Кекс и секс

      — Не вопрос, — легко соглашается Раз-Два и кладет трубку. — Бобби, к Мямле ещё заверни, надо его кошака покормить.       Кореш кивает, сворачивает на нужную улицу и только потом приподнимает брови, не отрывая взгляда от дороги:       — У Мямли кот появился?       — Ага, — подтверждает Раз-Два. — Говорит, пару дней назад подобрал на улице, «потому что не смог пройти мимо такого пусечки».       Боб задирает брови выше, очевидно, тоже был не в курсе слабости их кореша к меховым мяукающим дуралеям. Раз-Два коротко улыбается и внимательно следит за выражением его лица, потому что тот точно забавно округлит рот, и добивает контрольным:       — Он его Кексиком назвал.       Раз-Два почти уверен, что «пусечка» окажется маленьким глазастым комочком, неловко переставляющим короткие лапки с пугливо подрагивающим хвостиком-морковкой, поэтому удивлённо тормозит на входе, разглядывая матёрого чёрно-белого кошака с длинной ухоженной шерстью и презрительно прищуренными зеленющими глазами, и резюмирует:       — По-моему, это не кексик, а вполне себе торт трехъярусный.        Бобски восхищенно рассматривает пушистого засранца и безапелляционно заявляет:       — Красивущий.       Комплимент не подкупает мохнатого мудака, он провожает их на кухню подозрительным взглядом и, услышав мелкий стук корма по дну миски, не подлетает к ней, вопреки ожиданиям, а подходит нехотя и садится рядом, не спуская с них пристального взгляда и старательно изображая глубочайшее пренебрежение.       — Этот ушлёпок смотрит на нас как на говно, — делится Раз-Два с Бобом, сидящим на корточках у мисок и пытающимся подманить Кексика.       На лице кореша при этом явно читается осторожная надежда погладить, а то и потискать самодовольную блохосборку.       Они насыпали перекус, поменяли воду на свежую, так что могут уже валить, но наглая морда и презрительный прищур слишком умиляют одного и уже ощутимо подбешивают второго. Раз-Два отчётливо понимает, что последнее слово должен оставить за собой, и улыбается Кексу:       — Иди уже ешь, балбес.       Подкрепляя приглашение ласковым пинком, Раз-Два рассчитывает напоследок немного сбить спесь с мохнатого мудака, но тот, вместо того чтобы неловко плюхнуться вперёд, с шипением взлетает вверх, впиваясь в ногу когтями и зубами. Пытаясь продрать его штанину задними лапами, он намертво фиксируется на икре когтями передних и зубастой пастью, и заходится в утробном демоническом вое, а Раз-Два после секундной задержки чувствует, что его ногу прокусывают через ткань и рвут, и пытается скинуть с ноги агрессора. Кот дерёт ногу с возрастающим энтузиазмом, а Раз-Два вопит благим матом, пытаясь отодрать от себя орущего дурниной хвостатого психопата. Злобный ублюдок изворачивается и успевает вскользь поцарапать руку, когда его с горем пополам оттаскивает Боб. Удержать в руках зубастую как крокодил и верткую как уж мохнатую машину для убийства у кореша не выходит, Кекс вырывается, разодрав ему руку и, едва коснувшись пола, снова кидается в атаку. Пока он с замогильным мявом грызёт и раздирает ступню Бобса, тот выставляет исцарапанную ладонь, удерживая на расстоянии Раз-Два, который уже замахивается ногой, чтобы ввалить пушистому пидарасу без шуток, и шипит скороговоркой сквозь зубы:       — Нет! Не бей, он испугался просто, может, ща успокоится, погоди.       Мохнатая демонюга испуганной ни хрена не выглядит, прихрюкивает в окровавленный носок, надувает носом красные пузыри и, кажется, только во вкус входит. Раз-Два кидается в ванную, хватает полотенце, накрывает пыхтящего от усердия усатого садиста и пытается отодрать мудака от кореша. Первая попытка выходит неудачной, Кекс выворачивается, полоснув Раз-Два по локтю, и переключается на другую ступню кореша. С матом он вновь накидывает полотенце, кое-как они отцепляют вопящего ублюдка и пеленают в четыре руки, зажимая между собой беснующийся свёрток. Во время короткой передышки Раз-Два успевает заметить, что у Боба разодрана губа, а у него самого трясутся руки и поджилки, и, не успев облегчённо выдохнуть, чувствует, что любимец Мямли снова вывернулся и шипящей молнией отлетел в глубину коридора.       