ехать, погода какая лютая! — всплеснула руками Лилия Алексеевна. — Юрий, распорядись, чтобы гостям спальни подготовили. И думать не смейте, что Мещерские в такой снегопад кого-то из дома выпустят! — Сергей, и правда, оставайтесь, — Юрия обожгло радостью при мысли, что его любовь будет сегодня спасть с ним под одной крышей. — Дорогу замело, до утра не стихнет. — Что же, решено, — широко улыбнулся Север. — И не могу сказать, что я этому не рад. * * * Дом понемногу затихал, готовясь ко сну. Снаружи все ещё мело, в каминах гудело горячее пламя, ужин завершился, и теперь дамы затеяли чтения поэзии в гостиной, а Север сел за рояль, наигрывая на память какие-то французские песенки. Юрий направился к выходу, чтобы распорядиться на счет скорого отъезда матери и сестры, и уже вышел в холл, как позади раздались легкие быстрые шаги. — Юрий Павлович, постойте! Обернувшись, юноша увидел тоненькую фигурку княжны, замершую в широком луче света, что падал во тьму из гостиной. — Мария Сергеевна? Чем могу служить? — Хочу сказать Вам… важное… прежде, чем уехать… Девушка приблизилась к Юрию, остановилась напротив, нервно теребя узкий золотой браслет, обвивавший изящное запястье. — Вы, действительно, решили остаться здесь, в глуши? — наконец, задала вопрос княжна, вскинув на собеседника отчаянный взгляд светло-серых глаз. — Если мы с Натали и Вашей матушкой поедем в столицу, то… наверняка, к Натали посватается множество достойных мужчин, ведь Ваша сестра очень красива… Но ко мне посватаются тоже, Юрий Павлович! Я знаю, они уже сватались, но Сергей пока не решил, кому ответить согласием, а после случилась эта дуэль, и вот мы здесь, среди бескрайних лесов и полей… и здесь я встретила Вас… Юрий вздрогнул, наконец, догадавшись, о чём хочет сказать ему сестра Яснецкого. Не может быть! Боги, неужели?! — Постойте, княжна… не говорите! — Вы — человек чести и меня не осудите, — голос девушки не дрогнул, хотя еще совсем недавно она казалась испуганной. — Вы порядочный, нравственный и отзывчивый. Вы так смешно шутите и хорошо танцуете. Вы начитаны и обаятельны. Вы необыкновенно хороши собой, Юрий Павлович. Я говорю это без капли кокетства: Вашей красоте мог бы позавидовать сам Нарцисс, если угодно. И Вы мне не безразличны! Теперь тишину коридора нарушало только дыхание: сбивчивое Юрия и быстрое, частое — княжны. — Я потому и решилась объясниться с Вами, что это наша последняя беседа: мне придется ответить согласием на предложение того, кого сочтёт подходящей партией мой брат. И я надеялась, что Вы — та самая партия, которой Сергей будет искренне рад… Вы дружны с ним, как никто другой… — Милая Мария Сергеевна, — Юрий в смятении запустил в волосы пятерню, отвел взгляд, а после снова посмотрел на хорошенькое личико княжны. — Простите меня, умоляю! Я и не думал, что вызываю у Вас какие-то чувства, и безмерно благодарен Вам за откровенность, а посему позвольте и мне сказать все, что таится на сердце. Вы восхитительны, юны и достойны самого лучшего супруга, каким я стать, увы, не смогу… Моё сердце не свободно… и это было бы гнусным преступлением — свататься к Вам, зная, что полюбить Вас, как Вы того заслуживаете, я просто не смогу! Молю, не держите на меня зла, княжна! Уверяю Вас, Вы отыщете того единственного мужчину, который станет обожать Вас, боготворить Вас, как должен делать любящий супруг. Мы с Вами вскоре стали бы совершенно несчастными! Я бы все время думал не о Вас, а Вы бы ненавидели меня за это! — Довольно, — тонкие пальчики девушки коснулись губ Юрия, пресекая дальнейший диалог. — Давайте сделаем вид, будто ничего не произошло? Я вернусь в гостиную и буду радоваться вместе со всеми грядущему путешествию, а Вам… Вам, Юрий Павлович, я желаю обрести счастье с той, которую Вы полюбили. Юрий прекрасно видел боль, что скрывалась за бесстрастным, казалось бы, лицом княжны Яснецкой, хотя, чему здесь удивляться: манеры Марии Сергеевны всегда были безупречны. — Простите меня великодушно за эту беседу. И не печальтесь, я сумею совладать с собой, Юрий Павлович. Будьте счастливы. Развернувшись на месте, княжна ринулась прочь, не оборачиваясь, а Юрий смотрел ей в след, будто громом пораженный: он ведь, действительно, никогда не помышлял ни об одной юной барышне так, как думал о своем Севере… И ни с кем не мог бы быть счастлив, кроме него. * * * Ветер