Ориентация Север

Два года спустя За окнами вторые сутки лил проливной осенний дождь. Юрка, вернувшись из душа, бросил было полотенце на стул, поймал осуждающий взгляд Севера и покорно протопал к сушилке, чтобы пристроить мокрое полотенце на место. — Завтра с утра у нас семинар, — напомнил Серёга, закрывая ноут. — Готов? — Ну, так, — неопределенно махнул рукой Юрка. — Постараюсь тебя не позорить. — Юг, ты как обычно, — Серый приподнял край одеяла, выразительно приглашая парня скорее забраться в постель. — Попробуй только не выступить на отлично. — Да, мой капитан, — фыркнул Юг, устраиваясь рядом. — Слушай… А ты никогда не думал о том, как мы могли бы встретиться в иной ситуации? Ну, познакомиться в другой жизни? — Это в какой другой? — Серёга навис сверху, скользнул губами по приоткрывшимся навстречу губам Юрки, но целовать не стал — замер, ожидая ответа. Судя по участившемуся дыханию Юга, ожидание было более чем оправдано. — Ну, к примеру, — Юркин голос звучал томно и хрипло, ведь он уже с головой рухнул в жаркое возбуждение, прижимаясь к Серому всем телом. — К примеру… Пальцы его запутались в светлых волосах Севера, сжались в попытке контролировать сейчас хоть что-то. — Сначала целуй, потом расскажу… — Юг, ты наглый, — Серёга втиснул парня в перину, подмял его под себя, жадно кусая и облизывая подставленные мягкие губы. — Теперь говори, что ты там придумал, м-м? — Налей вина, — Юрка подался навстречу, потираясь членом о Серёгин стояк. В общаге распивать спиртное категорически запрещалось, но разве есть что-то такое, чего не смогли бы обойти Север и Юг? Протащив в комнату пару бутылок красного, парни позволяли себе вечерами немного расслабиться под сериальчик, а иногда просто выходили на балкон, смотрели на огни Хельсинки, смакуя терпкий вкус сухого и перемежая его с поцелуями. Серый дотянулся до окна, поднял жалюзи, достал из корзинки бутылку и два пластиковых бокала. — Держи, — протянул он Юрке первый наполненный до половины. Устроившись в постели, Серый одной рукой обнял своего Юга, а второй поднес к губам бокал. — Ну? Расскажешь, что ты там придумал? — Представь, если бы мы вообще были не здесь, — Юрка опустил голову на надежное плечо Севера. — Скажем, в прошлом… или в мире, вроде как в «Сиськах и драконах»? Ты был бы… пиратом! А, Север? Молодым красивым капитаном, и в каждом порту тебе бы были до одури рады как скупщики добычи, так и местные шлюшки. Твои светлые волосы были бы легендой всех семи морей… И у тебя был бы корабль… ну, предположим, «Альбатрос»? «Буревестник»? — «Касатка», — поддержал идею Юрки Серёга. — А ты? Кем бы был ты? — А я был бы восточным принцем, который плыл бы из своей страны в твои северные края. И ты, ведомый жаждой добычи… — Принцем?! — хохотнул Серый, скользнув ладонью под край одеяла. — Нет, для принца ты слишком хорни. Ты был бы наложником, Юг! Охуительно прекрасным, и тебя бы везли во дворец султану… или хану… или кто там в этом твоем мире у власти? — К султану, — согласно кивнул Юрка, ничуть не обидевшись на ремарку Севера, ведь его рука уже ласкала его, Юркин, член. — А-а-ах, ну не спеши… дай доскажу… потом трахнемся под эту идею… — Значит, я пират, а ты наложник? Это очень даже мило… ты будешь выглядеть безумно сексуально во всех этих цепочках, серьгах, тонких тканях… Ну так? Слушаю тебя внимательно… * * * Взятый на абордаж султанский корабль походил на раненую птицу. Паруса бессильно повисли, а стальные крючья, намертво сцепившие пиратскую «Касатку» с тяжелым «Аль-Сумином», напоминали силки, из которых не так-то просто ускользнуть. Капитан Север ступил на чужую палубу, удерживая руку на верном клинке, но сопротивления ему не оказали: больше некому было сопротивляться. Первые вломившиеся на борт приговоренного судна пираты перебили всех стражей и евнухов, что сопровождали главное сокровище, за которым Севера и послали. — Где она? Где жемчужина?! — спросил он у отчаянно голосивших женщин, чьи запястья теперь украшали цепи — их продадут на невольничьем рынке уже завра, а пока нужно найти ту, ради которой и снарядили этот тяжелый галеон. — Они не понимать, господин, — кинулся в ноги пирату низкорослый человечек в пёстром халате и тюрбане на голове. — Ти искать жемчужина, что стремится в гарем славного султана Изефа Великого? Жемчужина надёжно сокрыта от глаз… если оставить мне жизнь, я отдать тебе ключ и отвести к ней… кха… кхак… Подведенные сурьмой глаза иноземца широко распахнулись, когда кончик клинка пронзил ему горло. * * * — Я такой кровожадный? — усмехнулся Серёга, искоса глянув на Юрку, что лежал на его плече. — Ты пират или кто?! — возмутился тот. — Слушай дальше, сейчас ты найдешь меня. * * * Подошвы сапог гулко прогрохотали по ступеням, что вели внутрь галеона. За капитаном шли несколько человек из команды, которым тот доверял не только сбор самой ценной добычи, но и охрану собственной жизни. — Загляни в кают-кампанию, — велел Север одному из мужчин. — Взять все, что можно продать. И еще все морские карты, какие найдешь. — Сделаю в лучшем виде, — коротко козырнул одноглазый пират. — Разрешите отрядить матросов в помощь? — Разрешаю. Исполнять! Наконец, перед Севером оказалась та самая запертая дверь. Ключ, сорванный с шеи убитого им человека, с легкостью вошел в замочную скважину и так же легко повернулся. Капитан одним гибким движением уклонился от удара кинжалом, а затем сталь пронзила широкую грудь нападавшего: огромного черного нубийца в чалме, какие носят лишь высокопоставленные евнухи султанского гарема. И следом еще три сабли завершили то, что начал капитан. Нубиец захрипел, рухнул назад, нелепо растопырив руки. — Кто ты такой? — голос, раздавшийся из-под плотного расшитого покрывала, звучал тихо, но властно. — Назовись! — Капитан Север, — усмехнувшись, ответил пират: невиданная дерзость спрашивать у нового хозяина его имя. — Ну, идем, жемчужина. Этот корабль скоро пойдет ко дну. — Предпочитаю смерть свободного человека жизни в плену, — фигура под покрывалом не шевельнулась. — Оставь меня моей судьбе. Вот же упрямая сучка! Объяснять, уговаривать и вообще обходиться с султанской шлюшкой как с благородной дамой Север не имел никакого желания. Ему заплатили, чтобы он довёз «жемчужину гарема» к новому господину, и он довезет, как бы она не сопротивлялась. В пару шагов преодолев расстояние, отделявшее его от фигуры, закутанной в шелка, капитан просто-напросто перекинул добычу через плечо и слегка удивился: наложница оказалась довольно высокой и тяжелой. Ну, что же, плевать: дотащить до палубы он её точно дотащит. — Будешь дергаться: убью, — предупредил он, поудобнее перехватывая тело в покрывале, а затем глянул на сопровождавших его мужчин. — Все, что тут найдете ценного — в мою каюту. Времени в обрез, скоро эта посудина отправится на дно. * * * — Постой, Юг! А почему вдруг «нубиец», если у тебя свой выдуманный мир? — Север потянулся к столику, чтобы поставить свой бокал. — Ну, что, мне новые расы придумывать что ли? — Юрка натянул одеяло повыше. — Ладно, согласен… ну, пусть не нубиец, а… а… Замявшись, он лихорадочно пытался придумать несуществующее слово. — Ладно, прости, что придираюсь, — Серёга коснулся губами виска парня. — Продолжай, мне правда интересно. И черт с ним, с нубийцем — пусть остается. Рассказывай, какой ты будешь там, в нашем новом мире. * * * Капитан «Касатки» вошел в собственную каюту и только там отпустил, наконец, притихшую добычу, поставив её на ноги. — До прибытия на место будешь жить здесь, — смерив фигуру в покрывале взглядом, Север направился было к дверям, но тихий голос из-под шелка заставил его обернуться на самом пороге. — Куда ты меня везешь, господин семи морей? Продашь на невольничьем торгу? Знаешь ли цену мне, чтобы выставлять с прочими рабами? — Знаю, — Север вздрогнул, когда скрытая под покрывалом жемчужина прошла к его столу, где были разложены карты и книги: даже длинные шелка, скрывавшие фигуру, не могли спрятать изящества походки, плавности и гибкости движений. — Потому и пришел. Тебя доставят к халифу Умар ибн Мирах, теперь ты станешь служить ему. — А-а, значит, все-таки халиф, — тихий смех потонул в цветастом покрове. — Благодарю за спасение от участи попасть в гарем Изефа Великого, капитан. Мне будут нужны мои вещи, чтобы достойно подготовиться. Прикажи, чтобы их все перенесли сюда. Север раздраженно поджал губы, понимая: простая задача перехватить наложницу султана Изефа и привезти её к халифу Умару превратилась в настоящее испытание его терпения. Мало того, что придется прятать иноземную шлюху от команды в собственной каюте, так еще нужно окружить её определенной заботой и комфортом… — Распоряжусь, — произнес он, открывая двери. * * * Юсфирь-аль-Малиг возблагодарил небеса за то, что чужак с белыми волосами не сорвал с его покрывало, желая взглянуть в лицо законной добыче. Значит, возможно будет добиться того, чего он желал больше всего на свете: свободы. В его вещах, оставшихся на султанском корабле, найдется много золотых безделушек и дорогих тканей, только это теперь и без воли Юсфиря окажется в собственности капитана Севера, но вот нательные украшения — самые дорогие и роскошные, их вполне можно предложить в качестве выкупа собственной воли. Юсфирь помнил, как прошло его появление перед потенциальными покупателями в школе Аль-Симин, где готовят и продают самых лучших и изысканных наложников. Скрытые от глаз юноши резной ширмой, четверо мужчин смотрели, как стройный, изящный танцор медленно поднимается на цыпочки, плавно всплескивает руками, как взмахивает широкими крыльями белая цапля, устремляясь из камыша в вечернее небо. Запели-зазвенели браслеты, взметнулись длинные, доходившие до колен волосы, заплетенные в сотни косиц и перевитые золотыми цепочками, а с головы как будто случайно соскользнуло прозрачное зеленое покрывало. Зрители не сдержали восторженного вздоха, узрев лицо юноши: чувственное и невинное одновременно. Смоляные ресницы не колыхнулись: танцор знал — поднять взгляд означает оскорбить великих правителей, съехавшихся ради него со всех концов мира. Наложники, покинувшие стены этой школы, ценились дороже самых редких аррановых лошадей, дороже бесценного масла ниил, умащиваться которым имеют право лишь боги да цари. А значит, его танец станет настоящим совершенством, хотя больше всего Юсфирь-аль-Малиг желал исчезнуть из этого зала, где все пропитано ароматом курившихся благовоний, зноем, что просачивался сквозь узкие щели окон, и похотью, исходившей от спрятанных за ширмой мужчин. Но он плыл, танцевал, изгибался и припадал к полу, и браслеты звенели громче, чем тягучая мелодия, что тянулась из глубин зала. За юношей пристально следили глаза его наставников: одетые в белое евнухи стояли в нише, сложив на животе унизанные перстнями руки. Лучших из лучших покупали они, странствуя по невольничьим рынкам. И лишь единицы доходили до этого зала, удостаиваясь чести танцевать для самых великих царей. Едва только смолкла протяжная песня пятиструнной эйфы, Юсфирь замер, потупив взгляд: он ждал позволения уйти. Сегодня для него играл Камиль-аль-Сион, которому до выпуска из школы остался еще целый год. Тонкие пальцы юноши безупречно касались инструмента, заставляя эйфу истекать любовным томлением, а Юсфирь своим танцем доводил ее чувственные стоны до совершенства. — Пусть поднимет взгляд, — раздался требовательный возглас из-за ширмы. — Подними! — велел юноше старший евнух, суровый Мустав. Согласный вздох восхищения оглушил Юсфиря, когда он взглянул прямо и не таясь. Что же, скоро ему объявят, кто заплатил больше за удовольствие купить его в свою постель. А сегодня, когда корабль султана Изефа Великого взяли на абордаж иноземцы, Юсфирь возблагодарил всех богов, что теперь появился пусть призрачный, но шанс избежать заключения в новой темнице. Ведь кому, как ни наложнику знать: любой гарем — это клетка, хоть и золотая. Однако, забрезжившая было надежда скоро угасла: беловолосый капитан больше не приходил, а только присылал тощего нескладного мальчишку-юнгу, который, краснея, кланялся и оставлял на столе поднос с нехитрой корабельной снедью. Вещи, доставленные с затонувшего султанского галеона, Юсфирь расставлял сам: открывал сундуки и корзины, доставал изысканные наряды, призванные усладить взор господина, притирания и масла, чтобы навести красоту перед ночью, звенящие украшения для дополнения танца… Все это было привычным, знакомым, незыблемым посреди штормов событий, бушевавших вокруг Юсфиря с момента, как он покинул стены школы. Значит, халиф Умар ибн Мирах не сумел перебить на торгах ставку Изефа Великого, и решил просто-напросто выкрасть чужого наложника, не доставшегося ему честным путём. Решившись действовать, Юсфирь набросил легкое белое покрывало, в котором наложнику полагалось выходить во внутренний двор гарема: оно оставляло открытым глаза и было гораздо удобнее обычного глухого, в котором приходилось смотреть сквозь ткань. Распахнув дверь, юноша стремительно зашагал к лестнице, надеясь подняться на палубу и встретиться лицом к лицу с капитаном пиратов. В конце концов формально покидать пределы каюты ему не запрещали. * * * Север стоял у штурвала, и сразу даже не понял, отчего вокруг стало так тихо: команда словно бы задохнулась от лишнего глотка воздуха и теперь, вытаращив глаза, смотрела куда-то за спину своего капитана. — Могу я попросить натаскать горячей воды для омовения? Услышав вкрадчивый голос, Север вздрогнул, обернулся, чтобы встретиться взглядом со своей добычей. Никогда еще он не видел столь прекрасных очей… Темные, глубокие, густо подведенные краской, похожей переливами на перья павлина, они