Кекс перекрывает выход, выгибает спину, пушит хвост и снова совсем не по-кошачьи утробно завывает, приоткрыв пасть, из которой на пол капает кровища, и подбирается к ним с обманчивой неторопливостью опытного охотника. Боб шумно сглатывает, пихая Раз-Два за свою спину, и тот отходит, сжимая на плече кореша толстовку, и резко тащит их в ванную. Кекс, понимая, что они пытаются смыться, кидается вперед и гулко стукается лбом в закрытую перед его носом дверь. Та сотрясается от удара, Раз-Два подпирает её спиной и съезжает задницей на пол. Раздаётся разъярённый вой, Раз-Два чувствует, как когти обжигают низ спины, и, зашипев, отодвигается дальше от щели под дверью, но новый увесистый удар толкает его вперед.       — Замок есть, — бормочет Боб сверху, поворачивая хлипкую на вид задвижку.       Они отползают назад, не отрывая глаз от двери. Та подрагивает, но стоически выдерживает ещё три удара, в промежутках между которым под ней шарит в поисках добычи растопыренная когтистая лапа и пытается пролезть окровавленная шипящая морда. Полный досады утробный вой сменяется тихим и зловещим бурчанием.       — Охуеть, — рвано выдыхает Раз-Два, наконец удостоверившись, что замок выдержит, и поворачивается к корешу.       Красавчик Боб выглядит так, как будто только что чудом вынырнул из аквариума с пираньями — разодранные кисти сочатся кровью, яркая дорожка ползет с нижней губы на подбородок и пачкает каплями толстовку, светлые носки пропитались красным. Бобски криво усмехается, а Раз-Два накрывает бешенство из-за того, что орущий за дверью мохнатый пидарас совсем не в его весовой категории, и никак не получится нормально с ним рассчитаться.       — Жить буду, — почувствовав, как он напрягся, хмыкает кореш, поворачивается к ванной, открывает кран и подставляет изодранные руки под холодную воду.       Пара царапин, которыми умудрился отделаться Раз-Два, зудят мелкой и бесячьей ноющей болью и, вроде бы, не требуют особого внимания, а вот Бобски как бы не пришлось накладывать швы. Тихо обматерив всё ещё бурчащий в коридоре мохнатый шрёдер, он поднимается, чтобы пошарить в ящике над раковиной, и набирает последний номер на телефоне. Перекись находится раньше, чем отвечает Мямля, Раз-Два успевает восстановить дыхание, зацепить короткие ножницы и пару чистых полотенец и возвращается на пол. Прижимая плечом трубку, он надрезает край и рвёт первое мягкое полотенце, игнорируя протесты мотающего головой Боба.       — Что?       — На нас напала твоя россомаха, мы заперлись в ванной.       — Кексик? — после паузы недоверчиво уточняет Мямля.       — Кексик, — стиснув зубы, выплёвывает Раз-Два. — Живо закругляйся и дуй домой с бинтами, тут Бобс скоро от кровопотери отъедет.       — Он преувеличивает! — выкрикивает кореш, продолжая полоскать изодранные руки в быстро розовеющей воде.       — Постараюсь скорее, — соглашается Мямля и кладет трубку.       Судя по недовольному тону, они ему какие-то планы обломали, но это его проблемы, все бы нормально было, если бы он россомах с котами не путал.       Раз-Два убирает телефон и рвёт второе полотенце, пока Боб осуждающе куксится:       — Жалко же.       — Переживёт, — рявкает Раз-Два, аккуратно приподнимает его ногу, удерживая за не пострадавшую на вид щиколотку, и аккуратно стаскивает первый носок.       Кореш тихо шипит и болезненно поджимает пальцы на ноге, окровавленная тряпка отправляется в уже измазанную ванну и мокро шлёпает по дну. Устроив ступню на полотенце, Раз-Два щедро поливает её перекисью, смывая кровь с глубоких темнеющих борозд.       — Забей, нормально всё, — под руку бурчит Бобски, и приходится на него шикнуть, чтобы не мешал.       — Давай, я сам, — упорствует тот, но Раз-Два осекает его недовольным взглядом, заворачивая обработанную ступню в обрывок полотенца.       Кореш поджимает пухлые губы и больше не сопротивляется. Позволяет заняться второй ногой, а после — исцарапанной в мясо рукой и заливать её перекисью над ванной. Кисть приходится переворачивать, потому что следы когтей на ней и с внутренней, и с внешней стороны. У основания большого пальца дырки, оставленные глубоко вошедшими зубами. Раз-Два бросает на Боба короткий виноватый взгляд, выпуская замотанную руку, и тянется за второй.       