бросал в окна горсти снега, завывал снаружи, бессильно кусал крышу и отступал, чтобы спустя короткое затишье, повторить все вновь. Юрий лежал в постели, прислушиваясь к уютному потрескиванию дров в камине, и размышлял о событиях уходящего дня. Как же престранно всё обернулось… Получается, брат и сестра Яснецкие, оба, объяснились ему в чувствах, но Юрий и помыслить не мог ни о ком, кроме Сергея. Конечно, он прекрасно понимал, каких нравственных усилий стоило княжне то признание и, если бы Юрий хоть как-то мог облегчить участь Марии, то сделал бы это не задумываясь, но как?! Что он мог сказать еще, кроме как признаться в ответ? Разумеется, аристократическая гордость не позволила девушке разрыдаться на глазах мужчины, отвергшего её, вот только Юрий прекрасно понимал — в одиночестве княжна, наверняка, льет горькие слёзы, запершись в гостевой спальне и сославшись на мигрень. Что же теперь делать? Совесть грызла Юрия все сильнее, однако он не мог ничем успокоить этого зверя: в любовном треугольнике кто-то один все равно останется несчастен. А еще молодого помещика будоражила мысль о том, что в соседней комнате, прямо за стеной, спит, разметавшись по постели, тот, без кого Юрий больше не мыслил себя.Его любовник. Его возлюбленный. Север… Все, что случилось сегодня на сеновале, вновь вскипело в венах жарким, стыдным и желанным. Юрий находил прекрасным мужское тело в своих объятиях, вспоминал, как любовался на князя все время, пока тот ласкал себя, а после излился на живот Юрию, словно бы помечая его своим. Поток будоражащих чувства видений прервал сильный стук в окно. Поначалу Мещерский решил, будто это снова ветер: оторвал с березы ветку и швырнул в стекло, мешая удар со снежной круговертью, но стук повторился — сильнее и настойчивей. Выбравшись из-под одеяла, юноша рванулся к окну и едва не обмер, разглядев за прозрачной преградой полураздетого Яснецкого. Тот стоял на узком балкончике в одних бриджах, развевающейся на верту рубахе и босиком, но смеющийся и довольный, как дитя, совершившее шалость. Испугавшись за Севера, Юрий распахнул окно, впуская в спальню холод и свою любовь. Сергей быстро нырнул внутрь, притянул Мещерского в объятия, целуя его в губы быстро и жадно, словно боясь упустить. За спиной натянулась парусом тяжелая бархатная портьера, поэтому князю пришлось прерваться, чтобы вернуть рамы в прежний вид и повернуть в пазах начищенные до блеска шпингалеты. — Как ты вообще на такое безумство решился?! — Юрий представил, насколько сложно было перебраться с одного декоративного балкончика на другой, да еще в метель и без обуви. — Не мог спать, зная, что ты так близко, — Яснецкий наступал, вынуждая Юрия пятиться до тех пор, пока позади не оказалась кровать. — Будешь моим прекрасным принцем, запертым в башне? Мягкая перина приняла вес обоих любовников, которые, не разрывая объятий, рухнули на постель. Сергей подмял юношу под себя, жадно задирая на нём ночную рубаху и стремясь скорее добраться до тела. Губы вновь сошлись с губами: сладко, упоительно-чувственно и прекрасно. Юрий стянул с князя бриджи, охваченный тем же желанием — скорее прикоснуться, ощутить, впитать в себя тепло и запах чужой кожи. — Дай мне на тебя взглянуть, — Север приподнялся над обнаженным Югом, обвел его стройное ладное тело горящим взглядом и, остановившись на напряженном естестве, лихорадочно облизнул губы. — Вот, что мы сделаем, mon amour: научим тебя французским штучкам… — Это каким? — Юрий тоже не сводил взгляда с князя, любуясь красивым разворотом его плеч, плоским животом, дорожкой волос, сбегавшей вниз к… Мещерский словно бы обжегся изнутри, таким сильным оказалось возбуждение, стоило лишь увидеть член князя, сильно и мощно вздымавшийся кверху. Он манил прикоснуться, почувствовать под ладонью упругую твердость, и Мещерский уже было протянул руку, но князь перехватил её за запястье, развернул к себе ладонью и поцеловал. — Не спеши, mon ami… сначала я покажу, как сделать особенно приятно… просто лежи и доверься мне… * * * — И как, я был хорош? — приподнявшись на локте, Север смотрел на Юга с усмешкой. — Ты всегда прекрасен в минете, — не остался в долгу Юрка. — Я бы даже больше сказал: ты охуенный в этом. — Значит, мой помещичек остался доволен? — Серега подмял смеющегося парня под себя. — Помещичек был в шоке, — Юг уворачивался от