смотрели пристально и цепко. Солнечный луч, скользнувший из-за хлопнувшего паруса, подсветил глаза жемчужины так, что стало понятно: они не черные, а темно-зеленые — изумительные, совершенно прекрасные… * * * — Не думаю, что я бы стал так залипать на глаза, — хмыкнул Серый, поглаживая Юрку по бедру. — Я обычно на кое-что другое внимание обращаю. — Будет тебе другое, — пообещал Юг хитро улыбаясь. — Сейчас… * * * — Воды для чего? — решив, что не расслышал, переспросил пират. — Для омовения, — повторила жемчужина, явно досадуя, что её не поняли. — Мне необходимо мыться раз в день, чтобы сохранить ценность своего тела для господина. А лучше дважды, умащивая кожу маслами — это делает её мягкой и приятной. — Мы в море, — развел руками Север. — Так что, прошу прощения, но вода положена только для питья, да и та почти на исходе. Капитана злила необходимость спать в кают-кампании, невозможность пользоваться собственными вещами, а эта султанская шлюшка еще и капризничает, получив возможность с комфортом разместиться в отдельном помещении. — И как же вы здесь решаете вопрос чистоты? — жемчужина с явным ехидством скрестила на груди руки. — Собственно, ответ тот же: мы в море. — Прекрасно, — изумительные глаза сощурились с явным вызовом. — Будь по-твоему, капитан. * * * Юсфирь-аль-Малиг и сам не мог бы сказать, откуда в нем взялась эта дерзость. Наложник, показавшийся на людях без покрывала, должен быть подвергнут строжайшему наказанию, ибо только глаза господина могут зреть его красоту и прелесть, но в миг, когда капитан с волосами цвета драгоценной слоновьей кости посмеялся над желанием юноши быть чистым, Юсфирь уже не думал ни о чем, кроме как о желании осадить наглеца. Сорвав с головы покров, Юсфирь рванулся к борту, вскочил на резное ограждение и, на миг оглянувшись, с наслаждением прочел изумление, отпечатавшееся на красивом молодом лице капитана, а затем, оттолкнувшись, сиганул в волны так, как научился в тайне от строгих евнухов: изогнувшись в воздухе тугой стрелой. * * * — Право руля! — выкрикнул Север. — Мистер Стенвер, к штурвалу! Подскочивший старпом занял место капитана, а тот, перегнувшись через леер, увидел мелькнувшую в волнах темноволосую голову сбежавшего сокровища. — Бросить конец! — рявкнул пират, сдирая с себя жилет и бросая на палубу вытащенный из-за пояса пистоль. — Человек за бортом! Когда Север понял, что под покрывалом скрывается не женщина, а парень, его словно ударило в грудь смесью чувств: от гнева до облегчения. Неужели его обманули?! Неужто он так и не нашел жемчужину?! Но все-таки он не мог перестать видеть тонкое стройное тело, изогнувшееся в смелом отчаянном прыжке: кем бы ни был тот незнакомец, но трусом он точно не являлся. А значит, его нужно вытащить из воды и допросить: кто таков, откуда взялся на султанском корабле и зачем устроил весь этот обман с переодеванием. Вынырнув на поверхность, Север мгновенно сориентировался, где находится цель. Юноша плыл легко и свободно, словно бы был создан для морской стихии. Длинные волосы его намокли, прилипли к вискам и плечам, равно как и одеяние из тонкой ткани, колыхавшееся в воде словно плавники сказочной русалки. — Утонуть решил? — в несколько сильных гребков пират добрался до беглеца. — Или думаешь до берега доплыть? — Ты же сказал: хочешь вымыться, прыгай в море, — озорная улыбка совершенно преобразила изысканную иноземную красоту незнакомца, сделав её мягче. — Вот я и тут. — Возвращаемся, — приказал Север, внутренне готовясь к возражениям, однако их не последовало: парень направился прямо к «Касатке», однако столкнулся с очевидной трудностью: с волнами. Те сильно набегали, разбивались о борт корабля, а затем отступали, утаскивая за собою и пловца. Неопытный человек мог бы испугаться, когда раз за разом промахивался бы мимо брошенного ему каната, а бывалому моряку такое — просто забава. Однако в зеленых глазах промелькнул страх: юноша явно устал бороться с волнами и теперь не знал, как поступить — просить помощи или гордо пойти ко дну, прямо на глазах свесившейся с борта команды. — Руку! — рявкнул пират, протягивая свою. Каким-то уголком сознания Север поразился, насколько изящной была предложенная ему рука, унизанная браслетами. — Благодарю, о капитан, — прижавшийся к нему парень, хоть и был промокшим до нитки, но выглядел не менее красивым, чем до самого прыжка, когда стоял на краю леера. — Но в следующий раз я все же надеюсь на воду для омовения у себя в каюте. * * * — Что означает сие вторжение? — Юсфирь, скрестив на груди руки, смотрел, как двое матросов, смущенно откашлявшись, вносят в каюту какой-то сундук, а втиснувшийся следом юнга сервирует стол на две персоны. — Будет ужин и беседа по душам, — в дверях остановился капитан, смерил взглядом очевидно растерянного юношу, одетого… да это и одеждой-то назвать нельзя, настолько все прозрачное! — Всем вон, — велел Север, когда приготовления оказались закончены. — А ты… теперь твоя очередь назвать свое имя и объяснить, какого морского дьявола ты забыл на султанском галеоне. * * * — Постой-ка, — Серёга подмял Юрку под себя, жадно целуя в губы. — Это что получается: я, грозный и славный пират семи морей, но никогда ничего не знал о мальчиках для удовольствий? Даже о бордельных? Нестыковочка, Юг! — Ну, может, и знал, а такого прекрасного увидел впервые, — фыркнул Юрка, но голову все же запрокинул, позволяя Серому целовать себя в шею. — М-м-м… еще… кусай… — Не, давай уж проясним на берегу: ты меня там в натуралы что ли записал? — Ну откуда же я знаю, — возмутился Юрка, барахтаясь под Серёгой в попытке скинуть того с себя. — Может, у тебя там в каждом порту по шлюхе и шлюхану?! Я и тут не знаю, со сколькими ты до меня ёбся и вообще с кем! — Ага, чтобы ты мне потом весь мозг сожрал, — расхохотался Север, запуская пальцы в волосы Юга так, чтобы тот не смог отстраниться. — Нет уж, все: теперь у меня только ты один. Ладно, давай дальше, как я там охуеваю с твоей красоты. Ай! Прекращай! Я же серьезно считаю тебя самым прекрасным! Да Юг! * * * Север пил вино, глядя на сидевшего напротив наложника. Спустя час их беседы он уже был готов признать очевидное: этот юноша, действительно, та самая жемчужина, которую заказал похитить для своего гарема халиф Умар. Чего стоят хотя бы эти длинные темные волосы, волнами ложившиеся на плечи изящного парня, чьи подведенные глаза смотрят внимательно и цепко. В эту роскошь так и хочется запустить пальцы, перебирая вплетенные в них сверкающие бусы. Длинные серьги, звеневшие всякий раз, как собеседник капитана качал головой, браслеты на запястьях и щиколотках, тончайшие шальвары и вышитые тапки с загнутыми носами — все это походило на волшебное оперение диковинной птицы. И очень шло молодому красивому наложнику, стрелявшему глазами прямо в сердце. Капитан сдался уже на этапе танца, когда жемчужина гарема предложил без слов объяснить Северу, что же такого ценного нашли в нем сразу два правителя разных земель. Глядя на томные, полные неги и эротического призыва движения ладного юного тела, Север ощутил, как в нем непроизвольно пробуждается похоть. Обычно Север не отказывал себе в удовольствиях и охотно покупал любовь юных охочих до удовольствий красавиц. В северных странах шлюхи находились в тавернах, а здесь, где ночи черны, а звезды ярки — здесь любовь покупали в банях, куда привозили самых смазливых рабынь. В Мисхонских купальнях Северу предлагали и белокурых девиц, чья кожа подобна снегу на горных пиках, и рыжеволосых страстных любовниц, в чьих жилах кипит кровь древнего народа ул-льяр, и смоляных брюнеток, изящных и соразмерных, похожих на пугливых ланей — да мало ли удовольствий можно купить, если в кошеле звонко бряцает чистое золото? А, выходит, лучшего из лучших, желанного из желанных он увидел только теперь… Каждый шаг, каждый жест, каждый изгиб длинных тонких пальцев — все было поистине совершенным. Тянущее чувство возбуждения прокатилось внизу живота, требуя немедленно взять то, что предлагал ему наложник, поводя плечами, покачивая бёдрами и стреляя взглядом из-под полуприкрытых ресниц. Но капитан, сцепив зубы, продолжал сидеть, не шевелясь и почти не дыша, хотя перед внутренним его взором вставали самые соблазнительные картины: как он сам, намотав на кулак роскошные волосы жемчужины, жадно втискивается в его разгоряченное тело, как жалобно звякают браслеты и цепочки, соединявшие проколотые соски наложника, а он сам тихо стонет в подушку капитанской постели… Нет! Это чужая игрушка, которую нужно довезти и отдать… как бы не было велико желание самому обладать ею. — Благодарю за удовольствие, — с самым непроницаемым видом Север кивнул юноше, когда тот замер, будто изваяние: только грудь его приподнималась сильно и ритмично, выдавая напряжение, владевшее им во время танца. — Теперь я, действительно, понял, чем так пленился халиф. Присядь, выпей со мной, жемчужина. — Моя вера запрещает мне пить вино, — наложник шагнул вперед, разрывая повисшее в каюте эротическое напряжение. — Может, найдется вода? — Только вино, — капитан пристально смотрел на капельку пота, медленно стекавшую по шее юноши в ямку его ключицы, и больше всего хотелось сейчас смести со стола все приборы, а после взять зеленоглазую прелесть прямо тут. — Думаю, твои боги не позволят тебе умереть от жажды. Остров, где мы пополним запасы, появится на горизонте только завтра. — Хорошо, — с легким поклоном согласился собеседник, и его украшения мелодично зазвенели в такт. — Это не будет считаться нарушением обета. — Юсеф? — Мое имя Юсфирь, — вежливо поправил тот, усаживаясь напротив пирата. — Юсфирь-аль-Малиг, тридцать второй выпускник славной школы… — Я буду звать тебя Юг, — подался вперед капитан, с мстительным наслаждением отмечая изумление, отразившееся на красивом лице наложника. — Моё имя Юсфирь-аль… — Юг, — настойчиво повторил пират. — Тебе подходит. До момента, пока я не вручу тебя халифу, ты будешь просто Юг. — Да, господин, — опустил взгляд наложник. — Слушаю и повинуюсь. От его медового тона Севера всего прошибло желанием такой силы, что он вцепился в подлокотник, пережидая, пока огонь в чреслах станет возможно хоть как-то терпеть. Нужно было что-то сказать, как-то смять напряженную тишину, что окутала каюту эротической негой. И он спросил первое, что пришло на ум, а юноша в почти прозрачном одеянии, взялся отвечать — просто и без прикрас. — Меня купили на рынке рабов, о, капитан… Никого из родных я не помню, разве что иногда во сне вижу белые шатры в ночной пустыне, и слышу женский голос, зовущий меня по имени. С пяти лет началось мое обучение грамоте, искусству танца, умению поддержать беседу, умению замирать в самых изысканных позах так, чтобы взгляд господина не мог отыскать ни одного изъяна… А потом, когда я вошел в пору юности, меня стали учить, как подарить хозяину все удовольствия мира, превратив собственное тело в совершенный инструмент наслаждения. Вижу на твоем лице тень презрения, но спешу объяснить: до господина, в чей гарем я войду предрассветной звездой, никто не касался меня как мужчина. — Но… тогда как тебя обучали? — не понял пират. — В школе полно специальных рабов, коим велят совокупляться перед учениками, подробно разбирая все, что требуется знать искусному наложнику, чтобы потом, в покоях господина, повторить все в точности как они. Север лишь покачал головой, не зная, что тут еще сказать. Это было странно: сидеть перед человеком, который был специально обучен тому, чтобы собственным телом дарить наслаждение другим, но сам никогда не испытывал ничего… а так ли это вообще? — И неужели тебе никогда не хотелось узнать: как это, если тебя поимеют? Ведь смотреть — это только смотреть. — Капитан желает знать, возбуждался ли я, глядя на невольников? — улыбка наложника была открытой и честной: за такой не станут прятать никаких тайн. — Конечно, я же не немощный старик. Но в школе были строгие правила, такие же суровые, как правила гарема. И ни один ученик не смел даже помыслить о том, чтобы потерять свою невинность с кем-то, кроме господина, который нас купит. Да, правила… Север смутно припоминал, что слышал о суровых нравах, царивших на сладкой половине дворцов знати, но что там было конкретно… — Вижу, тебе неведомы эти законы, о капитан, — юноша ел очень изящно, отламывая маленькие кусочки пищи и оправляя их в рот одной рукой, а другой приподнимал тонкую завесу, что как будто скрывала нижнюю часть его лица, хотя на самом деле лишь подчеркивала красоту подведенных глаз. Север кивал и слушал тихий мелодичный голос наложника, погружаясь в некое подобие оцепенения: ему нравилось присутствие рядом этого юноши, нравилось смотреть на него, нравилось любоваться каждым его движением — он пленял собой так, что весь мир сужался только до него одного. — Знаешь ли ты, о храбрейший из капитанов, каких наложников назовут жемчужинами гарема? Женская красота нежна и податлива, нам же нужно стать в тысячу раз нежнее и желаннее, чтобы господин отвратил лик свой от жен и наложниц, и возлюбил нас более всех прочих. Насыпь рис на ресницы любого ученика славной школы Аль-Сими, и когда тот распахнет глаза, зёрна перелетят через его голову — вот каковы мои братья. Прикажи музыкантам играть от заката до первого рассветного луча, и каждый из нас станет танцевать без устали, услаждая взор господина — вот каковы мои братья. Вели любому тихо сесть и выглядеть соблазнительно, мы можем сидеть, не шелохнувшись, как самая прекрасная статуя — вот каковы мои братья. А захочешь лечь с нами, мы сумеем доставить удовольствие так, как не сумеет ни одна жена, ни одна наложница — вот каковы мои братья. В этом смысл нашего