Выдры

Следующие несколько месяцев превращаются если не в ад, то в какой-то день сурка. Антона выписывают из больницы с тысячей рекомендаций: от необходимого рациона и десятка рецептов на лекарства и мази до количества шагов и общей нагрузки на день. Да и парень сам не сильно хочет активничать, что идёт вразрез с привычно активным Шастуном, который даже засыпая умудрялся повернуться чуть ли не головой в ноги. Теперь он медленно ходил, безучастно смотрел на то, как Арсений наводил порядок в их квартире, и всегда сворачивался клубочком на кровати, почти не шевелясь. Да, аборт был два месяца назад. Но от этого легче не стало. Между ног всё ещё было ощущение того, что выскребали чем-то металлическим. Микрофлора плохо восстанавливалась, гормоны шалили, а вместе с ними — физическое состояние омеги. Течки не было уже два месяца, но врач о подобном предупреждал. Антону, впрочем, было не до неё: он без особого энтузиазма ел то, что прописал диетолог, слишком плохо набирал вес и плакал, запихивая в себя горсть таблеток. Альфы не гнездятся, но Арсений начал. Он старался создать вокруг своего мужа крепость, в которой он смог бы чувствовать себя в безопасности. Шастун не стесняясь брал вещи своего супруга, особенно, если тот их недавно носил, и мог часами просто обниматься с ними. Он чуть ли не по пятам ходил за Поповым, очень сильно расстраиваясь, когда тому приходилось уезжать на работу. И, на самом деле, тяжелее всего было именно эмоционально. Они забрали заявление о разводе из ЗАГСа в тот же день, когда их выписали. И, вообще-то, это был один из немногих раз за всё это непростое время, когда Антон действительно был счастлив. Он улыбался, прижимаясь к мужу, и сам тянулся за ласковым поцелуем. Арсений готов был в тот момент заласкать всего омегу; показать своими действиями, как он любит. Поэтому он приобнимал своего мужа, поддерживал его под руку, когда им пришлось пешком подниматься в горку; поэтому Попов сменил свой немного суетливый ритм жизни на тот, который сейчас больше подходит парню; поэтому он обнимал свернувшегося в клубок омегу со спины, поглаживая живот и зацеловывая плечи и затылок, чтобы унять боль и убаюкать. Чтобы восстановиться физически Антону понадобилось ещё два месяца. Он стал чуть больше двигаться, наконец-то мог не придерживаться диетического питания, снова начал елозить по кровати, пытаясь найти удобное положение, и не ел десяток таблеток. Правда, Шастун так и не смог вернуться к своему прежнему весу, но Арсений благоразумно решил не давить с этим на любимого. Попов уже не боялся оставлять мужа дома; да и тот сам убеждал альфу, что незачем отказываться от всего ради него. Пока фанаты актёра сходили с ума и не могли понять, что же такое приключилось с их кумиром, из-за чего он почти пропал ото всюду, Арсений продолжал залюбливать Антона до такой степени, чтобы наверняка не оставить никаких сомнений в его душе. С ребёнком или без него — они всё равно семья. Он любит Антона просто потому, что он такой — совершенно любой. Шастун почувствовал. И в один из вечеров, когда они укладывались спать, оставил целомудренный поцелуй в уголок губ альфы, укладываясь ему на плечо. Всё начало налаживаться понемногу, хотя Антон по-прежнему о многом переживал. А потом у омеги началась первая после аборта течка, которая дала супругам понять, что ещё придётся пострадать. У парня очень сильно крутило внизу живота, будто все органы завязывались в узелок; а от каждого прикосновения пальцем к едва влажному анусу он вскрикивал и чуть ли не отползал. После кучи гормональных таблеток смазка плохо выделялась, а чувствительность сильно повысилась. Антону было больно — и это не то чувство, которое раньше он испытывал во время течки; не то, которое мог запросто решить Арсений проникновением. И всё равно хотелось кончить. Попову пришлось очень сильно постараться, чтобы хоть немного облегчить состояние своего любимого. Он ласкал его тело руками и губами, словно хотел без слов сказать: «Я с тобой, я заберу твою боль». Омега всё такой же, каким был всё время их отношений, тянулся вслед за сильными руками, отзывался если не стонами, то движениями тела на каждое прикосновение. И Арсений всё пытался понять, в какой именно момент допустил, что его любимому пришлось терпеть всё случившееся в одиночестве. Он сцеловывал слёзы и ловил губами стоны, пытаясь без слов