нападавшего, как умел, но силы были не равны: Серый всегда мог его скрутить и зажать. — Мне нравится новая история, — Серега, наконец, дотянулся до губ Юрки, и тот, прекратив вырываться, жадно откликнулся на поцелуй. Деликатный стук в дверь заставил парней оторваться друг от друга. — Кто это может быть? — недоуменно поинтересовался Север. — Ты кого-то ждешь? — Только твой член, — хитро-жарко шепнул Юрка, выбираясь из постели так, чтобы бедром потереться об очевидный Серегин стояк. — Юг! — Что?! — обернулся тот, сверкая голой задницей и широкой улыбкой. — Оденься! Вместо ответа Юрка сцапал с кресла флисовый плед и, обернувшись им на манер тоги, распахнул-таки дверь. — Привет, — в комнату заглянула Айга: староста их группы. — Севери, Югге, простите, что поздно, но завтра вместо лекций у нас городское мероприятие. Вот, возьмите листовки, общий сбор у кампуса в восемь утра. — Что на этот раз? — Юрка покрутил в руках стопку свеженьких цветных буклетов. — Спасаем ежей? Охраняем щук? Строим дорогу для заблудившихся кротов? — Югге, ты все шутишь, — не поняла сарказма Айга и тихонько хихикнула. — Но одевайтесь теплее, завтра будет снегопад. Ну, пока! Спокойной ночи. Выглянув в коридор, Юрка проследил, как девушка постучала в соседнюю комнату, сверяясь со списком в телефоне. Ну, значит, точно всю группу собирает… — Иди уже обратно, — позвал парня Север. Заперев дверь, Юрка направился к постели, стараясь идти так, чтобы плед, медленно сползая, открывал Серёгиному взору все больше и больше откровенных видов. — Давай еще немного доскажешь мне про пиздострадания в усадьбе, потом потрахаемся и спать, — ладони Севера скользнули по бёдрам Юрки вверх, лаская, но намеренно не задевая член, который снова стоял и всем своим видом требовал внимания. — А может, я даже сделаю то, что ты сейчас расскажешь… — Тогда мне придется… постараться… и рассказать… про самый охуенный отсос… — Слушаю тебя внимательно, — Север прошелся языком по стволу от самого основания до головки, а затем отодвинулся, откинул одеяло, приглашая Юрку снова вернуться в постель. — Искуситель ты, Ваша Светлость, — пробурчал Юг, устраиваясь в Серёгиных объятиях. — Ну, тогда слушай… * * * Юрий вцепился в одеяло, сгребая его в горсти, когда Яснецкий вдруг прижался щекой к его члену, а после… Невозможно, чтобы кто-то вообще таким занимался! Но, боже, как же это было приятно… Князь положил руку на живот Юрию, словно бы удерживая того от лишних движений, а затем его горячий влажный язык прошелся по члену Мещерского так, будто это было самое изысканное лакомство. В спальне послышался едва слышный сдавленный стон, и Юрий лишь спустя пару мгновений понял: стонет он сам, не понимая, нужно ли сейчас остановить Яснецкого или же позволить продолжать в том же духе. — В Париже такие ласки называют «minette», — шепнул Сергей прежде, чем обхватить губами головку. Юрию показалось, что он долго и томительно куда-то падает или, напротив, взмывает ввысь, настолько изумительным оказались новые ощущения. Внутри все зудело от напряжения, а язык Севера, задевавший головку, приносил не столько облегчение, сколько ухудшал ситуацию: хотелось, чтобы еще, глубже во влажное тепло его рта, но разве подобное допустимо?! — Сергей… прошу… это… слишком… — Ничуть, mon chéri, — князь выпустил естество любовника из плена лишь затем, чтобы, взяв его в руку, начать размеренно ласкать, пока губы и язык касались подтянувшихся яичек. — Ну же, не бойся, это весьма приятно… И снова Юрий всхлипнул, прикусил костяшки пальцев в миг, когда Сергей продолжил свои французские штучки: его губы плотно обхватили член юноши, движения ускорились, равно как и скольжение языка по самой рдеющей маковке. Мещерский застонал громче, чувствуя, как нутро наливается жарким щекотным напряжением. Удовольствие затопило его целиком, выбросило прочь из сознания, и единственно важным оставались ритмичные движения любовника, вознамерившегося убить его, Юрия, столь изощренным способом чувственной пытки. — О, да, — юноша содрогнулся, изливаясь прямо в ласкающие губы. — О, мой Север… К ужасу Мещерского, князь и не подумал отстраниться: напротив, он словно бы втягивал член возлюбленного глубже, чтобы ни капли не пролилось зря. — Не нужно… что ты… зачем?! — краска прилила к щекам юноши: Мещерский осознал, насколько пошлым и развратным было это