Сто йен

      Мне удается сесть и оглядеться минут через пятнадцать, когда комната перестала крутиться и тошнота перестала подкатывать к горлу. Тело ощущалось ватным, чужим. Тру глаза, позабыв, что на мне так-то должны быть очки, но их не было. Веду ладонями по полу, думая, что они валяются рядом, после того, как…       А что «как»?       Я не чувствовал боли, только какую-то вялость и усталость. Хоть у Ханагаки и дрожали руки, но вонзил он нож в моё тело по самую рукоятку, чтобы уж наверняка.       Даже если повезёт и меня найдут — я не жилец. Нож задел не только органы, но ещё и позвоночник. А если и выживу, останусь инвалидом до конца своих дней. Такая жизнь хуже смерти.       Почему я не умер?       Комната довольно маленькая и темная. Различаю висящие шкафчики на стене, холодильник, обеденный столик, стулья. А если повернуть голову, то рабочий уголок и шкаф. Под ладонями мягкий ворс ковра. Упираюсь ноюшим затылком в мягкий матрас.       Я нахожусь явно не в квартире Такемичи.       Не знаю через сколько я смог пересесть с пола на кровать и включить прикроватную лампу. Морщусь от яркого света, что режет глаза. Замечаю какой-то оранжевый пузырёк лекарств и полупустую бутылку лимонной водки, стоящих рядом с лампой. Несколько круглых таблеток были раздавленны.       Странно.       Не могла же местная Широ суициднится от передоза? Или могла? Конечно, я предполагал, что с такими проблемами, как у меня, недалеко начать принимать что-нибудь весёлое, пытаясь снять стресс. Но какого черта?       Сзади меня широкое створчатое окно, с узеньким подоконником, скрытое жалюзи. К одной из полосок прикреплены бумажными зажимами какие-то фотографии. Тянусь за ними, не находя в себе сил, чтобы снять зажим.       Наверное, этой Широ нравилось смотреть на них, засыпая. Фотографий всего три, и одна из них довольно старая. На ней какой-то ребенок держит маленький свёрток, трепетно прижимая его к себе. С удивлением узнаю в этом свертке Мин Кю. Или Хаджиме?       «Такой маленький».       Старшему же больше трёх лет не даш. «Девочка», — понимаю я, вглядываясь в фотографию. — «Взгляд такой тяжёлый и лицо какое-то узкое».       Второе фото семейное. Узнаю совсем не изменившихся отца и мать. Коко на ней лет семь, может восемь. И девочка, что так смутно напоминала мне меня. Взгляд теперь только какой-то дикий, затравленный. Ещё этот нелепый зелёный сарафан. Здесь ей десять.       На последней фотографии Коко четырнадцать. Тут он похож на себя, как никогда.       «На нем форма средней Мизо?» — пытаюсь разглядеть до боли знакомую форму, прищурившись.       Больше на жалюзи ничего не было. В одном из выдвижных ящиков тумбочки нахожу исписанный мелким почерком ежедневник. В него же были всунуты какие-то квитанции, чеки и визитные карточки. Всё сухо и по делу, на личный дневник совсем не тянет.       Квитанции были по оплате счетов за коммуналки и маленькую студию. Между листами нахожу банковскую книжку.       «Нихуя», — давлюсь громко воздухом, закашлявшись. — «Куда ей столько денег?»       Шесть миллионов йен. Это сколько она пахала, чтобы заработать такую сумму денег. А главное: на что?       В этой студии явно проживала только Широ. Ничего лишнего и броского. Даже техники никакой не было, кроме плиты и старенького холодильника.       «Телефон же должен у неё быть», — приходит мне на ум дельная мысль.       Нашёл я его между каркасом кровати и матрасом. Видимо, упал неудачно. В записной книжке помимо номеров телефонов отца, матери и Хаджиме, шли нескончаемым потоком записи контактов каких-то подработок: музыкальный магазин, автомойка, стройка… Эта Широ явно знала толк в развлечениях, сдыхая на многочисленных подработках. Ради чего? Или кого?       Она ни с кем не общалась, раз во входящих сообщениях только спам. Приложений для общений тоже не было.       Пролистав ещё раз ежедневник, нахожу документы об исключении из старшей школы. Чего? Как это из старшей?       В голове полная неразбериха.       Осторожно встаю, через головокружение и подкатившую тошноту делаю шаг вперёд. За ним второй. Третий. Пока не лечу вниз, подскользнувшись на каких-то бумажках. Да блять! Мне хотелось разрыдаться от бессилия.       Когда в глазах перестало всё плыть, различаю в бумажках дегьги. Кто-то разбросал их по полу, рядом с потрепанным рюкзаком. Рядом валялся планер, который крепился к стене или к холодильнику.       Больница. 16:45       Хм. А какая больница? А с кем встреча?       Ладно.       Встаю с пола, маленькими шажками и пригнувшись дохожу до ванной. Веду ладонью по стене, включая свет. Морщусь.       Маленькая душевая. Карзина для белья. Умывальник с зеркалом. Опять же ничего лишнего.       «В этой временной линии у меня хотя бы есть грудь», — смеюсь про себя, рассматривая в зеркале нечто, что так было похоже на меня прежнего.       