служения, ибо иного нам не дано. Нас будут ненавидеть все обитательницы женской половины, нас станут оговаривать, на нас будут клеветать, но наша честь всегда останется безупречной, ибо она единственное, что у нас есть. — Довольно! — пират поднялся на ноги, с грохотом отодвинув стул с высокой резной спинкой. — Я отнесусь к тебе с должным твоему статусу уважением. Однако, с этой ночи я буду спать здесь. Можешь не переживать, на твою невинность я не покушаюсь, мне важен исключительно комфорт моей каюты. И Северу показалось, что наложник тихо вздохнул, пряча от него собственную досаду. * * * Юсфирь проводил взглядом уходящего на палубу капитана, стараясь не подавать виду, как сильно частит его сердце. Впервые он ощутил волнение, когда танцевал. Раньше все было просто и понятно: стремись к совершенству, завершай каждое движение на дрожащей чувственной ноте, отводи взгляд, но все-таки смотри: быстро, искоса, по касательной. А сегодня он нарушил это правило — впервые за все годы, что танцевал. Отчего Юсфирь так раскраснелся под тонкой поволокой, скрывавшей нижнюю часть его лица? Почему ему вдруг так отчетливо стало понятно, что он танцует и зачем? Он впервые осознал слова старшего евнуха Огуллы: запомните, вы — оружие. Вы острый клинок похоти, вы стрела вожделения, и вы всегда разите без промаха. Сегодня Юсфирь, действительно, стал этой стрелой, нацеленной в мужское естество беловолосого капитана — и он промахнулся. Сейчас этот молодой моряк должен был уже сдирать с Юсфиря тончайшие одеяния, а вместо этого он просто-напросто ушел… — Да что не так?! — взъярился юноша, швырнув золотой гребень с перламутром в закрывшуюся дверь. — Горе мне, никчёмному! И султан, и халиф зря потратили свои деньги, покупая и перекупая меня! Забравшись на постель, наложник принялся перебирать в памяти каждый миг своего танца, пытаясь понять, где допущена ошибка. Может, в тот момент, когда он сам вдруг почувствовал внутри тянущую потребность к чему-то большему… а может, когда увидел, как хорош собой иноземец, как ладно сидит на нем диковинная одежда: узкие штаны, свободная рубашка и жилет — удобные и совершенно не роскошные, как полагалась бы капитану… так странно… Хороший наложник никогда не позволит себе увлечься всерьез, чтобы не стать для господина очередной игрушкой, а лучший наложник сам станет для повелителя желанной истомой сердца, но повелитель никогда не узнает, что тот, кто сладко стонет под ним ночами, в душе выверяет каждый свой шаг, каждый свой вздох. И горе тому наложнику, который позволит себе полюбить! Не видать ему тогда ни положения в гареме, ни богатства, ни власти… Тот, кто любит, желает лишь одного: любви в ответ. А Юсфирь-аль-Малиг больше всего на свете жаждал свободы. И если иноземный капитан поможет ему достичь желанной цели, то он использует все, что умеет, лишь бы сойти с этого корабля человеком, которому никто более не господин. * * * — Это ты решил от меня сбежать, что ли? — нахмурился Серёга, когда Юг замолчал, переводя дыхание. — Вот уж хуй тебе, а не свобода. Тебя просто хорошо не ебли никогда, вот ты херней и страдаешь. — Думаешь, твой член заставит меня передумать? — съязвил Юрка, запуская пальцы под резинку Серёгиных трусов. — А разве уже не заставил? — Серый повел бедрами, вжимаясь в ладонь Юга. — Думаю, и в новом мире я тебя не разочарую. Но скажи, ты меня хотел, когда танцевал? — Вот еще, — фыркнул Юрка, подставляя губы для поцелуя. — Это ты первым завёлся, а я… я пока вынашиваю коварные планы, как свалить. — Можно подумать, я тебе позволю это сделать, — Серёга чуть отстранился, чтобы полюбоваться томным выражением, появлявшимся на лице парня в моменты их близости. — Пристегну за ногу к батарее или что там на корабле есть понадёжнее. Будешь сидеть, украшать собой каюту и греть постель. — Это называется харассмент, похищение человека и насилие над личностью, — Юрка приподнялся с подушки, чтобы продолжить целоваться. — Вообще-то… ты наложник… и таких слов тебе знать не полагается, — Серый охотно дал любимому парню то, что он просил, прерывая ласку на короткие отрывистые фразы. — Так, Юг… или ты досказываешь, или мы трахаемся… — Доскажу, — коварно улыбаясь, Юрка сполз обратно и свернулся уютным комком в объятиях своего Севера. — Тебя ждет еще много сюрпризов, капитан. * * * Юсфирь долго не мог уснуть, ворочаясь на постели и слушая поскрипывания идущего сквозь ночь корабля. Хотелось, презрев все запреты, подняться на палубу, опустить ладони на отполированные поручни и, запрокинув голову, долго-долго смотреть на звездное небо, отыскивая в нем знакомые созвездия. Те, что изучались в школе… «Чаша страсти», «Покорный наложник», «Ноги раба на плечах господина», «Взгляд из-под ресниц», «Капли семени на пояснице»… О, неужто он, гордость великих учителей своих, не сумеет пленить любовным искусством чужеземного капитана?! Да разве возможно пережить такой позор?! Нет, чего бы это ни стоило, Юсфирь добьется своего! Все, что он умеет, все, что знает — он пустит в ход, но сойдет с этого корабля свободным человеком, которому никто более не хозяин! От нечего делать, юноша начал вспоминать самые откровенные позы, в которых он мог бы принять желание молодого капитана, превратив собственное тело в источник чужого удовольствия. Доставить наслаждение господину — вот первейшая задача, служение и смысл любого наложника, но… раз Юсфирь захотел стать свободным, то можно немного подумать и о себе, верно? Первое, что обязан знать и уметь слуга ночной половины, так это отличать миг, когда похоть вскипает в крови золотым дурманом, поэтому Юсфирь безошибочно определил в самом себе признаки плотского интереса к капитану с волосами цвета снега, что лежит на вершинах далеких гор. Султан Изеф Великий уже старик, седобородый и лысоватый, принадлежать такому не велика радость, а халиф Умар, выкравший Юсфиря, слыл господином жестоким, вялый член которого способен был встать лишь в одном случае: когда наложника либо наложницу сначала секли до крови и лишь потом допускали в постель господина. Юсфирь мысленно возблагодарил всех богов, когда ему объявили: отныне ты станешь принадлежать султану Изефу, ведь халиф не сумел перебить ставку, но нападение пиратов и слова капитана Севера о том, что халиф велел добыть ему ценного наложника, легли тяжелым камнем на сердце. Никогда халиф господином Юсфирю не станет! Лучше теперь за борт, чем в гарем к такому хозяину… Но вот, что подумалось: молодой чужеземный капитан вызывал у наложника вполне определенный интерес… Так почему бы не обернуть это в свою пользу, ведь искусство соблазнения становится поистине совершенным, если желание идет от естества самого искусителя? Ночь тянулась долгим пронзительным мгновением. Юсфирь то забывался тяжким сном, где к нему тянули руки похотливые мужчины, сдирая одежду и украшения, то пробуждался, с испугом и надеждой глядя на вторую пустую подушку, но капитан Север все не приходил. Наконец, отчаявшись, Юсфирь вскочил, рванулся к столу, чтобы плеснуть в бокал немного вина, раз воды все равно не предложили. И едва только он сделал первый глоток, дверь каюты распахнулась, являя взгляду наложника усталого и явно взвинченного мужчину. — Почему не спишь? — взгляд капитана скользнул по плечам обернувшейся жемчужины, опустился ниже, оглаживая тонкую талию и упругие ягодицы. — Жажда измучила, — неопределенно взмахнув рукой, отозвался наложник. — А вино… не очень-то помогает… — Завтра мы пополним запасы воды на небольшом острове, а пока придется потерпеть. Ложись и дай лечь мне. — Вместе? — не понял Юсфирь: неужели ему настолько повезло, что капитан уже готов сдаться его чарам?! — На твою невинность я покушаться не собираюсь, — Север вновь повторил сказанные утром слова. — Пусть ты и жемчужина, но меня твои прелести совершенно не интересуют. Ложись уже, скоро рассвет, я буду нужен у штурвала. Юсфирь грациозно скользнул к постели, прекрасно понимая: тело действует само, показывая капитану себя с самой выгодной и грациозной стороны. Прогнуться в пояснице, вытянуть ногу, обернуться через плечо, бросая быстрый взгляд, мягко перекатиться на бок, чтобы капитан мог увидеть, как красиво тонкая талия перетекает в крутой подъем бедра… Юсфирь победно улыбнулся, поймав в глазах Севера вспышку желания, которую тот не сумел скрыть. О, слава великим учителям школы, обучившим дикого мальчишку всем премудростям плотских наслаждений! И пусть беловолосый мужчина упрямится, выдавая желаемое за действительное, он все равно почти что на крючке… — Что это у тебя? — Север стянул через голову рубашку и швырнул ее на кресло. — Где? — намеренно непонимающе протянул Юсфирь, переворачиваясь на живот. — Между… между ног, — наконец, смог внятно объяснить капитан. — Ах, это? — наложник медленно перетёк в другую позу, оказавшись на коленях и упираясь в матрас обеими ладонями. — Это золотая луковица совершенства, которую каждый наложник обязан погрузить в нутро, чтобы провести с ней ночь. — Зачем? — Север, будто зачарованный, наблюдал, как между ягодиц темноволосого искусителя ярко сверкает драгоценный изумруд. — Чтобы быть готовым, если господин пожелает призвать своего раба по ночному пути наслаждений, — подведенные глаза наложника блестели так красиво и так чувственно, что у капитана тяжело заныло в паху. — Тут нет твоего господина, поэтому можешь… вытащить это… и уже лечь спать. — Предпочту следовать правилам, к которым я привык, — отбросив за спину длинные темные локоны, Юсфирь улегся-таки и даже натянул на себя одеяло. — Прошу, о, капитан… * * * — Ну ты и нахал, Юг, — фыркнул Север, подминая смеющегося парня под себя. — Изводишь меня, задницей своей аппетитной крутишь… — А ты хотел, чтобы я скромника изображал? — Юрка потёрся давно стоявшим членом о бедро любимого. — Вот уж не дождешься! — Куплю тебе на самом деле пробку с зеленой стразиной и заставлю с ней ходить… а впрочем, что меня остановит? Завтра же и куплю. Юрка что-то протестующе заворчал в губы, накрывшие его рот и утянувшие в поцелуй, а потом, сдавшись, обвил шею Серёги руками, не давая отстраниться. — Трахни меня, — наконец, смог выдохнуть он. — Трахни, а потом я продолжу историю… * * * Капитан «Касатки» прислушивался к томным недовольным вздохам своего соседа по каюте, пока чертовски красивый наложник ворочался подле, туго наполненный своей драгоценностью. Это ж надо было такое придумать: растянуть себя в угоду удовольствия господина… И стоило лишь подумать о том, как туго, узко и горячо, должно быть, внутри этого изящного стройного тела, желание стало поистине нестерпимым. Проклятье, он хотел чужого наложника так, как никого другого… и это ужасало капитана до глубины души. Как он может жаждать обладать им?! Это же мужчина, пусть бесконечно юный и прекрасный, но все-таки… но все-таки Север его вожделел… Стоя сегодня у штурвала, капитан «Касатки» боролся с собственной похотью, убеждая, что все это ему просто показалось. Да, наложник танцевал для него, демонстрировал свое искусство, но разве этого достаточно, чтобы возбудиться?! И все-таки занемевший от длительного стояка член свидетельствовал сам за себя: Север хотел обладать жемчужиной чужого гарема, просто невыносимо хотел и едва сдерживался, чтобы не наброситься на задремавшего юношу, вытянуть из его задницы золотое украшение и вместо него вогнать в горячую узость свой каменный стояк. Быстро, жадно, грубо, по самые яйца, и так глубоко, как только возможно. Постепенно дыхание спящего рядом наложника выровнялось, и Север тоже смог худо-бедно задремать, а проснулся он, держа в объятиях льнувшего к нему Юсфиря: тот, вжимался пирату в пах своей округлой задницей — невыносимо сладостно и маняще. Капитан осторожно высвободил руку из-под подушки, стараясь не потревожить сон наложника, но тот, заворочавшись, вжался сильнее. Чресла опоясало жарким вожделением: Север застонал сквозь стиснутые зубы, когда мягкие ягодицы толкнулись в его член — это было слишком хорошо. И категорически неправильно. Не должен он испытывать к этому красивому и ладному юноше похоть! Скорее бы добраться до порта Шал-Алин, скорее бы передать жемчужину с рук на руки евнухам из дворца халифа, а самому получить за доставку ценного груза оговоренную сумму звонкого золота и скорее поднять паруса, чтобы сбежать от ежеминутного искушения гладить эту мягкую кожу, пропускать через пальцы тонкий шелк длинных волос, целовать приоткрытые во сне губы… Морские дьяволы, да что за искушение-то такое?! Довольно грубо спихнув с себя ластящегося наложника, капитан выскользнул из постели, натянул бриджи и сапоги, подхватил с кресла рубаху, а после, не оборачиваясь, выскочил за дверь, боясь, что еще пара мгновений, и он сдастся собственному желанию обладать юным изящным мальчишкой, что всю ночь жался к нему в поисках тепла. — Капитан, остров Сант-Лючи прямо по курсу, — вытянувшись в струнку, доложил старпом. — Бросим якорь в Изумрудной бухте, — распорядился Север, вставая к штурвалу. — Нужно пополнить запасы воды и собрать фруктов. Кок жаловался на нехватку провизии, так что можно еще поохотиться на что-нибудь съедобное. Потом пойдем на Шал-Ниир: я должен отдать добычу слугам халифа. Капитан говорил глухо и быстро, словно бы пытаясь убедить себя самого в том, что намеревался сделать. Старший помощник коротко козырнул, показывая, что все услышал и запомнил. Спустя пару часов «Касатка» уже мерно покачивалась на зеленовато-синих волнах небольшой бухты, с двух сторон ограниченной высокими, покрытыми зеленью, утёсами. Отряд из самых ловких матросов отправился вглубь острова за провиантом: дичью и съедобными фруктами, а оставшиеся на берегу по очереди ходили к