объясниться, попросить прощения. А Антон лишь дрожал, пытаясь прижаться ближе к мужу, потому что каждый сантиметр между ними обжигал не хуже морозного ветра. Только тогда, когда кожей чувствовалось горячее тело альфы, он мог хотя бы ненадолго расслабиться, пока длинные пальцы рисовали узоры на покрытой холодным потом спине. А через три дня, когда всё это закончилось, оказалось, что Антон потерял ещё несколько килограмм. Вес парня так и скакал то туда, то обратно, пока течки не вернулись в нормальное состояние, какими были до аборта. Но тогда появилась другая проблема: использование защиты. Попов не использовал презервативы уже давно, с тех самых пор, как они обсудили тему детей с парнем после свадьбы. В дни, когда не было течки или гона, вообще никто ни о чём не переживал. Но теперь Арсений не был уверен, что их прежняя договорённость всё ещё в силе. В конце концов, мужчина не мог перестать думать о том, что он своими бесконечными упоминаниями о детях чуть не потерял любимого мужа. И потому на всякий случай заполнил прикроватную тумбочку контрацептивами: он не хотел, чтобы Шастун подумал, будто ему в срочном порядке надо снова забеременеть, наплевав на все психологические и физические проблемы. Антон же, обнаруживший запасы супруга совершенно случайно, немного удивился. Да, к зачатию он был не готов, даже спустя столько месяцев посещения психолога. Слова гинеколога засели так глубоко внутри омеги, что невозможно было даже докопаться до них, чтобы достать из головы. Омега опасался многих вещей, связанных с возможной беременностью; не был уверен, что вообще когда-нибудь сможет отложить противозачаточные, чтобы попытаться стать папой. — Арс, милый, ты можешь подойти сюда? — крикнул из спальни Антон, чтобы мужчина в кухне его услышал. Послышался грохот, какой-то странный лязг, наверное, ложка звякнула об кружку, после чего зашлёпали по паркету тапочки — и вот через секунд тридцать в спальне показался альфа. Он мягко улыбнулся, слегка кивая головой, мол: что? — Я нашёл это, — покачав на уровне собственного лица пачкой презервативов, Шастун отложил её в сторону, присаживаясь на кровать. Всё мешающее было отложено на тумбочку, а сам омега похлопал рукой по месту рядом с собой. Мужчина присел возле мужа. — Не то чтобы я не понимал, для чего они. И всё же мне странно видеть их в нашем доме. Антон накрыл своей ладошкой левую кисть Арсения. Глупо было отрицать, что альфа ни капли не переживал из-за сложившейся ситуации. И парню было так искренне жаль своего любимого, которому просто необходимо было держаться сильным, уверенным в себе. И вместе с тем Шастун чувствовал невероятную благодарность: если бы тот не взвалил на себя это тяжёлое бремя, у них ничего не получилось бы; они бы оба пошли ко дну без шанса на спасение. — Я просто… Подумал, что ты не решишься пока без защиты, всё-таки эмоционально тебя знатно потрепало, — Попов чувствовал себя потерявшимся. Он склонился, утыкаясь лбом в плечо супруга, так и не находя в себе сил отвести взгляда от их рук. Чувствовал, как меняется запах его омеги от волнения, как длинные тёплые пальцы сжимают его ладонь. И просто хотел, чтобы прямо сейчас, в эту самую секунду, Антон сделал всё сам. — Я не думаю, что ты решишься в ближайшее время, — шёпотом. — Ты прав, — парень тяжело выдыхает в тёмную макушку мужа, пытаясь согреть в них свой холодный нос. — Прости, эти страхи выше меня. Не хочу снова это пережить. Или оставить тебя совсем одного, — Антон чувствует, как Попов вздрагивает и жмётся к нему ближе. Этот всегда сильный человек сейчас готов расплакаться от одного воспоминания того непростого разговора. Он не хочет вспоминать, как прижимал к себе оцепеневшими руками омегу, чтобы просто знать: он тут. — Арс, милый, я с тобой. Чувствуешь? Альфа погружается в старые воспоминания. «Врач сказал, что у меня мало шансов выносить ребёнка. У меня слабое здоровье… Ну и может дойти до преждевременных родов. Или смерти одного из нас», — Антон тогда положил руку на свой живот и опустил плечи, пытаясь стать маленьким и незаметным. Винил ли он себя за то, что подпортил своё здоровье таблетками и подавителями? Конечно да. Он ведь теперь — сплошная проблема на их пути к большой, счастливой семье. И сквозь этот разговор, звучащий в голове, Арсений слышит своего мужа. — Да, я всегда чувствую, — и всё равно жмётся так, словно лютый мороз. И нужно