Сто йен

      — Бабуль, — говорю я звонко, — урвал лучший рисовый пудинг, в этой дыре. Конечно, пришлось повоевать с инвалидом, но это того стоило. Бабуль? — оглядываю пустую палату.       Выхожу обратно в коридор, проверяя номер палаты, в которой я находился уже третий день. Я до последнего надеялся, что происходящее сейчас со мной — просто сон или предсмертные галлюцинации. От отца толку никакого: любой мой вопрос мог разозлить его, а он и без того был на взводе. И винить его в этом, я не мог. Найдя свою дочь в ванной комнате с перерезанными венами, с валяющимся рядом бутыльком снотворного, удивительно, как он ещё сам не добил меня.       — Простите, — обращаюсь я к сидящей за стойкой женщине, в розовом костюме медсестры, — а женщина из 401 палаты, где она?       Медсестра мельком взглянула на меня, оторвавшись от перебирания каких-то бумажек. «Лицо знакомое», — промелькнула быстро мысль на подкорке. Смотрю на бейджик.       Рёко Баджи.       О.       — Она на обследовании, — произносит та, — и пожалуйста, вернись в палату, Коконой-сан. Не гуляй, где тебе вздумается.       «Было бы где тут гулять», — морщусь я, возвращаясь обратно в палату, шаркая тапочками.       В больнице меня держали только из-за проглоченных лекарств. Желудок успели промыть, но лечащий врач переживал, что мой организм может дать неожиданно ёбу. Чувствовал я себя прекрасно, но разве взрослым это докажешь? Если бы не разговоры с бабулей да совместный просмотр телевизора — совсем кукухой поехал. Отец кроме сменных вещей и ванных принадлежностей ничего так и не принес из дома. Ни какой-нибудь книжки, ни сотового телефона, чтобы хоть как-то прояснить ситуацию, в которой я оказался.       Украв со стойки регистрации одну из газет, я узнал, что на дворе конец июля, 2002 года. По идее, я только перешёл в среднюю Мито. Или нет? В голове полная неразбериха. Знаю только, что Риндо должен в это время отбывать наказание в колонии строго режима для несовершеннолетних вместе с братом, а Сейшу найти приключений на свой тощий зад, которые приведут его в колонию. Инуи не любил вспоминать то время, а я и не настаивал, поверив в историю про скуп краденых мотозапчастей.       Я не мог написать другу или помочь ему как-то. В колонии им пришлось трудно. Об этом тоже никто не говорил и не вспоминал лишний раз. Им даже было некому передать зимних вещей, а с дедом они встретились по лету, когда оставалось меньше трёх недель до выхода.       Сейчас легко размышлять о том, как я мог помочь им. Например, написать письмо. Соврал бы, что участвую в школьной программе, но в какой именно колонии сидели братья — я не знал. Отец, навряд ли, отпустит меня в интернет-кафе в первое время. А просить помощи мне было не у кого.       — Проходи, — вскидываюсь, садясь на своей кровати, — познакомлю вас. Ты уже вернулась, Коко-чан?       Коко.       Данное прозвище режет кожу не хуже кухонного ножа.       — Ага, — отвечаю я, — как заказывали, бабуль, — моя улыбка меркнет, когда в палату заходит Муто-сан, толкающий впереди себя инвалидное кресло, — рисовый пудинг.       Даже в свои четырнадцать-пятнадцать Муто-сан довольно высокий и широкоплечий. Форма старшей Шибуя на нем смотрится как-то неуместно и чуждо. Я-то привык его видеть в черной форме «Тосвы», но никак не в повседневной одежде. Муто цепко оглядывает меня с ног до головы, подмечая мой всклоченный вид, глубокие синяки под глазами, посеревшую кожу и перевязанные обычным бинтом запястья и ладони.       — Скажи что-нибудь, — просит его женщина, — не стой столбом.       Муто кивает, а после помогает пересесть бабуле на кровать.       — Он у меня молчаливый, — пытается подбодрить меня та, подмигивая, — не обижайся на него за это.       «И не подумаю», — хочется ответить мне, но слова так и застревают в глотке.       