источнику, бившему из скалы, чтобы наполнить пресной водой корабельные бочки. Однако пиратские взгляды то и дело скользили в сторону — к импровизированному тенту из старой парусины, за которым наслаждался ванной с таким трудом добытый наложник. Север до сих пор не понял, как именно Юсфирю удалось уболтать его распорядиться на счет горячей воды: хотя, кажется, тот крайне убедительно говорил что-то на счет испорченного внешнего вида столь ценного раба, мол, евнухи халифа будут крайне недовольны, если выпускник Великой Школы явится к ним изможденным и пахнущим, как пропотевшая лошадь. И вот теперь капитан вынужденно наблюдал, как юнга, которого он отрядил в помощь наложнику, то и дело выбегает из-за натянутой на два весла холстины: пунцовый от смущения, и мчится с пустым ведром к источнику, чтобы принести еще воды для омовения. — Джул, подай мне вон тот флакончик! — требовательный голос жемчужины заставил пирата вздрогнуть, поймав себя на жадном рассматривании тонкой тени, поднявшейся из широкой кадки. — Джул?! Матросы тоже начали оборачиваться на звук, а капитану совершенно не хотелось карать своих подчиненных за интерес к чужой собственности, поэтому он, решившись, поднялся с песка, и как был, босиком, направился в сторону Юсфиря. — Наконец-то, — молвил тот, увидев тень на песке. — Мне нужен флакон с рубином на крышке. Подай! Север поперхнулся заготовленной речью, увидев, как прекрасный юноша оборачивается к нему, а по его обнаженному телу медленно и восхитительно-пошло, стекает пышная белая пена. Намокшие волосы перечеркивали белизну плеч широкими полосами, спускались ниже, до самых ягодиц, окутанных пеной, словно облаками. — О, славный капитан, — ничуть не смутившись, улыбнулся наглец. — В сундучке полно всяких притираний и ароматных масел, способных сделать мою кожу нежнее шелка, а волосы мягче шерсти новорожденного ягненка. Прошу, подай мне флакон с рубином: я хочу нанести средство на губы, чтобы господину было слаще вкушать мои поцелуи. Север шумно вдохнул сквозь стиснутые зубы, понимая, что терпение его на исходе: искушение слишком уж велико, а отвернуться и не смотреть он попросту не мог — пристальный взгляд зеленых глаз держал его крепче любых оков. Капитан «Касатки» молча нагнулся, вытащил из сундучка, что Юсфирь взял с собой в лодку, один из флакончиков, а затем протянул требуемое наложнику. Теплые пальцы влажно скользнули по раскрытой ладони, забирая у пирата нужную склянку. — Я принес подогретой воды, господин, — юнга втащил тяжелое ведро за импровизированную ширму и замялся, увидев подле кадки с водой мрачного капитана. — Ты очень любезен, Джул, — мягкая улыбка блестевших розовых губ, предназначавшаяся не ему, неприятно кольнула Севера куда-то под ребра. — Полей мне из ковша, хорошо? И, совершенно не стесняясь присутствия пирата, Юсфирь поднялся из кадки, встав, наконец, на ноги. Вода с шумом хлынула вниз, увлекая за собой и мягкую пену, что стекала по стройному гибкому телу гаремного искусителя, обрисовывая каждый изгиб. Север еще вчера поразился изящным линиям упругих бедер и тонкости талии наложника, когда тот танцевал, изгибаясь так плавно и чувственно, что, казалось… да к морскому дьяволу! Это выглядело так, будто Север уже его трахал, не коснувшись при этом и пальцем: тело Юсфиря плавилось в любовной истоме, такой нарочито-показной, что не заметить её было невозможно. И сейчас это желанное тело было так близко, было так красиво обнажено, что капитан возблагодарил широкую рубашку, по случаю жары выправленную из-под пояса бриджей: под этим покровом легко было спрятать член, стоявший как грот-мачта. — Джул, возьми одну из шлюпок и привези с «Касатки» что-нибудь, во что можно одеть нашего… гостя, — капитан перевел взгляд на пунцового от смущения юнгу. — И мой покров, — распорядился Юсфирь. — В большом сундуке с перламутром. Вышитый бирюзой: его хочу. — Есть, — коротко козырнув, мальчишка выскочил прочь, не зная, отчего ему так не по себе: ведь служил же он при капитане, и ничего, а тут, вроде, тоже парень… ну, на пару-тройку лет старше его самого, а кажется, будто девица… если на член не смотреть, так и вовсе спутать можно… Север дождался, пока юнга отойдет от ширмы на некоторое расстояние, и лишь тогда зачерпнул из ведра ковшиком первую порцию чистой подогретой воды, а затем вылил всю её на макушку своему личному искушению, искренне насладившись сердитыми отфыркиваниями. — Нежнее, о, капитан, — зеленые глаза смотрели из-под мокрых ресниц с затаенной усмешкой. — Я скажу, как мне больше нравится. Кончик языка скользнул по губам, собирая влагу, а в следующее мгновение Север смял эти мягкие губы жадным жарким поцелуем, вбирая в себя и испуганный вскрик, когда наложник потерял равновесие и вцепился обеими руками во влажную рубаху пирата, и томный вздох, когда язык коснулся языка в стремлении познать, как это сладко: следовать желаниям своего сердца. Юсфирь и подумать не мог, что его так сильно поразит первый в жизни поцелуй. Он постанывал в жесткие обветренные губы молодого капитана, дрожал удовольствия и странной тянущей пустоты, поселившейся теперь внутри. Хотелось сильнее вжаться в поджарое сильное тело пирата, хотелось гладить его широкие плечи, закрыв глаза и не думая ни о чем… Так вот, значит, какое оно — истинное наслаждение плоти… * * * — И что, неужели ты мне не дашь? — полюбопытствовал Серёга, водя кончиками пальцев по бедру Юга. — Разве такой дорогой наложник может отдаться вот так, сразу? — сонно вздохнул удовлетворенный и разомлевший Юрка. — Давай спать, м-м? Завтра вечером доскажу, меня совсем вырубает… Серый потянулся к кнопке выключателя, чтобы погасить свет. Завтра у них лекция, потом семинар, а вечер… в целом, он готов подождать продолжения истории, так захватившей его воображение. Юг оказался топовым рассказчиком, а трахать его, думая о своем парне как о красивом наложнике, было необычно и очень приятно. — Спи уже, жемчужина гарема, — шепнул Север на ухо засопевшему Юрке. — Завтра станцуешь для меня, раз уж так сильно раздразнил. * * * Утром, разумеется, они проспали. Серёга вскочил первым, растолкал ворчавшего и невыспавшегося Юрку, а затем унёсся в душ, прекрасно зная: его Юг до последнего будет валяться в постели, а потом с недовольным лицом станет чахнуть над стаканчиком с кофе до тех пор, пока не начнет хоть как-то соображать. Придется как обычно его подгонять, проследить, чтобы Юрка чего-нибудь не забыл — все это уже стало таким милым и привычным, что Север улыбался, подставляя лицо теплым упругим струям воды, лившимся сверху. Когда Серёга вышел из ванной комнаты, Юг протиснулся мимо него: взъерошенный, зевающий и такой приятный, что невыносимо захотелось зажать его где-нибудь в уголке. Север, не сдержавшись, шлепнул парня по голой заднице. — Носишь мимо меня эту штуку красивую… Юрка томно повел бедрами, обернулся через плечо, наградив Серого быстрым взглядом из-под ресниц. — Держи себя в руках, о капитан, — томно протянул он, захлопывая дверь прежде, чем Серёга успел бы подумать о быстром сексе. Спустя пятнадцать минут Юрка выскочил из ванной, ринулся одеваться и лишь на выходе из блока Север понял, что же сегодня такого в его парне, от чего утренний стояк вернулся с удвоенной мощью: Юг накрасил глаза! Золотистая густая тень легла на веки, придавая и без того глубокому взгляду парня восточную томность и загадочность. — Опоздаем, — усмехнувшись, Юрка нырнул в толпу, что текла по коридору студенческого кампуса бурным потоком. Серый остался стоять, глотая воздух и пытаясь справиться с возбуждением, завязавшим его нутро в тугие сладостные узлы. Сегодня Юг был настроен на продолжение игры, и Северу чертовски нравилось, как он его распаляет незначительными, казалось бы, намёками. Захлопнув и заперев дверь, Серёга убрал электронный ключ в карман, накинул на плечи куртку и поспешил к выходу, прекрасно зная, что отыщет сбежавшую добычу в студенческом кафетерии. Юрка ждал своего парня на улице, держа в руках два бумажных стаканчика с дымившимся кофе. На одном маркером было размашисто начертано «мой капитан», а на втором, Юркином, красовалась горделивая надпись «Юсфирь». Натянув на голову капюшон толстовки, чтобы не мокнуть под легким влажным снегом, Юрка сверкал глазищами, улыбаясь так чувственно и ехидно, что Северу захотелось сначала его придушить, а потом трахнуть так, чтобы перед глазами нахала заискрили яркие звездочки. Мимо спешили такие же студенты, как и они с Юркой. Кто-то на ходу пил кофе, кто-то скролил новостную ленту, кто-то болтал с друзьями, шагая небольшой толпой. С неба падал легкий влажный снег, оседая на плитку пешеходной дорожки, что тянулась к корпусам университета, на капюшон бежевой толстовки Юга, на его длинный теплый пуховик, на белые волосы Севера, собранные сегодня в хвост на затылке… — Юг, ты хоть понимаешь, что я не железный? — Серёга принял из рук парня протянутые ему стаканчик, а затем обнял Юрку за талию, сильно и властно притягивая к себе. — Считай, я так тебя настраиваю на вечер, — тот коснулся губами губ Севера, согревая их кофейным поцелуем. — Смотри, что у меня есть… Поддев пальцем тонкую цепочку, Юрка вытащил из-под ворота толстовки украшение, которое Север подарил ему на их первую годовщину: маленький золотой член-подвеску, намекая на то, что в их паре именно Юрка всегда был хорни. — Идеально для наложника, не находишь? — Севера всего пробрало желанием от тихого бархатного шепота на морозном ветру, когда два дыхания смешиваются в одно. — Вечером буду только в нём… — Юг… блять, Юг… сейчас плюну на все и пойдем обратно — трахнуть тебя хочу, сил нет… — Вот уж нет, о, капитан, — рассмеялся Юрка, отступая на шаг. — У нас занятия, не забыл? Пошли! Весь день до самого ланча Серёга не мог отвести глаз от Юга, а тот намеренно поддразнивал его быстрыми томными взглядами и наматыванием на палец тонкой цепочки с подвеской, обещая: вечером… все будет, о капитан… Студенческий ланч проходил в большой и светлой столовой: там с трудом можно было отыскать свободное место, где разместиться, поэтому Север с Юркой подсели к компании ребят из своей группы: те охотно потеснились, чтобы парочка могла устроиться за столом рядом друг с другом. — Югге, ты пойдешь сейчас на прогонку? — обратилась к Юрке миловидная Хельга. — А что, её перенесли? — Юрка теперь довольно легко и бегло говорил по-фински, ведь Север оказался весьма успешным преподавателем. — Да, собираемся через десять минут. Юрка был в курсе, что нравится ей, но все в группе знали: единственный мальчик-брюнет на весь поток занят, причем прочно и навсегда, поэтому Хельга просто дружила с ними обоими, не пытаясь влезать в пару Севера и Юга. — Идем, — расправившись с салатом, Юрка поднялся с места. — Север, ты с нами? — Да пляшите уж, — махнул рукой тот. — Я с ребятами посижу, а потом у меня онлайн-урок по испанскому. Хочешь, приду к тебе, посижу, послушаю. Проводив взглядом ускользнувшего от него Юга, что шагал к выходу из столовой, держа под руку смеющуюся девушку, которой рассказывал что-то веселое, Севери обернулся к сокурсникам, пытаясь вникнуть в беседу. Получалось плохо, поэтому он вскоре сдался и, махнув всем на прощание, поспешил в главный холл университета, где танцующие студенты встречались в большой перерыв, чтобы вместе отработать какие-то фрагменты движений или поснимать видосы. Юрку он выцепил взглядом сразу. Его Юг, сняв широкую толстовку, остался в одной майке и свободных штанах, чтобы ничего не мешало ему двигаться под звучавшую из динамика музыку. Хельги солировала, а пятеро парней вместе с Югом вели основную канву танца, создавая вокруг белокурой девушки нервную и натянутую атмосферу эмоционального надлома. — Хорошо! — довольно кивнул Калеви, выступавший в роли хореографа. — Завтра финальный прогон и снимаем ролик. Юрка подобрал с пола толстовку, а затем, заметив Севера, вызывающе качнул бёдрами, отчего окружившие его девочки пришли в явный восторг. — Югге, еще! — захлопала в ладоши Хельги. — Я и не знала, что ты и так можешь! Юрка бросил быстрый взгляд в сторону сидящего Серёги, а затем вдруг хлопнул в ладоши, задавая ритм. Кто-то подсуетился с музыкой, и спустя мгновение Север стиснул пальцами край скамьи, наблюдая, как его Юг вдруг превратился в того самого наложника, о котором рассказывал всю прошедшую ночь. Серый едва мог дышать, любуясь плавными, текучими движениями своего такого красивого парня, прекрасно понимая: он делает это специально, чтобы раздразнить аппетит Севера до предела. Танец закончился быстро. Юрка оборвал движение на половине, рассмеялся, превращая все это в шутку, махнул рукой своей компании и поспешил к Северу, сверкая зелеными глазищами: довольный, раскрасневшийся и немного смущенный. — Знаешь, что, жемчужина гарема? — Серёга дернул парня к себе, вынуждая того плюхнуться к себе на колени. — Целуй уже своего господина и пошли на последнюю пару. А потом… потом уже пеняй на себя! * * * Однако, провести вечер только вдвоём у Юга с Севером получилось не сразу. Для начала им пришлось согласиться на ужин у отца Серёги, тот ждал сына с его парнем к восьми и даже слушать не стал никаких отговорок. Юрка любил бывать дома у Ильмари Ярвинена, там всегда было как-то по-особому уютно, его там принимали как родного, что было особенно важно после ссоры с собственными родителями. Разумеется, дело было в ориентации их любимой и единственной кровиночки, которая вздумала уехать в далёкую Финляндию, чтобы стать там поганым конченным пидорасом… Юрка, сидевший перед экраном ноута, молчал, растерявшись под градом обвинений от отца, а от истеричных всхлипываний мамы и вовсе стало дурно. — Домой! Сейчас же