Глаза. Нос. Скулы. Я каждый день рассматривал себя в зеркале. Наверное, так бы я выглядел доживи хотя бы до двадцати лет. А здесь мне сколько? Даже прическа прежняя. Только цвет глаз у меня теперь не карий, а какой-то мутновато серый. Нос вон проколот. И уши. Странно так.       Умываюсь и чищу зубы. Заглядываю в корзину для белья. И чего я там ожидал увидеть? Возвращаюсь обратно в комнату, перешагивая через деньги. В холодильнике кроме молока, яиц и бутылочек с соусом больше ничего и не было. В ящиках просто годовой запас быстрозапариваемой лапши. Чая два вида. Видимо, экономила на всем что можно и нельзя.       Достаю из шкафчика кастрюлю, наливаю в неё воду и ставлю на плиту. Здесь она индукционная. Беру пачку лапши.       Не знаю, чего мне захотелось есть.       Пока закипала вода, убрал деньги с пола в рюкзак, насчитала где-то тысяч четыреста. Планер был расписан на неделю, но собирать эти кусочки, как мозайку, у меня не было никакого желания. Всё равно ничего не пойму. А чего сейчас голову этим забивать?       Сюрпая лапшой, я осознал, что умер. Опять. Так ждал этого, чтобы очутиться снова не пойми где. Очередной шанс начать всё с чистого листа. Только вот, а нужен ли мне этот «шанс»? Я мог спокойно сейчас покончить с собой и снова переместиться в другую линию, в тело местной Широ, которая так же была на грани жизни и смерти.       В этой линии у меня были деньги. И я больше не выглядил, как ученик младшей школы. Здесь у меня был Хаджиме и отец. Но раз никого из них сейчас рядом со мной не было, значит…       Не могу же я начать обвинять их так с порога в том, что я им не нужен? Или могу?       Сегодня двадцать восьмое апреля двух тысячи третьего года. В этом году погибли Акане и Шиничиро Сано. В этом году вышли из колонии братья Хайтани, я разругался с братом и стал встречаться с Сейшу.       И что мне делать?       Помыв за собой посуду, сажусь на кровать. В прошлый раз я так же переместился в вечернее время, примерно в тот момент, когда умер. Из окна хорошо проглядывается какой-то закуток с мусорными ящиками и кусочек соседнего дома.       Беру телефон. Забиваю в поисковике статью про убийство местного авторитета в Роппонги. Ничего. Совершенно. Нахожу номер больницы, в которой лежала некогда Акане. Представившись очень дальней родственницей Инуи, я смог узнать от дежурной медсёстры, что Акане находится у них.       «Хоть что-то в этом мире неизменно», — устало.       Понимаю, что меня тянет в сон из-за таблеток и плотной еды. Но как я мог лечь спать в такой момент? Не должен ли я бежать к Шиничиро Сано, желая отобрать у него его способность путешественника во времени и попытаться вернуться обратно? Вот только куда именно? В ту реальность, где я уже умер? Или туда, в квартиру Ханагаки, где никому до меня нет дела, кроме Какучё? Какучё. Черт. Что теперь с ним будет? С нами? А с остальными ребятами?       Шиба точно не пропадет, как и Кисаки, и Муто-сан. У отца теперь есть Баджи-сан. А остальные…       Всхлипывая, поджимаю ноги к животу, обхватывая их руками. Не могу же я просто так отмахнуться от ребят, делая вид, что не было тех месяцев? Здесь, в этой временной линии, я им никто. Навряд ли кто-то из них знаком со мной сейчас. Как же я теперь без них? Без брата?       «Они есть друг у друга», — стараюсь убедить сам себя. — «Им явно будет лучше без меня, без Мондаи-чи — человека-проблемы».       Как и мне без них. Как бы тяжело не было.       Вот она моя тихая гавань, без проблем, разборок, банд и гопников.       Я мог начать всё с чистого листа, благо были деньги. Начать жить для себя, без оглядки на кого-то.       «Но я должен убедиться, что это именно та реальность, где мои друзья счастливы».       А зачем?       Хайтани неизвестно где, как и брат. А прийти просто так к Кенчику, Такаши или к Тетте, я не могу. Подумают, что я больной на голову и будут правы. А Шиба и Шион ещё по морде надают за слежку. Но а если одним взглянуть одним глазком? Просто убедиться, что с ними всё в порядке.       Думаю, что я могу позволить себе такую маленькую глупость со своей стороны.       Завтра суббота. Выходной. Самое оно, чтобы прогуляться по Токио, в надежде не получить по лицу от своих же.       Но почему-то вырубило меня только под утро. Мысли были вязкими, как толстые черви, а тело неповоротливым.       Проснулся я от какого-то шума, переворачиваясь на бок и открывая один глаз. Было непривычно видеть всё так четко и ярко без очков. Возле кухонной мойки кто-то стоял, набирая в чайник воду. И у этого кого-то знакомые светлые волосы и серёжки-ханафуда в ушах.       — Проснулась, — замечает моё копошение Курокава, повернувшись. — Глупо было думать с твоей стороны, что закинув мой номер телефона в черный список, я не наведаюсь к тебе домой.       Блять.       — Вижу, тебе не удалось купить любовь младшего брата деньгами, Птичка.