Я слышал, что бабуля с кем-то созванивалась по вечерам, когда я уходил в душ или за кофе из автомата, что стоял на первом этаже. Но я даже предположить не мог, что внуком моей новой знакомой окажется Муто-сан. Ахуеть.       — Держи, — смотрю удивлённо на протянутые им стопки каких-то журналов, оказавшихся потом комиксами, — тут бывает иногда скучно.       — Не всё же время тебе проводить со старухой, Коко-чан, — хмыкает бабуля.       — Будь аккуратней, — просит юноша, — они не мои. Друг одолжил на время.       — Хорошо, — сипло, — спасибо, Муто-сан, — вырывается как-то само собой, по привычке.       Ясухиро моргает удивлённо, не ожидая от меня ответной вежливости, посчитав сначала запуганной девчонкой. А я так и выглядел на самом деле: немного угловатой, плоской и нелюдимой. Одна только толстая коса чего стоила.       — Я верну их, как прочту. Не переживайте и другу своему передайте спасибо. Или давайте лучше я сам ему напишу? Только, у меня телефона пока нет, но отец принесёт потом, — пытаюсь словами скрыть свою нервозность.       Муто роется в своей школьной сумке, доставая тетрадь и карандаш. Протягивает их мне, прося написать свой номер телефона. «А какой он у меня?», — я даже удивится не успеваю, как тело действует самостоятельно, чиркая неровно незнакомый мне номер телефона.       Магия.       — Ты из какой школы? — карандаш дрожит у меня в пальцах.       — Средняя Шибуя, класс 1-B, — удивлённо, — а что такое? — не нравится мне, как он смотрит на мои руки.       — Ничего, — бросает резко, забирая свою тетрадь обратно.       Это, наверное, первый раз, когда мы разговаривали с друг другом так долго. Муто был молчалив по своей натуре, предпочитая «говорить» действиями, а не пустой болтовней. А что я о нем знал? Что он один из Ужасного Поколения? Учился вместе с Курокавой и Хитто? Что за Майки приглядывал по просьбе Изаны? Что Акаши взял под своё крыло, всячески приглядывая за ним да помогая? Считай, что и не знаю я о нем ничего. А, ну что с Олей начал встречаться совсем недавно. Оля… Рыжая, страдающая глухотой, тоненькая фигуристка, проживавшая в одном общежитии вместе с Муто. О ней я знал ещё меньше, чем про Муто-сана.       Вяло пролистываю глянцевые странички комикса, стараясь не подслушивать, но это было трудновато. Чувствую, как скатилась слеза по щеке вниз, к подбородку, падая на страницу. Муто-сан принес мне комиксы про Бэтмена, будто в издевку. Легко можно было догадаться, кем именно был этот «друг».       — Коко-чан? — взволнованно зовёт меня бабуля.       — Простите, — вытираю быстро набежавшие слёзы, — просто что-то… неважно, — выбегаю из палаты, не поднимая головы и прижимая к груди злосчастные комиксы.       Это как нужно было нагадить в прошлой жизни, чтобы в этой так «повезло»?       Прячусь в комнате отдыха, в окружении стариков и играющих на полу детей. Забираюсь в самый дальний угол, просидев за каткой с каким-то фикусом до окончания времени посещений, пугая своими всхлипами и икотой мелких.       — Ну и чего ты туда забралась? — спрашивает с улыбкой Рёко Баджи, протягивая мне одноразовый бумажный стаканчик с водой. — Случилось чего?       Мотаю головой. Что мне ей ответить?       — Когда меня выпишут, Баджи-сан? — сипло.       Понимаю, что дома так такового у меня и нет. Раз бабушка умерла, а Хаджиме уже давно живёт вместе с матерью в Сеуле, то её квартира давно уже продана. А где живёт отец, я не знал. Да и как-то не задумывался об этом. Приходят деньги — и ладно, значит, жив.       — Я спрошу у доктора, во время вечернего обхода, — женщина помогает мне встать на ноги, отряхивая от комков пыли.       — Простите, но у вас есть сын? — задаю вопрос быстрее, чем успеваю его обдумать.       — Да, — ласково, — есть. Кейске. Он младше тебя на пару лет. А что? Вы знакомы?       — Увидел фотографию в вашем кошельке, когда вы покупали кофе внизу, в автомате, — тру нос, — случайно. Вы очень похожи, — стараюсь говорить искренне.       