бери билеты домой, и чтобы и думать больше не смел! Слышишь меня?! — Да что ты этого пидорка уговариваешь?! — рявкнул Юркин папа, стукнув кулаком по столу. — Вырастила урода?! Довольна?! — Я, как партнер и будущий супруг вашего сына, не могу позволить вам обоим его оскорблять, — Серёга без малейшего колебания уселся рядом с Югом, глядя в экран, где мать и отец его любимого моргали и беззвучно шевелили губами, не зная, что отвечать на такую прямоту. — Выбор Юры — это его и только его выбор. Вам придется научиться принимать своего сына таким, какой он есть. И это не он должен поменяться под ваши вкусы, а вы оба должны, во-первых, извиниться перед ним, а во-вторых, научиться жить, как живут люди во всем цивилизованном мире. Всего доброго, мистер и миссис Макаровы. Север закрыл ноут, обернулся к Юрке, чтобы мягко коснуться губами его губ. — Все будет хорошо, они примут и поймут. — Ты их не знаешь, — тихо вздохнул Юг. — Они до последнего будут упираться. — Зато мой отец станет хвастаться, что у него теперь два сына, — Серый обнял Юрку, желая хоть немного унять его боль и обиду от беседы с семьей. Так у них и повелось. Юрка очень быстро почувствовал себя принятым в семью Ярвинен, а когда Ильмари с Ульрихом вступили в брак, еженедельные ужины с обоими «отцами» стали для Юрки приятной и очень нужной традицией. Готовил на всех белокурый смешливый Ульрих, которому очень шел фартук и бокал игристого вина в руке, пока он колдовал на кухне, создавая очередной кулинарный шедевр. Юрка поначалу просто заглядывал в кухню поздороваться, а однажды взял, да и остался, вызвавшись помочь. И, как оказалось, они вдвоем справлялись с готовкой гораздо быстрее и веселее — теперь в доме семьи Ярвинен Юрку всегда ждал бокал охлажденного рислинга и приятная беседа, а что еще необходимо перед ужином? — Югги, проходи, — широко улыбнулся парню Ульрих, завидев того в дверях. — С тебя сегодня тёплый салат с карамелизированной грушей. Справишься? Почти все готово, надо собрать и подумать над подачей. — Привет, — Юрка цапнул со стола второй бокал с вином. — Без проблем. — Ты сегодня особенно красивый, — Ульрих коснулся краем своего бокала Юркиного. — У вас с Севери были планы, а мы их нарушили? — Нет, не переживай, — Юрка уселся на высокий барный стул, смакуя прохладный рислинг. — Мы сегодня так играем: я завожу Севера, а он с большим трудом сдерживается. На смех Ульриха в кухню заглянули отец и сын, занятые до этого сервировкой стола. — Что такое? — Ильмари заинтересованно переводил взгляд со своего белокурого высокого мужа на темноволосого худощавого парня своего сына. — У нас секретики, — голубые глаза Ульриха озорно блестели. — Обсуждаем своих активов. Кыш, не мешайте готовить! Ужин прошел в самой приятной и душевной обстановке, а когда Север с Югом собрались уезжать в кампус, Ильмари только покачал головой, останавливая обоих. — Останьтесь, мальчики, — попросил он, вставая из-за стола. — У нас с Ульрихом годовщина: мы сегодня утром улетаем в Париж на неделю, а вы вдвоем присмотрите за домом, хорошо? До университета ехать минут сорок, я думаю, это вас не сильно затруднит? — Мог бы и напомнить, па, — хмыкнул Север. — Я бы хоть букет купил… — Мы и так знаем, что ты нас любишь, — Ильмари потрепал сына по макушке. — Загрузка посуды в посудомойку на вас. Нам еще чемодан собрать. Закончив уборку в столовой, Север с Югом поднялись на второй этаж, заглянули в гардеробную, чтобы пожелать старшим Ярвинен удачной дороги, а затем Серый, крепко ухватив Юрку за руку, втянул его в спальню и, захлопнув дверь, прижал свое зеленоглазое искушение к ней спиной. — Наконец-то, Юсфирь, ты весь целиком и полностью мой. * * * Возвращение на корабль проходило в тягучем смущенном молчании. Спрятав пылавшие румянцем щеки под длинным покрывалом, Юсфирь вновь и вновь мысленно возвращался к мгновению, когда капитан «Касатки» наконец-то сдался, признавая в себе жажду обладания молодым наложником. Юсфирь сделал все, чтобы стрела его намеренья поразила белокурого пирата, выверяя каждое движение, каждый жест — и поворот головы, и взмах ресниц, и медленно стекавшую пену, которая с каждым мгновением открывала жадному мужскому взору все больше и больше… И в миг, когда их губы соприкоснулись, а дыхание смешалось, он ощутил торжество победителя: получилось! А затем… Юсфирь до сих пор краснел, вспоминая, как опалила его нутро горячая жажда — он сам льнул к капитану Северу, прижимался бесстыдно и томно. Вся вколоченная в него наука соблазнения позабылась, стёрлась, растворилась под губами капитана «Касатки», и теперь Юсфирь был просто собой: дрожащим и совершенно неопытным юношей, которого целовали до сладких мурашек и тихого покорного стона в ответ. — Что со мной? — шептал Юсфирь, глядя сквозь тонкую завесу ткани на сидевшего рядом пирата. — Что?! До сих пор внутри все дрожало и наполнялось тягучим вязким удовольствием, стоило лишь глянуть на влажную рубаху капитана Севера — мокрые пятна проступили отчетливее всего там, где юный наложник прижимался сильней. А на лицо пирата Юсфирь и вовсе не смел взглянуть: они оба не могли насытиться ласками и жались друг к дружке до тех пор, пока не услышали сдавленный вздох возвратившегося на берег юнги. Мальчишка выронил привезенные с «Касатки» вещи, глядя на обнаженную жемчужину гарема, которая льнула к капитану, обнимая мужчину за шею. Ладони Севера гладили и сжимали округлости ягодиц наложника, а тот в ответ тихо и сладко постанывал, принимая ласки нового господина со всей положенной покорностью и страстью. Пират первым осознал, что натворил: отстранился, нахмурился, смерил раскрасневшегося Юсфиря взглядом грозовых глаз, задержавшись на давно затвердевшем члене. И отчего-то в этот момент юноша почувствовал себя едва ли не уличной шлюхой, цена за которую — горсть сладких фиников. Развернувшись на месте, Север поспешил прочь, не оборачиваясь, ведь бежал он, прежде всего, от самого себя, возжелавшего поиметь чужого наложника. Но теперь, даже под расшитым покрывалом, что укутывало Юсфиря с макушки до самых пят, молодой пират видел его изящное гибкое тело, знал, какой мягкой и нежной была его кожа, как сладки и податливы губы… — В шлюпку, — довольно грубо приказал он, как только спрятанный под тканью наложник приблизился и поклонился. — Мы возвращаемся на борт. * * * Капитан Север старался не смотреть в сторону окутанной шелком фигуры, что сидела рядом: тихая и покорная. Когда он целовал мягкие губы наложника, тот стонал и прижимался так, словно бы, взаправду испытывал желание, но Север прекрасно понимал: все это просто игра. Зеленоглазое совершенство долго и старательно обучали так реагировать на любого мужчину, в чьих руках сейчас власть, вот он и льнет ближе, обнимая разгоряченного пирата за шею мокрыми изящными руками. Будь на месте Севера хоть султан, хоть халиф, хоть кто-то еще, Юсфирь реагировал бы так же, изображая страсть и желание. Все это должно распалить страсть господина, и, дьявол бы побрал эту Великую школу, но их любовная наука работала! Сейчас он хотел мокрого и совершенно обнаженного мальчишку так сильно, что член был готов прорвать ткань бриджей: так туго он её натянул. Жар похоти прокатывался по венам, превращая кровь в кипящий огонь. Хотелось подхватить жемчужину на руки, вынуть из кадки с водой, уложить на теплый песок, чтобы целовать каждый дюйм влажной, пахнувшей цветами кожи, а потом коленом раздвинуть ноги наложника, и… и… Положение спас возвратившийся с «Касатки» юнга. Север отступил назад, выпуская из объятий разомлевшего наложника. Взгляд скользнул по животу юноши вниз, уперся в член, стоявший так явственно, что было ясно: желание, владевшее Юсфирем, было неподдельным. Проклятье, тем хуже для него! Капитан впервые бежал с поля боя, прекрасно понимая, что еще немного — и он сдастся, капитулирует под взглядом зелёных глаз, затянутых томной поволокой. Наложник не сделал ни единой попытки прикрыться, прекрасно осознавая совершенство собственной красоты, смертоносной, словно отравленный кинжал. И Север понял: яд вожделения уже пустил побеги в его крови, заставляя её всякий раз вскипать в жилах, стоило пирату приблизиться к жемчужине гарема на пару шагов. Юсфирь ранил его дважды — впервые, когда сиганул с корабля в волны, а после упрямо смотрел на спасителя из-под мокрых ресниц, прекрасный и гордый, словно морское божество. А второй удар был нанесен чуть позже, в каюте, пока изящно и чувственно танцевал, показывая свое искусство. После этого Север уже не мог думать ни о чем другом: его неумолимо влекло к молодому наложнику, чьи движения плавны и соразмерны, взгляды горячи и томны, а речи сладки и порочны. И все-таки, это чужой раб, чужая игрушка, обладать которой Север не сможет никогда… Пытаясь вернуть утраченное, было, самообладание, капитан остановился на самой кромке прибоя, позволяя волнам, набегая, облизывать носки его сапог. Главное — не оборачиваться, не смотреть на тонкую изящную тень на натянутой парусине… Но Север точно знал: она там, за его спиной — зовёт, искушает, тянется навстречу, напрашиваясь на ласку… Как же было сладко целовать мягкие губы наложника, пить его удовольствие взахлёб, узнавать, каков этот юноша на вкус… — Проклятье! — вспылив, пират развернулся на каблуках, приняв решение заночевать сегодня на берегу. — Готовить шлюпку! Тонкая фигура наложника, с головы до пят закутанная в вышитое бирюзой покрывало, появилась из-за ширмы, шагая так плавно и изящно, что любому становилось понятно: там, под тонким полотном, скрывается бесценное сокровище гарема. Капитан «Касатки» жестом пригласил юношу проследовать к шлюпке, и тот прошествовал мимо, обдав Севера ароматом цветущего жасмина. Видимо, в этой проклятой Великой школе, будущих наложников учили, как передвигаться, закутавшись в покрывало, ведь иначе как можно было объяснить ловкость и изящество, с коим Юсфирь забрался в шлюпку, не показав матросам ни стопы, ни кисти. Только звон множества браслетов, подобно музыке, сопровождал каждый его жест. Помедлив мгновение, капитан запрыгнул следом, уселся рядом с Юсфирем, прекрасно понимая: можно было просто приказать отвезти ценного пленника на борт, но… но… Север и сам не знал, зачем длит собственную агонию, заставляя себя сидеть подле, не имея возможности прикоснуться, сорвать с головы покров, подмять под себя, заглушив жадными губами тихий протест… А будет ли он? Разве обученному наложнику не все равно, с кем провести ночь? Подниматься на борт «Касатки» Север не стал. Ему было нужно всего-то оставить на корабле это порочное создание, приказав, чтобы каюту тщательно охраняли, а самому сбежать обратно на берег, к ночному костру, к шелесту волн, и там попытаться вернуть себе хотя бы какое-то подобие самообладания. * * * Юсфирь ворвался в каюту, тяжело дыша, словно бы за ним гналась сотня злобных ифритов. Прижавшись спиной к двери, юноша потянул с головы покров, а после сполз на пол, пряча лицо в ладонях. — Горе мне, никчёмному, — простонал он, осознав, что натворил. — Горе мне, несдержанному! Зря только на меня тратили время мудрые мои наставники, строгие мои учителя! Вот так распорядился я сокровищем, что слепили они из мальчишки-оборванца, купленного на торгу! Ничего не смог, не сумел, сам попался в расставленные сети… Весь обратный путь до корабля он смотрел и смотрел сквозь тонкую завесу на мужчину, к которому его теперь неудержимо влекло. Плохим бы он был рабом наслаждений, если бы не отыскал в самом себе признаки чувственной лихорадки: и неутолимая жажда прикосновений, и жаркая дрожь внутри живота, и тяжесть в затвердевшем члене, и невыразимое счастье, едва только он узнал, каковы на вкус губы молодого пирата. — Боги, за что вы так жестоки со мной?! Разве я так много возжелал?! Всего лишь свободы… свободы… Поднявшись на ноги, наложник добрёл до постели и со стоном повалился на ложе, терзаемый чувством вины и чувством совсем иного толка, назвать которое Юсфирь пока не осмеливался. * * * — И что там было дальше? — Серега затормошил задремавшего было парня. — Юг? — Завтра доскажу, — пробормотал тот, совсем разомлевший после жадного, яростного секса. — Давай просто поспим? Утро выдалось пронзительно холодным и тихим. Выйдя на крыльцо с чашкой кофе, Юрка облокотился на перила, глядя в медленно падавший с низкого неба снег. Еще слишком рано — он не ляжет плотным покровом, растает спустя пару часов, но пока еще можно полюбоваться на белые дорожки и на тяжелые ветви елей, которые гнутся к земле под тяжестью белых шапок. Дыхание срывалось с губ паром и такой же пар поднимался от чашки, об которую Юрка грел озябшие ладони. — Юг? Ты еще не одет? Нам до универа сорок минут ехать! — Давай прогуляем? — обернулся закутанный в плед, как в тогу, Юрка. — Один денёк, Север? Судя по растерянному взгляду Серого, он такого предложения совершенно не ожидал и теперь стоял на пороге, теребя в руках ключи от тачки. С одной стороны, придется объяснять причину пропуска, а с другой… С другой это был шанс провести этот ноябрьский день только вдвоем, в совершенно пустом доме — какое искушение… Взгляд скользнул ниже, на ноги Юрки: зная о теплолюбивости своего парня, Серёга не мог не проверить, хватило ли тому ума не выходить на веранду в одних носках. Стройные ноги Юга оказались надежно упрятаны в домашние финские угги, в которых точно не замерзнешь. Удовлетворившись беглым осмотром, Север кивнул, принимая решение — они остаются. — Твой кофе на столике у двери, — расцвел в улыбке Юрка. — С сиропом. Будешь? — Спрашиваешь, — хмыкнул тот. — Ща вернусь. Спустя пару минут они уже оба потягивали дымящийся напиток богов, щурясь от удовольствия и