Кореш разворачивается и выпрямляет спину, старательно удерживая над ванной последнюю необработанную конечность, как будто они ещё не весь пол кровищей перемазали. Раз-Два стоит на коленях на мокром и жёстком кафеле, промокает его разодранную губу, осторожно вертит послушную кисть, льёт на неё остатки перекиси, оборачивает мягкой тканью и выпускает, хмурясь на красно-розовые разводы, сползающие к сливу со стен ванной, и на бесформенные темные комки, когда-то бывшие носками. Вроде бы, всё и правда лучше, чем показалось на первый взгляд, но всё это ему страшно не нравится.       Раз-Два снова устраивается на заднице, не заботясь о серых брюках, которым, похоже, настал абзац, облокачивается на бортик и поднимает на кореша виноватый взгляд:       — Не стоило мне пинать этого ушлёпка.       Боб удивлённо кривит брови и усмехается, растягивая подсохшую губу, и на ранке собирается новая темная капля.       — Как будто меня коты раньше не царапали. Я вроде не бандитскую пулю словил, быстро пройдет, так что не грузись. Сам как?       Сам Раз-Два на фоне кореша отвратительно неизодранный, огорчённый как обиженная младшеклассница тем, что Бобски пришлось за его косяк отдуваться, и до зубовного скрежета недовольный, что тот и не против, и о нём, дебил, ещё беспокоится.       — Цел, — бурчит он и хмурится в ответ на довольную, искреннюю улыбку.       Видал он кореша и в куда более плачевном состоянии, но это каждый раз бесит, вызывает досаду и желание как-то всё исправить. Нормально так реагировать, тем более с Бобом, потому что тот, как и сейчас, хрен покажет, насколько ему паршиво. Его только однажды прорвало, накануне суда, и Раз-Два тогда сам на танец в толпе гомосеков напросился из-за этого ебучего желания помочь, острого и переходящего в необходимость. Как и тогда порыв оказывается внезапным как неожиданная кексикова припизднутость. Кореш даже не морщится уже, а Раз-Два все равно прекрасно понимает, что укусы и царапины сейчас зудят жгущей, ноющей и непрекращающейся мелкой болью, почти чувствует её сам и готов вычудить что-то странное, чтобы отвлечь от неё обоих. Ему буквально нужно сделать Бобски лучше, и, как назло, легко представить, как это провернуть и даже с собой сторговаться. В конце концов, трепаться кореш не будет, а у него самого не отвалится.       Раз-Два вдыхает запах крови и перекиси, оценивающе смотрит на озадаченного его сосредоточенностью Красавчика Боба, опирается ладонью на мокрый кафель и наклоняется вперед. Осторожно прижимается к пухлым губам своими на пару секунд, достаточных, чтобы затаивший дыхание Бобски осознал, что это не какая-то его гейская галлюцинация, и отодвигается, рассматривая растерянное лицо.       Тот наконец вдыхает, шарит по нему в поисках какого-то объяснения непонимающим и обалдевшим взглядом, приоткрывает рот, но ничего не спрашивает. Раз-Два позволяет себе короткую кривоватую улыбку, потому что, и правда, ничего, вроде бы, не отвалилось, кореш про царапины точно на какое-то время забыл, и сам, похоже, допрёт, а значит, и объяснять ничего не нужно.       Бобски фыркает, прячет лукавую усмешку и щурит веселящиеся хитрые глаза:       — Это ты меня так утешить после полученных ранений решил?       Раз-Два выгибает бровь и самодовольно ухмыляется:       — А разве не получилось?       Боб неверяще мотает головой и тихо посмеивается, а после косится и предельно серьезно уточняет:       — Если я к нашему общему знакомому ненадолго за дверь отскочу — повторишь?       Раз-Два надо просто хмыкнуть и ответить, что обойдется, но вместо этого он за каким-то чёртом ведётся на этот детский развод, вспоминает кольнувшую щетину, неожиданно мягкие губищи, мажет по ним вороватым взглядом. Кореш этот взгляд, как назло, палит, взволнованно выдыхает, и что-то капитально идёт не так, потому что Раз-Два бездумно облизывает губы и снова тянется к нему.       