Отметки на её теле

      «Брайан, меня позвали на вечеринку в честь празднования дня рождения хозяйки агентства, пойдёшь со мной?» — неуверенно спрашивает Кэтрин, а я лишь глаза закатываю и отмахиваюсь от предложения, ссылаясь на то, что не заинтересован в подобном времяпровождении.       «Брайан, слышала, у тебя выставка завтра, а я почему-то приглашение не получила», — говорит Кэт, после чего я затыкаю ей рот поцелуем, повалив на кровать. Разговор так и не произошёл, после секса она пытается вновь завести тему, но я ухожу в душ, а когда выхожу, то напоминанием о её присутствии в квартире является лишь лёгкий шлейф дорогого парфюма.       «Брайан, я не прошла отборные, не справляюсь с фигурным катанием и подиумом одновременно, устала. Может, махнём на отдых? Только ты и я, родной, как на это смотришь?» — Кэтрин задаёт вопрос, когда я мою руки от краски. Вместо ответа лишь подкуриваю и как всегда отрицательно качаю головой.       «Брайан, я сегодня в клуб с Наоми, с нами пойдёшь?» — молчу и думаю, что пойду. Но не с ними.       «Мы столько лет вместе, но по раздельности», — она пожимает плечами и берёт сумочку с кресла. — «Я устала играть в прятки от общественности. Устала строить из себя неприступную скалу на совместных мероприятиях, глядя на то, как вокруг тебя вьются наглые девицы. Я хочу быть той одной единственной девицей, которая будет иметь право к тебе прикасаться…»       Вспоминаю и смотрю на неё: такую красивую, такую родную, далёкую и не мою. Она никогда не была моей, и как жаль, что я начал это понимать только сейчас. Кэтрин сделала много шагов навстречу, чтобы наши отношения действительно можно было такими назвать. Я же все годы по сути ей пользовался, хоть так никогда и не считал. Теперь я понимаю её реакцию на моё присутствие, понимаю истерику и поведение, а также беготню от меня. Но всё же не могу понять: что между ней и блондинистым гадёнышем?       Делаю шаг навстречу к ней и останавливаюсь, отчего-то страшно, что сейчас оттолкнёт, и я потеряю её навсегда, так и не успев сказать важные слова. Хочется кричать, хочется упасть на колени, лишь бы доказать, что я всё осознал, что хочу быть с ней, но вместо всего этого я спокойно спрашиваю:       — Я тебе нужен?       Смотрю на неё в ожидании ответа и сжимаюсь, ещё никогда в жизни я не чувствовал себя таким уязвимым, да ещё и перед кем. Уязвимость перед девушкой, которую строил словно маленькую девочку, которую пальцем к себе манил, а после закрывал двери перед носом, как будто она ничего для меня не значит. Вопрос застывает в пространстве, Кэт молчит, а я ещё больше напрягаюсь. Хочу услышать уже хоть что-то, но она упрямо игнорирует, глядя куда угодно, но не на меня.       Подхожу ещё ближе и опускаюсь перед ней на колени, аккуратно положив ладони на стройные ноги. Смотрю ей в лицо, пытаюсь поймать взгляд любимых глаз, где уже вижу в уголках слёзы. Поджимаю губы от ужасающего стыда и склоняю перед ней голову. Готов просить прощения, умолять за своё поведение, за её потраченные годы зря на такого человека, как я, но слова комом стоят в горле, будто сжимая, сдавливая без возможности вырваться наружу. И всё-таки я пересиливаю себя, когда слышу тихий всхлип, за которым следует уверенное:       — Нет.       Одно слово, три грёбаные буквы, и мой мир рушится. Я так долго хотел быть независимым, столько времени погряз в себе, думая, что наши «отношения» протекают в порядке, как само собой разумеющееся, что даже подумать никогда не мог, что со мной произойдёт в случае, если она от меня отвернётся.              — Кэтрин, — шепчу, в надежде достучаться, — прошу, дай мне возможность показать, что всё может быть по-другому.       