французское искусство. — Ты научишься и тоже полюбишь такие утехи, — с коварной усмешкой искусителя отозвался Его Светлость. — Твоя очередь, mon doux garçon… Окажи мне честь. Яснецкий потянул Юрия за руку к краю постели, а затем сбросил на пол подушку. — Так будет удобнее всего для первого раза, — улыбнулся он, мягко нажимая подушечкой большого пальца на губы партнера. — Ты создан для любви, mon jeune amant… Юрий не узнавал себя: внутри что-то плавилось, как сахар в ложке, превращалось в густой сироп, и хотелось доставить удовольствие этому белокурому мужчине точно так же, как он только что доставлял его самому Мещерскому. Взять в рот его детородный орган? Да, Юрию хотелось сделать это… Опустившись на колени, юноша оказался в самой удобной позиции: князь сидел перед ним, расставив ноги, а тот самый орган практически прижимался к губам Юрия, вызывая странную дрожь и томление в теле. Мещерскому, действительно, с небывалой жаждой захотелось прикоснуться к естеству Сергея, испробовать, каковы эти утехи на вкус… и, о боги, Его Светлость это прекрасно понимал. Ухватив член двумя пальцами у основания, Яснецкий, не спеша, провел влажной, блестящей головкой по губам коленопреклоненного любовника, позволяя тому привыкнуть. Юрий послушно приоткрыл рот. — Осторожнее с зубами, mon ami, — низко, бархатно проговорил князь. Вместо ответа Юрий сам подался навстречу, насадился, с изумлением почувствовав в себе чужую плоть — нежную и твердую одновременно. Солоноватый привкус оказался даже приятным, а когда язык коснулся маковки, Мещерский с чувственным восторгом понял, что и сам возбуждается от того, что делает. Конечно, он слышал, будто французы по праву считаются самыми изобретательными любовниками, и их хитрости перенимают лучшие публичные дома столицы, но самому понять и прочувствовать довелось впервые. Он сжимал губами член князя, ласкал языком, подавался навстречу, стараясь взять как можно глубже. Яснецкий запустил пальцы в волосы Юрия, направляя его движения, и встречая каждый новый толчок едва слышным рычанием хищного зверя. Юрий понял, что снова готов к любви. Стиснув собственный член, нывший от напряжения, он принялся ласкать себя, одновременно доставляя удовольствие и Яснецкому. Почему-то перед глазами мелькали совершенно невозможные картины: как Сергей брал бы его, словно… как будто… как жеребец, покрывающий кобылку, как… как будто такое вообще было возможно… Нутро горело алым жаром, между ног все набухло и пульсировало тягучей сладостью, а естество князя все больше погружалось в рот Мещерского с влажными хлюпающими звуками. Семя ударило в горло терпкой струей. Яснецкий не отпустил, удержал Юрия на месте, безмолвно требуя довести до финала. Юрий глотал, изливался сам, уже не понимая, как думать и как дышать. — Mon bel ange, — Сергей поднял безвольное тело Юрия, втянул его на постель, уложил подле себя, без конца нашептывая нежности на французском. — Tu es magnifique mon amour… — Мне понравилось, Север, — прошептал юноша, проваливаясь в блаженный сон. — Обними меня… и не уходи… никогда больше не покидай меня… * * * Три дня спустя тяжелый экипаж увозил к столичной жизни Мещерскую Лилию Алексеевну и обеих девиц, оказавшихся теперь на её попечении. Натали была оживлена и восторженно щебетала, предвкушая несколько месяцев балов и приемов, где, наверняка, будут самые лучшие кавалеры, а княжна Мария выглядела слегка нездоровой: бледной, осунувшейся, однако отложить поездку сестра Сергея Сергеевича не пожелала. Юрий, приехавший в поместье Яснецких вместе с семьей, ожидал от княжны хотя бы взгляда, в котором читался бы упрёк, но девушка держалась с ним весьма любезно, как того требовали нормы приличия. Здраво рассудив, что от любого слова поддержки станет только хуже, Юрий пожелал Марии хорошей дороги тем же приятным тоном, каким до этого обратился к матери и сестре. Экипаж тронулся. Натали, высунувшись из окна, замахала рукой, требуя брата непременно писать ей в Петербург. Сергей, приблизившись, встал за спиной Мещерского так, что их тела почти соприкоснулись. Юрия от макушки до пят прошибло предвкушением: хотелось сей же час обернуться, обвить шею князя руками, вжаться губами в губы и пить удовольствие взахлёб, покуда хватит дыхания, но позади толпилась дворня, высыпавшая проводить княжну, поэтому Юрий лишь чуть откинулся