предвкушая целые сутки блаженного безделья на двоих. — А ведь у нас проблемы, да? — Север, склонив голову, искоса глянул на Юрку. — Ну, у нас в твоей истории. Ты так просто мне не дашь, а я не могу поступиться долгом и взять чужое, как бы не сходил по тебе с ума. — Ты же пират, — фыркнул Юрка. — Какой долг?! — Я благородный флибустьер, попрошу тут! — Ладно, тогда реально тупик, — Юрка задумчиво прикусил губу. — А значит, обоим необходима сильная встряска… чтобы я понял, что больше, чем свободу, я хочу получить в любовники славного иноземного капитана, а ты осознал, что этот пресловутый долг тебе больше не нужен. Что скажешь, если «Касатка» попадет в бурю? *** Дни потянулись вереницей сладких мгновений относительной свободы, которую Юсфирь получил на борту пиратского корабля. Команда деликатно отводила глаза от тонкой фигуры в пёстром покрывале, что поутру появлялась на палубе, усаживалась на принесенную подушечку и, опершись спиной на деревянную переборку, устремляла взгляд в сторону моря. Сильный ветер натягивал паруса и трепал ткань, в которую кутался наложник: та летела позади причудливыми крыльями, но Юсфирь даже не пытался сдержать её — это был его своеобразный бунт, способ заявить о себе, напомнить капитану Северу, что он все еще тут, на борту стремительной «Касатки». С того купания на острове пират отдалился, закрылся ледяным щитом отстраненности, словно бы и не попался совсем недавно в хитро расставленные сети соблазна, словно не целовал жадно, не касался ладонями влажной кожи, стискивая неумолимо-сладко… Юсфирь кусал под покровом губы, отыскивая взглядом стройную фигуру беловолосого иноземца, когда тот стоял у штурвала, устремив взор к горизонту, когда оставлял управление «Касаткой» на старпома и проходился по палубе, придирчиво осматривая работу матросов и отрывисто раздавая указания. И ни разу капитан Север не повернул головы в сторону закутанной в покров фигуры. Ни единого раза… Сердце наложника мучительно истекало ядовитой любовной патокой: та отравляла мысли и тело, вскипала в крови обжигающей похотью — Юсфирь вожделел своего похитителя и оттого ненавидел его с каждым мгновением все сильнее. За что небеса так жестоки?! Как теперь уговорить пирата отпустить его на свободу, если больше всего хочется назвать капитана Севера господином и служить ему со всем искусством?! Сильная волна раскачивала «Касатку», однако Юсфирь ни разу не почувствовал себя дурно — напротив, ему нравилось ощущение большого мощного судна под собой, нравилось слушать скрип мачт, трепет парусов и звук сильно натянутого такелажа: все это делало «Касатку» живым существом, которое дышит, вздыхает и мчится вперед, послушное воле своего владельца. Взгляд Юсфиря снова метнулся к капитану. Тот, поднявшись на мостик, опустил ладони на штурвал, и, щурясь, вглядывался в горизонт, словно там искал ответ на мучавшие его вопросы. Светлые волосы пирата бились на ветру, туго стянутые вылинявшей от соли и солнца повязкой, и на мгновение Юсфирь представил, как снял бы её с головы капитана, как запустил бы пальцы в белые жесткие локоны, пытаясь их распутать, а затем прижался бы губами к его иссушенным ветром губам. Возбуждение кольнуло так остро, так пряно-жгуче, что пришлось немного поёрзать на подушке, отгоняя прилившую к чреслам кровь. Не будет этого никогда… Он сам для этого человека — чужая вещь, за которую хорошо заплачено, не зря же теперь капитан спал в гамаке, приказав подвесить его в своей каюте и отдав постель в единоличное владение наложнику… — Не будет ничего, — вздыхал Юсфирь, отводя взгляд. — Нечего и мечтать… Понемногу план выкупить собственную свободу стерся из мыслей юноши как несбыточный и слишком дерзновенный. Два варианта судьба оставила ему в качестве возможного пути: шаг за борт глубокой ночью, когда сам капитан будет опьянен дымом от курительницы и уснет крепче, чем уставшее дитя, или побег — останется лишь дождаться, чтобы «Касатка» прибыла в порт, откуда Юсфиря должны увезти в гарем халифа Умара, а затем каким-то чудесным образом улизнуть, слившись с многолюдной пёстрой толпой. И в первый вариант верилось больше… Юсфирю просто не дадут уйти… халиф слишком жаждет обладать им, это было понятно по ожесточенным торгам, что он вел, и по вероломной краже уже проданного наложника — великий грех, за который халифу придется ответить… Однако, Юсфирь все медлил, обманывая себя, что уж этой-то ночью он точно положит в курильницу опиум, но всякий раз он отодвигал шкатулочку в сторону, так её и не раскрыв. Надежда трепетала в груди раненой птицей, стоило лишь взглянуть в грозовые глаза иноземного пирата: быть может, завтра? Ведь впереди целый день длинного морского пути, и капитан «Касатки» будет стоять у штурвала, пока Юсфирь наблюдает за ним со своего места, а дальше — кто знает? Вдруг Север обернется и посмотрит-таки прямо на него, зажигая под кожей тысячи жарких костров? Вдруг? И да будет так… *** Капитан Север стиснул зубы, борясь с искушением оглянуться через плечо и увидеть сидящего на палубе наложника. Присутствие Юсфиря на борту корабля жгло пирата каленым железом, он изнывал от желания плюнуть на все обязательства, вручить штурвал старпому, а самому сграбастать жемчужину в объятия, завернуть его в покрывало так, чтобы не мог вывернуться, отнести в каюту и там, швырнув на постель, взять-таки все то, что Юсфирь предлагал так бесстыдно, стоя в ароматной пене, не скрывавшей его наготы. Но нельзя. Нельзя смотреть. Нельзя желать то, что не твое. Нельзя даже в мыслях касаться губами оливковой кожи, подминать под себя и зажимать над головой тонкие кисти, унизанные браслетами… Морские дьяволы! Тряхнув головой, капитан отогнал прочь искушающее видение, вот только надолго ли? В памяти отпечатался каждый изгиб, каждая округлость, каждая улыбка и каждый взгляд из-под ресниц, за который можно продать и душу, и сердце. А главное, Север понимал: вот он, сидит на палубе, кутаясь в свои тряпки, и словно бы специально дразнит своей недоступностью. Выругавшись сквозь зубы, пират в который раз похвалил себя за правильное решение — спать в гамаке, чтобы ненароком не дотронуться во сне до прекрасного юноши, чьи губы мягки, бёдра округлы, а речи сладки, будто мёд. Не для пиратской постели этот наложник. Ему по судьбе ублажать халифа, стонать и гнуться под сильным правителем, выше поднимая нежные ягодицы… Совсем скоро «Касатка» войдет в порт Шал-Алин и за Юсфирем придут евнухи в сопровождении дворцовой стражи. Халиф, наверняка, все глаза проглядел, наблюдая за заливом: не привезли ли еще его новую игрушку, не пора ли послать за нею верных своих слуг? Представив, как придется смотреть в спину уходящему наложнику, пират ощутил странную горечь, от которой перехватило дыхание. Отравой пророс под кожу этот южный искуситель, оплёл сердце колючими побегами, заставляя Севера мучаться каждый миг их совместного путешествия — скорее бы уже отдать его халифу и забыть, словно и не было ничего… И разве можно такое забыть? Разве можно сделать вид, что не зажглось, не запылало, не сгорело все прежнее, и единственное, чего пират хотел сейчас — это жемчужина гарема, по иронии судеб оказавшейся мужчиной. Прекрасным юным мужчиной, обученным принимать страсть других мужчин, и это злило еще сильнее, чем раньше. Выругавшись, капитан «Касатки» перевел взгляд на горизонт. Прямо по курсу их ожидала буря. *** Корабль стонал и скрипел, прорываясь сквозь бушующую непогоду. Сжавшись в комок отчаяния, Юсфирь сидел на постели, обхватив обеими руками резной столбик балдахина, и изо всех сил молился, чтобы «Касатка» не пошла ко дну. О том, что дело плохо, он понял в миг, когда солнце заслонила густая тень, и наложник вскинул голову, чтобы увидеть стоящего над ним капитана. Сердце подскочило вверх и, звеня, покатилось в пропасть, а Юсфирь все молчал и смотрел, пожирая взглядом загорелое лицо своего мучителя. — Вставай, — пират требовательно протянул руку. — Будет шторм. Тебе не место на палубе в непогоду. — Прогоняешь, о славный капитан? — горько усмехнулся Юсфирь. — Для твоего же блага. Выпростав руку из-под покрывала, наложник вложил её, тонкую и изящную в широкую мозолистую руку Севера, привыкшую держать штурвал и оружие. Сильные пальцы сжались, капитан потянул юношу на себя, вынуждая подняться. — Слушай меня внимательно, если хочешь выжить: пределов каюты не покидать, на палубу не подниматься — смоет волной и никто не сумеет помочь. Ты меня понял? Понял, спрашиваю?! — Да, о капитан, — намеренно мягко молвил Юсфирь, зная, что его фальшь сразу же раскусят, но позлить собеседника хотелось необычайно. — Я услышал твои слова и восхищен их мудростью. — Тогда ступай. Я пришлю в каюту юнгу, он сделает все необходимые приготовления. Юсфирь с сомнением глянул в сторону моря. Яркое, лазурно-синее, оно слегка волновалось, но было ласковым и тёплым. Разве похоже, что начнется шторм? В вышине реяли белыми росчерками морские птицы, солнце светило все так же ярко, а впереди густая синева неба сливалась с водой, становясь к горизонту практически черной. — Это там? — вопрос юноши заставил пирата обернуться. — Что? — Вон там небо… — Да, это буря, но она еще далеко. Мы успеем подготовиться. — А разве нельзя обойти или вернуться? — наконец-то Юсфиря проняло. — Нельзя, — покачал головой Север. — Нагонит и потопит. Сейчас можно идти по самой кромке и молиться, чтобы «Касатка» не потеряла весь такелаж. Иди, жемчужина. Я обещаю сделать все, чтобы… — Не обещай, — вскинул руку наложник, и браслеты на запястье тихо зазвенели. — Не обещай, молю… не хочу попасть в лапы к халифу… лучше уж потонуть… В грозовых очах пирата заклубилась буря, по мощи не уступавшая той, что надвигалась с горизонта. — Поговорим, когда выберемся, — ответил он, и вдруг, развернув кисть юноши ладонью к себе, вложил в нее маленькую истертую временем монетку. — На счастье. Это амулет, держи все время, пока корабль будет в зоне шторма. Теперь иди, времени почти не осталось. Юсфирь до последнего оборачивался на хозяина «Касатки», расплываясь в счастливой глупой улыбке — даже если ему суждено погибнуть, он погибнет вместе с чужаком, чьи волосы белее снега на вершинах гор. Море станет их общей могилой, прибой станет шептать историю о том, что могло бы сбыться… Сердце заходилось безумным восторгом: если это не знак чувств куда более сильных, чем можно рассказать, то что же еще? Что же еще, о капитан? Юнга деликатно постучал в дверь прежде, чем войти и побеспокоить загадочного гостя: со дня купания в Изумрудной бухте Джулл преисполнился благоговейного трепета по отношению к Юсфирю и, кажется, дико его стеснялся, опуская взгляд и краснея. А сейчас парнишка выглядел собранным, деловитым и немножко испуганным, хотя и старался скрыть это, споро занимаясь делом. Для начала Джулл закрепил всю мебель в каюте, вставив ножки стульев и стола в специальные пазы, затем проверил надежность постели, чтобы та не шелохнулась даже при сильном крене. Потом настала очередь сундуков: юнга проворно оплёл их веревкой, навязал хитрых узлов так, чтобы все они оставались единым монолитом, намертво привязанным к стене, а точнее к кольцам, торчавшим из нее. — Теперь точно ничего не сдвинется с места, господин, — обернулся он к Юсфирю. — Помолитесь своим богам, чтобы приглядели за нами. — Обязательно. Благодарю тебя, Джулл. Мальчишка кивнул и умчался, оставляя Юсфиря в одиночестве. Тот забрался с ногами на постель: качка становилась все сильнее, а значит, вот-вот грянет буря. Вытащив монетку, наложник поднес ее к губам, целуя так, будто целовал сейчас на удачу беловолосого капитана. И, словно в ответ, в вышине гулко взвыл ветер — битва «Касатки» за жизнь началась. *** Шторм все набирал и набирал силы. Корабль скрипел и стонал, встречая натиск стихии. Юсфирь, вцепившись в резной столбик постели, всякий раз зажмуривался, когда «Касатка» стремительно шла вниз, скатываясь с волны — юноше казалось, что вновь им никогда не взобраться на огромный пенящийся гребень, что это конец, что сейчас, вот сейчас их разметает в щепки… как глупо… что он, в сущности, успел увидеть в жизни, кроме стен школы и этого короткого морского путешествия? И если жизнь так хрупка, что может оборваться в любой момент, стоит ли тратить ее на совершенно незначительные вещи? Перед внутренним взором снова вспыхнули грозовые очи капитана Севера, кровь прилила к щекам, стоило лишь вспомнить тот единственный поцелуй на побережье… Теперь Юсфирь точно знал, что сделает, если «Касатка» не пойдет ко дну в эту бурю — он хочет испытать, как это, принадлежать тому, к кому тянется сердце, и он обязательно это испытает… А там будь, что будет. — Боги, будьте же великодушны ко мне, несчастному, — взмолился наложник, закрывая глаза. — Позвольте мне жить и любить… хотя бы один раз… один только раз… *** Уступив штурвал старпому, капитан устало прикрыл глаза: кажется, вырвались. Шторм, изрядно потрепавший «Касатку», остался позади, теперь необходимо оценить степень повреждений и решить, в какой порт им будет ближе и проще дойти. — Лечь в дрейф, — приказал Север, щурясь на алый шар восходящего солнца. — Мистер Стенвер, подготовьте отчет о потерях и доложите. — Есть, — козырнул тот, отыскивая взглядом боцмана. — Разрешите приступать? — Разрешаю, — пират чуть кивнул головой. — И потом дать команде время отдыха. Распахнув дверь каюты, Север шагнул через порог и охнул от неожиданности, когда в него с разлёту врезался Юсфирь, прильнул, прижался, обхватил за шею, ткнулся мягкими губами в губы, напрашиваясь на ласку. — Ты жив, о капитан… будь теперь моим, прошу… не отталкивай… позволь… Тяжелую, отупляющую усталость сдуло с сознания в мгновение