Она отрицательно качает головой, плачет уже навзрыд, едва удерживая трясущимися руками бокал вина, когда я, кажется, внутри медленно умираю. Умираю, чёрт возьми, понимая, что жизнь без неё будет не та, к которой я хотел бы стремиться.       — Неужели наконец-то дошло? — её вопрос наполнен горечью, разочарованием, но в голосе я слышу толики нежности, которые придают мне уверенность, что ещё не всё потеряно, что мы можем восстановить всё из пепла, начать сначала и быть счастливыми.       — Прости меня, — говорю ей в колени, когда чувствую, как она рукой гладит мои волосы, — прости кретина, что всё портил. Я люб… — но договорить возможности у меня нет и, наверное, уже не будет никогда.       Она закрывает мне рот ладонью, истерически смеясь. Не отрывая её руки, поднимаю голову, с ужасом наблюдая за нездоровым блеском в искрящихся от слёз глазах, и сглатываю. Ещё никогда мне не доводилось видеть её такой отчаянной, разбитой, сломленной. Хочу утешить, дать множество обещаний и клятв, что исправлюсь, что хочу быть только с ней. Тянусь руками к заплаканному лицу, с желанием стереть влагу, которую не хотел бы видеть никогда в жизни, но она отклоняется, сказав тихое, но твёрдое:       — Я столько лет ждала твоего признания, что попросту задолбалась. Уходи, Бейкер, не хочу больше тебя видеть. Никогда.       Отшатываюсь от неё, словно от прокажённой. Сейчас мне кажется, что я никогда не знал эту женщину, что не с ней делил постель и пускай часть, но своей жизни, что не она шептала на ухо ласковые слова, раз может вот так разорвать, даже не выслушав. Хоть головой и понимаю, что во всём виноват сам. Только я один косячил на протяжении стольких лет, когда она хотела просто быть рядом.       Встаю на ноги и отхожу от неё на пару шагов. Даю Кэтрин то, что желает, прекрасно осознавая, что она заслуживает счастья, пусть и не со мной. Развернувшись к ней спиной, едва сдерживаю себя от унижения сидеть у неё в ногах и умолять.       «Прямо по-мужски», — в голове проносится мысль, а в горле ком сожаления, отчего издаю нервный смешок.       Делаю ещё несколько шагов и останавливаюсь, до последнего надеюсь, что остановит, но чуда не происходит. Сейчас в душу вернулось то, что я едва смог недавно сдержать — гнев.       Гнев на себя, что был мудаком и слушал её, но никогда не слышал; на неё, за то что играла со мной последние дни, издевалась, а теперь словно старого пса за дверь выгоняет; на её белобрысого гадёныша, который за эти дни был к ней ближе, чем я. И на фоне всего произошедшего я понимаю, что терять мне больше нечего, а точнее некого, оттого сильнее сжимаю кулаки и бросаю на эмоциях, напоследок, дабы точка была за мной:       — Не удивительно, что меня прогоняешь, нашла ведь интереснее кое-кого.       Звон битого стекла заставляет повернуться. Картина за спиной не пугает, а откровенно говоря уже смешит. Кэтрин никогда не была истеричкой, сколько я её помню, но довольно эмоциональной личностью уж точно. Заплаканная, с потекшей тушью и взъерошенными волосами, она смотрит на меня и, если бы взглядом можно было убить, то я давно бы замертво упал. Журнальный столик, который стоял рядом с диваном, весь в вине, а изящная стеклянная ножка аккуратно покоится на поверхности, в то время как верх бокала беспорядочно валяется по некогда белому ковру.       — Немного мимо, — нервно пожав плечами, Кэтрин встаёт и шагает ко мне, гордо выпрямив спину.       Сказанные на эмоциях слова только сейчас доходят до мозга. Ляпнул и нифига не подумал, отчего теперь тошно от самого себя. Оскорблять я её точно не хотел, но задетое самолюбие требует обратного.       «Чёрт возьми, как женщина в период пмс», — идиотская мысль всплывает на подкорках, отчего я начинаю смеяться, а Кэт моментально останавливается, сменив гнев на недоумение.       — Бейкер, ты с ума сошёл? — спрашивает, скрестив руки на груди. — Или белены объелся перед рейсом?       Наверное, моя крыша окончательно решила покинуть хозяина, раз я продолжаю смеяться ей в лицо. Глаза уже на мокром месте от неконтролируемого хохота, а Кэтрин всё так же прожигает меня взглядом, но уже нагло ухмыляясь.       — Я смотрю, тебе весело? — сделав шаг в сторону мини бара, Кэт достаёт новый бокал и початую бутылку вина.       Я всё так же смеюсь, но трясу головой, отрицая её слова. Чувствую себя сумасшедшим, которому явно нужны госпитализация и смирительная рубашка, ведь если её сейчас на меня не наденут, то в таком состоянии точно сделаю или скажу что-то непредсказуемое, плохое, то, о чём точно пожалею, когда здравый рассудок вернётся на своё законное место.       Кэтрин продолжает что-то говорить, а у меня в ушах шум, который, как бы я не стараюсь игнорировать, а он, словно назойливая муха, продолжает отбивать свой ритм. Зажмуриваю глаза и запрокидываю голову, делая глубокий вдох, в надежде успокоиться.       «Один», — мысленно начинаю счёт, стараясь представить тихую водную гладь, где я нежусь в тепле.       «Два», — продолжаю и вспоминаю, что именно столько лет мы «вместе», когда в голове появляется картинка шезлонга и Кэтрин на нём.       «Три», — её любимое число, но сейчас оно пугает третьим лишним, а я медленно выхожу из воды и следую к ней.       «Четыре», — как две пары, которые сейчас дополняет Кэт со мной и блондином. Кулаки сами по себе сжимаются не только в фантазии, но и в реальности, когда больное воображение показывает, что её взгляд направлен не на меня.       «Пять», — любимое число, что сейчас ненавижу, ведь ищу глазами, куда она смотрит, и неподалёку замечаю блондинистую макушку.       «Шесть», — не хватает ещё двух, для дьявольски полной картины, когда гадёныш машет ей рукой и, приподняв солнцезащитные очки, подмигивает, кивая головой в приглашении подойти.       «Семь», — как чудес света, но сейчас я вижу не их, а стою и наблюдаю, как она ему улыбается и, встав со своего места, грациозно идёт не в мою сторону.       «Восемь», — вот это она — восьмое чудо света, которое я боюсь потерять и хочу окликнуть, но голос охрип и звучит так жалостно, что самому от себя мерзко.       «Девять», — практически конец моего счёта, я пытаюсь сделать шаг вперёд, но ноги будто свинцом налитые и не хотят слушаться.       «Десять», — открыл глаза и кажется понял, что я окончательно сошёл с ума.       Встречаюсь взглядом с её и понимаю, что пропал безвозвратно. Чувство собственности, высокомерное эго кричит в закромах души наплевать на её счастье и, как минимум, набить лицо белобрысому ублюдку. К её сожалению, но моей радости эгоизм побеждает, и я, не сказав ни слова, решительно разворачиваюсь и иду на выход из номера.       — Брайан, мне не нравится твой настрой! — Кэтрин кричит мне в спину, но гнев в душе не хочет отступать, он уверенно ведёт меня к нарушению закона в виде нанесений увечий особо тяжких.       Подхожу к двери и ногой отбрасываю стоящую сумку в угол. Мне просто необходимо выпустить пар, хоть здравый смысл где-то и пытается до меня достучаться, объяснить, что я неправильно поступаю. Как жаль, что мне плевать на остатки разума.       «Не мне — значит никому», — только и думаю, когда хватаюсь за дверную ручку.       Один рывок, и я практически в коридоре, когда чувствую её ладони на своём локте. Кэтрин буквально повисла на мне, не давая возможности сдвинуться с места. Желание сбросить руки и продолжить свой путь в поисках гадёныша так тяжело борется с сердцем, которое кричит остановиться.       — Куда ты собрался? — спрашивает Кэт, на что я горько хмыкаю, ощущая ком предательства в горле.       — Домой, — спокойно отвечаю, несмотря на бушующий ураган в голове, душе и сердце.       — Лжёшь, — не спрашивает, констатирует факт, с чем я неоспоримо соглашаюсь.       — Лгу, — слова слетают сами собой, когда я слышу тихий всхлип за спиной.       Снова плачет, и снова из-за меня. Впервые в жизни самому волком выть охота от того, до какого состояния её довёл. Не поворачиваюсь к ней, но слышу, что что-то шепчет. Не могу разобрать всех слов, но отчётливо слышу:       «Не изменяла», — звучит как облегчение.       «Он друг», — уже как плевок. Слишком много друг себе позволяет.       «Я хочу», — не слышу чего, но что-то мне подсказывает, что продолжение мне не понравится.       «Не могу», — что и требуется доказать.       «Любила», — в прошедшем времени слышать страшно.       Поток нескончаемых слов как резко начался, так и завершился. До слуха уже доносится лишь невнятное бормотание, а тактильные чувства обострились, кажется, в стократ, когда она нежно поглаживает моё предплечье. Но в этот раз её ласка не приносит удовольствие, лишь ни с чем несравнимую боль, которая коверкает душу, выворачивает все недовольства наизнанку, заставляет глаза щипать от подступающей предательской влаги. В жизни не мог никогда подумать, что захочется плакать. Но сейчас реально хочу и, как ни странно, но мне за это не стыдно.       Ошибки прошлого, словно материальные наполняют меня как пустой сосуд, снова напоминая о сумасшествии, которое настигло в недавний час. Вновь стою и разрываюсь от боли, желания мести и благородного «уйти», даже не вспоминая о гордости, которая твердит задрать выше нос и свалить нахрен из её жизни, мира, окружения. Забыть, растереть и плюнуть, как я это делал со всеми предыдущими. Но я не могу. Не могу, блять, вот так просто всё оставить, что дорого и душе, и сердцу, и телу. Всё нутро буквально орёт, что я без неё ничто. Или это вновь разыгралось больное воображение.       — Брайан, — её шёпот отвлекает от гнетущих мыслей, а руки, что сейчас переместились на талию, крепко обнимая со спины, возвращают в грёбаную реальность, — умоляю, не делай глупостей. Я всё тебе расскажу, только не делай глупостей.       Удивительно, насколько она смогла меня изучить за два коротких года. Я ни слова не сказал о своих намерениях, кроме одного «лгу», как она меня ракусила.       Кэтрин всегда знает… нет, она чувствует меня и, как бы фантастически и удивительно это не звучало, но даже на расстоянии.       Хочу услышать те самые «объяснения», но не уверен, что готов к ним. Не уверен, что хочу знать больше, чем видели мои глаза, они-то не лгут, в отличии от рта. Но в то же время задаюсь вопросом: «А что я видел?».       В голове мелькает мысль, что мы оба идиоты, придурки, как мистер и миссис Смит, которые не могут решить проблему мирным путём, но на периферии сознания я понимаю, что иначе никак. Я бы никогда не подпустил к себе так близко личность, которая будет слабой, глупой, не такой, как я. Оттого в голове снова всплывает «люблю», но в этот раз добавляется: «больше всего».       Убираю свой гнев, собираю гордость по крупицам и откладываю в длинный ящик в голове, душе и мыслях, дабы закрыть это недоразумение сейчас подальше от нас. Медленно разжимаю кулаки, выдыхаю и расцепляю её руки на животе, повернувшись к ней лицом. Смотрю в любимые глаза и вижу влагу, что за сегодняшний день не успевает у неё высыхать. Вытираю и шепчу:       — Люблю…       И за одно короткое слово, за пять долбанных букв я вижу улыбку на её лице. Болезненную, сквозь слёзы вымученную, отчаянную, но улыбку, за которой следует всего одна фраза, и на больше я даже рассчитывать не смею.