назад, прижимаясь к Северу. — Мария нынче утром рассказала мне о своих чувствах к тебе, — шепот Сергея горячо прошелся по виску Юрия. — Пришлось сообщить, что я никогда не считал тебя подходящей партией для княжны. — Вот как? — краска смущения и обиды бросилась в лицо юноши. — Вот так, — Его Светлость переплёл свои пальцы с пальцами Юрия. — Ты подходящая партия исключительно для князя, mon chéri. Пойдём в дом? Завтра пошлем за твоими вещами, если не возражаешь. * * * Юрий оглядел спальню, куда его сопроводили двое служанок в накрахмаленных чепцах и фартуках, какие не носят дворовые девки, обычно прибирающие господские покои. Служанки выглядели скромно, однако вели себя с достоинством, выдававшим в них иностранок. Возможно, Сергей привез с собой из Франции не только постельные штучки, но еще и штат наемных работников? Обычно, в барские дома приглашались гувернёры и гувернантки, а на комнатной обслуге предпочитали экономить и обучали этому делу крепостных, но ведь у князя совсем иные запросы… — Добрый вечер, месье Мещерский, — на пороге появился высокий худой человек с крупным носом на узком длинном лице. — Меня зовут Пьер, я буду прислуживать Вам. Желаете, чтобы я привел в порядок Вашу одежду? Хотя Пьер и говорил по-русски, но акцент его все равно выдавал иностранца. — Да, будь любезен, Пьер, — Юрий снял редингот, развязал шейный платок, наблюдая за горничными, те споро наводили в комнате последние штрихи уюта: задернули шторы, взбили подушки, внесли и оставили на столике поднос с закусками и вином. — Умоюсь я сам, можешь идти. Спустя несколько минут гостя оставили в одиночестве. Мещерский снял рубашку, оставшись в одних бриджах, а затем подошел к умывальнику, где его ожидал кусок ароматного мыла, чистое полотенце и кувшин с подогретой водой. — Пойдем лучше со мной, — раздался от дверей голос Сергея. Обернувшись, юноша широко улыбнулся, увидев, какая хитрость предусмотрена в этой комнате: в деревянных стенных панелях, которые искусный резчик превратил в узорчатое кружево, скрывалась потайная дверца. Теперь она была распахнута настежь, открывая взору Юрия смежную спальню, явно принадлежавшую князю. Шагнув навстречу протянутой руке, Мещерский оказался практически втянут в короткий темный переход, а затем он, наконец, очутился в покоях, которые занимал Сергей. Хозяйская спальня оказалась похожа на смежную, гостевую, но была больше и просторнее. Жарко натопленный камин давал достаточно света, чтобы оглядеться и рассмотреть детали: старинную кровать под балдахином, трюмо, сплошь покрытое резьбой, аккуратный пуфик перед ним, столик для книг, а еще большая медная ёмкость, наполненная водой. — Раздевайся, mon chéri, — Сергей стянул через голову рубаху. — Давай искупаемся вместе. Забравшись в воду, князь поманил к себе Мещерского, улыбаясь, словно затеял какую-то шалость. — Давай же, mon amour! Смелее! Больше всего Юрию не хотелось показать, что он крайне смущен, поэтому, с вызовом глянув в сторону Его Светлости, стянул с ног сапоги, быстро освободился от бриджей и исподнего, оказавшись посреди спальни в чем матушка родила. — Очаровательно, — Яснецкий с явным удовольствием оглядел ладное тело любовника, выразительно задержавшись на стремительно поднимающемся члене. — Иди скорее, замерзнешь. Юрий и сам не ожидал, как приятно будет окунуться в теплую, почти горячую воду, и как хорошо будет расположиться в медной ванне, откинувшись на грудь Сергея. Тот сразу же собственнически огладил живот Мещерского, скользнул ладонью вниз, чуть задевая напряженный орган, но не касаясь его — тем самым намеренно распаляя аппетит. — Возьми, — со стоном вымолвил Юрий. Это вышло как-то совсем жалобно и просяще, но при этом томно и чувственно. — Терпение, mon bel ange, — голос Сергея звучал глуше, чем раньше. — Не спеши… у меня тоже на тебя стоит так, что даже больно… Чувствуешь? Юноша молча кивнул: в поясницу ощутимо упиралось свидетельство желания князя. — Сначала мыться, а остальное уже в постели, хорошо? Будь милым мальчиком, дотянись до столика и подай нам по бокалу вина. Вода остывала довольно быстро, поэтому долго нежиться, перемежая беседу с поцелуями, не получилось. Окатившись напоследок чистой водой из кувшина, Юрий выбрался из ванной и, насухо вытершись, забрался под одеяло. Отсюда можно было наблюдать за Яснецким: тот как раз заканчивал