согреться. Антон и не против: он крепко обнимает мужчину, позволяя тому наконец-то отпустить себя. Ему больше не надо быть безупречно сильным. Арсений больше не плачет. Он научился переживать эту информацию, прижимаясь так близко к Шастуну, чтобы чувствовать только цветочное поле — и ничего больше. — Знаю, я виноват, сделал нам непростую ситуацию своими необдуманными поступками, — и хотя благодаря подавителям он не стал жертвой насилия, мог спокойно переживать течки и даже нашёл себе самую настоящую и искреннюю любовь, Антон не может поверить, что цена спокойной молодости — дети. Их с Арсением дети. Тот умерший на третьей неделе малыш, которому Шастун уже иногда читал вслух сказки, хотя и знал, что ещё очень рано. И все другие малыши — те, которых они теперь будут бояться. — Прости меня. Однажды, когда страх и боль уже не будут преследовать меня, я перестану пить противозачаточные. А ты можешь не использовать это, хорошо? — омега кивнул в сторону тумбочки, зная, что его прекрасно поймут. — Только, Арс… — Да, мой хороший? — от этой заминки Попов встрепенулся. Поднял голову с худого плеча, пробегаясь глазами по парню, будто опасался, что он мог пораниться. — Хочу, чтобы мы с тобой вместе прошли полное обследование в частной клинике. Просто хочу знать наверняка, какие могут быть последствия. — Конечно. Давай найдём какую-нибудь хорошую больницу и всё сделаем ещё раз, — Арсений ободряюще улыбнулся. Возможно, у них ещё есть шанс.

***

Ещё один полный осмотр не приносит радости. Количество витаминов и растворимых шипучек в рационе омеги значительно увеличивается, Арсений старательно пытается запомнить, какая для чего, но внезапно увеличившаяся с одной маленькой коробочки до целой полки аптечка уже не помещается в голове мужчины. Антон на это лишь как-то утомлённо улыбается, медленно пережёвывая ужин, потому что так не хочется снова наедаться лекарствами. Слова доктора-беты из клиники звучат более оптимистично. Они не дают таких печальных прогнозов, хотя отрицать плохое положение дел и не пытались. В конце концов, супругов утешило только одно: врач сказал, что будет готов вести беременность Шастуна, если тот всё же рискнёт. Хотя это неоправданный риск для любого специалиста, который может испортить себе репутацию и лишиться работы в случае чего. Антон старается думать, что он не такой безнадёжный, Арсений в это время разрывается между домом и работой, стараясь даже в пятиминутные перерывы «на туалет» писать Шастуну. Это первый длительный отъезд Попова после выписки омеги из больницы. И он, если честно, переживает. Хотя всё лишь выдумки альфы, потому что Антон не даёт мужу и шанса засомневаться в том, что у него всё хорошо. Отправляет кучу фотографий, отвечает на каждое сообщение почти мгновенно и всё время рассказывает, как у него дела. Омега ходит к психологу, встречается со своими друзьями, занимается веб-дизайном и успевает испечь сырные круассаны, из-за чего Арсений присылает рыдающие смайлики — он без ума от выпечки любимого. Когда через полторы недели возвращается Попов, то дома его встречает такой уютный Антон: в толстовке альфы, в свободных тканевых шортах примерно до колена и в высоких плюшевых носках. Он неловко чешет русые кудри и переступает с ноги на ногу, как нашкодивший ребёнок. Арсений только успевает вопросительно вскинуть бровь, когда парень бросается на него с объятиями, а мужчина чувствует холодной с улицы щекой тёплые губы супруга. Омега гнездился. Арсений понимает это, когда, вплетая одну руку в волосы на затылке, а вторую положив между острых лопаток, входит в поцелуе с мужем в их спальню. На кровати слишком много его одежды, некоторая даже не стиранная и, скорее всего, стащил её любимый прямиком из корзины в ванной, но, когда парень растекается по всему этому множеству вещей дрожа в возбуждении, окружённый со всех сторон запахом альфы, Попову так хорошо. Антон невероятно чувствительный: шумно втягивает воздух носом и до побелевших костяшек сжимает первое, что попадается под руку; выгибается всем телом, пытаясь продлить ощущение тёплых немного шершавых ладоней на теле. Отклоняет голову в сторону, обнажая длинную шею. Будто не знает, что Арсений не может держать себя в руках, когда видит это. Альфа целует от уха вниз, к линии челюсти, спускается к сонной артерии, где мысленно считает до трёх, прежде чем мазнуть языком — у омеги