Выписывают меня через три дня. К комиксам я так больше и не притрагивался, спрятав их в тумбе. На вздутые, размытые от слёз странички было тошно смотреть. Бабуля искренне не понимала моего поведения, жалуясь Муто-сану вечерами по телефону. А я успел прикипеть к этой женщине всем сердцем.       — Я навещу Вас, — складываю свои немногочисленные вещи в сумку, которую привез с собой отец. — Пожалуйста, дайте мне свой номер телефона, — раскладушка была довольно новой, с розовым корпусом. Выбирать мне не приходилось.       — Тебе больше заняться нечем? — хмурится женщина.       — Совсем нечем, — соглашаюсь с ней я.       Бабуля диктует свой номер телефона. Я быстро делаю дозвон, сохраняя в контактах.       — Вам же тут ещё около недели находится, — говорю я.       — Здесь довольно неплохо, — подмечает она, — кабельное, еда по расписанию.       — И обтирание губкой, — руки сковывает легкой судорогой, когда я попытался поднять сумку.       Весит вроде ничего, но поднять трудно. Противно ощущать себя таким слабым и хилым. Снова.       — Широ? — в палату заглядывает отец, приветствуя бабулю кивком головы. — Ты готова?       — Да, почти, — тяну я, — я могу Вас обнять? На прощание? — смотрю на женщину со всей скорбью.       «Кто его знает, что меня там ждёт?»       — Конечно, Коко-чан, — прижимаюсь к бабуле, зажмуриваясь до чёрных мушек.       — Это была отличная неделя.       — Больше не глупи так, поняла? — смотрит на меня сурово. «Они так похожи, бабуля и Муто-сан».       — Понял, — киваю.       Отец берет в руки сумку. Прощается с бабулей, утягивая меня за собой из палаты, в коридор.       — До свидания, Баджи-сан.       Рёко благодушно улыбается мне.       — Передавайте привет вашему сыну.       — Обязательно.       — А ты, я смотрю, тут со всеми перезнакомилась? — говорит мне отец.       — Не то чтобы, — дергаю плечом, чувствуя невероятно горячую ладонь мужчины на своей спине. — Ты не мог бы, — говорю я осторожно, — не трогать меня, пап?       — Конечно, — весь его добродушный настрой улетучился в мгновение ока, — извини меня.       — Это мои проблемы, знаешь же? — уши горят от смущения. — Доктор предупреждал, что будет сначала тяжело или как-то так, — начал на ходу придумывать я.       К местному мозгоправу я сходил один раз, и мне не понравилось. Ничего умного он мне не рассказал, попросив подумать о событиях, которые привели к данной проблеме. Мои слова о том, что виновато общество, одноклассники и вечно занятый работой отец ничем не помогли мне. Хотелось мне рассказать этому добродушному старику с щёточкой волос под носом о том, что на самом деле со мной происходит, но кто, черт возьми, поверит в бредни о путешествиях во времени?       Вот и я не поверил бы. Ни за что. И никогда.       — Хочешь, — спрашивает отец, — перекусить? Мы можем заехать в любое кафе, — ему самому неловко сейчас находиться со мной, как и мне.       «Хоть в чем-то я не одинок».       Я не мог винить отца в случившемся. Да, он не доглядел и не досмотрел, но чем местная Широ думала? Как довела до такого? Почему не попросила о помощи или не отпиздила своих обидчиков?       У Широ никого не было рядом. Не было того, на кого можно было положиться. У меня был Коко. Мы держались друг за друга, когда родители решили разойтись. Нам было куда уйти. А ей куда было уходить? У кого просить помощи?       — Я могу потушить картошки, — выдыхаю я, — дома. Не хочу никуда идти. Идёт, пап?       «У него очки такие же, как у Тетты».       — Хорошо, Широ, — улыбается мне отец, едкой улыбкой моего старшего брата.       Швы с запястий снимать только на следующей неделе. Со дня на день должны были начаться летние каникулы. А вот подготовительные занятия никто не отменял.       Придётся побыть опять школьником.       — А это новая фишка молодежи? — чего? — Говорить про себя в мужском роде?       Вот блядь.       — Доктор донес? Или кто другой?        Мой вопрос так и остался без ответа.