омовение. Под шум воды пена с его кожи стекала вниз, а Юрий все любовался, как отсветы пламени обрисовывают тело Севера, делая того похожим на какое-то божество из мифов и легенд. Бросив отрез влажной ткани на резную ширму, Сергей взял со столика шейный платок и, забравшись на постель, коснулся губ Юрия легким поцелуем. — Позволишь завязать тебе глаза? — Зачем? — не понял Мещерский. — Затем, что так ты не будешь ни на что отвлекаться… — Тоже твои французские забавы? — Oui mon cher… — Будь по-твоему, — Юрий почувствовал, как снова падает в желание, и близость Севера только ускоряла это падение. Тонкая ткань, сложенная вчетверо, легла на веки плотным покровом, лишая возможности видеть, а Яснецкий, словно бы извиняясь, проложил дорожку поцелуев по шее и груди юноши, медленно опускаясь ниже — к самому сосредоточению всех желаний. Юрий ахнул, едва только князь взял в рот его напряженный член, не спеша обвёл языком головку, а после насадился глубже, вбирая плоть любовника в себя. Однако, удовольствие не продлилось долго: Север вдруг отстранился, отодвинулся в сторону, вытащил из-под подушки что-то, а затем оседлал бедра Юрия, лишив того возможности шевелиться. — Дай мне твои руки, — велел князь хриплым шепотом. — Это тоже части игры, mon ami… считай, что сегодня ты мой пленник… Юрия всего колотило от обжигающего возбуждения, он хотел, скорее хотел продолжения, потому без вопросов протянул вперед обе руки, позволяя Северу связать запястья и закрепить веревку в изголовье кровати. Ради шутки попробовал дернуть, но нет, Яснецкий постарался на славу и освободиться запросто не выйдет. — И что дальше? — спросил Юрий, задыхаясь от нетерпения. Вместо ответа князь вдруг подался вперед, ухватил юношу за щеки, чуть надавил, вынуждая приоткрыть рот. Мещерский послушно открыл шире, ощутив, как губ касается головка члена. Это было уже знакомо ему и нравилось гораздо больше, чем Юрий сам мог себе признаться. — Как хорошо ты принимаешь меня, mon bel ange, — простонал Сергей, наблюдая, как его естество погружается в мягкие влажные уста возлюбленного. Юрий же, не способный видеть, весь погрузился в чувства и с упоением ласкал орган Яснецкого, забирая так глубоко, как только мог. Кровь, казалось, быстрее бежала по венам, разжигая внутри нечто такое, чему Юрий никак не мог дать названия. Он всхлипывал, ёрзал под Сергеем, пытаясь унять напряжение в собственном члене и… Мещерскому хотелось большего, гораздо большего, вот только он не знал, как объяснить и чего просить. — Что, mon doux garçon, ты готов? — прерывисто выдохнул князь. — Хочешь стать насовсем моим? — Да… да, Ваша Светлость… да, я твой… Юрий вздрогнул, когда Сергей, переместившись вниз, снова обхватил губами член юноши, а чуть позже на смену пришла рука: Север ласкал медленно, не спеша, влажно прокручивая и прижимая большим пальцем головку. Юрий стонал и метался по постели, не зная, чего ему больше хочется — скорее излиться или же терпеть еще долго, упиваясь мучительной сладостью этого действа. — Согни ноги и разведи их, mon amour, — князь мягко и настойчиво подхватил юношу под колени, помогая принять нужную позу. — Дай мне испробовать тебя. Юрий ахнул, когда влажные пальцы князя коснулись его в столь стыдном месте, что и сказать было нельзя. — Сергей?! Нет! — О, да, mon innocent, да, — низкий бархатный смех Севера разжег в Юрии стыдное предвкушение. — Да! Сегодня ты, наконец-то, весь будешь мой. И я тебя возьму. — Хочешь сказать…о-о-о, это порочно, немыслимо… — И очень приятно, — Сергей мягко надавил на странно зудевшее колечко мышц. — Тебе же хочется, верно, мой нежный? Позволь, я покажу? Мещерский дёрнулся, застонал как-то тихо и жалостливо, понимая: это было то, что он хотел больше всего на свете. Если существовала возможность еще большей телесной близости с князем, он хотел, действительно, хотел это испытать. А затем… Затем Юрий ощутил, как в него медленно входят пальцы Яснецкого, растягивая, наполняя и… — Ах! Ах, Сергей! Острая обжигающая вспышка наслаждения пронзила тело юноши до самых пальцев ног. Он вцепился в веревку, изогнулся, подаваясь навстречу, и уже неосознанно насадился глубже. — Когда я буду в тебе, будет еще лучше, — жаркий шепот Севера обещал все наслаждения мира. — Не стыдись… ты полюбишь это… Мещерский и сам не понял, когда на смену ласкающим пальцам пришло