пульс заходится, и мужчина принимается ласково шептать успокаивающие слова, оглаживая рукой выпирающие рёбра. Пока Арсений поцелуями доходит до ключиц, парень втягивает живот и ногами оплетает талию мужа. Потому что хочется ближе, ярче. Наверное, всё дело в том, что у них давно не было такого — без боли, без всхлипов омеги, без его слёз. Те последние несколько течек были испытанием для них обоих, но вот теперь всё вернулось на круги своя. Антон хочет без слов показать Арсению, что он всё тот же его любимый омега. Тот, к которому он сбежал с финального прогона своего первого спектакля в театре, потому что Шастун загрустил; кому в плечо он утыкался и долго молча просто стоял, пытаясь восстановить силы после очередного провала; кому немного несмело показывал купленные парные пижамы и зубные щётки, на щетине которых должно получиться сердечко, если сложить их вместе, потому что не знал, как ещё предложить съехаться; на кого за столько лет отношений ни разу так и не поднял голос, даже в пылу ссоры. Антон хочет показать, что он перед Арсением всё такой же раскрытый нараспашку, знакомый наизусть. И, наверное, Попов так отвечает согласием, ведь он одним движением руки, одним точным, но нежным прикосновением к внутренней стороне бедра показывает, как хорошо знает его. Альфа склоняется, попутно целуя коленку мужа, а он тихо стонет его имя, зажмуривая глаза. У Антона много неожиданных эрогенных зон, но мужчина знает их наизусть. Арсений никогда, даже в самый страстный момент, не позволил бы себе схватить омегу за запястья или прикоснуться к кадыку; не смог бы придушить Антона. Теперь, спустя столько лет отношений даже мысль об этом кажется дикой, хотя в фантазиях до их первой совместной ночи Попов много представлял, как хорошо будет смотреться его рука на длинной тонкой шее. Антон по тому, как почти невесомо проходится Арсений костяшками пальцев от линии рёбер по боку к бедру, понимает, чего хочет муж. Выпрашивая особенно томным вздохом ещё один поцелуй, омега переворачивается на живот. Арсения так много, но Шастун и рад. Он носом утыкается в разбросанную по кровати одежду любимого и уже почти ничего не соображает. Попов выцеловывает спину и гладит одной рукой, пока второй старается как можно осторожнее подготовить парня. Омега уже натурально скулит, потому что только Арсений — только его любимый Арсений — может одновременно войти и поцеловать метку. От такого количества эмоций Антон уже не знает, куда себя деть. Он умоляет не то прекратить, не то продолжить, потому что ему слишком хорошо — настолько, что он впервые боится, что просто потеряет сознание. Но Попов гладит, Попов удерживает его сознание на грани. Он шепчет комплименты на ушко, не забывая повторять, как сильно он любит. Хотя это и не требовалось — по заботливым касаниям всё и так понятно. Шастун упускает тот момент, когда его переворачивают на спину. Голова идёт кругом от запаха и ощущений. Даже приоткрывая глаза, парень не может ничего разглядеть — стоит какая-то пелена, всё размывается. И только Арсений, почти доведя их обоих до пика, склоняется так, что становится невыносимо жарко, но не касается влажным от пота телом, и переплетает их пальцы в замок на обеих руках. Антона ведёт не столько от стимуляции простаты, сколько от чувства защищённости и уюта, когда альфа собой закрывает парня от всего. Арсений чуткий. Умудряется достать салфетки, нацепить на омегу что-то из валяющейся одежды, чтобы тот ночью не простыл, и всё это находясь рядом с мужем. Для того всегда было важно быть рядом, а для Попова — комфорт любимого. Поэтому он утром приносит завтрак в постель и на всякий случай раза четыре переспрашивает, точно ли всё хорошо. Через пару дней, когда у Попова выдаётся более-менее свободный день, они идут на свидание в парк аттракционов. Антон в восторге ест карамельный попкорн, пока мужчина играет во всевозможные игры с призами, чтобы потом с трудом дотащить кучу плюшевых игрушек в машину. А ещё им пришлось прятаться от внезапно начавшегося дождя в ближайшем кафе, где, как оказалось, круглосуточное меню с завтраками и просто потрясающие блинчики с шоколадной пастой. Недели две они жили радостной и беззаботной жизнью, будто у них только конфетно-букетный период начался. Но в их случае он даже не заканчивался, потому что Попов всегда искренне не понимал, почему подарки, любовь и забота полагаются