ока. С хриплым стоном Север втиснул в себя изящное тело жемчужины гарема, облапал спину и задницу, сжал пальцами манящие округлости, впился настойчивой лаской в нежный рот, раскрывая языком еще сомкнутые зубы. Ответное прикосновение языка, в котором явственно прощупывался золотой шарик серьги странного назначения, пробило молнией до самого нутра. Все время, пока Север боролся со штормом, на грани возможностей удерживая «Касатку» на верном курсе, он думал о прекрасном юноше, что заперт сейчас в его личной каюте. Пусть он и принадлежит другому, но ведь пират на то и пират, чтобы брать то, что хочет, верно? И разве Север не желает заполучить жемчужину себе, разве не услышал он от Юсфиря главное — тот вовсе не рвётся в объятия халифа… И сейчас, когда наложник бросился к нему с поцелуями, невзирая на мокрую, пропитанную солью и потом одежду, капитан понял, что больше не в силах противиться своим желаниям. Обхватив Юсфиря за талию, капитан вынудил того пятиться до постели, пока сам наступал, не разрывая жадного поцелуя: казалось, отпусти он сейчас темноволосого искусителя, и тот исчезнет, растает, словно несбывшийся сон. — О, капитан, — ахнул юноша, когда его толкнули на кровать. — Не спеши так, я всему научу… Вместо ответа Север сдирал с себя насквозь промокшую одежду и отшвыривал её в сторону, не глядя. А смотрел он на почти обнаженное тело жемчужины, прикрытое лишь тонкой тканью рубахи, расходившейся по бокам до самого пояса. Легкий шелк не скрывал возбуждения наложника, обрисовывал его член и стекал между расставленных ног сверкающей зеленоватой волной. Север замер, наблюдая, как Юсфирь нервно облизнул губы, рассматривая внушительных размеров орган, качнувшийся перед самым его лицом. — Ты слишком щедр ко мне, о капитан, — прошептал юноша, мягко обхватывая стержень пальцами. — Но я не откажусь от такой награды… И прежде, чем пират успел хоть что-то сказать, наложник насадился ртом, забирая естество капитана в жаркий влажный плен своих губ. Наконец-то Север понял, для чего проколот язык: золотой шарик скользил по головке, вызывая ощущения такой силы, что можно было кончить стремительно, как юнец, впервые познавший радости плотских утех. — Стой, — пальцы запутались в густых темных кудрях гаремного искусителя и слегка потянули, вынуждая того открыть рот и выпустить член капитана на волю. — Остановись… — Господин хочет как-то иначе? Только скажи, я все могу, — в зеленых глазах всколыхнулась тревога: неужели его снова отвергнут? Вместо ответа Север подался вперед, вжимая юношу в перину весом своего тела. Теперь они смотрели друг на друга, смешивая дыхание в почти свершившемся поцелуе. — Мне не нужен вышколенный раб для постели, — прошептал пират, обхватывая рукой оба их члена. — Я хочу видеть твои настоящие чувства, Юг… Чего желаешь ты? Говори! Несколько мгновений тот медлил, словно примеряясь к новой для себя роли: таких, как он, никогда не спрашивают — их дело доставлять наслаждение господину всеми доступными способами, а нравится это или нет, кому какая разница, лишь бы хозяин остался доволен. Наконец, совладав с чувствами, Юсфирь ответил, проговаривая слова прерывистым жарким шепотом. — У меня внутри все горит, щекочет и сжимается… я хочу, чтобы твой стержень жизни растянул меня… хочу, чтобы твои бёдра бились в меня с яростной силой… хочу, чтобы я излился, не касаясь себя… прошу, наполни меня своей плотью, о капитан… возьми флакон, нанеси масло и сделай, как я желаю… — Ты сказал, — Север вновь целовал стонущего под ним Юга, одновременно пытаясь нашарить в покрывале бутылочку. — Ноги разведи. Шире. Наконец-то он видел его целиком: и подрагивающий от возбуждения член, влажно блестевший налитой головкой, и узкое розовое отверстие, пока еще плотно сжатое, но такое влекущее, готовое раскрыться в миг, когда Север пожелает в него войти. Сегодня на Юсфире не было его обычных украшений: тонких цепочек, опоясывавших тело, длинных серег и ожерелий — только браслеты на запястьях и щиколотках, звеневшие от каждого движения красивого юноши. Кажется, тот смутился, видя, как его разглядывают: длинные ресницы опустились, на щеках проступил румянец, но Юсфирь не шевельнулся, не сделал попытки прикрыться, а лишь часто тяжело дышал, когда пальцы Севера скользили по внутренней поверхности бедра, спускаясь к паху. Хотя он и был готов к первому в своей жизни проникновению, но все-таки не ожидал, что это будет так обжигающе-сладко. Юсфиря выгнуло дугой в миг, когда он оказался насажен на член капитана, растянувший его едва ли не до отказа. Все, что было раньше, все тренировки с дилдо, оказалось бледным подобием настоящего единения душ и тел, слившихся сейчас воедино. — О, капитан, — простонал наложник, сгребая покрывало в горсть. — О, как ты хорош! Все, о чем рассказывали наставники, обучавшие Юсфиря искусству услаждения плоти, оказалось во сто крат ярче, чем могли описать слова. Он позабыл необходимость притворяться, позабыл все изученные стоны и всхлипы, от которых страсть господина должна возрасти: слишком хорошо ему было сейчас, слишком жаден он был до удовольствий, ведь все было настоящим, искренним, взаимным. — Мой, — сквозь стиснутые зубы прорычал капитан «Касатки», вгоняя член до основания в горячее лоно жемчужины. — Мой… Ощущение тугой узости, так непохожей ни на что испытанное ранее, и сознание того, что он — первый, кто взял добродетель Юсфиря, опьяняло до какой-то звериной дикости. Подмяв под себя наложника, Север трахал его так яростно, что, казалось, звуки пошлых шлепков доносились до палубы, а уж когда Юг начал стонать, царапая спину и плечи пирата… — Тише, — приказал Север, зажимая рот обезумевшему от удовольствия любовнику. — Не смей! — Отчего же, о капитан? — влажный язык скользнул по ладони, распаляя до белых пятен перед глазами. — Боишься, что все узнают, как тебе нравятся юные наложники? — Не хочу отбивать тебя у команды… придется их всех убить, а это не самое мудрое решение посреди моря… Вместо ответа Юсфирь прикрыл глаза, падая в чистое наслаждение. Иноземный капитан нравился ему так сильно, и от одной лишь мысли, что он сейчас в нем, хотелось кричать, срывая голос. Большой упругий член, размеренно и сильно ходивший внутри, облегчал горячий зуд возбуждения и одновременно усиливал его многократно. Юсфирь кусал костяшки пальцев, скрывая стоны и всхлипы, шире разводил ноги, давая возможность Северу войти глубже… еще… еще… — О, капитан! О, мой капитан! Да! Между их разгоряченными телами стало влажно и скользко не только от пота, ароматного масла, но еще и семени: Юсфирь излился, содрогаясь внутри, там, где член Севера толкался в самую правильную и сладкую точку. — Твоя очередь, о капитан, — едва слышно пробормотал юноша, обмякнув под любовником. — Хочу увидеть твое наслаждение… дай мне насытиться им сполна… Охватив рукой запястья наложника, Север заставил того поднять руки, словно бы пленяя ускользающее видение, а затем позволил себе поступить, как мечталось последние несколько дней. Юсфирь всхлипывал в такт яростным толчкам, шептал что-то сладко-порочное, внутренне рассыпаясь искорками сытого удовлетворения. Но этого было мало: он, предвкушая, с ждал мгновения, когда беловолосый капитан достигнет вожделенной вершины, изольется в тело Юсфиря и останется в нем еще несколько мгновений, пока самая последняя капля не окажется там, где ей положено быть… И это было не годами вколоченное учение, это было искреннее желание влюбленного сердца, которому хотелось одарить другого всем, что у него имелось. Пират не задержался слишком долго. Запрокинув голову, он с глухим стоном в последний раз толкнулся в желанного ему юношу, а затем мягко опустился сверху, стараясь не слишком уж давить своим весом на обессиленную жемчужину. — Смог ли я тебе угодить, — тихо усмехнулся Север. — М-м? — Это я должен тебя спросить, о капитан, — Юсфирь обвил бёдра пирата ногами, не позволяя тому выйти. — Наложников о подобном не вопрошают… — Значит, я и тут буду первым. Итак? Смотреть в темно-серые, грозовые очи мужчины, только что бравшего его, было до щекотного чувства приятно. — Юг?! — рыкнул тот, ощутив, как влажные стенки сжимаются чуть сильнее и отголоски оргазма вновь скручивают нутро в жаркие узлы. — Да, о славный капитан? — томно протянул Юсфирь. — Хорошо, воля твоя… я… я ни о чем не жалею… и даже если халиф прикажет бросить меня в мешке на дно пролива, я не раскаюсь ни на мгновение… я хотел тебя, о капитан, и я получил… быть твоим слаще, чем я мог бы предположить… таким, как я, любить — все равно смерть… — Халиф не дождется своей жемчужины, — мрачно буркнул пират. — Ты теперь мой. И потому отвечай: останешься добровольно? — Что же скажут твои жены и наложницы на мое появление? — звонким колокольчиком расхохотался Юсфирь, пряча в смехе тепло, которым его окутало от этих безыскусных слов. — У меня нет ни жен, ни наложниц, — пират, наконец, покинул тело юноши и вытянулся рядом, переплетая с ним пальцы в первом честном любовном прикосновении. — Как это?! — ахнул Юсфирь. — И сладкая половина дома пустует?! — У меня на родине можно иметь лишь одну жену и нет никаких сладких половин — супруги спят вместе, в одной спальне. Вот как сейчас. Эта информация заставила Юсфиря задуматься. — Чудны обычаи твоего народа, о капитан… — Привыкнешь, — улыбнулся тот, целуя наложника в макушку. — У нас есть пара часов, чтобы поспать. *** Юсфирь пробудился с закатом, подскочил на постели, испуганно озираясь: не привиделось ли?! Скользнув пальцами между ног, юноша ощутил влагу и вязкость семени, и от удовольствия тихонько застонал — было. Все-таки не зря старались учителя его школы, создав совершенное оружие соблазнения. Если бы он не знал все о том, как возбудить мужчину и заставить его вожделеть, то никогда бы не сумел добиться того, чего желал больше всего на свете. — Мой капитан, — счастливая улыбка расцвела на губах наложника. — Мой господин и повелитель… Едва только Юсфирь привел себя в порядок, обтерев промежность влажным полотенцем, как дверь распахнулась, и в каюту вошел тот, кто занимал все мысли и чувства жемчужины гарема. — Одевайся, — пират протянул любовнику стопку сомнительной чистоты вещей. — С этого дня ты — мой юнга. — А как же Джулл? Вместо ответа Север покачал головой, позволяя Юсфирю догадаться. Прошептав короткую молитву, тот воздел руки к небу, а затем сложил перед собой ладонь к ладони. — И волосы. Их придется отрезать. — Отрезать?! — ахнул Юсфирь, неосознанно скользнув пальцами по длинным кудрям, ниспадавшим ниже поясницы. — Ты не будешь меня желать таким, о капитан… разве не красоту этого тела и этих волос ты вожделеешь?! Разве не… — Не, — обхватив юношу за талию, Север втиснул того в стену, нависая сверху. — Не! Ты будешь прекрасен в любой одежде. Надевай. К утру мы прибудем в порт: на «Касатке» течь, нужно спешить. Никто не должен узнать в юнге похищенного наложника, тебе ясно? Кивнув, Юсфирь подставился под поцелуй, а затем, когда объятия разжались, принялся одеваться, стараясь не морщиться от прикосновений к коже грубой застиранной ткани. Ножницы щелкали и длинные локоны один за другим падали на пол, делая юношу все более и более свободным. Он с немым отчаянным восторгом смотрел, как с него слетает вся прежняя краса, превращая недавнюю жемчужину гарема в нечто новое и неизведанное. — Неплохо, — кивнул Север, напялив на голову любовнику мятый картуз. — И только я знаю, кто прячется под всем этим… И Юг, если вдруг… если ты поймешь, что тебе по нраву делить постель с женщиной, я освобожу тебя от всех клятв. Отныне ты свободный человек, однако у тебя есть должность и обязанности на борту. — Мне совершенно точно не нравятся женщины в том смысле, о котором ты ведешь речь, — Юсфирь мягко подался бёдрами навстречу. — Было время проверить… Зато мне очень нравится стонать под моим господином… нравится быть наполненным им… и пусть одной из моих обязанностей останется услаждать капитана ночами… я ведь еще даже не начал показывать все, что знаю и умею… Вместо ответа Север развернул искусителя лицом к стене, одной рукой сдернул с него штаны, оголяя задницу, а другой расстегнул свои, выпуская затвердевший член на волю. — Масло, — напомнил Юсфирь, томно потираясь ягодицами о стержень жизни капитана. — Синий флакон… прошу, не томи… В этот раз все было быстро, ярко и невыносимо прекрасно. Зажав ладонью рот наложника, Север трахал юношу стоя, прямо у самой двери, а тот прогибался, насаживался сильнее, вскрикивал и кусался, не имея сил противиться обжигающей страсти. — Дикая кошка, — усмехнулся пират во влажные кудри на затылке Юсфиря, когда тот, излившись на пол, без сил откинулся на широкую грудь любимого мужчины. — Но зато я точно знаю, что ты не играешь удовольствие. — Теперь я свободный человек и могу выражать свои чувства открыто, — прошептал юноша, мечтательно закрывая глаза. — Мне хорошо с тобой, о капитан… мои душа и сердце стремятся к тебе, а тело требует наслаждений… благодарю тебя за этот щедрый дар… я умру за тебя, если попросишь… — Лучше живи для меня. И со мной. Идем, я должен представить тебя команде. *** На палубе собрались все, кто пережил недавний шторм. Судя по мрачным лицам моряков, потери оказались значительные. Сердце Юсфиря дрогнуло, стоило вспомнить Джулла, который так старался сделать жизнь его, Юсфиря, на «Касатке» куда более сносной. — Итак, джентльмены, — зычный голос капитана разносился по всему кораблю. — Представляю вам нового юнгу. Это мистер Юг, он будет выполнять непосредственно мои распоряжения. Теперь о жемчужине гарема: увы, это несчастное создание оказалось смыто за борт волной. Все видели? С этими словами пират шагнул к