нечто большее. Гораздо большее… Если бы он не изнывал от нетерпения, если бы внутри все не пульсировало, настойчиво требуя продолжения, Юрий, наверняка бы смутился, а может даже испугался впустить в себя чужую плоть. Но сейчас, когда не было возможности смотреть, когда кожа горела от прикосновений, а тело просило наслаждений, мыслей о капитуляции так и не возникло. — Сначала может быть больно, mon trésor, — предупредил князь, проводя головкой члена по внутренней поверхности бедра Мещерского. — Я остановлюсь и дам тебе привыкнуть. Это, действительно, было… ощутимо… Юрий ахнул, когда нутро пронзило режущей мукой. — О, как сильно ты меня сжимаешь, — Сергей опустился сверху, удерживая свой вес на локтях. — Тише, mon amour, тише! Сейчас пройдет… — Жертва за удовольствие, — прошептал Мещерский в настойчивые губы князя. — Чувствую тебя внутри… так странно, безумно… — Что ты со мной делаешь, искушение?! Знал бы ты, как хорош сейчас, как я долго тебя ждал… От первого толчка Юрия всего прошило жгучим удовольствием. Естество князя, увлажненное чем-то прохладным и скользким, с легкостью входило в тело Мещерского с пошлыми влажными звуками. Юрий забылся настолько, что молил Сергея не останавливаться, не прекращать, пока нутро наливалось зудящим сладким томлением. Оно расходилось, ширилось, отдавалось в члене, и не было сил терпеть: Юрий чувствовал себя переполненным до краев. — Север… о, Север, — вскрикнул Мещерский, дергая за веревку. — О, еще! Еще! — С радостью, Юг… мой прекрасный… мой бесстыжий… мой… mon ami… Разве Юрий мог представить, что такое возможно? Все те ночи, что он метался по одинокой постели, предаваясь дерзновенным мечтам, он жаждал испытать с Сергеем нечто подобное, но никак не смел облечь их близость в слова — это скорее походило на бред, фантазию безумца, ведь не может один мужчина принимать в себя страсть другого… И все-таки это было. И это было невыносимо прекрасно, настолько, что Мещерский впал в любовное неистовство, шире разводя ноги, как крестьянская девчонка на сеновале. Юрий ощущал внутри себя толчки, распирающее чувство и неугасимую жажду — ему нужно было резче, больше, злее… — Еще, — молил он, перемежая вздохи со всхлипами. — О, еще! Я сейчас… о, Север! Это совсем новое удовольствие началось изнутри, натянулось, словно тугая тетива и оборвалось острой сладостной вспышкой. Юрий толком не понял, где он кончил: снаружи, излившись себе на живот, или там, где его таранил член князя, раз за разом вбивавшийся в тело возлюбленного. А, впрочем, какая разница, где, если было так хорошо? — Мой Юг, мой прекрасный, — Север, поудобнее перехватив юношу под бедра, входил в него, разомлевшего, явственно любуясь тем, что видит. Мещерский же просто лежал, наслаждаясь сытым послевкусием и пониманием: Сергей, действительно, отыскал способ овладеть им… и взял все, что Юрий пожелал отдать. Теперь движения внутри ощущались иначе — резкие и сильные, они расходились чувственным эхо, отголосками недавней страсти, и это тоже было прекрасно. Мещерскому нравилось знать, что князь его трахает. И нравилось знать, что отныне у них всегда будет так… — Mon amour, mon doux garçon, — хриплое рычание срывалось с губ Севера. — Comme c'est bon de t'aimer! * /Моя любовь, мой прекрасный мальчик. Как хорошо любить тебя! / Забывшись, князь перешел на французский: он был слишком возбужден тем, что видел и что ощущал. Тот, кого он так любил и желал, лежал под ним, разомлев от страсти. Живот Юрия влажно блестел белесыми каплями и так же влажно поблескивал еще не обмякший член, мягко раскачивавшийся от каждого яростного толчка. — Mon Dieu, tu es mon bonheur, Sud! Oui! Oh ouais! * / Боже мой, ты мое счастье, Юг! Да! Ах, да! / Впервые Яснецкий кончил так обжигающе-сладко. От одной лишь мысли, что он сейчас делает это со своим ненаглядным Юрием, и тот не может видеть, а лишь ощущает, плененный чужой волей… О-о, это было ярче, чем… да чем все, что угодно! Опустившись на постель, Сергей обнял возлюбленного, не спеша, впрочем, покинуть его тело. Судороги страсти постепенно стихали, дыхание выравнивалось, но разрывать объятий не хотелось совершенно. — Это… это… было прекрасно… я и не знал, что между мужчинами такое возможно, — наконец, сумел произнести Юрий. — Для любви нет преград, mon bel ange, — Сергей потянул с лица юноши повязку. — Я сумел тебе