второй половинке только пару месяцев после знакомства и по праздникам. Поэтому мужчина, приехав с работы с гипсофилами и венским пирогом, очень удивился, что мужа нет дома. По телефону его голос звучал не то встревоженно, не то озадаченно, и Арсений предлагал приехать и забрать его, но Антон отказался, сказав, что вызывал такси. «Не переживай, скоро буду дома», — на прощание. Когда омега с порога, едва успев разуться, передаёт в руки супруга какую-то папку, у Попова правда чувство дежавю. А ещё сердце падает куда-то в желудок. Но Антон внимательно смотрит, закусив губу, и ждёт уже хоть какой-нибудь реакции. Арсений падает на колени вслед за своим сердцем, как только открывает папку. И смотрит большими голубыми глазами на мужа, будто боится спросить, правда ли это. Он лишь робко улыбается. Хочет наклониться, чтобы поднять Арсения с колен, но тот подаётся вперёд и, роняя папку, крепко прижимается к Антону, обнимая его за бёдра. Лбом утыкается в живот и, кажется, всхлипывает, — парень пугается такой реакции, запускает пальцы в тёмные волосы Попова и гладит, стараясь успокоить его. — Спасибо, — шепчет мужчина в кофту Шастуна. Пытается прижаться ближе, сводит руки на бёдрах до предела — кажется, что все мышцы себе потянет; но в то же время ласково, почти невесомо касается щекой живота. Трётся об него, рисует узоры и сердечки кончиком носа. И от этого прошибает уже Антона. Арсений только узнал о том, что внутри супруга развивается маленькая жизнь; да там ещё пока что только набор клеток, но Попов уже осторожничает. Он уже обращается с парнем так, будто ему скоро рожать. Даже через одежду омега чувствует, как к его животу прикасаются губы. Шёпот мужчины греет получше кофты, поэтому хочется, чтобы Арсений поднялся с колен и прижал к себе — Антон честно устал и хочет снова побыть хрупким и несамостоятельным. — Боже, спасибо, цветочек, — Попов задирает голову, преданными глазами глядя на мужа. Антон ласково улыбается, потому что знает, что у него такие же глаза-сердечки и совершенно не хватает слов, чтобы описать своё состояние. — Ты у меня такой сильный, такой потрясающий. Арсений ещё на совместном сеансе у психолога несколько месяцев назад сказал, что будет ждать любимого столько, сколько нужно. Если ему потребуются годы, чтобы снова решиться стать папой, то он будет всё это время крепко держать мужа за руку и делать его счастливым. Мог ли мужчина даже подумать о том, что его невероятный мальчик так скоро решится? Нет, конечно нет. Попова переполняет любовь и гордость. И он даже думать не хочет, что с их ребёнком или его любимым человеком может что-то случится. Врачи, медсёстры, да хоть весь мир — все они могут говорить всё, что хотят. Сейчас Арсений уверен только в том, что у них с Антоном обязательно будет долгая и счастливая жизнь. Ему хочется так много спросить у Шастуна. Он был у врача? Что он сказал? Придётся ли ему провести беременность в больнице, чтобы врачи всегда могли быть рядом? Но сейчас всё это может подождать. — Обещаю, что позабочусь о вас. Вы с малышом будете здоровы и счастливы, — и это доводит обоих до какой-то невероятной точки ощущений, потому что оба волнуются. Омега готов рискнуть — он уже это сделал. Но это не значит, что ему не страшно. У Антона руки дрогнут, когда он чувствует, что кофта намокает. Его альфа… Плачет? И как только чувствует, что что-то не так, отстраняется, глядя на супруга. — Если ты не перестанешь… — Шастун всхлипывает, потому что у самого глаза на мокром месте. И ком поперёк горла встаёт, мешая нормально говорить. — Я буду сам рыдать, Арс! Пожалуйста… — Прости, родной, — Арсений берётся за пальцы мужа, оставляя по поцелую на тыльной стороне каждой ладони. А потом поднимается, утирая сперва свои слёзы, а потом — с любимого лица. — Тебе нельзя, цветочек. Ну же, что мне сделать, чтобы ты улыбнулся? Антон обиженно выпячивает губу. Сам-то в удовольствие похныкал, оставил два мокрых пятна на его кофте, а другим не разрешает. И он понимает, что это плохо для ребёнка, но всё равно капризничает. Сам ещё не до конца верит, что всё случившееся — правда. — Хочу на ручки и лежать в кроватке с тобой, — бубнит омега, но его всё равно слышат. Арсений улыбается, как идиот, подхватывая мужа под бёдра, и просто не может не думать о том, что скоро так же на нём будет виснуть и слюнявить плечо маленькая версия любимого Антона.