борту и, вытащив из-за пазухи знакомое всем цветастое покрывало, пустил его по ветру. Шелк взмыл ввысь, неловко взмахнул несуществующими крыльями, а затем мягко опустился на воду и поплыл прочь, послушный воле стихии. — Итак? Не слышу! Жемчужину… — Смыло за борт, — стройным хором откликнулась команда. — Благодарю, джентльмены! По прибытии в порт каждый из вас получит двойную долю. А теперь по местам! Паруса по ветру! В тот же миг все на «Касатке» пришло в движение: каждый знал, что ему делать, и исполнял работу с максимальной отдачей. Север, кивнув Юсфирю, взбежал по ступеням к штурвалу, и юноша понял — его приглашают подняться следом. Впервые. И навсегда. *** — И что, халиф так просто поверил? — недоверчиво склонил голову Серый. Они валялись на диване перед камином, пили вино и ели суши: почему-то после сказок Юга захотелось заказать в доставке именно их. — А куда он денется? — Юрка отложил палочки, заправил за ухо вьющуюся прядь и вытянулся на подушках рядом с Серым. — Евнухам, пришедшим за жемчужиной, рассказали трагическую весть о гибели наложника, вернули деньги, выплаченные за похищение, и сделка оказалась расторгнутой. К тому же в порту все и так знали о том, какой потрепанной вернулась «Касатка», так что причин сомневаться у халифа не было. — И что же было потом? Юсфирь стал юнгой? Ему понравилось море? — Главное, что у них с капитаном осталось много украшений, которые можно продать… И купить где-нибудь небольшое имение, чтобы иногда уединяться… И вот там-то Юсфирь мог отрываться по полной: снова надеть свои прозрачные тряпки, накрасить глаза, танцевать для своего господина и чувствовать себя совершенным оружием соблазнения. — А Север всем говорил, что наконец-то женился, — рассмеялся Серёга, задрав майку Юга, чтобы полюбоваться на свое сокровище. — Сходя на берег Юсфирь носил покров, и поди там разбери, кто под ним, мужчина или женщина. — А это зачем?! — возмутился Юрка. — А чтобы не завидовали, — теперь Серый стянул с парня еще и мягкие домашние штаны. — Иди уже под одеяло, совершенное оружие соблазнения, и расскажи, как там складывалась наша дальнейшая счастливая жизнь. *** Юсфирь сошел на берег первым — так у них с капитаном повелось, и теперь уже стало своего рода игрой, в которую оба играли к общему и взаимному удовольствию. Сбежав по сходням, юнга обернулся, придержал картуз, чтобы тот не свалился с запрокинутой головы и, щурясь на косые солнечные лучи, разглядел-таки оставшегося на «Касатке» Севера. Тот отпускал часть команды в увольнительную, а оставшиеся получали приказы, чем заняться на борту, пока судно будет стоять в доках. Предвкушение скатилось в низ живота горячим комком, защипало в разом отяжелевшем члене. Совсем скоро… совсем-совсем… Маленький портовый городишко нравился Юсфирю размеренным течением жизни, яркостью красок и абсолютным безразличием местных к секретам соседей: тут они с капитаном и купили небольшой дом, который навещали раз в несколько месяцев, когда «Касатку» нужно было загнать в док на чистку от ракушек. Смешавшись с толпой, Юсфирь нырнул в узкий переулок, протиснулся между ящиками и, наконец, вытащил из-за пазухи спрятанное там покрывало. Миг, и не стало улыбчивого зеленоглазого юнги: теперь на его месте стояла краса, узреть которую могли лишь очи господина. И все изменилось в нем самом — пропала легкая небрежность движений, походка вновь стала плавной, скользящей, а стан казался по-девичьи гибким, словно и не было тех двух лет бесшабашной морской свободы: тело помнило все, чему его обучали, и легко откликнулось на смену ролей. Да и сам Юсфирь, признаться, скучал по всему, что составляло большую часть его жизни, и потому он с нетерпением спешил к двухэтажному дому, потонувшему в зелени цветущего кустарника, он ждал мгновения, когда встретит капитана Севера в том обличии, которому славный пират не посмеет противиться. Слуги, обитавшие в доме, бросились навстречу, кланяясь возвратившейся госпоже. О том, что под покрывалом скрывается не женщина, а мужчина, знали лишь две немые служанки, найденные Юсфирем в одном из долгих путешествий, и эти девушки не смогли бы проболтаться никому, даже если бы очень хотели. — Мирьям, Сури, воду для купания! — распорядился Юсфирь, взбегая по лестнице на второй этаж. — На ужин подайте крольчатину с овощами, сыры, холодный окорок, вино, свежий хлеб и фрукты! Ему не нужно было оборачиваться, чтобы увидеть, как кухарка Лира и её помощница устремились в кладовую: требовалось узнать, есть ли в доме все необходимое, ведь, если что-то необходимо купить, то нужно срочно хватать корзину и бежать на торговую площадь, пока лавочки еще не закрыты. Распахнув двери небольшого уютного будуара, недавний юнга, наконец, смог стянуть с головы легкую ткань и взглянуть на себя в зеркало. Остриженные волосы давно отросли и теперь Юг заплетал их в тугую косицу, чтобы не мешались, и лишь несколько непослушных прядей выбивались-таки из прически, свисая вдоль загорелого лица крутыми локонами. Юсфирь, скинув на пол рубашку, дернул ленту, выпуская буйство каштановых кудрей на волю, а затем призывно-сладко улыбнулся своему отражению в зеркале, убеждаясь — не разучился. Мирьям и Сури, отлично знавшие потребности хозяина, подносили ему, лежавшему в медной ванной, то один флакончик, то другой, помогая вернуть прежний лоск жемчужины гарема. — Так гораздо лучше, — улыбаясь, чисто вымытый и растертый ароматным маслом, Юсфирь устроился перед зеркалом, чтобы нанести на веки изумрудно зеленый краситель, переливавшийся до глубокой синевы. — И золотая пудра… Мирьям, вон та баночка, и большая кисть. Да, её. Как же это было волнительно: готовиться для своего господина, наряжаться, примерять украшения и представлять, как Север будет касаться сияющей золотыми искорками кожи, дрожа на острой грани удовольствия и мучения. А уж Юсфирь постарается обеспечить своего капитана и тем, и другим. Сполна… *** — Мой господин, — Юсфирь плавно скользнул в полумрак спальни, звеня браслетами и подвесками, что гроздьями свисали с широкого пёстрого пояса. — Ты звал меня? Низкий поклон со сложенными ладонями не позволил юноше увидеть ответный взгляд Севера, но, судя по ощущениям, тот прожигал насквозь: господин соскучился по своей жемчужине больше, чем мог выразить словами. — Позволишь ли усладить твой взор танцем? — Иди ближе, — велел Север, любуясь на мягкую поступь юноши, на плавное покачивание его бёдер, обрамленное перезвоном бусин. Как же прекрасен его Юг… Капитан любил в нем все: и манеру щуриться на солнце, прикрывая глаза длинными ресницами, и его изящные руки на штурвале «Касатки», когда Север позволял юнге попробовать себя в деле управления кораблем, и как потом, в каюте, Юг награждал любимого мужчину жадным поцелуем, прижимаясь пошло и сладко, и как ночами они, усталые, говорили обо всем на свете и никак не могли наговориться — как равный с равным… А вот сейчас Юг… Юсфирь вновь набросил вуаль искушения, показав порочную сторону своей натуры, и от этого кровь вскипала в жилах — Север едва сдерживался, чтобы не наброситься на него, испортив всю игру… Нет, Юсфирь ему этого не простит — нужно сдержаться… Бедра зазывно качнулись перед самым лицом пирата, сидевшего на краю постели. Север усмехнулся, оценив, как под тонкой тканью у его Юга выразительно стоит… Огладив ладонями золотисто мерцавшую кожу, капитан обхватил жемчужину за талию, притянул ближе, коснулся губами там, где заканчивался пояс и начинался упругий живот. Вкусный… какой же он, Юсфирь, вкусный… — Опустись на колени, наложник… Юг вздрогнул, застонал хрипло, когда пират ощупал его член и слегка стиснул до обжигающего болезненного удовольствия. — Теперь губами, — велел капитан, откинувшись назад и опершись на обе руки, чтобы иметь возможность видеть все, что будет происходить. — Слушаю и повинуюсь, о господин мой… Сбросив на пол подушку, Юсфирь медленно опустился на нее, облизнулся, а затем распахнул полы халата Севера, обнажая давно готовое к любви естество. — Хочешь ли ты дать мне волю в играх, о господин и повелитель? — Юсфирь прошелся языком от основания до головки, чуть отстранился, чтобы одарить Севера обжигающим взглядом. Капитана повело от этого, словно в голову ударило крепкое андирское вино с пряностями, которое полагалось пить подогретым: эти зеленые глаза, сверкавшие золотой пудрой на ресницах, эти влажные мягкие губы, только что касавшиеся его члена, эти волосы, ниспадавшие по обе стороны прекрасного чувственного лица… Хотелось намотать их на кулак, притянуть несносного мальчишку ближе и заставить отсосать… Север прекрасно знал, как Юсфирю нравится держать во рту член господина, нравится раскачиваться, насаживаться, забирать в рот почти до самого основания: и кто бы знал, как это у него получается, но Север срывал голос до хрипа, кончая во влажно сжимавшееся горло, настолько это было хорошо. — Забирай, — капитан шире развел колени, внутренне сгорая от нетерпения. — Сегодня ты решаешь, как, сколько и когда… — Смотри, не забудь, о господин, — промурлыкал наложник, начав ласкать себя рукой. — Не забудь, что отдал мне право… Север вздохнул сквозь стиснутые зубы, когда Юсфирь вновь взялся за дело: член обволокло теплом его рта, а золотая горошинка в языке мягко прошлась по самому чувствительному месту, вызывая сладкие сокращения в яйцах — Юсфирь прекрасно знал, как доставить своему возлюбленному капитану больше всего наслаждения. Перед глазами все плыло, но Север не спешил отдаваться страсти целиком — он смотрел на прекрасного коленопреклоненного юношу, выглядевшего так пошло и прекрасно с членом во рту… Юсфирь, не прекращая отсасывать, потянул к себе шкатулку, в которой что-то негромко звякнуло. — Нет, Юг, — пират чуть дернулся, но мягко сжавшиеся губы наложника не дали ему прервать ласку. — Нет, убери эти свои… — Орудия наслаждений, — наконец, оторвавшись от члена, с придыханием молвил Юсфирь. — Ты обещал, о капитан… сегодня ты мой… Север прекрасно знал, что это за штуки, однажды Юсфирь уговорил его попробовать «изысканное удовольствие для ценителей любовного искусства», и капитан проклял всех морских чертей, когда согласился на это. — Разве может напугать грозу семи морей какая-то маленькая вещица? — В члене, — напомнил Север сквозь стиснутые зубы, когда наглое создание вновь насадилось губами, смачивая головку и ствол. — Юсфирь… Юг… — Будем сладко страдать вместе, о господин мой и повелитель… Взгляни… Юноша поднялся на ноги и, окунув в какой-то флакончик полую серебряную трубочку с кольцом на одном конце, мягко толкнул ее внутрь себя, закусил губу, страдальчески изогнул брови, принимая игрушку в узкий канальчик. Взгляд капитана словно остекленел: это было так прекрасно, так возбуждающе, когда член Юсфиря оказался наполнен и теперь слегка краснел от непривычного чувства растянутости. — Твоя очередь, господин, — шепнул искуситель, окуная вторую полую трубочку во флакон. — Я буду нежен… Север изо всех сил пытался не издать ни звука, пока, направляемая опытными пальцами Юсфиря трубочка, наполняла его член, опускаясь вниз до самого основания. Было больно и одновременно невыносимо приятно, извращённо-приятно, когда толком не можешь понять — хочешь ли все это прекратить или мечтаешь покориться нежным, но настойчивым рукам. — А вот теперь нам обоим будет сладко, о мой капитан… Миг, и Юсфирь оседлал бёдра пирата, вытащил шелковый пояс халата и, подавшись вперед, обвил в несколько мотков оба их члена плотно прижав их друг к другу, а затем мягко толкнулся навстречу, потираясь членом о член. Север застонал сквозь зубы от запредельных ощущений: Юсфирь нависал сверху, обдавал ароматом похоти и сандала, их тела влажно скользили друг по другу, внутри все дрожало от возбуждения, от желания кончить, смешать их семя в тесных объятиях шелка, но проклятая трубочка, хоть и была полой, мешала саднящей болью, останавливая за миг до. — Юг… Юг… Юсфирь… невыносимый… — Не противься мне, господин… почувствуй… меня… и себя… Юноша говорил с придыханием и бедра его двигались легкими волнами, подталкивая пленённого Севера к вожделенному освобождению. Их оба члена, прижатые друг к дружке, сладостно ныли, горели от мук и невозможности кончить, избавиться от обжигающей тяжести, скрутившей нутро спазмами. Капитан потерял счет сладостно-болезненным мгновениям, балансируя на грани удовольствия и мучения, и потому, стоило Юсфирю одним ловким движением выдернуть обе трубочки, пират с рычанием обхватил льнувшего к нему возлюбленного, кончая с ним вместе, все еще спелёнатый прохладным шелком. Дыхание любовников перемешалось в сытом, удовлетворенном поцелуе, а затем Юсфирь опустил голову на плечо господина, томно и счастливо улыбаясь. — Было ли тебе сладко, о повелитель мой? — Твоим наставникам должно быть стыдно: учить такому красивых юношей, чтобы потом они творили вот это вот всё… — Значит, было, — тихо рассмеялся Юг. — Я счастлив, о мой капитан… *** — Юг, ты такой хорни, господи ты боже мой, — Серый не ожидал, что его бросит в такую краску стыда от откровенных рассказов Юрки. — Даже не думай предлагать такое! — Никогда не говори «никогда», о капитан, — тихо рассмеялся тот, забираясь ладонями под футболку Серёги. — А хочешь в следующей истории настоящим хорни будешь ты? А я буду сама невинность? — Вот не поверишь, очень любопытно послушать, — фыркнул Север, почувствовав, как Юрка, огладив ладонями Серёгин торс, скользнул пальцами под резинку мягких домашних штанов. — Не представляю, как ты можешь падать в обморок от слова «член», но с удовольствием хочу узнать и эту историю. — Тогда завтра, — пообещал Юрка, нырнув с головой под одеяло. — А пока я хочу тебе отсосать…