Боб отвечает на осторожный поцелуй мягко и дразняще неторопливо, обжигает горячим дыханием и очевидной заинтересованностью. Раз-Два прикрывает глаза, думает только о том, что сейчас задохнется и надо успеть попробовать больше, пока он ещё может, а ему позволяют. Радостная паника из-за смутного предвкушения какого-то глобального пиздеца взбудораженно колотится под ребрами и в коленках, подгоняет к неизбежной катастрофе, а он, ей назло, мнёт полные подрагивающие губы своими вдумчиво и неторопливо, запоминая, испытывая, пробуя. Кто-то тихо и коротко стонет, когда он проводит по ним кончиком языка, а через секунду до Раз-Два резко доходит, кто именно. Чертов Бобски, его лучший кореш и влюблённый в него гомосек, которого он сам уже к бортику ванной прижал, который удерживает самодельные бинты с проступающими красными пятнами, сжимая их пальцами, чтобы его недоперевязка не была напрасной, а сами руки на полу, чтобы сдержаться и не ухватится за устроившего, непонятно когда, на его шее граблю Раз-Два, в ответ, и, блядь, не перепачкать его ещё больше, как будто это сейчас имеет какое-то значение. Самое поганое, что это понимание совсем не отрезвляет, а только будит непонятную жадность, потому что такой херни никогда не должно было быть, точно не произойдет и потом, но сейчас до голодной трясучки недостаточно.       Вместо того чтобы пулей вылететь за дверь, наконец полновесным пинком отправить в полёт бешеную жопу, которую Мямля по ошибке принял за кота, и съебаться хотя бы в Мексику и хотя бы на месяц, пока в голове не уляжется тот факт, что он сам, хер знает зачем, полез к корешу сосаться, Раз-Два прикусывает его поцарапаную губу, слизывает новую каплю с ранки и нетерпеливо лезет языком в мокрый послушный рот. Блядский Боб сразу подстраивается, отвечает, не напирая, но глубоко и смачно, гнётся ближе, возбужденно дыша, все так же удерживая отведенные в сторону руки, разводит колени, с готовностью подпуская, когда Раз-Два наваливается на него и шарит жадными лапами под его толстовкой по гибкой спине, напряжённому животу, подрагивающей рваными вдохами груди. Подло коротят мысли и чувства — от полного контроля и вседозволенности, неожиданного кайфа от пьянящей готовности отзываться горячим ртом и беспокойным умелым языком на его собственный голод, обжигающего пах понимания, что его заводит даже покалывающая и легко царапающая щетина и бесят злоебучие укусы, царапины и самодельные бинты, из-за которых не получится почувствовать на себе горячие наглые ладони.       Осознание очередного ограничения вызывает новую волну протеста и жадности, откровенная покорность заводит и развязывает руки, Раз-Два хочет компенсировать свой охуенный проёб максимумом ощущений, задирает толстовку на груди кореша, стягивает с головы и назад, фиксируя плечи, кусает и лижет открытую шею, не заботясь о том, оставит ли на ней следы, лезет сзади ладонью в низко сидящие джинсы, проскальзывает под резинку трусов и сжимает крепкую ягодицу, а второй рукой нетерпеливо дёргает пряжку ремня. Боб выгибается, опираясь о ванну лопатками, приподнимается, помогая стаскивать с бёдер одежду, опускается голой задницей на кафель, подставляя под сумбурные грубые поцелуи грудь, снова гнётся, стреноженный и разгоряченный, выпрашивая руку на стояк. Болезненная теснота в собственных штанах отходит на второй план, фонит тягучим и сладким предвкушением, горячий крепкий хер подрагивает и пачкает смазкой сжатый кулак. Красавчик Боб стонет так громко и порнушно, что за дверью наконец затыкается ебучий кот, а у Раз-Два сводит яйца и окончательно отключаются мозги. Он дрочит корешу и добирается поцелуями до плоского живота, съезжает ниже, сжимает головку губами, вылизывает и сосёт нежную кожу, продолжая резко работать рукой, мнёт второй напряжённое бедро, а Бобски скулит и задыхается где-то сверху, толкается к нему, насколько позволяют шмотки, сползает ниже, разводит ноги, с которых Раз-Два стаскивает свободной рукой чёртовы джинсы, не выпуская его болт изо рта, всхлипывает, выгибается и крупно дрожит под ним, спускает с долгим стоном, не успев предупредить. Острая животная досада мелькает короткой вспышкой, липкая конча немного горчит на языке, в замке проворачивается ключ, Мямля с порога ласково подзывает своего психа, тот радостно копытит навстречу, торопливо и мелко топая по коридору, а Раз-Два от неожиданности глотает и обменивается полными паники взглядами с раскрасневшимся и тяжело дышащим Бобсом, пока они кое-как натягивают на него штаны.