угодить? — Более чем, Ваша Светлость… более чем… Князь освободил руки Мещерского и, выудив из-под подушки платок, отер сначала его живот, а потом собственный член, все еще влажный от семени и смазки. — Спи, mon chéri, — Сергей коснулся пальцев юноши нежным поцелуем. — Я взял твою невинность и клянусь, что ты никогда не пожалеешь об этом. Засыпали они, обнявшись. Князь перебирал каштановые кудри юноши, с которым обрел счастье, а Юрий обнимал Его Светлость, бесконечно счастливый от того, что все его мечты сбылись, обрели плоть, и теперь нет нужды бояться неизвестности. Север создан для своего Юга, иначе и быть не могло. *** За окнами усадьбы Вальцовых, где давали Главный Зимний бал губернии, злилась и бушевала вьюга, но непогода ничего не могла поделать со всеобщим весельем, охватившим местное светское общество. Сегодня здесь собрались самые именитые дворянские семьи и, разумеется, князь Яснецкий с другом оказались в числе самых первых приглашенных. Звучала музыка — старшая из дочерей Вальцовых прекрасно музицировала, дом, украшенный зелеными лапами елей, благоухал смолой, сахаром и воском, то и дело звучал смех, звон хрусталя и поздравления. После танцев молодежь затеяла игру в фанты. Сергей не участвовал в забаве, предпочтя веселью беседу с предводителем губернского дворянства, но Юрию играть не мешал и даже посмеивался, когда Мещерскому досталось задание съесть с тарелочки, что держала младшая Вальцова, пирожное, но при этом держать руки за спиной. О, как же было упоительно — соблюдать секретность, танцевать с дамами, писать в альбомы барышень глупые стишки на долгую память, ужинать за общим столом и все время встречаться взглядами: многообещающими, обжигающими, страстными. Юрия бросило в жар, когда Яснецкий протянул ему яблоко, взятое из вазы. Как красиво сильные длинные пальцы Севера сжимали его округлый зеленый бок, а это самое выражение на лице… — Ты искуситель, — фыркнул Юрий, принимая дар. — Эдемский змей во плоти, — подначил Мещерского князь. — Змей у тебя ниже, — подавшись к самому уху Сергея, жарко прошептал Юг. — И ночью я жажду снова его узреть. — Господа! А пусть у нас сейчас все будет наоборот, — воскликнула Софья Вальцова, раздававшая до этого фанты. — Пусть дамы курят и глядят на танцующих, а мужчины пусть вальсируют друг с другом! Одобрительный смех был ей ответом. — Восхитительно! — Как смело, браво Софья Николаевна! — Музыку! — И шампанского! — Чудный фант! — Идем, mon ami, — Яснецкий с поклоном предложил Юрию руку. — Позволь пригласить тебя на вальс. Спустя десять гулких ударов сердца зазвучала музыка. Оглянувшись, Мещерский увидел, что в зале нашлось всего несколько смельчаков, а остальные разводили руками, признавая собственный проигрыш. Зато дамы веселились вовсю: хохоча за раскрытыми веерами, барышни наблюдали за неловкими движениями кавалеров, впервые оказавшихся в иной для себя роли. — Покажем им, да, mon chéri, — улыбнулся Яснецкий. — Я поведу. Юрию казалось, что этот вечер и этот танец стали самыми прекрасными в его жизни: он доверился, отдался Северу, подчинился и его словно бы подхватил мощный поток, увлекая по натертому до блеска паркету. — Ай да Юрий Павлович! — восхищенно захлопала Софья Вальцова. — Ай да танцор! Сергей Сергеевич, браво! Музыка звучала и звучала — для них одних, и весь прочий мир, казалось, пропал насовсем, оставляя Севера и Юга в их сверкающем пузыре счастья. Вздох, шаг, вздох, шаг… Юрий чуть откинул голову и непокорный завиток скользнул по щеке, лаская кожу. — Ты прекрасен, mon bel ange… — Je t'aime, — в ответ прошептал Юрий, вскинув взгляд на красивое благородное лицо Яснецкого. — Je t'aime, mon Nord. /Я люблю тебя. Я люблю тебя, Север./ *** — А что же дальше? — Серёга взглянул на Юрку: тот лежал, завернувшись в плед по самый нос и, кажется, улыбался внутри своего кокона. — Думаю, мы всю зиму трахались в твоей княжеской усадьбе, а весной, чтобы пресечь сплетни, уехали в Париж. Или на воды… или еще куда, где можно танцевать вальс, целоваться и не ловить на себе косых взглядов. — Хорошо, что мы живем в наше время, mon amour, — Север с нежностью провел пальцами по щеке Юга. — Все это можно делать тут. Научи меня, как танцевать с тобой… — Научу, — пообещал Юрка, приподнимая край пледа. — Иди сюда, Ваша Светлость. Я люблю тебя в этой жизни и в любой другой. КОНЕЦ.